Текст книги "Дневники Клеопатры. Восхождение царицы"
Автор книги: Маргарет Джордж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Ты обманула меня, – перебил меня Цезарь. – Ты повела себя как рабыня.
– Только потому, что ты сам отнесся ко мне как к рабыне.
Он попытался возражать, но на сей раз я оборвала его:
– Я не рабыня, рожающая господину сыновей-бастардов! Я царица! Ты сделал меня своей женой на церемонии в Филах. Как смеешь ты игнорировать нашего сына?
– Потому что обычаи Рима не признают его законным! – прорычал Цезар. – Неужели ты не понимаешь? К чему это представление?
– Помимо обычая и закона, существует еще и мораль! – заявила я. – Не признавая его публично, ты оскорбил меня и его. Мне не нужны права и законы. Или ты думаешь, что меня интересует, унаследует ли он твою собственность? Он получит сокровища Птолемеев!
– Если я позволю ему, – напомнил Цезарь. – Если я позволю Египту сохранить независимость.
– Я ненавижу тебя! – воскликнула я.
– Не меня. Ты ненавидишь истинное положение дел, а оно таково, как я описал. И говори потише. Мы не в силах изменить ситуацию. Я не могу вернуть Египту его фараонов. И не желаю этого. Дела обстоят так, как есть. Возможно, в иные времена мы не были бы столь сильны, как сейчас.
– Да, уж ты-то силен, – проворчала я.
И правда: он не только был сильным, но и возвышался над всеми, как гигантский кедр.
Но, несмотря на ожесточенный спор, я осталась удовлетворена. Мне удалось добиться своей цели – перед лицом всего Рима Цезарь признал нашего сына.
Ради одного этого мне стоило отправиться в Рим.
Глава 27
Через день передышки настал черед понтийского триумфа, посмотреть на который собрались еще более – что казалось невозможным – многочисленные толпы. Известия о великолепии и необычности триумфальных представлений быстро разносились по окрестностям, привлекая в Рим новых и новых зевак. Люди верили, что каждый новый праздник превзойдет предыдущий, и стремились увидеть это собственными глазами.
И снова мы сидели на трибунах в тени шелковых навесов и ждали. Сегодняшний день не был особо ясным; дело явно шло к дождю. Всю ночь напролет громыхал гром, отчего люди во множестве собирались у изваяний Юпитера, гадая, не явит ли бог какое-нибудь знамение. Но ничего не случилось, ни одна статуя не упала, не перевернулась и не разбилась. День шел своим чередом, Юпитер не мешал триумфатору.
Сегодня музыканты играли на азиатских инструментах – изогнутых арфах, погремушках, цитрах, тамбуринах и барабанах в форме кубков. За ними двигались танцоры с мечами, прыгавшие, извивавшиеся и кувыркавшиеся. За танцорами, как и прежде, важно прошествовали римские магистраты, после чего на Форум выехали повозки с трофеями. Там были черепаховые панцири, золотые блюда, груды необработанного янтаря и лазурита из областей, граничащих с Понтом, луки, стрелы и конская сбруя тонкой работы, а также колеса боевых колесниц, снабженные сверкающими серпами.
С дальнего конца Форума донесся взрыв хохота, и вскоре я поняла, в чем причина: народ насмешило комическое изображение Фарнака, удирающего от римских войск с разинутым в крике ртом и панически вытаращенными глазами. Его образ являл собой сатирическое олицетворение трусости.
Последовала пауза, а потом появилась колесница с огромной таблицей, где горели алые буквы: «VENI VIDI VICI». Три слова вместили в себя весь Понт, как будто это царство не заслуживало даже изображения его городов, храмов и монументов. Все было сведено Цезарем к одному мгновению. На полный разгром врага ему потребовалось всего четыре часа.
Горделивый транспарант предшествовал появлению колесницы самого победителя. Он пребывал в благодушном настроении, как будто это сражение стало для него послеполуденной забавой, таким же увеселением, какие он устраивал сейчас для граждан. По всему Форуму отдавались эхом приветственные крики, и Цезарь буквально купался в них.
Следом прошествовали солдаты со своими непристойными куплетами, как всегда вызвавшими у толпы безумный восторг.
