Текст книги "Сломанные (СИ)"
Автор книги: Маргарита Абрамова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 14
ДАША
Весь следующий день была сама не своя. Как не гнала мысли о Родионе, уходить они не желали. Оказывается, его жена умерла. И все это запустение его дома связано с этой трагедией. У него шрамы не только на теле, но и на душе. Теперь все стало яснее. Но появились остальные вопросы. Как это произошло? Конечно, спрашивать она не будет. Будет готов сам расскажет. Если посчитает нужным ей вообще что-то объяснять.
Когда же это произошло? Сколько он уже в таком состоянии? Вопросы роились в голове как растревоженный улей пчел. Она не могла ни на чем концентрироваться, делала все на автомате и ловила себя на мысли, что она постоянно об этом думает.
Я прекрасно помнила эти чувства. Будучи подростком, лишиться самого близкого человека. С мамой они были близки. Легко было с ней делиться. Такой она была человек, что невозможно не отрыться и довериться. Даша знала девчонок скрытных, но сама к их числу не принадлежала. До момента кончины мамы. Тогда общительная домашняя девочка, облюбленная родителями, окутанная маминой заботой и нежностью, обозлилась на весь мир, закрылась от него.
Учиться не хотелось, ничего не хотелось. Но больше всего не хотелось видеть эту жалость в глазах учителей и одноклассников, постоянное напоминание, что со мной что-то не так. Да и не все дети добрые, есть те, кому совершенно не знакомо чувство сочувствия. Грубость и бахвальство. Не желала общаться ни с теми, ни с другими. Могла неделями не посещать уроки. Поначалу на это закрывали глаза. Давали время пережить. Но время шло, а ничего не менялось. Чем больше ничего не делаешь, тем сильнее тебя утягивает апатия. Забиваешь на всё, нет тебе ни огорчений ни радостей. Свидания или даже переписки через мессенджеры ее не интересовали. Глупые мальчики тем более. Ей не нравилось если подходили общаться. Эти улыбочки и комплименты. Да шли бы они все...
Папа приходил домой под вечер. При мне он пытался держаться, но в день рожденья мамы, до которого она не дожила пару месяцев, он не сдержался. Ревел вместе со мной, выплескивая эту боль наружу. Исцеляя и очищая себя. Слезы слезами, но эта помощь ненадолго. Эта тяжесть возвращается и поселяется как основательный житель в сердце с постоянной пропиской.
Я при отце изображала, что все нормально, как может в нашей ситуации, точнее будет сказать, изображала видимость деятельности. Он не сомневался, знал, что мне еще тяжелее, не знал чем помочь, задерживался на сменах, а я особо и не ждала его возвращения, мне было всё равно. Могла приготовить что-то на ужин, могла не делать этого. Отсутствие еды его бы не сильно огорчило, скорее, он бы не обратил на это внимания. Так мы и были два близких и далеких одновременно. Увязших в своем горе, но не помогающим друг другу из него выбраться. А из болота выбраться самому, без помощи, практически не возможно.
Анастасия Борисовна, мой классный руководитель, долго терпела, но пускать все на самотек не стала. Вела долгие беседы с отцом, они ни к чему не приводили. Тогда она взялась непосредственно за меня – насильно записала меня на дополнительные секции, обязательные подготовки к экзаменам и лично контролировала все посещения. Становилось стыдно, да и отговорок столько не придумаешь, поэтому приходилось ходить. Сейчас за всё, что она сделала, благодарна ей. Не знаю, что было бы, если бы она просто прошла мимо моей проблемы, дотянула бы спустя рукава на удовлетворительных оценках выпускные классы и отправила бы на все четыре стороны.
Кроме учебных факультативов, я была направлена на рисование, а также девчонкам в нашем танцевальном коллективе требовались участницы. Танцевать я особо не любила, не знаю зачем согласилась. Наверное, наперекор себе. Если художник во мне жил с детства, пусть скромный и не гений, всегда любила рисовать, особенно хорошо удавались портреты.
Это были обычные школьные творческие группки. Русские народные ставили часто и конечно вальс. Но мне нравилось. Выкладывалась по полной, разряжалась, отдавая лишнюю негативную энергию, чувствовала себя лучше. Тело выключало мозги. Есть только ты и музыка, ну и твои партнерши. Есть что-то в синхронных движениях. Заставляет зрителей не отрывать взгляда от сцены. С девчонками я поддерживала общий контакт, ни с кем сильно не сближаясь, но и ни с кем не конфликтовала. Приятельницы были, довольно хорошие, но не близкие подруги, которым можно излить душу.
