Текст книги "Дневники Клеопатры. Восхождение царицы"
Автор книги: Маргарет Джордж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Глава 10
В седой древности Египет с востока и запада защищали непроходимые пустыни, и лежавшая в долине Нила страна была практически недосягаема для остального мира. Тогда к нашим границам приближались лишь бедуины, что пересекали западные пески на верблюдах. Теперь же целые армии могли подойти к нашим восточным границам из Сирии. Египет стал частью большого мира; если когда-то он существовал сам по себе, то теперь все крупные события в чужих землях непосредственно влияли на нас. Именно поэтому первый кризис, возникший во время моего царствования, зародился вовсе не в Египте.
Причиной его явились проклятые парфяне. Они совершали набеги на Сирию, что была римской провинцией, и тамошний наместник Кальпурний Бибул решил отозвать римские легионы из Египта, объединить их со своими войсками и использовать против Парфии. Он поручил это своим сыновьям, отдав размещенные у нас легионы под их командование. Однако солдаты, обжившиеся в Египте, не захотели уходить. Разгорелся мятеж, сыновья наместника были схвачены и убиты бунтовщиками.
Солдаты ликовали, как глупцы, не видящие дальше собственного носа. Вместе с ними веселились и граждане Александрии, поскольку любой акт неповиновения Риму приводил их в состояние радостного возбуждения. Более всех торжествовали Потин и его приспешники. Как же – ведь Риму нанесен удар, пусть даже в виде убийства мирных послов.
События вынудили меня созвать совет. Я уже восседала на троне, когда члены его вошли в зал, подталкивая перед собой Птолемея, словно заложника.
– Мой брат займет место здесь, рядом со мной, – проговорила я, указав на второй трон. Я подумала, что полезно хоть ненадолго отделить его от этой своры. – А вы садитесь здесь.
Им всем, включая приглашенного мною Мардиана, предстояло сидеть на общей скамье – правда, изукрашенной драгоценными камнями.
Стоял чудесный ясный день. На волнах гавани мягко покачивался флот.
– Вы знаете, с какой целью созван этот совет, – сказала я. – Сыновья римского наместника Сирии, посланные возглавить легионы, убиты взбунтовавшимися солдатами.
– Мы тут ни при чем! – выкрикнул Птолемей. – Сами римляне римлян и убили! Это не наше дело!
Потин самодовольно кивнул.
– Вот, значит, как ты наставляешь юного царя? – возмутилась я. – Птолемея извиняет его юность, но если ты сам так считаешь, то разум у тебя ребяческий, и ты не имеешь права участвовать ни в каком совете, даже если речь идет об ослином навозе.
Улыбка сошла с его физиономии. Вот и хорошо.
– Легионеры не желают покидать Египет, – сказал Потин. – Они обосновались здесь, женились, завели детей.
– Иными словами, они уже не солдаты, а гражданские люди? – уточнила я. – Раз так, мы в них не нуждаемся: исполнять свои обязанности они уже не могут, а гражданского населения нам и без них хватает. В Александрии миллион горожан.
Я выдержала паузу, обвела их взглядом и заявила:
– Вы должны задержать убийц и выдать их Бибулу.
– Нет! – воскликнул Феодот. – Это значило бы признать его нашим господином. Египет – независимая страна!
– Настоящая независимость подразумевает еще и выполнение законов, принятых в цивилизованном мире, – возразила я. – Показать, что власть контролирует положение в стране и способна исправлять ошибки – признак силы, а не слабости.
– Правда в том, – усмехнулся Потин, – что ты боишься римлян. Поэтому ты склоняешься перед ними и унижаешь себя.
Как смеет он говорить это? Я перед кем-то склоняюсь? Я унижаю себя?
– Это ты унижаешь Египет, выставляя нас укрывателями преступников, – промолвила я, оправившись от возмущения. – Вижу, ты совсем не любишь свою страну.
– Да я люблю Египет больше, чем ты можешь вообразить!
– Ну так послужи Египту. Найди убийц. Приведи ко мне. Если у тебя нет желания посылать их Бибулу, я сделаю это от своего имени. – Я посмотрела на брата: – Хочешь что-нибудь сказать?
Он покачал головой.
– Хорошо. Потин, приказ тебе ясен.
Рослый евнух сидел неподвижно, как каменная статуя в храме.
На совете я вела себя уверенно, но, когда все разошлись, вдруг засомневалась. С одной стороны, мое решение было законным и справедливым, однако разумно ли оно с политической точки зрения? Скорее всего, это оттолкнет от меня большую часть населения Александрии. Впрочем, оскорбление римлян навлечет на нас куда более грозную опасность, чем недовольство или даже бунт. Рим никогда не забывал и не прощал обид. Я оказалась в ситуации, когда удобного выхода просто не было.