Увеселения в честь этой победы вышли поскромнее, чем другие триумфы. Сыновья союзников из Вифинии и Понта продемонстрировали Пирровы танцы с мечами. Фокусники и акробаты глотали огонь и прыгали через костры. Конечно, не обошлось без театральных представлений и гладиаторских боев.
Наконец настал черед последнего триумфа – африканского. Поскольку это было завершающее празднование, народ успел устать, пресытился и был настроен критично. Кроме того, африканский триумф требовал особой политической деликатности, ибо та война являлась одной из римских гражданских войн. В Африке римляне одержали верх не над чужеземцами, а над своими соотечественниками.
В связи с этим Цезарь решил не праздновать свою победу над Помпеем, чтобы не причинить обиду многим, кто поддерживал Помпея и до сих пор уважал его. К тому же радоваться гибели соотечественников неприлично. Правда, в данном случае политическое чутье несколько подвело Цезаря.
Может быть, его терпимость к внутренним распрям окончательно иссякла или он хотел предостеречь тех, кто еще лелеял мечту о мятеже. Так или иначе, Цезарь превратил африканский триумф в празднование победы над царем Юбой Нумидийским, как будто война велась исключительно против иноземца. Однако в результате он подчеркнул тот позорный факт, что римляне воевали под началом чужеземного царя, тогда как в действительности они просто состояли в союзе с Юбой.
Неужели Октавиан, который ехал вслед за Цезарем в той процессии, именно тогда и воспринял эту идею? Ибо в будущем ему предстояло повторить тот же ход: выставить вместо Юбы меня и объявить, что всякий гражданин Рима, поддерживавший Клеопатру, действовал постыдно. Если римлянин подчинился иностранной царице – по существу, он перестал бытьримлянином.
День африканского триумфа выдался жарким. Не таким, как в Африке, но влажным, душным и расслабляющим, что характерно для римского лета. Люди потели, и пот смешивался с увлажнявшими тела ароматическими маслами, отчего одежда прилипала к телу. Это вызывало раздражение и не могло не сказываться на настроении.
Толпы начали собираться до рассвета, и к тому времени, когда процессия двинулась в путь, они уже провели в ожидании и толчее несколько часов. Солнце палило нещадно, пробиваясь сквозь влажный нимб.
Африканские музыканты горделиво вышагивали с леопардовыми шкурами на плечах, трубя в рога и бия в барабаны. Гигантские подводы, инкрустированные слоновой костью, поскрипывали и прогибались под тяжестью военных трофеев. Люди ахали, дивясь огромному количеству слоновьих бивней: казалось, с неба на землю упали тысячи полумесяцев. За ними катили клетки с животными – пантерами, львами, леопардами, гиенами. Проследовал отряд слонов с погонщиками из мавританского кочевого племени гетулов.
И тут Цезарь допустил оплошность. Он вывез на Форум огромные картины, изображавшие постыдный конец его врагов: Катон разрывал руками рану, чтобы внутренности вывалились наружу, Сципион наносил себе удар мечом, а Юба и Петрей сражались в ужасном самоубийственном поединке.
Вслед за триумфальными колесницами появился один-единственный знатный пленник: маленький сын Юбы. Его тоже звали Юба. При виде четырехлетнего малыша в цепях, согнувшегося под тяжестью оков, народ начал свистеть, топать и издавать протестующие крики. Мальчик глянул на них, сверкнув обаятельной улыбкой.
Появились закаленные солдаты, бойцы девятого и десятого легионов. Перед ними стояла неблагодарная задача: маршировать перед недоброжелательно настроенной толпой. В свое время у них была еще более неблагодарная задача: вступить в братоубийственную войну. Однако они громко воспевали своего командира. Они оставались преданными Цезарю, хотя знали, что народ Рима никогда полностью не оценит их подвигов на поле брани. Впрочем, легионеры вообще считали гражданских лиц недалекими и неполноценными существами.
Сразу после шествия в программе африканского триумфа значились схватки с дикими животными в цирке. Цезарь рассчитал, что экзотическое зрелище привлечет простонародье, и как бы ни любили люди Катона, они вряд ли откажутся от развлечения. Слухи о том, что предстоит охота на сотню диких зверей, ходили уже несколько дней, и толпа буквально пускала слюни в предвкушении удовольствия.
Нас несли к Большому цирку в величественных золоченых носилках, подняв над морем спешивших туда же потных зевак. Я ощущала их прогорклый мерзкий запах. Интересно, что стало с флаконами благовоний, которые так щедро им раздавали?
