Текст книги "Не уходи"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Когда майор уложил Лизетт на голубое шелковое покрывало, она промолвила так тихо, что он едва услышал ее:
– Я даже не знаю вашего имени.
Майор посмотрел на ее бледное лицо и темные волосы, разметавшиеся по подушке.
– Дитер, – напряженно ответил он.
Слабая улыбка тронула губы Лизетт. Дитер. Хорошее имя. Она попыталась повторить его, но тут ее закружил какой-то странный водоворот, в котором смешались яркие краски и свирепые ветры. Затем в комнату вбежала графиня, за ней следовала Мари. И краски исчезли – Лизетт поглотила тьма.
Местный доктор Оже не верил своим глазам: за ним приехал «хорх» с двумя охранниками. Приказ немедленно прибыть в замок Вальми исходил не от графа, а от высокопоставленного офицера вермахта, избравшего Вальми своей резиденцией. Доктор быстро прошел через холл замка и поднялся по винтовой каменной лестнице, охваченный дурными предчувствиями.
– Моя дочь упала с велосипеда, – сообщил граф, встретив доктора на лестничной площадке второго этажа. – Мы не можем остановить кровотечение.
– Где рана? – спросил доктор, переводя дыхание.
– В верхней части бедра.
Доктор Оже двинулся вперед еще быстрее. Судя по всему, повреждена артерия. Если так, девушка наверняка потеряла много крови. Остановившись возле распахнутой двери спальни, доктор удивленно вскинул густые брови. С одной стороны кровати стояла на коленях графиня и держала дочь за руку, а с другой – немецкий офицер. Его форма была перепачкана кровью, лицо выражало тревогу.
Доктор бросил встревоженный взгляд на графа. Может, хозяин замка что-то утаил от него? Или просто не осмелился сказать? Анри де Вальми, опередив мсье Оже, вошел в комнату и сообщил:
– Приехал доктор.
На бедро Лизетт был наложен жгут, возле кровати стояли кувшины с теплой кипяченой водой. Доктор отвел взгляд от зловещей фигуры майора, стараясь не думать о том, каким образом Лизетт получила травму.
Покрывало пропиталось кровью, девушка была без сознания. Доктор Оже с черным саквояжем в руке поспешил к постели. Немецкий офицер не сводил с него пристального взгляда. Нервничая, доктор начал снимать окровавленные повязки. Он очень опасался, что ответственность за Лизетт де Вальми возложат на него. Промокнув тампоном кровь, доктор с облегчением вздохнул. Рана была серьезной, но артерия оказалась неповрежденной. С такой травмой он справится.
– Воды, мадам, – обратился доктор к графине и, закатав рукава, приступил к работе.
Пока он зашивал рану, немецкий офицер не покидал комнату. Закончив, доктор отложил в сторону иглу и вновь задумался о причине травмы. Насилие он сразу исключил, поскольку не видел никаких его признаков. Глубокая рана с рваными краями наверняка нанесена не ножом. Порез на колене и царапины на голени, вполне возможно, объяснялись тем, что девушка упала с велосипеда, а металлическая рукоятка руля вонзилась ей в бедро. Так сказал граф.
Доктор закрыл саквояж.
– Несколько дней придется походить с костылем. Рану следует промывать, пока я не сниму швы.
– А когда вы снимете швы? – прозвучал холодный голос немецкого офицера.
– Через неделю… возможно, через десять дней, – ответил доктор, радуясь, что его миссия выполнена, и желая побыстрее покинуть замок.
– Мадемуазель де Вальми потеряла много крови, – продолжил майор, – и я был бы весьма признателен вам, если бы вы каждый день посещали ее.
Поняв, что это не просьба, а приказ, доктор не стал возражать.
– Разумеется, – поспешно отозвался он, – завтра с утра зайду. До свидания, мсье граф, графиня. До свидания, господин майор.
Доктор ожидал, что майор попросит его не распространяться о визите в замок. Впрочем, немец ждал визита завтра утром, поэтому, наверное, решил, что еще успеет предупредить.
Доктор Оже покинул комнату с чувством облегчения. Он с сомнением относился к тому, чего не понимал, а сейчас не понимал, какие отношения связывают четырех человек, оставшихся в спальне.