Убийцы – трое обычных с виду людей – были схвачены и препровождены к Бибулу. Римский магистрат удивил нас тем, что поступил в строжайшем соответствии с законом. Речь шла об убийстве сыновей Бибула, однако он заявил, что не имеет права карать убийц, подлежащих суду сената. Пусть торжествует правосудие, а не кровная месть.
О римский закон! Попади мне в руки убийцы моих детей, я позабыла бы про все законы на свете, кроме извечного права матери мстить за кровь ее чада. Законы хороши до поры, однако они не совершенны и не заменят собой справедливость. Греческие боги знают об этом больше, чем римское право.
История с Бибулом вызвала в народе сильное возмущение и настроила всех против меня, поэтому я почти убедила себя в том, что убийство – провокация Потина. (Я знаю, что на самом деле это не так. Но ответь, Исида: боги благоприятствовали ему?) Теперь люди говорили, что я «лизоблюдка», «рабыня Рима» и истинная дочь своего отца, потерявшего престол как раз из-за пресмыкательства перед иноземцами. Гнать ее прочь! Долой!
А в скором времени в Египет прибыл сын Помпея с просьбой предоставить войска и провизию для предстоящей войны с Цезарем. Нам пришлось согласиться, и в результате сотни наших солдат на шестидесяти кораблях отправились сражаться за чужие интересы. Помпей и его сторонники были изгнаны из Италии пресловутым Цезарем, действовавшим без оглядки на сенат – так, словно он повелевал своей судьбой. Говорили, что он удачливее всех, что его главное оружие – скорость и неожиданность, что он всегда обрушивается на врагов раньше, чем те успевают понять, кто против них выступил. Говорили, что он преодолевает сотню миль в день, нанося молниеносные удары.
Здесь я позволю себе опровергнуть некоторые клеветнические измышления. Их стали распространять в мой адрес позднее, с подачи Октавиана. Это он распустил слухи о том, будто бы во время посещения Помпеем Младшим Александрии мы с ним стали любовниками. Я встречалась с ним, я устраивала для него пиры и с гордостью показывала ему город, но он ни разу не коснулся моей руки – такой поступок нарушил бы правила этикета. Я была девственницей и хранила свое целомудрие, как Афина. К тому же Помпей не отличался привлекательностью!
Кроме совета и народа, против меня выступил сам Нил. При последнем разливе вода не поднялась до требуемого уровня, что означало неизбежный голод. Наши ученые разработали точную схему соответствия подъема воды и видов на урожай, и критический уровень назывался «локоть смерти». В тот год воды великой реки не поднялись выше роковой черты.
Над разливом рек властны лишь боги, однако виноватыми обычно оказываются правители. Я приказала раздавать зерновые пайки из старых запасов, но вышло так, как всегда бывает в подобных случаях: народу хлеба не хватало, зато его было достаточно у спекулянтов. Люди умирали с голоду. В Александрии начали бунты. В сельской местности возникла угроза восстаний. Чем выше по Нилу, тем сильнее проявлялось недовольство. Жители Верхнего Египта находились далеко от столицы и никогда не имели тесной связи с государством Птолемеев. Теперь же они и вовсе начинали думать об отделении.
Примерно в то же время умер священный бык Гермонтиса, и надлежало найти ему преемника. Эта замена осуществлялась путем сложной церемонии, разработанной до мелочей, в ходе которой нового священного быка препровождали по Нилу к храму, где ему предстояло обитать. В древности подобные водные процессии возглавляли фараоны, но ни один из Птолемеев никогда в таком обряде не участвовал. Между тем Гермонтис, лежавший в нескольких милях вверх по течению от Фив, был одним из очагов брожения, и я сочла политически целесообразным принять участие в церемонии. С одной стороны, это позволяло на время удалиться от интриг двора, а с другой – сулило надежду на укрепление моей позиции и, может быть, умиротворение беспокойных областей.
Царскую ладью приготовили, и я отправилась в путь. Я с нетерпением ожидала путешествия; по моим расчетам, оно должно было продлиться дней десять.
Сидя под навесом на корме ладьи, я наблюдала за проплывавшими мимо землями. Чем выше мы поднимались – мимо пирамид, мимо Мемфиса с его поблескивавшими в лучах солнца белыми стенами, – тем заметнее становились последствия обмеления Нила. Его берега по-прежнему окаймляли зеленые пальмовые рощи и поля с красно-черной почвой; стояли те же глинобитные хижины, ослики вращали те же колеса. Полоса земли, непосредственно примыкавшей к реке, с виду почти не изменилась, но стала уже. К плодородным берегам подступали золотистые, порой пепельно-белые пески. Над ними возвышались обожженные солнцем каменистые утесы. Ширина зеленой прибрежной полосы разнилась – от неполной мили до десяти миль; однако эта зона жизни всегда оставалась в пределах поля зрения, а позади брала свое мертвая пустыня.