В цирке я едва могла поверить глазам: центральная секция, казавшаяся незыблемой, со всеми находившимися там статуями Юпитера, полированными поворотными камнями, разделительными барьерами и прочим, превратилась в пустое открытое пространство. Зато по периметру арены появился глубокий ров, защищавший зрителей от диких зверей.
Цезарь и его семейство уже расположились на почетных местах. На скамьях бок о бок сидели союзники, помогавшие победить врага: Бокус и Богуд, цари Восточной и Западной Мавритании. Они выглядели более счастливыми, чем подавляющее большинство римлян. Возможно, они понимали ситуацию в Африке гораздо лучше тех, кто знал о ней понаслышке.
На арену выступила группа людей в ярких одеждах. Некоторые имели кожаные нагрудники и поножи, другие облачились лишь в легкие туники. То были venatores – гладиаторы, сражавшиеся с животными.
– Где же звери? – капризно спросил Птолемей.
Как все в Риме, он устал от череды зрелищ и впечатлений, и на него уже трудно было произвести впечатление.
– Они идут, – заверила его я. – Видишь, люди, которые будут сражаться с ними, уже здесь.
– А, да. – Он подавил зевок и изогнулся на месте. Жаркое солнце нещадно палило.
– Этих зверей прислал Гай Саллюстий Крисп, благороднейший наместник новой африканской провинции, завоеванной в ходе этой войны. Ради славы Рима и развлечения его граждан! – громогласно объявил Цезарь.
Грянули приветственные возгласы. На арене человек, одетый в тунику, поднял руку.
– Мы будем сражаться с животными разными способами, – сказал он. – Меня обучили сражаться с длинным охотничьим копьем, но у меня нет никакой защиты, кроме моей собственной ловкости и сноровки. Мой товарищ, – он указал на человека в коже, – имеет защитное снаряжение, но сражается коротким оружием. Чтобы нанести удар, он должен приблизиться к зверю. Ну а этот человек… – Он жестом указал на гладиатора, у которого не было вообще никакого оружия. – В общем, вы сами увидите, на что он способен! Увидите и будете поражены!
Грянули трубы, и на арену выехали повозки с клетками. За решетками метались темные тени, но что там за звери, мне было не разобрать.
Группа служителей в защитных шлемах и подбитых мехом безрукавках приблизилась к клеткам. Дверцу первой открыли, и оттуда выпрыгнул лев. На трибунах закричали от возбуждения.
Лев бесшумно приземлился на песок, потряс гривой и огляделся. Все бойцы отступили. Против зверя, один на один, остался лишь человек с копьем. Лев припал к песку, глядя на человека и принюхиваясь. Боец двинулся к нему, издавая горловые звуки, чтобы раздразнить противника. Лев склонил голову, уставился на человека и замер.
А потом последовал стремительный прыжок.
Однако человек в тунике успел отскочить в сторону, нанести копьем удар в плечо льва и отдернуть оружие. Если бы копье застряло в ране, человек остался бы безоружным и был бы обречен. Правда, рана оказалась не слишком тяжелой: лев, кажется, лишь удивился. Он припал на задние лапы, сделал несколько глубоких вдохов и прыгнул снова.
Но человек опять уклонился от летящих навстречу клыков и когтей и снова вонзил копье – на сей раз в грудь. Лев с приглушенным ревом покатился по земле. Человек выдернул копье и отбежал на безопасное расстояние, чтобы посмотреть, оправится ли зверь.
Арену потряс яростный рев: рана и теперь была не смертельной, но она не на шутку взбесила хищника. Тот погнался за человеком, который быстро обернулся – убежать ото льва человеку не под силу, а никакого укрытия на арене нет – и с удивительным проворством нанес новый удар копьем.
Однако ему не удалось быстро высвободить оружие. Дернув копье, он, по-видимому, притянул льва к себе, и огромные когтистые лапы обрушились на его плечи.
Но ловкость бойца была удивительной: он вывернулся, вытащил копье, отскочил назад и упал на колени. Лев по дуге прыгнул на него, чтобы покончить с надоедливым врагом, и в полете напоролся на умело подставленное копье. Наконечник угодил прямо в сердце, а древко, благодаря весу хищника и инерции прыжка, вошло очень глубоко.