Лизетт лежала, откинувшись на подушки; под глазами у нее были темные круги. Придя в себя, она увидела Дитера и испугалась, поняв, что это приятно ей. Девушка избегала смотреть на него.
– Дорогая, тебе нужно отдохнуть, – заботливо промолвила графиня, поправляя покрывало.
Граф откашлялся.
– Думаю, лучше перенести Лизетт в ее спальню.
Графиня удивленно посмотрела на мужа, и на ее щеках выступил легкий румянец. Встревоженная, она совсем забыла, что эти комнаты уже не принадлежат им.
– Да, конечно, очень глупо с моей стороны…
– Лизетт останется здесь, – спокойно возразил Дитер. – Сейчас ее рискованно переносить, рана снова может открыться. Я прикажу, чтобы до выздоровления Лизетт отсюда убрали мою одежду и вещи.
– Спасибо вам, майор Мейер. – Граф с искренней благодарностью посмотрел на немца. – Мы очень признательны вам за то, что вы сделали. Возможно, ваши решительные действия спасли Лизетт жизнь. Если бы она осталась на дороге с таким сильным кровотечением… – Он невольно вздрогнул.
– Мари перенесет ваши вещи, майор, – сказала графиня. – А Элиза приготовит легкий завтрак. Может, позавтракаете с нами, прежде чем вернуться к своим обязанностям?
– Благодарю вас. – Дитер понял, что графине нелегко далось это приглашение.
Графиня снова взглянула на дочь:
– Я пришлю к тебе Элизу с подносом. Ты обязательно должна поесть, дорогая.
Все направились к двери, и Лизетт поняла, что Дитер вот-вот уйдет.
– Думаю, вам будет удобнее всего в спальне, когда-то принадлежавшей моей матери, – обратился граф к Дитеру. – Конечно, она не такая большая, но с видом на Ла-Манш.
– Спасибо, меня это вполне устроит.
Тень Дитера упала на кровать, и Лизетт уловила запах его одеколона. Он смотрел на нее. Ждал.
– Лизетт? – В голосе майора прозвучала такая нежность, что благие намерения тотчас покинули девушку. Помимо своей воли она подняла на него взгляд. Лизетт показалось, что в этот момент вся ее жизнь изменилась.
Дитер взял ладонь девушки, поднес к губам и замер. Несмотря на богатый опыт, он не был готов к такой ситуации. В жизни майора было много женщин, но, насладившись ими, он забывал о них. Однако в эту минуту Дитер понял, что всем этим женщинам очень далеко до Лизетт де Вальми. Ее своенравие и беззащитность пробудили в нем чувство, о существовании которого он и не подозревал. Дитеру хотелось защищать Лизетт, и он понимал, что она нужна ему не только сейчас, но и на всю оставшуюся жизнь. Это открытие потрясло его.
Неохотно отпустив ладонь Лизетт, Дитер вышел из комнаты вслед за графом. Он знал, что осуществить свое желание может только одним способом. Уголки его рта дрогнули в безмолвной усмешке. Интересно, как отреагирует Анри де Вальми на то, что захватчик, вторгшийся в его страну и в его дом, вознамерился жениться на Лизетт?
Дверь спальни закрылась. Девушка, подавленная, лежала на кровати. Она влюбилась в него! Мысль эта терзала ее. Как бы Лизетт ни пыталась логически объяснить то, что произошло между ними, у нее ничего не получалось. Логика и здравый смысл не имели никакого отношения к их личной драме.
Острая боль пронзила девушку, но она терпела эту боль, размышляя о том, сколько пройдет времени, пока заживет ее душевная рана, о будущем… о том, как можно любить немца, не предавая при этом свою страну. Лизетт пришла в отчаяние и сжала кулаки. Должен же быть какой-то выход. Обязательно должен. И вместе они найдут его.
Глава 4
Через десять минут в спальне появилась Элиза с подносом. Она оказалась моложе, чем предполагала Лизетт, светловолосой, с узлом на затылке и приятным, умным лицом.