Танцы были неизведанной территорией и я удивилась, когда у меня стало получаться, причем достаточно не плохо. Иногда, пересматривая наши выступления не верила, что эта девушка – я, шел резонанс с восприятием себя как танцовщицы. Но я продолжала этим заниматься и даже после окончания школы поступила на хореографа. Стольких усилий мне стоило уговорить отца дать на это согласие. Не продолжится врачебная династия. Надо было еще одного ребенка рожать, чтобы было больше шансов. Чтобы еще больше не расстраивать родителя решила остаться дома, хотя при универе было общежитие. К тому же, не хотелось оставлять его одного. Итак видимся только вечерами, и то когда у него нет смен. Жизнь понемногу становилась на окрепшие рельсы. Боль от утраты затянулась временем, но не ушла. Мама всегда была в моем сердце. Когда я проходила мимо ее любимых цветов, когда по телевизору шел повтор ее любимого фильма или сериала, когда папа покупал сорт ее любимого кофе, когда по парку гуляли пары мать-дочь. Такая белая грусть, что у меня было столько прекрасных моментов с ней и так горько, что я не смогу ее больше никогда увидеть, только пересматривая семейный альбом, не смогу обнять и поцеловать в щеку, она не придет на мой выпускной, не будет ругать меня за то, что пришла слишком поздно, а ее материнское сердце разрывается и она не может уснуть, не будет просить вымыть посуду, подмести пол и полить цветы на окнах, ведь они совсем завяли…
Но жизнь шла вперед, я старалась заполнить будни делами, ведь как оказалось, когда бесцельно проводишь дни, то намного труднее, тяжелее мысли и больше переживаний.
Танцы перетягивали все время на себя, рисовала я все меньше, поддавшись вдохновению или оставшись в одиночестве.
Намного позднее, когда танцы остались позади, я снова стала рисовать. Закрыла для себя историю с танцами, бросила учебу. Я острее стала всё чувствовать. Рисование безумно успокаивает, совершенно другая энергия. Погружение в себя. Рисовать на бумаге это особая магия. Иногда это черно– белый рисунок, иногда цветные разляпистые штрихи. Как-то само вырисовывается. Когда вернулась из больницы захотелось заняться графическим дизайном. Простых карандашных рисунков было уже не достаточно. Я понимала, что рисованием можно зарабатывать, если оно компьютеризировано. А еще точно знала, что заканчивать танцевальный не буду. Глупо бросать отучившись два года. Папа нравоучений не проявлял, он самого начала был не в восторге. Решила пройти курсы по дизайну. Нашла центр с хорошими отзывами и записалась в группу. Там кстати и познакомилась с Милой, благодаря, которой я и узнала про программу «Деференц», с которой и помогла Родиону. Мила тогда все уши про нее прожжужала. Мы углубленно изучали больше года графический дизайн, фотошоп и многие другие сопутствующие программы.
А сейчас так захотелось увидеть отца, с которым в силу обстоятельств очень редко видимся. Теперь только через десять дней, а может и больше, получу разрешение на это. Ходатайство на встречу подала, осталось подождать положительного ответа. Надеюсь у него все нормально. Распечатала новые новости в области медицины, в частности по хирургии, интересные нововведения, всякие предложения, а также изменения в законах, положениях. В общем, всё то, что может показаться ему интересным. Он делает вид, что ему ничего не нужно и, скорее всего, ему трудно признаться в нехватке чего-то, молчит обо всем плохом, бережет меня от этих вещей. Понятно, что ему там не легко и не сладко. Интеллигентный человек, врач, что спасал жизни, и такое. Черное пятно на его репутации, карьере. На всем. Не такой судьбы ему хотела мама. Она иногда заводила об этом разговоры, он всегда одёргивал ее, не мог слушать о жизни в полную меру после ее смерти. Но она надеялась, что, пусть не сразу, но он отпустит ее, примет ее уход. А что мы имеем в итоге? Лишение свободы, невозможность заниматься любимыми делами и работой, даже с дочерью видеться раз в месяц. Десять лет потерянной жизни. Это все не помещается у меня в голове, пазл не может сложиться. Ну не ассоциируется у меня, не укладывается в правильную картину мира – мой отец и то, что он совершил. Похоже, плохое время у нас было, раз папа там, а я вообще запретила себе о чем-то помнить.
