Текст книги "Драконы Кринна"

Автор книги: Маргарет Уэйс

Соавторы: Трейси Хикмен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– А, вот и он, – пробормотал один из них.

– Пришел отнести своему волшебнику наши заработанные потом и кровью денежки, – последовало еще одно замечание.

– Вы были бы грудой пепла, если бы не эти деньги, – откликнулся Мойн Ранкель, как обычно защищаясь.

– Может, человеку лучше превратиться в пепел, чем всю жизнь трудиться в поте лица, а получать какую-то жалкую долю своего заработка! – не остался в долгу Сморг.

– Тогда, может, стоит тебе пойти вместо меня и объяснить Лозлану, что вы решили больше ему не платить?

Теперь был черед Гликора нанести удар.

– Люди утратили веру в тебя, Мойн Ранкель. После праздника мы спросим у людей, по-прежнему ли они хотят выбрать тебя для того, чтобы вести нас в будущее.

Впервые за все время на памяти присутствующих Мойн Ранкель не нашелся что ответить. Он знал, учитывая состояние дел, что ему никогда не выдержать этого голосования. И всем в зале это было известно. Мойн Ранкель взвалил кожаные мешки на плечо и посмотрел своим недругам в глаза.

– Посмотрим, – сказал он, отвернулся и направился к двери.

– Мойн Ранкель! – раздраженно выкрикнул Гликор. – Ты сам напросился.

– Да, такова цена спасения неблагодарных глупцов, – спокойно ответил Мойн Ранкель.

Он вышел из здания, трясясь от злости, и направился по хорошо знакомой тропе в лес. Он совершенно не представлял, как ему вывернуться из ситуации.

«Скоро я уже не смогу удерживаться у власти. Но должен же быть какой-то выход!» – Мойн Ранкель, погруженный в размышления, шел вперед, к своему дому.

Недалеко от дома Мойна Ранкеля извивался журчащий ручеек, пробираясь через лес в поисках моря. У ручья Мойн Ранкель застал Аурэля, сидевшего на бережку. Юноша, сжимая в руках свой странный инструмент, пристально вглядывался в тихие водовороты у ног. Когда озабоченный лозланский предводитель подошел ближе, менестрель заиграл самую обворожительную мелодию:

Сила тому не верна, кто не вершит дела, запомни эти слова, коль победа не суждена.

И внезапно Мойн Ранкель как бы прозрел. Он понял, как ему следует поступить.

– Восхитительно, просто восхитительно! – воскликнул он.

– Самому мне больше нравится журчание ручья, – заметил Аурэль.

– Да… Полагаю, оно очень похоже на музыку.

– Но, в отличие от музыки, которая только дает, ручей еще и забирает, – прозвучал странный ответ менестреля.

Мойн Ранкель – не большой любитель философствовать – перешел к насущному для него вопросу:

– У меня есть к тебе предложение. Дело в том, что наша деревня многие годы страдает от невыносимой ситуации. Жадный старый маг несправедливо наложил на деревенских жителей дань. Если поможешь мне разделаться с этим сумасшедшим чародеем, я озолочу тебя, дам тебе больше, чем можно представить даже в самых смелых мечтах.

– Если таково желание вашей милости, – скромно ответил любезный юноша.

– Да, таково, – подтвердил Мойн Ранкель. – И непременно захвати свой инструмент. По дороге я все объясню.

Молодой человек без слов перекинул уникальный инструмент через плечо и последовал за Мойном Ранкелем по заросшей тропе, ведущей на север, к жилищу Лозлана.

После того как Мойн Ранкель объяснил свой план, они шли молча. Каким-то образом у этой мало подходящей друг другу пары получалось понимать друг друга без слов. Казалось, Аурэль излучает некую ауру спокойствия. Оно снизошло и на Мойна Ранкеля и дало ему крайне необходимую передышку от гнета треволнений последних лет.

«Как удачно, – думал Мойн Ранкель, – что этот замечательный молодой человек вошел в мою жизнь».

Они вышли на открытое место перед жилищем Лозлана. Обиталище старого мага больше не было окутано туманом, лишь кое-где виднелись обрывки прозрачной дымки. Мойн Ранкель и Аурэль почти подошли к дверям, когда те распахнулись и в них появился Лозлан.