Дернувшись в воздухе, лев упал на бок. Некоторое время он еще бился и вертелся, пытаясь избавиться от оружия, но из раны обильно хлестала кровь, а вместе с ней зверя покидали силы. Вскоре он уже лежал на арене неподвижно, лишь тяжело дышал.
Человек осторожно приблизился к нему, вытащил копье и, словно желая избавить противника от мучений, нанес последний смертельный удар.
Под крики восхищенной толпы боец в тунике повернулся кругом, показывая, что не получил иной раны, кроме отметины от когтя на плече.
Да, представление получилось впечатляющее.
Дальше на арену выпустили черную пантеру, и одетый в кожу человек несколько раз пытался подобраться к ней и нанести колющий удар мечом. Животное, чьи изогнутые клыки сверкали на фоне черного меха, льнула к нему, словно домашняя кошка – с той лишь разницей, что желала не приласкаться, а разорвать.
Несмотря на кожаные доспехи, боец получил три пореза. Это не мешало ему продолжать схватку, но при попытке нанести очередной удар он неожиданно выронил меч. Оружие лежало на песке совсем рядом, но, прежде чем рука сумела до него дотянуться, пантера сорвала с гладиатора защитный шлем, и полукруг острых зубов впился в его затылок. Раздался пронзительный предсмертный вопль. Спустя мгновение пантера играла с обмякшим телом, как кошка с мышкой.
В отличие от людей, победившим животным никаких наград не полагалось. Двое вооруженных стражей арены устремились к пантере: один выпускал стрелы из лука, другой добил ее копьем. Потом два мертвых тела – человека и зверя – унесли прочь.
Трагический исход второй схватки, похоже, никак не повлиял на настроение третьего бойца, подавшего знак открывать клетку. На песке появился еще один лев, озиравшийся в поисках добычи. Человек принялся дразнить его, прыгая из стороны в сторону и производя обманные движения. Но лев оказался осторожным и стоял неподвижно. Чтобы разозлить его, человеку пришлось запустить в хищника яблоком, но даже это почти не подействовало. Однако лев открыл пасть, намереваясь зарычать, на что и рассчитывал боец.
Едва челюсти раскрылись, как человек метнулся вперед, протолкнул одну руку глубоко в львиное горло, а другой ухватился за язык и стал выкручивать его, как веревку.
Зверь, задыхаясь, упал на песок, но человек – я приметила на нем кожаные наручи – продолжал выкручивать язык, в то время как его кулак перекрывал львиное горло. Животное дергалось и билось, но не пыталось напасть на врага, ибо все его силы поглощала борьба за воздух. Через некоторое время лев несколько раз резко дернулся, глаза его закатились, тяжелая гривастая голова упала на песок. По хвосту пробежала судорожная дрожь, и хищник затих.
– Ты видела? – вскричал возбужденный Птолемей. – Как он это сделал? Как? Как?
– Благодаря тренировке, – сказала я. – И невероятной храбрости.
Поединок произвел сильное впечатление и на меня. Убить льва голыми руками – это подвиг Геракла.
Точно так же его оценили и восторженные трибуны: новоявленного героя вынесли с арены на руках.
На смену ему резво выбежала группа людей, оснащенных непонятными приспособлениями: сферической клеткой, связками тростника и круглыми катками. Один из них забрался внутрь клетки и закрыл за собой дверцу, другие разместились вокруг. Затем из клеток выпустили нескольких медведей, и началась потеха. Люди всячески дразнили неуклюжих зверей. Медведи катали клетку по арене, словно мяч, но как добраться до человека, сообразить не могли. Люди запускали им под лапы катки, на которых звери поскальзывались. Если возникали опасные моменты, медведей отвлекали связками тростника. Зрелище было смешное, и зрители от души хохотали. В конце концов люди хитростью загнали медведей обратно в клетки, и участники забавы с поклонами удалились.
После небольшого перерыва представление возобновилось, но теперь животные дрались не с людьми, а между собой. Быки сражались с крокодилами, медведи с питонами, а пантеры с леопардами. Для разнообразия животных связывали вместе, чтобы они не могли увернуться от драки. Львов выпускали против разных животных, ибо зрителям нравилось смотреть, как они дерутся. Против них выставляли тигров, буйволов и диких вепрей. Как правило, львы побеждали.