– Я принесла вам суп, бутерброды и горячее питье. – Элиза дружески улыбнулась и поставила поднос на прикроватный столик. – Хотя, на мой взгляд, от бокала коньяка пользы было бы больше.
Лизетт через силу усмехнулась:
– Супа и бутербродов мне точно не хочется. Вы не могли бы их тайком унести?
– Конечно, чтобы не расстраивать графиню. Она и так похожа на призрак, ведь ей приходится терпеть за столом общество Мейера.
Глаза Лизетт потемнели. Вот так всегда и будут говорить о Дитере, и ей придется привыкать к этому.
– Вы бывали раньше в Сент-Мари? – спросила она, меняя тему разговора.
Элиза покачала головой и взяла с подноса чашку:
– Нет, я из города.
Теперь она была участницей Сопротивления. Но девушки имели право говорить не обо всем, поэтому внезапно воцарилось молчание. Элиза первая нарушила его:
– Я слышала, что с вами произошло. Они делают это ради развлечения. Мальчишку Савари неделю назад сбила штабная машина, а вчера он умер.
Лизетт вспомнила Савари, слишком маленького для своего возраста, но необычайно энергичного. Неугомонный ребенок, доставлявший массу неприятностей своему учителю Полю Жильесу. Она закрыла глаза. Ей было очень жаль мальчика.
Элиза подошла к закрытому тяжелыми портьерами высокому окну, выходившему на задний двор.
– Они заплатят за все, что сделали с нами, – твердо проговорила она. – Ждать осталось не долго. Еще несколько недель, несколько месяцев, и на французской земле не останется ни одного немца.
Всего час назад Лизетт охотно согласилась бы с Элизой, а сейчас ей хотелось сказать: «Не все немцы одинаковы. Дитер не такой». Однако она сказала совсем другое:
– То, что произошло со мной, – это несчастный случай.
Элиза недоверчиво посмотрела на Лизетт:
– Неужели вы действительно верите в это? Да Мейер просто развлекался.
– Но именно майор Мейер оказал мне первую помощь и послал машину за доктором.
Элиза пожала плечами:
– Возможно, для него это тоже было забавой. И не обманывайте себя, он ничем не отличается от других. С той же легкостью, с какой майор привез вас домой, он мог бы бросить вас умирать.
Лизетт знала, что Элиза ошибается, но не решалась разубеждать ее. Она страдала от головной боли и чувствовала себя очень усталой.
– Мейер собирается во Вьервиль инспектировать новые укрепления. – Элиза подошла к кровати и взяла поднос. – Господи, хоть бы он взорвался там на своих минах! – Она подмигнула Лизетт. – А если не взорвется сегодня, мы сами отправим его на тот свет.
Элиза вышла из спальни, а Лизетт охватили противоречивые чувства. Нет, после того, что случилось, она осталась такой же патриоткой, с нетерпением ждала высадки союзников и готова была пойти на любой риск, лишь бы способствовать успеху этой операции. Лизетт мечтала, чтобы Германия потерпела поражение, а Франция обрела свободу. Однако вместе с тем ей хотелось, чтобы Дитер Мейер остался жив. Пусть он даже будет ранен, но только бы не погиб. Лизетт устремила взгляд на окно… Перед глазами ее плыл туман, сердце ныло. Господи, как же она ненавидела войну!
Доктор Оже, появившийся в замке на следующее утро, подтвердил, что маленький Савари умер. Не успел он покинуть комнату, как на подъездную дорожку замка въехал эскорт мотоциклистов. Внизу, во дворе, забегали люди, захлопали двери.
– Да что это такое… – пробормотал доктор, и в его воспаленных глазах вспыхнул испуг.
– Подойдите к окну, – попросила Лизетт. – Посмотрите, что там происходит.
Доктор быстро направился к окну и выглянул во двор, где стояли мотоциклы и штабные машины.
– Немцы снуют туда-сюда, как муравьи, – удивленно сообщил он. – Можно подумать, что в замок приехал Гитлер.
– Не Гитлер. – Глаза Лизетт засверкали. – Роммель. – Она попыталась спустить ноги с кровати и тоже подойти к окну, однако доктор Оже стремительно покинул свой наблюдательный пост и остановил ее.