Если семнадцать лет были не особенно благосклонны к Мойну Ранкелю, то к старому магу время отнеслось с крайней жестокостью. Морщины исказили черты его лица так, что оно казалось лишь отчасти человеческим. Лозлан стоял сгорбившись, опираясь на палку, трясся и на вид был очень немощен. Теперь глаза чародея казались розовыми и светились не так ярко. Мойн Ранкель все эти годы часто задавался вопросом, сколько магии этот изможденный чародей израсходовал и сколько в нем еще осталось.

– Я привел к тебе кое-кого, – начал Мойн Ранкель. Он знал, что обычные правила вежливости безразличны магу, который уже перевел свой взгляд на Аурэля.

– Зачем? – Слабый голос Лозлана все еще сохранял чары свернувшейся кольцами змеи.

– Потому что у него есть необыкновенный дар, доставляющий наслаждение. Я подумал, что тебе это может быть интересно.

Лозлан долго разглядывал менестреля, затем перевел взгляд на кожаные мешки, лежавшие на плече Мойна Ранкеля. Никто не знал, что морщинистый чародей делал с деньгами. Предводитель лозланцев подозревал, что магу доставляет удовольствие просто отбирать их у деревенских жителей.

– Очень хорошо, входите, – нелюбезно сказал Лозлан. Аурэль сел у стены напротив Лозлана и Мойна Ранкеля. Стул, выбранный менестрелем, как и остальные предметы скудной обстановки, видал и лучшие дни.

– Я утратил интерес к примитивным увеселениям этого мира, – сказал Лозлан, – и теперь посвящаю все свое внимание делам, недоступным вашему уму и даже воображению.

Мойна Ранкеля всегда лишала присутствия духа способность чародея читать его мысли.

Он сменил тему:

– Думаю, ты скоро согласишься, что нашему молодому гостю есть чем похвастать.

Мойн Ранкель кивнул менестрелю, который уже настраивал свой инструмент, готовясь играть.

 
На древе засохшем не зреют плоды.
Деяния прошлого видел ты.
Время исчезло, стерлись черты.
Что можешь сказать ты? Что думаешь ты?
 

Песня, самая захватывающая из всех, которые Аурэль пел до этого, лилась и лилась, набирая силу, заполняя собой всю комнату. Мойн Ранкель видел, что она глубоко взволновала Лозлана. Маг медленно раскачивался в такт из стороны в сторону. Музыка продолжала звучать:

 
Внемли словам молодого певца.
Правда стучится в ваши сердца.
Тем, кому рок посылает гонца,
я эту песню спою до конца.
 

Лозлан поднялся, как бы для того, чтобы похлопать, но на лице его не было и тени удовольствия. Вместо этого его рот приоткрылся, когда он взглянул вниз и обнаружил меч Мойна Ранкеля, выступающий у него из груди. Он попытался заговорить, но не мог. Маг зашатался и повернулся к Мойну Ранкелю, стараясь сохранить равновесие и явно собираясь наложить смертельное заклинание на своего убийцу. Поняв, что это невозможно, он вновь попытался сказать что-то, затем упал на пол.

Едва Лозлан перестал сопротивляться, странный покой снизошел на него. И тогда, неожиданно взглянув на Мойна Ранкеля, он улыбнулся и произнес одно слово. После этого его глаза несколько раз вспыхнули и померкли.

Мойн Ранкель стоял без движения. Прошло несколько секунд, прежде чем он осмелился вдохнуть полной грудью. Предводитель лозланцев был изумлен тем, как просто все получилось. Столкнувшись с безвыходной ситуацией, он вышел из нее победителем.

Мойн Ранкель почувствовал себя еще лучше, обнаружив под полом драгоценности жителей деревни и все те деньги, которые они отдавали в течение семнадцати лет.

Аурэль, которому была обещана значительная доля найденного, помог донести, сколько они смогли поднять, до дома Мойна Ранкеля. В последний момент тому вспомнилось последнее слово Лозлана.

«Глупец».

Мойн Ранкель только рассмеялся.