В записке сказано, чтобы я ничего ни у кого не расспрашивала, поэтому так и поступаю. Доверяю себе в этом вопросе. И когда вижусь с отцом, всегда на языке крутится один и тот же вопрос, но я не произношу его, не могу заставить произнести себя волнующие меня слова. Только «Пап, а …». Он поднимает свой взгляд и смотрит мне глаза. В такие моменты, как будто все понимает о чем хочу спросить по этой паузе, повисший между строк. Спустя секундную заминку всегда улыбается, и я не могу продолжить. Я знаю, что он знает то, чего не знаю я.
Глава 15
РОДИОН
Воскресенье далось не легче. Бегал ночью долго, точнее это уже было ранее утро, четыре часа – это утро. Два часа – с четырех до шести, а потом еще час сидел в парке на лавочке. Весь взмокший с взлохмаченными волосами. Со стороны любой человек бы испугался такого типа в одиноком месте, или приняли бы за бомжа. Картонку бы под бок для общей достоверности. Лег на спину, реечки скамьи неприятно врезались в спину, но мне было уже все равно, холод прошелся по телу, накатывала дрема, я пропустил этот озноб через себя, смиряясь и расслабляясь, чтобы тело не било дрожью. Помогло. Дыхание выровнялось, веки сомкнулись.
Очнулся от яркого солнца. Судя по всему, прямо тут отрубился и проспал до самого восхода солнца. Еле привстал, спина затекла и если бы могла говорить, то сейчас ругалась матом. Добрался не спеша до дома, принял душ. Контрастный, сначала горячий, а следом прохладный, приводящий тело в чувства, заставляющий собрать мысли в кучу. Чем занять оставшееся время не знал. Есть не хотелось. Спортзал тоже отменялся, набегался, а то завтра на работу точно не в состоянии буду подняться.
Взглянул на телефон, но сразу отмел желание позвонить Даше. Плохая затея. На глаза попалась кофта, в которую она куталась ночью. Да что ж такое! Оставил телефон дома и отправился к Егорычу.
Машины у меня больше не было. Теперь перемещался общественным транспортом, ну и по необходимости такси. Егорыч жил далековато от меня, остановок шесть, но без пересадок, так что жаловаться не приходится, сел и поезжай себе до пункта назначения.
Хотел отвлечься, чем-то может помочь ему. А в итоге дед просто смотрел телевизор, очень увлеченно, какой-то советский фильм про войну. Ничего не оставалось, как тоже присоединиться. Сел в кресло по-соседству. Как-то само собой увлекся и я, заставив на полтора часа забыть терзавшие душу и разум думы. Но фильм закончился, Егорыч подозрительно на меня посмотрел, будто запуская процесс считывания моего состояния. Старался держать морду кирпичом, не выдавать эмоций, но толи профессионал попался, толи мне это не удалось, он меня довольно хорошо знал. Сейчас, к привычному спектру переживаний, добавился новый оттенок, ранее мне не знакомый, или давно позабытый. Я и сам страшился разматывать этот клубок, не понимал как реагировать на события. Прошлое сильно проросло в настоящее и я уже смирился и привык к этой постоянной ноющей боли. Но как показала вчерашняя ночь – это не так. Напился, разбередил старые раны, причем на глазах у Даши. Ей тоже было знакома боль утраты, я даже не удивился этому, есть в ней что-то такое, во взгляде можно заметить. Но сможет только тот, кто сам через подобное прошел.
Ну приоткрыл я завесу перед девушкой, ничего же страшного не произошло… Тогда почему что-то угнетает внутри, не дает покоя? Старался гнать мысль о том, что будь Даша не девушкой, а парнем, другом, то я этого не чувствовал, не варился в котле противоположных ощущений, борющихся друг с другом. Мне было стыдно перед самим собой и перед ней одновременно.
И что мог понять Илья Егорович, когда я и сам запутался?!
Обустроились на веранде, хозяин принес час с баранками.
– С Дашей общался что ль?
– С чего ты взял? – ответил вопросом на вопрос.
– Да что тут «брать», ты когда в прошлый раз от нее пришел задумчивый был, а в этот раз пуще прежнего.
– Я пригласил ее на корпоратив…
– Понапридумывают слов иностранных, это все с 90х пошло, – привычно занудел дед, – И что на кооперативе случилось? Тьфу, на корпоративе – быстро исправился.
– Я напился.
Егорыч приподнял брови, удивляясь услышанному.
– Ну а Даша что?
– Домой меня довезла.
– И вы с ней того? И тебе теперь стыдно?