– Нет, ни в коем случае, – решительно заявил он. – Никакой нагрузки на ногу как минимум еще один день.
В коридоре послышался стук приближающихся высоких каблуков, и в комнату вошла графиня, спокойная и элегантная, несмотря на переполох, вызванный неожиданным визитом.
– Мама, это Роммель? – спросила Лизетт, вспомнив о запертой главной гостиной с разложенными на столе картами и схемами.
– Да. – Графиня не выказывала ни малейшего волнения. Пусть немцы суетятся в связи с приездом своего фельдмаршала, а ее это не касается. – Вы довольны тем, как заживает рана? – обратилась она к доктору, подходя к кровати.
Доктор Оже смотрел на графиню во все глаза. Роммель! Возможно, фельдмаршал находится всего в нескольких комнатах отсюда. Доктор расстегнул ворот сорочки.
– Да, мадам, – ответил он, пытаясь скрыть замешательство. – Никаких признаков заражения. Конечно, останется шрам, но осложнений я не предвижу. Лизетт молода, все заживет быстро.
– Ну и слава Богу.
Доктор Оже услышал в голосе графини облегчение. Значит, она не такая уж холодная и бесстрастная, как ему показалось.
– Я зайду завтра, мадам. – Доктор взял свой саквояж и пиджак, попрощался и вышел из спальни, надеясь выбраться из замка через боковую дверь незамеченным. Графиню, возможно, и не смущало присутствие Роммеля в ее доме, но доктор относился к этому иначе. Одна только мысль о том, что он столкнется с многочисленной охраной фельдмаршала, повергала его в страх.
– Он в главной столовой с майором Мейером? – спросила Лизетт у матери, присевшей на край кровати.
Графиня кивнула, не желая говорить о Роммеле. Ей хотелось забыть о том, что в доме немцы.
– Племянница Мари очень приятная девушка, – заметила она. – Странно, почему Мари никогда не упоминала о ней раньше, не просила взять на работу в замок.
Сердце Лизетт тревожно забилось. Ее наивная мать ничего не подозревала. Но если Элизу схватят при попытке проникнуть в главную столовую, маме тоже придется плохо. Мысль об ужасных последствиях такой попытки до смерти перепугала Лизетт. Отогнав ее, девушка спросила:
– А папа уже починил мой велосипед?
– Майор Мейер вчера послал за велосипедом своих солдат. – В последнее время графиню очень смущало поведение майора. Она, конечно, была благодарна ему за то, что он немедленно оказал помощь Лизетт, но вместе с тем она не хотела быть обязанной этому человеку. Графиня считала, что, пригласив его позавтракать вместе с ней и с мужем, она совершила ошибку, и теперь страдала от этого.
– Так на нем можно ездить?
– Сомневаюсь. – Графиня вздрогнула, вспомнив покореженный руль и засохшую кровь на злополучной рукоятке.
Лизетт озабоченно нахмурилась. Без велосипеда ей ничего не удастся сделать.
– А может, папа все-таки починит его… или Поль?
– Возможно, – ответила графиня, совсем не желая, чтобы велосипед починили. Пусть уж лучше Лизетт побольше времени проводит в Вальми. Не дело часами разъезжать по окрестностям и заводить слишком дружеские отношения с деревенскими учителями и владельцами кафе. Графиня приложила кончики пальцев к ноющим вискам. Боже, как все это ужасно! Если бы не война, год своего восемнадцатилетия Лизетт провела бы в Париже. Посещала бы приемы, балы, знакомилась с достойными молодыми людьми.
– Элиза рассказала мне, что маленького Савари сбила машина и он умер. – У Лизетт внезапно пересохло во рту. – Известно, кто это сделал?
Графиня отогнала бесплодные мысли о Париже, Елисейских Полях и одежде от самых модных портных.
– Немецкая штабная машина из Вьервиля. Шофер даже не остановился.
Из Вьервиля. Лизетт испытала облегчение, хотя ей было стыдно признаться в этом даже себе.
– Сволочи! – бросила она, и глаза ее сверкнули от гнева.
Графиня не упрекнула дочь за грубое слово. Чтобы выразить свое возмущение, она и сама с удовольствием употребила бы его.