Ветер разнес запах благовоний, жарящегося мяса и крепкого эля далеко в лес. До Мойна Ранкеля доносились крики и смех. Праздник был в самом разгаре. Предводителю не терпелось рассказать о смерти Лозлана и получить заслуженное одобрение. Он ускорил шаг.

Сморг передал переполненную кружку человеку, поставлявшему свитки, необходимые для их праведного предприятия. В нескольких футах группка женщин смеялась над чьей-то неудачей. К кузнецу и его спутнику подошел Гликор. Поставив свою кружку между кружками этих двоих, глава архива, без приветствия или приглашения, начал свою первую жалобу за этот день. И отнюдь не последнюю.

– Этот напиток сварен не так, как надо. И никогда не бывает правильно сварен.

– Я сыт по горло этим местом, – добавил Сморг.

– А кто – нет? – мрачно согласился Гликор.

– Всё эта бесконечная бедность, которую мы вынуждены терпеть, – пробормотал спутник Сморга.

– Ну, отнюдь не моя вина, что мы находимся в таком печальном положении, – сказал Гликор.

Сморг расправил свои могучие плечи:

– Не понимаю, почему бы нам просто не уйти из деревни. Мы уже перевели и скопировали столько, что можем завалить пергаментом весь Ансалон.

– Мы об этом уже говорили, – огрызнулся Гликор, разозлившись по-настоящему. – Пусть думают те, у кого есть мозги, Сморг. Нам приказали переписать и распространить все учение Черной Владычицы, и мы не можем сделать меньше! Мы останемся, пока все не будет записано!

– Не все с этим согласны! Многие скажут, что мы уже выполнили свои обязательства.

В преддверии того, что нынешнему главе уже недолго осталось пребывать у власти, начались ссоры из-за его места. Гликор, зная, что спорить бессмысленно, встал и отошел к небольшой группе людей, обсуждавших один раздел недавно переписанного и сохраненного манускрипта. Они, как и Гликор, были одеты в черное. Все лозланцы всегда одевались в черное.

То, как счастлив Мойн Ранкель, было заметно по тому, как он шел – живо скакал по тропе, ведущей в деревню.

«Пусть недруги поднимут меня на смех, – презрительно думал Мойн Ранкель. – А потом я позову Аурэля. После выступления менестреля расскажу людям о судьбе Лозлана и о том, что удалось найти часть их достояния. Надо только сообразить, какую именно. И опять окажусь спасителем. Кроме того, я невероятно разбогатею. Неплохой денек сегодня выдался!»

Подойдя к деревне, Мойн Ранкель сунул руку в карман, чтобы нащупать черный кристалл. Хотя нападения дракона все ожидали в последнюю очередь, у лозланцев вошло в привычку носить в этот день магические амулеты Лозлана.

Деревушка выглядела точно так же, как семнадцать лет назад. Те же люди, все то же. Единственное, что изменилось, так это трава на деревенской лужайке. Она буйно и красиво разрослась в том месте, где они похоронили останки золотого дракона.

Мойна Ранкеля приветствовали неодобрительными выкриками и свистом. Он с безразличным видом ответил на приветствия и подставил кружку под свободно льющуюся струю благословенного напитка.

Обычный праздник: старые истории, забытые танцы, напыщенные хвастуны, бездарные стихи и совершенно ужасное пение – очередная годовщина, посвященная убийству дракона.

«Неплохой в этом году эль», – подумал Мойн Ранкель, молча наблюдая за борьбой на руках. Опять Сморг победил. Он побеждал каждый год – не на что было и смотреть.

Вскоре всем жителям наскучили обычные развлечения, и, чтобы совладать со скукой, они пили все больше и больше. Мойн Ранкель не винил своих соседей: они были сыты друг другом по горло. И он тоже был сыт ими по горло.

Но им ничего не оставалось, кроме как жить вместе и дальше.

– А вы думаете, нашего великого предводителя это заботит?! – пьяно заорал Сморг. – У них с Лозланом наверняка свои частные делишки!

– Это ложь! – крикнул в ответ Мойн Ранкель.

Многие повернули головы к старому политику, причине всех их несчастий. Через несколько минут Мойн Ранкель уже защищался от гневной толпы.

– Он предал нас! – продолжал Сморг, подливая масла в огонь.

– Его необходимо сместить! – подхватил Гликор. – Может, даже убить.