– Дед, ты как скажешь… Мы с ней друзья…
– Ну и между друзьями, когда они мужчина и женщина, может случиться, особенно по-пьяни то. Нам мужикам всегда продолжения банкета хочется…
– Не было ничего…
– Не было и ты жалеешь теперь? И не смотри на меня так исподлобья по-волчьи, чего тогда так печально об этом говоришь?
Хотелось сказать, что выдумывает он уже того, чего нет, но не стал ничего опровергать.
– Олесей я ее назвал…
Ирония со старческого лица ушла, пришло понимание.
– Да девушки не любят, когда их чужими именами называют, – вот умеет он перевести разговор, будто в этом суть проблемы.
– Да, не любят, – Егорыч утвердительно кивнул, но мы оба понимали, что речь не о том.
– Познакомишь то с подругой своей?
– Если сватать не будешь, то обязательно.
– Тебя что сватай, что нет, всё бесполезно.
Мы еще немного посидели, поговорили ни о чем, а потом я ушел к себе, желая, чтобы выходные скорее закончились и можно было погрузиться в работу. Старался немного отстраниться от ситуации. Решил дать себе время. Разрывать все связи с Дашей глупо и грубо, она не заслужила такого отношения, но поменьше общаться все же стоит.
К тому же близится девятнадцатое число, и я на взводе. Эта беременная жена шефа на раз-два вывела меня из равновесия. Не то, чтобы я каждый раз при виде беременной женщины впадал в истерику или напивался, нет. Видимо, поход на этот вечер выступил триггером, мы с женой в тот вечер ехали как раз на подобное мероприятие. Вот и случилось короткое замыкание.
Но понедельник не принес облегчения. Никто не хотел работать, всем хотелось обсудить выходные, обменяться мнениями о мероприятии. И как бы я не хотел втянуться в рабочий процесс, со всех сторон доносились разговоры, вытягивая меня из него и заставляя окунуться в недавние воспоминания.
В современном обществе уже не особо строго смотрят на разницу возрасте, привыкли ко многому, уже есть вещи и пострашнее Фауст Гёте (с). Сам, признаться честно, со скепсисом относился к таким парам, думая, что все же присутствует корыстный момент, сдались красивым молодым девушкам эти мужики за сорок без их кошелька? А теперь, когда мне заявил один коллега, что я «красавчик» отхватил себе такую девочку, понимал, что они, как и я ранее, со своими похожими размышлениями и позицией, удивляются, ведь больших денег то у меня в принципе нет. Признаться бы им, что мы не по-настоящему вместе, вернуть им правильную картину мира – где угрюмый тип доживает свой остаток лет в гордом одиночестве или обзавелся собакой. А нигде соблазнительная девушка и я. Тут пришло осознание насколько был прав, когда называл себя извращенцем, в тот момент, когда пялился на ее грудь.
– На меня уже такие не клюют, сколько не подкатывал, говорят «иди домой, папаша».
– У тебя хорошая симпатичная жена, Артур, что ты все ищешь, – был солидарен с Андрюхой, видел жену как то раз, миловидная женщина лет тридцати пяти, а сам он был чуть старше меня, ему уже перевалило за сорок, тогда как я только приближался к этой отметке, хоть и выглядел старше.
– Хотел бы упругие сиськи, задушевные беседы мне, ты прав, есть с кем вести.
Я так разозлился от этих слов, прямо закипело все в грудине, оказывается ни один я такой мудила засматриваюсь на грудь, а еще сильнее разъярился от того, что, скорее всего, он вчера и на Дашину грудь пялился, ценитель женских объемов чертов! Хорошо, что они уже закончили перекур и ушли, а я затянулся еще одной, усмиряя возникшую злость.
Обычно, в таких разговорах участие не принимаю, нет желания потрещать языками, да и сами мужики, зная это, обходят меня стороной. А тут сам стал эпицентром сплетен, а они точно будут, если уж мужской пол не остался равнодушен, то что говорить о женщинах. Как и предполагал, это была очень плохая идея пригласить Дашу.
Лучше придерживаться своих размышлений и соблюдать дистанцию, чтобы потом не наделать ошибок.