Тела мертвых зверей стаскивали в кучу, постепенно превращавшуюся в гору. Послеполуденное время, казалось, прирастало не часами, а смертями. Прекрасные шкуры убитых зверей поблескивали на солнце.
Неожиданно на арену выпустили огромное количество львов. Разъярившись, хищники стали драться и между собой, и с присоединившимися к схватке вооруженными людьми. Цирк огласили дикий рев, крики и вопли.
– Я никогда не видел так много львов, – воскликнул Птолемей. – Даже во сне!
И действительно, это походило на сон: огромное количество львов заполнило цирк. Позднее мне сказали, что их было более четырех сотен. В живых не осталось ни одного.
Для последнего номера на арену выгнали дюжину разъяренных, доведенных до бешенства слонов. В ярости гиганты бились друг с другом. От их безумного гнева зрителей спасал лишь глубокий ров. Теперь я поняла, зачем Цезарь распорядился его выкопать.
И опять лилась кровь, и опять шла жестокая бойня. Теперь гибли слоны – а зачем? Ради забавы? Во имя Рима? Но что это за держава, если она бездумно уничтожает собственные богатства? Гибнут редкие дорогие животные, умирают храбрые, обученные воинскому делу люди! Неужели непонятно, что это не только жестоко, но и вредно для страны?
«А ведь римляне гордятся своей рациональностью, – подумала я, глядя на поле, усеянное трупами. – Странные люди: обычай сеять смерть и проливать кровь ради потехи говорит не о рациональности, а о безумии».
Несмотря на жару, я почувствовала, как меня пробирает дрожь.
Наконец наступили сумерки, и резню пришлось прекратить. К тому времени зрители впали почти в такое же буйство, как несчастные слоны, но тут их призвали к столам. Цезарь устроил пир для всего города, предоставив тысячным толпам возможность объедаться и упиваться допьяна.
Пир завершал десятидневные празднества. Цезарь расставил по всему городу двадцать две тысячи столов, к которым были приглашены все желающие. Двадцать две тысячи столов – и на каждом такие деликатесы, как фалернское вино и морские угри! Цезарь задумал это как символическую сцену: усталые воины-победители пируют вместе, знаменуя свое единение. Однако, похоже, люди не разделяли такой мифологический подход. Они просто хотели поесть и выпить за счет триумфатора.
Столы стояли и на Форуме, и на месте торговых рядов. Лучшими считались те, что располагались неподалеку от дома Цезаря, но тысячи других теснились возле недостроенной базилики Юлия, вокруг храма Кастора и Поллукса, около ростры и курии. Виа Сакра, где с грохотом проезжали триумфальные колесницы, теперь заполнилась бражниками и гуляками, танцорами, акробатами и виночерпиями. Повсюду горели факелы, на ростре играли музыканты.
За особым столом пировал сам Цезарь с членами семьи, за соседним столом – виднейшие магистраты и сенаторы. Я узнала Цицерона, Лепида, Брута и некоторых других. «Друзья и союзники римского народа» собрались за моим столом: мавританские цари Бокус и Богуд, правители Галатии и Каппадокии, послы, прибывшие из городов Азии. Я невольно присматривалась к Богуду, видному мужчине с ястребиным носом, пытаясь представить себе, как выглядит его жена Эвноя. Интересно, почему она не приехала в Рим? Может быть, ей запретил Богуд? Или Цезарь? Честно говоря, я сгорала от любопытства.
По всему Форуму шумел буйный пир, фалернское делало свое дело. Поскольку это вино было редким и дорогим, все считали своим долгом не упустить возможность и выпить его как можно больше. Многоголосый шум возрастал, отдаваясь эхом от камней. Я увидела, как несколько человек пустились в пляс вокруг колонн храма Сатурна, а еще одна пьяная компания пыталась совместными усилиями перевернуть каменные скамейки. На ступеньках курии пьянчуги затеяли певческое состязание, а когда один из них свалился и покатился, словно бочонок, вниз по лестнице, остальные чуть не лопнули со смеху.
Женщины пили, не уступая мужчинам. Они вплетали в волосы цветы и порывались танцевать и петь. Действие хмельного усиливалось ночной жарой. Я чувствовала, что пот льется по моему лицу и спине, платье прилипает к телу, украшения стали тяжелыми, как оковы. В такую ночь лучше обойтись без соприкасающегося с кожей металла.