Толпа хлынула вперед. Мойн Ранкель, прекрасно зная настроения группы своих противников, сделал ответный ход. Он тоже ринулся вперед, и деревенские жители нерешительно отступили.

– А теперь вы, пьяные недоумки, послушайте меня. Во-первых, вы все были бы мертвы, если бы семнадцать лет назад послушали этих двоих! – Мойн Ранкель указал на Сморга и Гликора. – Помните об этом! Во-вторых, чуть позже сегодня я сделаю потрясающее объявление, которое изменит нашу жизнь к лучшему. Но перед тем как я это сделаю, мне кажется необходимым отметить это обстоятельство особым представлением. Так что в качестве дара вам, мои соседи, позвольте мне представить моего хорошего друга, великого менестреля Аурэля!

Он обернулся, взмахнув рукой в пустоту. Однако Аурэля нигде не было видно.

Гликор гнусно рассмеялся:

– Если это какой-то приемчик, чтобы удержаться у власти, то он не сработает!

Мойн Ранкель вгляделся в лица своих избирателей. Он разделял верность своих соседей Богам Тьмы, но теперь осознал, что объединяет их только Зло. Вскоре толпа опять заволновалась.

«Где же Аурэль?» – испуганно подумал политик.

– Год за годом мы мучаемся из-за того, что позволяем глупцу распоряжаться нашим будущим! – продолжал выкрикивать Сморг.

А менестреля все не было.

– Он заплатит за все! – завопил Гликор, и толпа подступила ближе.

«Аурэль, где же ты?» – в отчаянии недоумевал Мойн Ранкель.

– Подождите! Вы должны выслушать! – крикнул он.

– Нам надоела твоя никчемная болтовня! Взять его! – Я Сморг первым схватил Мойна Ранкеля.

Орущие лица исказились ненавистью, люди толпой потащили своего предводителя на деревенскую лужайку. Вдруг они резко остановились. Там, на столе, стоял Аурэль. Его светлые волосы развевались на ветру, инструмент был плотно прижат к телу. Юноша не отрывал взгляда от деревенских жителей. Изумленная толпа отпустила Мойна Ранкеля, и он свалился на землю.

Лозланцы – такие гордые граждане – подошли ближе к менестрелю, как темное облако, спускающееся на солнце. Но когда первые звуки музыки достигли их ушей, они замедлили шаг.

 
Песня ее была грустна.
Теперь моя зазвенит струна.
 

В головах деревенских жителей возник один и тот же подвижный образ – образ младенца, одного в лесу, рядом с деревней, ничем не отличающейся от их собственной. Даже самых бессердечных из лозланцев увлекла история менестреля.

– Представьте, потерять мать, едва родившись, – пробормотал один из сельчан. Другой всхлипнул.

 
Ребенка баюкал света поток,
но он проснулся, когда пришел срок.
 

Когда ребенок вырос, он стал следить за деревней, особенно заботясь о том, чтобы его не обнаружил местный маг. Вскоре мальчику стали известны все деревенские тайны:

 
Леса дитя, он знает о том,
что слуги тьмы в Поселке Ночном.
 

Аурэль вполне мог петь и о Лозлании. Он рассказывал о том, о чем не мог знать ни один чужеземец. Это было удивительно и странно.

 
Время пришло тому, кто смел.
Но как преступить колдовской предел?
 

Голос Аурэля стал громче, а тембр глубже. Сморг бросил вопросительный взгляд на Мойна Ранкеля, который наслаждался моментом своего торжества и ничего не замечал. Кузнецу удалось поймать взгляд Гликора. Что-то было совсем не так.

 
Погибнет тьма во веки веков.
Я слышу музыку, слышу зов.
 

Мойн Ранкель, наконец, вышел из своего транса настолько, чтобы увидеть, что Сморг и Гликор неистово машут ему, указывая в сторону ближайшей палатки. Непонятное чувство страха вспыхнуло в его душе, когда Мойн Ранкель поспешил присоединиться к своим давним соперникам.

 
Злато сгорело, но время придет,
и сын золотой завершит полет.
 

Голос менестреля уже почти звенел:

 
Судьбы предначертание зовет.
Прерванное завершения ждет.
 