Графиня оставалась с Лизетт до обеда, когда в замке снова развернулась лихорадочная деятельность и захлопали двери. Через минуту взревели двигатели мотоциклов, и хотя мать и дочь ничего не видели, но поняли, что в этот момент низкорослый, плотный фельдмаршал Роммель вышел из замка и направляется к своей машине. Лизетт показалось, что она слышит голос Дитера, прощающегося со своим начальником. Интересно, о чем они говорили? Какие составили планы для отражения высадки союзников? А знают ли они, на какой день намечена операция? И где? После того как с грохотом отъехали машины и мотоциклы, в комнате повисла напряженная тишина.
Графиня встала с кровати, подошла к окну и посмотрела на затихший двор.
– Я почти забыла о том, что майор Мейер – немец и враг, – неожиданно призналась она. – Роммель напомнил мне об этом. Теперь я уверена, что впредь не забуду.
Лизетт позавидовала тому, с какой легкостью мать приняла это решение. От подушек исходил едва ощутимый запах лимонного одеколона, и стоило девушке закрыть глаза, как перед ее мысленным взором появлялся Дитер, склонившийся над ней… его белокурые волосы, серые глаза – то холодные от злости, то темные от желания, – широкие плечи и узкие бедра… Лизетт хотелось снова ощутить магнетизм этого человека, которому она так упорно, но тщетно пыталась противостоять.
Графиня посмотрела на бледное лицо дочери и с сожалением заметила:
– Мне не следовало так долго оставаться с тобой, дорогая. Я тебя утомила, поэтому ухожу. Отдохни немного.
Лизетт не возразила матери, хотя прекрасно понимала, что плохо себя чувствует и выглядит больной вовсе не от усталости. Она с горечью осознавала, что, пытаясь выведать планы Роммеля и Дитера против союзников, предает того единственного мужчину, которого могла бы полюбить.
Когда Элиза принесла на подносе чай, Лизетт поудобнее устроилась на подушках и тут же почувствовала, что сейчас услышит новости.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросила она. – Вы видели Роммеля? Придумали, как проникнуть в столовую?
– Да, я видела его. – Элиза была почти так же бледна, как Лизетт. – И все продумала. Это нелегко осуществить, многое зависит от случая, но мы должны рискнуть. – Поставив поднос на прикроватный столик, она торопливо зашептала: – Я устрою диверсию, чтобы отвлечь часовых, охраняющих столовую. Сделать это нужно поскорее, потому что нет времени ждать, пока такая возможность представится сама собой. Мейера могут в любой момент отозвать отсюда, а тогда он увезет с собой все документы.
– А что за диверсию вы задумали? – спросила Лизетт, внезапно охваченная дурным предчувствием.
– Я устрою пожар в комнатах Мейера.
– Вы с ума сошли! Думаете, часовой бросит столовую и побежит тушить пожар? Совсем не обязательно. А если даже и так, то у вас будет очень мало времени.
– Времени мне хватит, – уверенно заявила Элиза.
– Это безумие! – бросила Лизетт, удивляясь, что Поль Жильес счел Элизу более опытной, чем она, в таких делах. – Вы спалите замок, но ничего не добьетесь! Знаете, как поступят немцы, когда паника закончится и они обнаружат, что бумаги пропали? Ведь они не подумают, что их стянул случайный воришка. Немцы сразу догадаются о причине пожара и не станут долго искать виновных. Они нас расстреляют! Всех, включая маму и Мари!
– Никого они не расстреляют, – возразила Элиза, – потому что ни карты, ни бумаги не пропадут. Я сфотографирую то, что найду в столовой. Никто не заподозрит, что там кто-то побывал.
– Это невозможно! Безумие, дурацкий план…
– Но это шанс, – настаивала Элиза. – Боже мой, главный инспектор оборонительных сооружений составляет военные планы чуть ли не в соседней комнате, а вас пугает опасность!
– Меня пугает не опасность, а риск провала.
– Провала не будет, все пройдет как по маслу.
– А Полю известны ваши намерения?
– Он дал мне фотоаппарат. А как проникнуть в комнату и выбраться из нее – это уж мое дело.