Когда ужин подошел к концу, но гульба только подбиралась к наивысшей точке, Цезарь неожиданно встал. Грянули трубы. Он схватил факел и вспрыгнул на стол.
– Друзья! Я не хочу больше откладывать посвящение моих даров римскому народу. Зачем ждать дневного света, когда горят тысячи факелов? Зачем дожидаться следующего дня, когда все уже собрались? – воскликнул он.
На дальнем конце Форума его никто не услышал: люди продолжали жадно есть, пить и танцевать. Зато вокруг нас все притихли и прислушались.
– Я желаю, чтобы Рим стал самым красивым городом в мире. И с этой целью я выстроил для него новые здания.
Двое солдат подошли и встали по обе стороны от Цезаря, как жрецы в полосатых тогах.
– Идемте со мной, я хочу их вам показать!
Он взял Кальпурнию за руку, и остальное семейство послушно двинулось за ними. По пути присоединялись другие, и когда Цезарь подошел к почти завершенной базилике Юлия, позади него собралась изрядная толпа.
– Я дарю этот новый крытый рынок и общественное здание гражданам Рима, – объявил он. – Наши старые публичные строения уже не отвечают городским нуждам, они слишком малы и имеют устаревший вид. Это здание, нареченное базиликой Юлия в честь моего рода, навечно передается вам!
Толпа отозвалась восторженными криками, бурными, хотя не совсем внятными.
Потом Цезарь повернулся и направился на север, к белоснежному новому Форуму и возведенному на нем храму. Остановившись у входа, Цезарь взмахнул факелом.
– Новый Форум для нового дня! – возгласил он. – Городу Риму нужен новый Форум!
Собственно говоря, строительство шло у всех на глазах, однако зрители смотрели с интересом, поскольку вопрос о новом Форуме казался спорным. Старый Форум, при всех его очевидных недостатках, был священным местом, неразрывно связанным со значительнейшими вехами римской истории. Именно здесь Юпитер остановил нападение сабинян, именно здесь доблестный Марк Курций бросился в таинственный бездонный провал, который после этого исчез. Со старым Форумом связано множество историй и легенд, дорогих сердцу каждого римлянина. А что даст им новый? Не может быть, чтобы дело ограничивалось желанием Цезаря предоставить городу больше делового пространства! Нет, наверняка он руководствовался и другими мотивами.
Я чувствовала, что люди мучительно пытаются понять, в чем тут подвох. Увы, когда речь идет о Цезаре, многие готовы поверить в худшее.
– Идем! Следуйте за мной! Ступайте по траве, сюда! – уговаривал он, но римляне упирались, как напуганные дети.
В конце концов Цезарь в одиночку пересек полосу травы и поднялся по ступенькам храма. Он постоял там несколько мгновений: в профиль ко мне, одна нога на ступеньку выше другой. На фоне беломраморного храма его одеяние триумфатора выглядело темнее, чем вино в моей чаше.
Потом по ступеням поднялась группа стражей с факелами, и когда они вступили под свод, внутреннее пространство неожиданно осветилось. Лишь тогда приглашенные медленно двинулись к храму.
Я сомневалась, нужно ли мне последовать за ними; я-то знала, что им предстояло увидеть. Однако я понимала, что, если я не войду, это будет истолковано как робость, и заставила себя направиться туда, где стояли три изваяния – богини Венеры, Цезаря и мое собственное.
Народ воззрился на статуи в изумлении. Кальпурния все еще держалась за руку Цезаря, но глаза ее были опущены. Громкие голоса стихли.
Цезарь не сказал ничего, но он заставил их увидеть это. Он показал, что считает меня частью своей семьи, причем не в земном, но в божественном смысле. Я устыдилась того, что не доверяла ему и устроила неловкую сцену признания Цезариона.
Люди замерли перед изваяниями в подобающем благоговении, словно сами обратились в камень, а потом повернулись и молча вышли один за другим. Прочесть по их лицам, что они думают, мне не удалось.
– Прародительница Венера благоволит ко мне! Она даровала мне победы, которые мы сегодня празднуем! – воскликнул Цезарь. – Богиня, я почитаю тебя и приношу тебе дары! Благослови своих потомков Юлиев, всех без изъятия, дабы они служили Риму, принося ему честь и славу!