Звенел… и был гораздо громче, чем под силу человеческому голосу.

В палатке Сморг закричал на Мойна Ранкеля:

– Ты тупица! Ты хоть понимаешь, кого привел к нам?

Великий предводитель лозланцев смог только открыть рот от удивления – и запнулся.

– Неважно. У нас у всех есть наши кристаллы, а Лозлан поклялся, что будет защищать нас, пока жив! – закричал Гликор.

Заметив испуганное выражение лица Мойна Ранкеля, управляющий схватил предводителя за плечи и бешено затряс:

– Что с тобой, Мойн Ранкель? Что ты сделал?

Снаружи раздался шум хлопающих крыльев, а за ним испуганные крики умирающих жителей деревни. Трое кинулись в противоположный конец палатки, пытаясь спастись через отверстие в стене.

Освободившись от облаков, солнце вернулось и согрело воздух. С высоты дракон наблюдал, как свет отражается в стремительных водах ручья, восхищаясь, как маленькие струйки упорно бегут вперед, чтобы по дороге превратиться в бурные реки.

«Интересно будет проследить за этим ручьем», – подумал он.

Внезапный порыв ветра пронесся по кронам деревьев, хотя покой буйной растительности леса казался непрерывным и вековечным. Обгорелое пятно в виде замочной скважины едва виднелось с такого расстояния. Даже дракон с трудом различал его очертания. Это был очень большой, но самый обычный лес из тех, которые городские жители часто считают идиллическими.

Середина ничего.

Ричард Кнаак
КЭЗ И ДЕТИ ДРАКОНА

Он привык спать, сжимая в руках секиру, – эта привычка не раз спасала ему жизнь. Даже теперь, когда война, по всеобщему мнению, закончилась больше месяца тому назад, благоразумие требовало всегда быть начеку, потому что многие предпочли бы видеть его мертвым только из-за того, кем он был. Три дня назад ему едва удалось бежать от местных народных ополченцев. Они хотели, чтобы он заплатил за то, что его соплеменники совершили на службе у Богини Тьмы Такхизис. Не играло никакой роли, что в последние недели войны он служил вместе с Соламнийскими Рыцарями и сражался против своих прежних господ. В глазах людей Кэз был чудовищем, и для многих навеки останется злом, которое необходимо уничтожить. Само рождение обрекло его на такую судьбу.

Жестокая история расы минотавров только усугубляла положение дел.

Огромные руки Кэза незаметно напряглись. Он приоткрыл глаза. Почти ничего не было видно – луны скрылись за облаками, а до рассвета оставался по меньшей мере час, – поэтому он прислушался. Один звук, едва слышный, выбивался из обычных ночных звуков и заставил бывалого воина проснуться. Это мог быть беспокойный кролик, неуклюжая летучая мышь или Буря, его собственная лошадь, переступившая с ноги на ногу, но Кэз так не думал. Он бы не прожил долго, если бы вскакивал из-за шума, поднимаемого животными. Это было что-то другое.

«Если проклятые солдаты опять выследили меня, – подумал Кэз с горечью, – я, несмотря ни на что, буду сражаться!»

Во время войны против полчищ Темной Королевы он бился плечом к плечу с одиноким рыцарем по имени Хума, который за свою доблесть и мастерство удостоится прозваний Победителя Драконов и Хозяина Копья. Когда поражение казалось неминуемым, Хума принес отчаявшимся защитникам Добра легендарные Копья Драконов, которые изменили ход событий, победив драконов смерти и отчаяния. Сам Хума, одержав победу над Богиней Тьмы, погиб. Доблесть была самой главной силой в жизни минотавра, и Кэз восхищался Хумой. Вера рыцаря в добродетель мироздания, которую ничто не могло поколебать, изменила минотавра. Кэз поклялся, что поднимет оружие только против того, кто следует путем зла. Это был его обет тому, кого он считал самым великим воином из всех.