– Нет, не только ваше, – возмутилась Лизетт, подумав о матери. – Это и мое дело. Я не желаю подписывать родителям смертный приговор из-за вашей горячности и опрометчивости.
– Но у вас нет выбора, – раздраженно бросила Элиза. – Все равно вы еще несколько дней будете прикованы к постели.
Глаза Лизетт сверкнули. Она предполагала подняться с постели не через несколько дней, а через несколько часов, однако не видела смысла посвящать Элизу в свои планы.
– А моему отцу вы рассказали о том, что задумали?
– Еще нет. Чем меньше людей осведомлено, тем лучше. А вам я рассказала потому, что именно вы потом спрячете фотоаппарат в своей постели. Даже если возникнут какие-то подозрения, и немцы устроят обыск, Мейер едва ли позволит солдатам стащить вас с постели и рыться под матрасом. Майор явно неравнодушен к вам: я слышала, как он дважды справлялся о вашем здоровье.
– Не выдумывайте, – холодно возразила Лизетт, но по ее спине пробежала дрожь.
Элиза неожиданно улыбнулась:
– Я не выдумываю. Мне и в голову не приходило, что такой солдафон, как Мейер, способен на обычные человеческие чувства, а оказывается, по отношению к вам способен. Но не пугайтесь. Мы воспользуемся этим для своей выгоды.
– Конечно, – согласилась Лизетт, решив, что ей надо как можно скорее встретиться с Полем Жильесом.
Когда Элиза ушла, Лизетт спустила ноги с кровати и попыталась встать. Она считала план Элизы непродуманным и слишком рискованным, а Поль был противником неоправданного риска. Ставки слишком высоки, поэтому нельзя допустить провала.
Лизетт сделала шаг, другой, и на лбу у нее выступил пот. Даже если немцам ничего не известно о планах союзников, все равно эта информация очень важна для Лондона. Бедро ныло от боли, кровь стучала в висках, и девушка с облегчением вздохнула, когда добралась до окна. Ей необходимо попасть в деревню и поговорить с Полем. Она увидела, как молодой капрал загнал мотоцикл в пустую конюшню; потом взгляд ее упал на машину Дитера, чистую, сверкающую, но, увы, недоступную. Элиза сказала, что осуществит свой план в ближайшее время. Конечно, удобнее всего сделать это сразу после визита Роммеля, но кто знает, когда он появится в замке в следующий раз. Дурное предчувствие, охватившее Лизетт при виде Элизы с подносом, сменилось страхом. Может, Элиза рассказала о своем плане только потому, что намерена немедленно осуществить его? И тогда она, Лизетт, не успеет поговорить с Полем и предложить ему более продуманный и надежный план.
Раздался громкий стук в дверь. Лизетт быстро обернулась, испугавшись, что сейчас ей сообщат о пожаре в Вальми.
– Почему вы не в постели? – властно осведомился Дитер. – Доктор Оже запретил вам вставать.
– Мне захотелось чуть-чуть пройтись, я устала лежать.
Лизетт показалось, что Дитер заполнил собой всю комнату. Он был в форме, фуражку и перчатки аккуратно держал на сгибе локтя; награды за доблесть, пожалованные Гитлером, поблескивали в лучах полуденного солнца. Он закрыл за собой дверь, положил фуражку и перчатки на кресло и подошел к Лизетт.
– Я хотел пораньше навестить вас, но ваша матушка сказала, что вам нужен отдых.
Лизетт потеряла дар речи, чувствуя, что если сейчас Дитер коснется ее, то поражение, с которым она уже мысленно смирилась, станет реальностью. Кровь тяжело стучала в висках, Лизетт прижалась спиной к оконному переплету.
Дитер, остановившись в нескольких дюймах от нее, протянул руку, приподнял голову Лизетт и провел указательным пальцем по скуле и подбородку.
– Не бойтесь. – Его голос дрожал от напряжения. Он притянул девушку к себе. – Я не обижу вас, Лизетт. Никогда.