Жрецы поклонились и положили перед центральной статуей жертвенные дары.
Семья окружила Цезаря, словно намеревалась защитить его от злоумышленников. В первую очередь родные ограждали его от трех статуй, явно не считая их благодетельными.
Снаружи толпа разбилась на тысячи групп: остатки еды собирали со столов, пустые амфоры из-под вина – их набрались целые горы! – грузили на крепкие телеги. Добропорядочные трезвые граждане расходились по домам, однако пьянчуги, гуляки и ветреная молодежь оставались на улицах.
Кальпурния, Октавиан и Октавия ушли, а Цезарь направился ко мне, стоявшей рядом с Богудом и Бокусом.
– Друзья, я сожалею, что не смог приветствовать вас раньше, и теперь исправлю это упущение, – промолвил он. – Надеюсь, праздник доставил вам удовольствие.
– Я никогда не видел ничего подобного! – воскликнул Бокус. – Эти дни войдут в историю.
– Я надеюсь, – отозвался Цезарь. – В противном случае уйма денег выброшена на ветер. – Он рассмеялся. – Но я склонен думать, что триумфы действительно будут помнить. Разумеется, со временем люди захотят превзойти меня, устраивая еще более пышные празднества с еще более роскошным угощением. Но я был зачинателем, а первый опыт всегда сохраняется в людской памяти. – Он огляделся по сторонам. – Давайте пройдемся по улицам и посмотрим, как празднует Рим. Воздух здесь, на Форуме, несколько разрежен.
Мы покинули Форум, и тут же стало ясно, что настоящей ночной жары мы еще не ощутили. Воздух был густым и тяжелым, узкие улочки битком забиты народом. В ноздри ударил запах драгоценного фалернского: кто-то опрокинул амфору, и вино ручейком струилось между камнями мостовой. Казалось, все вокруг обожрались, перепились и теперь способны лишь буйствовать. Поскольку люди захмелели, а боковые улицы почти не освещались, ни нам, ни даже Цезарю не было надобности прикрывать лица: на нас попросту никто не обращал внимания. Это давало возможность услышать, что говорят простые люди, когда не опасаются оскорбить слух сильных мира.
– Ну и потратился он, ничего не скажешь! Должно быть, чтобы устроить эту попойку, он снова обчистил сокровищницу храма!
– Значит, говоришь, он поместил в храме статую своей египетской шлюхи? Большую статую? Бьюсь об заклад, та часть тела, что его прельщает, непременно чем-нибудь прикрыта.
– Наверное, он путается с царицей, потому что сам хочет стать царем.
– Ага. А храмы и Форумы строит, потому что насмотрелся на все такое в Александрии. Теперь старый Рим стал ему нехорош – подавай белый мрамор, как у греков.
Из-за пьяной толпы, жары и обилия запахов мне было трудно дышать. Духота сжимала мои виски, а услышанные слова наполняли тревогой сердце.
Похоже, римляне истолковывали все наихудшим образом. Почему они ополчились на Цезаря? Он печется о судьбе простого народа куда больше, чем высокородные праздные сенаторы, к которым толпа благоволит.
Все же раздался одинокий голос, заявивший, что Цезарь – великий человек и величайший полководец со времен Александра. Но на эти слова тут же последовало возражение:
– А ты слышал, что он решил поменять календарь? Ему мало быть военачальником – он возомнил себя богом, в чьей власти месяцы и дни!
Один из гуляк споткнулся и выронил чашу с вином, обрызгав Цезарю плечо.
Я схватила Цезаря за руку и сказала:
– Давай уйдем отсюда. Тут нечем дышать, и я не желаю выслушивать эту дрянь.
– Дрянь? – переспросил он. – Так оно и есть. Я услышал немало дряни, зато теперь знаю, что они думают.
Цезарь сделал знак, наша маленькая компания развернулась, и он повел нас обратно по переулкам и боковым улочкам. В их путанице он чувствовал себя вполне уверенно, а я бы здесь непременно заблудилась.
– Получается, я впустую потратил деньги, – сказал он упавшим голосом.
– Один человек тебя похвалил, – напомнила я ему.
– Один человек, – с горечью повторил он. – Один из двухсот тысяч, пировавших за мой счет.