С таким обетом, как оказалось, выжить было нелегко. Солдаты, которые чуть не схватили его три дня назад, по сути, были хорошими людьми и пытались очистить свои земли от мародеров и разбойничьих банд, которые разрослись, как сорняки, после того, как армия Владычицы была разгромлена. Вполне разумно с их стороны было заключить, что минотавр, забредший так далеко на юг, был частью этих разрозненных сил. К несчастью, они не дали Кэзу время доказать обратное – верительные грамоты и медальон, выданные ему главами Соламнийского Ордена, были спрятаны в потайном отделении седельных сумок. Впрочем, минотавр сомневался, что его преследователи поверили бы доказательствам, даже если бы у него была возможность предоставить их. У испуганных людей есть дурная привычка сначала убивать, а потом задавать вопросы.

Кэз продолжал прислушиваться, но в ночи воцарилась тишина, нарушаемая только беспокойными движениями его лошади. Тишина сама по себе была зловещей, поскольку стихли даже звуки, обычно связанные с темнотой. Кэз шире открыл глаза.

Что-то зашипело. Буря, неподалеку привязанная к дереву, тревожно забила копытом. Но не было никаких признаков врага из рода людей, впрочем, ни одно из известных Кэзу существ никогда не издавало таких шипящих звуков.

Минотавр вскочил на ноги, держа секиру наготове. Шипение слышалось очень близко, и он был уверен, что нечто скоро окажется перед ним.

И тут все смолкло. Кэз, однако, не мог расслабиться. Неосмотрительный воин – мертвый воин.

– Вот что я получил в поисках уединения, – пробормотал он и фыркнул.

Что-то темное пошевелилось среди деревьев. Кэз поднял секиру и заворчал, но не сделал ни шагу в сторону расплывчатой тени, решив предоставить неизвестному возможность подойти самому.

Существо так и сделало. Лошадь минотавра тихо заржала, когда тень обрела форму.

– О Саргас! – вскричал Кэз, от изумления забывшись и призвав темного Бога, которому поклонялся его народ. Некогда он отрекся от Саргаса ради Бога справедливости Паладайна, покровителя его рыцарского Ордена, но во времена сильного волнения прошлое возвращалось.

Чудовище было огромным. Стоя, оно было, по крайней мере, не ниже Кэза. В темноте минотавр не разглядел никаких особых деталей, но у существа был хвост, и оно походило на странную рептилию, пытающуюся вести себя по-человечьи. Что всего важнее, у существа были длинные страшные когти и пасть, достаточно широкая, чтобы откусить ему голову.

От чудовища отвратительно пахло, и Кэз сморщил нос. Борясь с желанием убежать, минотавр сделал выпад древком боевой секиры туда, где, как он полагал, должен был находиться живот чудовища.

С таким же успехом он мог ударить о скалу, настолько крепка была броня твари.

Острые когти оцарапали ему руки, и Кэз взревел от боли, но, к счастью, его нападение выбило ужасающее существо из колеи. Минотавр преодолел боль и ринулся вперед, стараясь ошеломить зверя, пока тот не пришел в себя. И вновь удар по нему был равносилен удару по каменной стене. Кэзу удалось только защититься от стремительных когтей существа, и ничего больше.

Даже с такого близкого расстояния не было видно, с кем он сражается. Да, это была рептилия, но ни с чем похожим минотавр во время войны не сталкивался. Больше всего существо походило на… но это было невозможно.

Тварь опять двинулась на Кэза, Повернув секиру, он ударил плоской поверхностью обоюдоострого лезвия противника по носу.

Существо зашипело от боли, но не отступило.

Кэз ударил по чувствительному носу снова и снова.

С воем похожее на рептилию чудовище сделало шаг назад. Кэз перехватил секиру так, чтобы вонзить смертоносное лезвие ему в голову, но тварь неожиданно отпрыгнула назад. Она остановилась и завертела головой, как будто услышала зов, затем совершенно неожиданно развернулась и бросилась в лес. Минотавр пустился было следом, но хвост чудовища, словно хлыст, с такой силой ударил его в бок, что Кэз зашатался и с трудом удержал оружие. Затуманенными болью глазами он увидел, как едва различимая тень благополучно скрылась под сенью окутанного ночью леса.

Через несколько ударов сердца боль стало можно выносить. Раны Кэза продолжали болеть, но быстрый осмотр показал, что ему повезло – они оказались неглубокими.

– В чем дело? – пробормотал Кэз. – Меня выследили, на меня напали, но затем нападавший бежал до того, как начался настоящий бой. Крови из носа вряд ли было достаточно, чтобы обратить в бегство эту тварь… Чего она хотела?