Она затрепетала, оказавшись в его объятиях, и издала тихий стон. В этот момент Дитер прильнул к ее губам. Лизетт попыталась воспротивиться и оттолкнуть его, но он крепко сжимал ее в объятиях. Твердые властные губы, казалось, обжигали Лизетт, и она, сгорая от желания, все теснее прижималась к Дитеру. Вскинув руки, девушка обняла его за шею, губы ее разомкнулись, и она задохнулась от страсти.
Лизетт забыла обо всем на свете: о форме Дитера, о том, что он немец, и даже о Вальми. Сейчас она инстинктивно поняла, что нашла свою половину, того единственного мужчину, без которого никогда не будет счастлива.
– Я люблю тебя, – беспомощно прошептала Лизетт, когда горячие, пытливые губы Дитера скользнули к ее шее и плечам. Он спустил с ее плеч ночную рубашку, и пальцы его коснулись мягких, теплых грудей.
Нежность к этой девушке захлестнула Дитера, напугала его, вызвав дрожь во всем теле. Ему хотелось утолить свое неистовое желание, но, когда он поднял Лизетт на руки и направился к постели, именно страсть и отрезвила его.
Девушка до сих пор не оправилась от потери крови. Доктор обещал снять швы через несколько дней. Только тогда и можно будет заняться любовью, не рискуя причинить Лизетт боль. С неведомой ему прежде нежностью Дитер опустил Лизетт на постель. Он уже знал, что ему придется подождать, но предвкушал радость близости с ней.
Взяв руки Лизетт, Дитер прижался к ним губами. У него было много женщин, утонченных, умных, красивых, и он легко завоевывал их. Но ни одна из них не обладала шармом и привлекательностью Лизетт. Ведь только при одном взгляде на нее сердце Дитера начинало неистово биться.
На губах Дитера заиграла улыбка. Его семья будет обескуражена. Друзья решат, что он просто рехнулся. Француженка. Представив себе их ошеломленные лица и возмущенные реплики, Дитер небрежно пожал плечами. Не все ли равно, что о нем подумают? Он решительный человек и знает, чего хочет. А хочет он Лизетт де Вальми.
– Тебе придется нелегко. – Дитер оправил на Лизетт ночную рубашку, подавив горячее желание положить ладони на ее прекрасные груди. Он понимал, что стоит ему только сделать это, и его уже ничего не остановит.
– О чем ты? – спросила Лизетт, впервые заметив небольшой шрам на левой брови Дитера и тонкие морщины в уголках рта и глаз.
– Француженке нелегко быть женой немца.
– Женой? – удивилась Лизетт.
– Разумеется. А как же иначе? – Глаза Дитера блеснули.
Оба прекрасно понимали, что есть и другие варианты. Немецкие офицеры не женились на французских девушках, а пользовались ими как военными трофеями. Иногда соблазняли, иногда даже любили. Но никогда не женились.
– Но как же…
Дитер наклонился к Лизетт и поцеловал ее в губы долгим, страстным поцелуем.
– Об этом не беспокойся. Предоставь все мне.
– Нет! – Лизетт схватила его за руку, внезапно испугавшись. – Мои родители… жители деревни…
– Дурных поступков по отношению к себе со стороны жителей деревни можешь не опасаться, – твердо сказал Дитер. – А что касается родителей… им это понравится не больше, чем моим. Но и тем и другим придется смириться. У них не будет выбора.
Лизетт покачала головой, и лучи послеобеденного солнца заплясали в ее волосах.
– Меня не интересует, что скажут или сделают жители деревни. Но вот родители… Ведь меня сочтут пособницей оккупантов. Сейчас ты сможешь защитить их, но как быть, когда война закончится?
Слова Лизетт как бы разделили их. «Когда война закончится»… Каждый из них понимал это по-своему. Для Дитера окончание войны означало покорение Англии, капитуляцию Америки, вечное господство Германии над Францией. И никто из французов не посмеет враждебно относиться к тем, кто принял неизбежное и склонился перед поработителями.
А для Лизетт окончание войны означало освобождение Франции. Франция сбросит нацистское ярмо, а тех, кто сотрудничал с врагами, будут считать предателями.
Дитер и Лизетт удивленно смотрели друг на друга. Война стояла между француженкой и немцем, словно высокая, залитая кровью стена. Она разделяла и отдаляла их. Заметив, как изменилось лицо Лизетт, Дитер стиснул зубы.