Ночь наступала мгновенно: стоило рыжему шару солнца погрузиться в обмелевший Нил, окрасив его на миг кровавым багрянцем, как приходила чернильная тьма и на небосводе высыпали миллионы звезд. Вместе с тьмой наступала тишина, и, несмотря на разгар лета, разливалась прохлада.
Через три дня после Мемфиса мы проплыли мимо каменного города. На мой вопрос, что это за место, капитан сердито проворчал:
– Город фараона-отступника, да забудется навеки его проклятое имя!
Я, однако, его имя помнила – Эхнатон! Правда, известно мне о нем было немного: он пытался распространить новую религию, основанную на почитании единого бога Атона. Жрецы Амона в Фивах постарались вытравить память об Эхнатоне, и теперь мы смотрели на развалины – все, что осталось от фараона и его замысла. Я могла лишь порадоваться тому, что мои венценосные предки никогда не пытались раздавить или принизить какую-либо религию, так же как и навязывать кому-то свою. Птолемеи, в том числе и мой отец, не скупились на строительство в Верхнем Египте храмов старым богам, и мы можем гордиться тем, что оставили по себе замечательную память – такие знаменитые храмы, как святилища в Эдфу, Эсна и Ком-Омбо.
Вскоре после того, как заброшенный город злосчастного фараона остался позади, мы проплыли мимо расположенных на восточном берегу алебастровых карьеров Хатнуба, откуда родом большая часть наших сосудов для мастик и благовоний.
Два дня спустя мы миновали последний греческий аванпост на Ниле – город, основанный первым Птолемеем в четырехстах милях от Александрии. Дальше иностранное влияние теряло силу.
На девятый день нашего путешествия мы достигли места, где Нил совершал резкий поворот, и поплыли на восток. Близ самого локтя излучины, у города Дендеры высился храм Хатор, богини любви. Это недавнее сооружение, его достраивали по велению моего отца. Правда, с воды я разглядела лишь поднимавшиеся над бурой стеной из глинобитного кирпича резные колонны и пожалела, что из-за нехватки времени не могу остановиться и осмотреть святыню.
У следующего изгиба Нила – там, где река снова поворачивала на запад, – стоял городок Копт, известный мне в силу своего важного торгового значения. Здесь, где Нил ближе всего подходит к Красному морю, лежали маршруты верблюжьих караванов, направлявшихся к портам за товарами из страны Пунт и Аравии. Мой отец был сильно заинтересован в этом торговом пути; он считал, что Египту следовало смириться с торговой гегемонией Рима в Средиземноморье и усиленно развивать торговлю с Востоком и Индией.
Предыдущие Птолемеи основали на побережье Красного моря ряд городов, получивших имена их цариц: Клеопатрис, Арсиноя, Береника. Береника – самый южный город, он долгое время служил пунктом паромной переправы пойманных в Африке слонов. Однако в последнее время торговля слонами приходила в упадок, поскольку они уже не обеспечивали, как прежде, решающего перевеса на поле боя. Юлий Цезарь разработал тактику борьбы против этих гигантов, и они уже не внушали ужас одним своим видом.
Юлий Цезарь… Я невольно задумалась об этом человеке, поражавшем своей неистощимой изобретательностью в области военного дела. Взять тех же слонов – почему никто до него не догадался использовать их слабые места? Оказалось, что под градом камней и метательных снарядов животные впадают в панику, поворачиваются и обращаются в бегство, топча свои же войска. Столетиями слоны считались самым грозным оружием, но Цезарь, похоже, покончил с их господством на полях сражений. Как Помпей победит такого воина? Я жалела, что нам пришлось выступить на его стороне, ибо это могло обернуться для Египта большой бедой.
Миновал еще день, и мы добрались до Фив с их циклопическими храмами. Этот город был оплотом древних верований, а жрецы здешних храмов Амона по-прежнему имели огромное влияние на местных жителей. Птолемей Четвертый столкнулся здесь с сопротивлением туземной династии. В конечном счете он сумел установить контроль над Фивами, но это стоило ему утраты других, по большей части заморских, владений Египта, вернуть которые так и не удалось.
Жрецы и храмовые служители выстроились на спускавшихся к воде ступенях и приветствовали проплывающий караван заунывным пением священных гимнов. На фоне огромных зданий их фигурки казались крохотными. Над водой витал аромат курившихся благовоний.