Минотавр раздраженно фыркнул. Раньше, до того как Хума научил его терпению, Кэз нашел бы что-нибудь и размял свои тяжелые кулаки, теперь же оставалось только бессильно сжимать их. Он добрался сюда в надежде обрести уединение, убежище, разыскал этот лес, потому что, как было известно, в этих местах живет мало представителей разумных рас, Кэз не был отшельником, но, даже если ты и рожден воином, неплохо время от времени отдыхать и размышлять о жизни.

Чудовище нарушило покой Кэза. Теперь ему предстояло провести несколько следующих дней, думая об его внезапном появлении и постоянно оглядываясь.

Фыркнув, он обернулся взглянуть на лошадь, но той не было – она убежала, испугавшись чудовища. Пошарив вокруг дерева, Кэз обнаружил обрывки веревки.

– Боги покинули меня! – взревел минотавр.

На раны времени не хватало – надо было немедленно отправляться на поиски лошади. Каждая потерянная секунда уменьшала вероятность того, что вернуть животное удастся, а без Бури путешествие Кэза стало бы слишком долгим и тяжелым.

Костер, пока минотавр спал, потух, а чтобы разжечь другой, понадобилось бы лишнее время, поэтому Кэз решил обойтись без факела, надеясь на то, что его слуха и острого зрения для поисков будет достаточно.

Двигаясь по лесу, Кэз постоянно прищелкивал языком, зная, что если лошадь рядом, то откликнется. Соламнийские Рыцари обучали своих лошадей отвечать на свист, но рты минотавров не были приспособлены для извлечения подобных звуков.

Перед самым рассветом, взбираясь на невысокий холм, Кэз услышал доносящийся с другой стороны треск. Достигнув вершины, он остановился и стал всматриваться.

Под холмом среди деревьев что-то двигалось.

Кэз не мог разглядеть, его лошадь это или нет, и, держа наготове секиру, начал спускаться вниз по склону. Раны минотавра продолжали гореть, но он не обращал на это внимания – война приучила и к худшему. Спустившись к подножию, Кэз опять мельком увидел то, что издавало треск, но оно все еще было слишком далеко и к тому же скрыто листвой.

Он все ускорял шаг, потом побежал, пока, наконец, не рассмотрел, облегченно вздохнув, свою лошадь. Животное обрадовалось, увидев хозяина, казалось, оно недоумевало, куда тот делся.

Скрывая раздражение, Кэз позвал лошадь. Та немедленно подошла, обнюхала минотавра и ткнулась мордой ему в плечо. Успокоенный Кэз переложил секиру в заплечный мешок. Он был рад, что сумки целы, а лошадь не ранена. Взяв Бурю за уздечку, минотавр погладил ее по бархатному храпу.

– Ты у меня отважная боевая лошадка, правда? Мне говорили, что ты сможешь выстоять все что угодно! Ха! Ну, я не могу винить тебя в том, что ты убежала от этой проклятой твари, но тебе стоило прихватить с собой меня!

Чувство ужаса внезапно нахлынуло на Кэза. Он быстро осмотрелся, но ничего не увидел. Опять воцарилась полная тишина – та же зловещая тишина, которая наступила, когда на него напало чудовище. Продолжая пристально оглядывать окрестности, минотавр сел на лошадь, испытывая непреодолимое желание оказаться как можно дальше отсюда.

– У меня, должно быть, чудовища в голове, – пробормотал Кэз. – Неужели сейчас, когда война не занимает каждое мгновение моей жизни, все будет вот так? Вскакивать из-за каждого звука – или из-за его отсутствия… Воображать врагов за каждым деревом и скалой… Но, пошла! – рявкнул он лошади.

Животное пустилось было рысью, затем резко остановилось.

Кэз опять попытался заставить лошадь двигаться. Ему очень хотелось убраться из этого места.

– Что с тобой, Буря? Вперед!

На этот раз она подчинилась, но двинулась с такой скоростью, что Кэз начал задумываться, не быстрее ли будет вести Бурю в поводу.

Задул ветер, поднимая опавшие листья, на небе начали собираться тучи, что могло предвещать грозу.