– Нет! – воскликнул он и привлек девушку к себе. – Мы с тобой не попадем в эту ловушку, Лизетт. Пусть война идет сама собой, к нам она не должна иметь отношения. Твоим родителям я сообщу, что мы намерены пожениться, но кому-то еще знать об этом незачем. Пока, во всяком случае. А может, и вообще. – Дитер зарылся лицом в волосы Лизетт. Он увезет ее в Берлин. Конечно, возникнут трудности, но с ними можно будет справиться.
Дитер говорил как человек, привыкший принимать ответственные решения. Лизетт прижалась к нему, обняв руками за талию и положив голову на грудь. К ней снова вернулось то же ощущение безопасности, которое она испытала на заднем сиденье «хорха», когда Дитер впервые обнял ее. Его губы нежно коснулись висков и щек девушки, затем прильнули к ее жаждущим губам, и Лизетт поняла, что никакая сила на земле не разлучит их. Ни семья. Ни война. Ничто.
– Возьми меня, – взмолилась она. – Прошу тебя, возьми меня!
Дитер напрягся, сдерживаясь из последних сил.
– Нет. – Он отстранил Лизетт и уложил на подушки. – Сейчас ты еще слишком слаба.
– Но когда же?
Ее беззастенчивость обескуражила Дитера, и на губах его появилась усмешка.
– Когда доктор Оже сочтет, что ты больше не нуждаешься в его услугах. Мы уедем с тобой на весь день подальше от Вальми. Устроим обед с шампанским и… будем любить друг друга.
Лизетт взяла руку Дитера и поднесла ее к губам. Он погладил ее мягкие, шелковистые волосы, поднялся с кровати и торопливо вышел из спальни, опасаясь, что не сможет сдержаться, если останется.
Легко сбежав по ступенькам лестницы, Дитер пересек холл и направился к главной столовой. Ему предстояла неприятная беседа с Анри де Вальми, а уж говорить с фельдмаршалом Роммелем – все равно что закрыть своим телом амбразуру вражеского пулемета. По уставу военнослужащим немецкой армии запрещалось жениться на представительницах неполноценных рас. Дитер пожал плечами. Посол Германии во Франции женился на француженке, а чем он хуже этого толстопузого посла?
Часовой, стоявший у дверей столовой, щелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно», когда Дитер проследовал мимо него в увешанную гобеленами столовую. Криво усмехнувшись, майор уселся за длинный стол и подумал: кого больше огорошит новость – графа или фельдмаршала?
Его незавершенный доклад для Роммеля лежал на столе. В нем Дитер высказывал свое мнение по поводу намерений союзников. Роммель должен ознакомиться с докладом, после чего он уйдет с еженедельной почтой армейской группы в штаб-квартиру фельдмаршала фон Рундштедта. Там его переработают, включат в состав общего доклада о состоянии театра военных действий и отправят дальше, в главный штаб вермахта и ставку Гитлера. И одному Богу известно, что произойдет впоследствии с этим докладом. Временами Дитеру казалось, что все отправленное в главный штаб вермахта уничтожается там без прочтения. Ведь не обращали же в штабе внимания на неоднократные требования Роммеля.
Дитер мрачно усмехнулся. Роммель требовал, чтобы в Нормандию перебросили танковые дивизии. Сколько бы мин и различных ловушек ни установили на пляжах, побережье невозможно удержать без поддержки танков. Однако командование оставляло танковые дивизии в резерве, вдали от побережья, и фюрер лично распорядился не трогать их. Поэтому фон Рундштедт не имел права распоряжаться ими; не мог вытребовать их и Роммель, так удачно использовавший танковые соединения в Северной Африке.
Озабоченность Дитера усилилась. Чтобы отразить вторжение союзников, им необходимо как минимум пять танковых дивизий. В начальной стадии операции они просто жизненно важны. Дитер без устали работал три часа, забыв о Лизетт, о своих личных проблемах. Он всецело сосредоточился на одном вопросе: когда и где произойдет высадка союзников и каким образом лучше всего разгромить противника.