Мы не виделись три недели. Она иногда звонила мне, обычно пару раз в неделю, интересовалась как у меня дела и рассказывала что-то о работе, чем занималась. Один раз мы проговорили полчаса – связь оборвалась и я понял, что мне нравится с ней общаться. Готов был проболтать еще столько же, но одернул себя, перезвонил, быстро свернул оборвавшийся разговор, пожелал спокойной ночи и отключился. Я вдруг понял, что могу этим давать ей ложную надежду, а раз мы просто друзьями, то не стоит все усложнять, если не могу дать ей большего. Не знаю, чувствует ли Даша что-то похожее, что и я. Мне было страшно и приятно одновременно, если да. Сразу вспоминались легкие подтрунивания Егорыча по этому поводу, вот же старый заложил своими шутками определенные установки, а может дело вовсе не в этом и все началось гораздо раньше, просто я не могу себе в этом признаться. А на третью неделю настало 19 июня! Я не звонил и не писал ей. Даша тоже пропала, чему я был рад.
Каждый месяц девятнадцатого числа я прихожу сюда. Навестить ее? Наверно нет. Просто мне это необходимо самому. Я по-прежнему эгоист. Еще более эгоистично считать будто там что-то есть. Так легче жить. Легче отпускать. Вот люди и придумали жизнь после смерти. Будто они сморят и наблюдают за нами с небес. Тоже злостная манипуляция, чтобы не скатились в пропасть на самое дно. Чтобы было стыдно перед ними за свой моральный облик. Но есть же те, кому на это плевать. Вот и мне вроде и плевать, но и стыд за свое поведение присутствует. Переживу, с ним не так трудно как с чувством внутреннего уродства. Виной за произошедшее. Да и как можно перекладывать на кого-то другого, когда только ты причина смерти дорогого тебе человека.
Все говорят, что Олеся хотела бы, чтобы я двигался дальше. Взял себя в руки и не прожигал так бесцельно свою жизнь, раз судьба распорядилась так и оставила мне шанс. Только я не согласен. Думаю, если бы жена была жива, или хотя бы могла что-то по-настоящему передать, то она бы закатила настоящую истерику. А после взяла себя в руки и хладнокровно сказала, что я последняя тварь, развернулась и ушла, громко хлопнув дверью. Нет, истерика не в ее характере, но думаю увесистую пощёчиной она меня бы точно наградила. А не весь этот пушистый бред про прощение. Почему душа должна унести с собой только положительные эмоции? Гнев и горечь никто не отменял. Это все те же чувства, часть нас. Так что они могут здраво оценить прощать кого-то или ненавидеть.
Прихожу ближе к вечеру. С утра часто сталкивался с ее матерью. Вот кто трезво ко мне относится и не скрывает свою неприязнь. Вот кому я благодарен, не строит из себя понимание. Я виновен в смерти ее единственной дочери. Я жив, дышу воздухом, а Олеси больше нет и она всего этого лишилась. Бывшая теща запретила вообще приближаться к месту захоронения. Я молча слушал, давая ей возможность выплеснуть скопившиеся негатив. Свой я заливаю алкоголем (сейчас реже), спортом и пробежками. Горючее сочетание.
Не приходить я не мог. Какими бы карами она не грозила, Олеся моя жена, имею право, но старался не пересекаться с ней.
Вот уже как четыре года я мучаюсь ночами, иногда бессонницей, иногда кошмарами, иногда странными пограничными состояниями. Но в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня эти состояния всегда обостряются. Сквозь сонную поволоку мозг не может разобраться где прошлое, а где настоящее. Все перемешивается, в голове такая каша. В такие моменты думаешь лучше бы вообще не ложился спать. Но почему-то лег, зная наверняка, что это произойдет. Получается, я сам ищу этих ощущений, «истязаю» себя, чтобы не забывать…
Если предыдущие недели я худо-бедно отвлекался работой и общением с Дашей, то после годовщины снова накрыло. Всю неделю со вторника я работал на автомате, приходил домой и заваливался на кровать, иногда даже не ужиная. Мог валяться так долгими часами, пялясь в потолок или в окно. Абсолютно ни с кем не хотелось общаться, мучило угрызение совести, что позволил себе в этом году больше чем положено и заслуживаю, а хотя обещал Олесе не жить, а существовать до самой смерти, чтобы все было честно. А сам еще и пяти лет не прошло после смерти жены, как я пялюсь на соски подруги. Вот я снова о них, поймал себя на мысли, что часто на этом акцентируюсь. Перевернуть бы страницу и жить и думать как раньше. Егорыч как то обмолвился, что лучше бы я отсидел заслуженное наказание, чем вот так корить себя без определенного срока. Может он и прав, как понять – хватит себя наказывать? Моральная дилемма не отпускает.
Пустой дом огласил звук дверного звонка, застигая меня как раз в подобном депрессивном состоянии.