– Саргас тебя побери, животное! – Кэз ударил лошадь пятками. – Вперед, я сказал!

Невероятно, но лошадь пошла еще медленнее.

Черные тучи закружились по небосводу, ветер обезумел и принялся с воем забрасывать лошадь и всадника листьями и сломанными ветками. Кэз прикрыл глаза от жгучей пыли и начал подумывать о том, чтобы остановиться и поискать укрытие.

Словно прочитав его мысли. Буря опять встала. Кэз попытался заставить лошадь двигаться, но она как будто вросла в землю. Придя в бешенство, минотавр решил спешиться, думая, что, может, получится повести животное под уздцы, но ветром его толкнуло обратно в седло.

Кэз снова сделал попытку спешиться, и опять ужасающий ветер словно приковал его к седлу.

– Клянусь клинком Паладайна! Чтобы ветер одолел меня! – Минотавр отпустил вожжи и попытался выпасть из седла.

Ветряная преграда бросила его назад.

Ураган становился все яростнее. Сплошная стена летящих с дикой скоростью листьев и веток полностью перекрыла окружающий мир. Куда бы ни посмотрел Кэз, он видел только листья.

Однако, взглянув вверх, минотавр заметил, что в нескольких футах над его головой воздух чист. Если не считать облаков, которые сгрудились прямо над ним, небо было солнечным и ярким. Кэз оказался в самом центре смерча.

Инстинктивно он потянулся за оружием, сам не понимая зачем. Будучи прирожденным воином, минотавр не разбирался в том, как работает магия, но, столкнувшись с ней, сразу узнал ее враждебную силу. У него также появилось недоброе предчувствие, будто Буря оказалась приманкой, которой неизвестный маг заманил его в ловушку.

«Паладайн! – взмолился Кэз. – Если ты все еще оберегаешь меня, – если предположить, что когда-то так было, – то именно сейчас твоя помощь пришлась бы как нельзя более кстати!»

Вихрь начал смыкаться вокруг минотавра. Теперь всего лишь несколько дюймов разделяли лошадь и всадника от с каждым мгновением уплотняющейся стены из листьев и веток.

Внезапно один лист задел минотавра по носу… и прилип. Кэз потянулся, чтобы снять его, но, к полному недоумению минотавра, тот не отлипал. Второй-лист попал Кэзу на руку и тоже прилип.

Листья покрыли ноги и туловище минотавра, и ни один из них нельзя было стряхнуть. Его лошадь была наполовину погребена под растущим слоем листвы, но, в отличие от Кэза, Бурю это вроде бы не волновало. Животное не двигалось вовсе, словно смирившись со своей судьбой.

Но минотавр сдаваться не собирался. Рыча, он попытался защищаться покрытой коркой из налипшей зелени секирой, но листья носились над ним, под ним и вокруг него, прилипая к лицу и рукам, присасываясь, как пиявки, к коже.

– Чтоб тебе пусто было, маг! – проревел Кэз, прикрывая рот, чтобы не задохнуться. – Выходи, встреться со мной лицом к лицу! Сразись как воин, а не как трус, прячущийся за мерзкими уловками!

Никто не ответил, но минотавр не очень-то на это и рассчитывал. Маги, по его мнению, были коварными слабаками, которые действуют из прикрытия, всегда оставаясь вдали от опасности.

Бешеная атака продолжалась. Листья заживо погребли Кэза, его нос уже был залеплен, один глаз не видел ничего, другой – почти ничего. Минотавр едва мог пошевелиться, дышать приходилось ртом.

Ветер все дул и дул вокруг Кэза. Он отчаянно пытался освободить от зелени рот и нос, но не мог поднять скованную листьями руку больше чем на дюйм или два. Минотавр начал задыхаться.

– Кири-Джолит, Бог справедливости и миропорядка, неужели ты позволишь воину умереть так? – вопросил он в бессильной ярости.

Если ответ и последовал, то Кэз не настолько долго пребывал в сознании, чтобы услышать его.

– Удивительно, что иногда попадается в сети, – произнес в темноте голос. – Я рассчитывал поймать рыцаря, а не минотавра. Захватив лошадь, я подумал, что ее всадником окажется человек. Как глупо с моей стороны.