На другом берегу Нила, напротив Фив, простиралась безжизненная земля, где среди камней были высечены гробницы фараонов. Именно здесь находился погребальный храм великой царицы Хатшепсут – совокупность террас, уступов и ниш, вырубленных в монолитном утесе. Некогда святилище украшали фонтаны и миртовые деревья, но время обратило в пыль все, кроме сухого, как кость, камня. Неподалеку стояли великие погребальные храмы Рамзеса Второго и Рамзеса Третьего, а также колоссы Аменхотепа Третьего – сидящие статуи около сорока локтей в высоту. Однако жрецы, призванные совершать поминальные службы, давно умерли, как и древние владыки. В этом царстве смерти ничего не происходило, и заброшенные святилища, как выбеленные временем кости, впитывали в себя жар пустыни.
Чуть дальше на западном берегу Нила показался Гермонтис, конечный пункт нашего путешествия. В отличие от Мемфиса или Фив, в этом маленьком городке не было ничего примечательного. Лишь храм, где обитал священный бык, воплощение самого Амона, да подземные катакомбы – там хранились мумифицированные останки его предшественников. Когда мы подплывали, жители городка во главе с бритоголовыми жрецами в белых полотняных одеяниях высыпали к берегу. На их лицах было написано нетерпеливое любопытство.
«Неужели это действительно царица? – думали они. – Позволено ли нам к ней приблизиться? Правда ли, что она богиня?»
– Ваше величество, – возгласил старейший жрец, – священный бык радуется тому, что вы собственною персоной соблаговолили прибыть для участия в церемонии препровождения его в храм.
Быков я не любила, но в данном случае и сама радовалась тому, что приняла решение приехать.
После смерти прежнего воплощения божества нового священного быка согласно приметам искали повсюду вдоль берегов Нила. Однако нашли, к величайшему восторгу его хозяина, не так уж далеко. Теперь предстояло погрузить это животное (как и положено, серо-коричневое, с белыми рогами и белым хвостом) на специально построенную баржу, стоявшую у причала в нескольких милях выше по течению, возле места, где его отыскали. Быка уже обрядили в венец из золота и ляпис-лазури с сеткой на морде, чтобы отгонять мух, украсили цветочными гирляндами, а копыта – как я приметила, когда его заводили по сходням на палубу, – выкрасили в красный цвет. Новоявленный бог выглядел внушительно и величественно, и я надеялась, что впереди его ждет безмятежная сытая жизнь при храме и множество коров, готовых удовлетворять его желания. Разумеется, порой его будут отвлекать на нудные церемонии, но тут уж ничего не поделаешь: от обременительных обязанностей не избавлены и боги.
Весла с окованными серебром лопастями вспыхивали в солнечном свете, разбрасывая серебристые брызги. Ладья, покачиваясь, плыла к святилищу, унося мирно стоявшего на палубе быка навстречу его судьбе.
Как и подобало, прибытие бога в святилище сопровождалось торжествами. Жрецы устраивали пиры для собравшихся со всей округи людей. Такой праздник случался нечасто, ибо быки при храме живут, как правило, долго, лет по двадцать.
Для меня и моих сопровождающих верховный жрец задал особый пир: нас угостили дарами этой земли – луком-пореем, чесноком, чечевицей, горохом, шпинатом, салатом и морковью. Подали козлятину, баранину и мясо диких животных – газелей и горных козлов. Говядины, из почтения к священному быку, на столе не было.
– Мы запишем все на священной таблице, дабы восславить царицу, почтившую нас своим посещением, – возгласил верховный жрец. – Пока люди умеют читать, твое благочестивое паломничество не изгладится из памяти.
Мне подали блюдо с овощами, политыми маслом дерева бак и приправленными пряными травами.
– У вас изобильный стол, – заметила я. – Как вам удалось собрать столько снеди, что хватило не только нам, но и всему множеству празднующих?
Он удрученно опустил глаза.
– Должен с сожалением признаться вашему величеству, что нам было непросто. Урожай нынче скудный. В этом году Нил не облагодетельствовал нас своей щедростью. Ты видела, на каком уровне над водой находятся причалы? Обычно лодки пристают прямо к ним, а теперь требуется лестница, чтобы взойти на пристань.
– И как же вы справляетесь с этой напастью?
– Голода пока нет. Мы молимся и уповаем на то, что сумеем пережить трудные времена и дождаться нового разлива Нила.
Хотя от Нубии нас отделял трехдневный путь, я заметила среди присутствующих – как слуг, так и жрецов – немало темнокожих нубийцев.
– О да, – промолвил жрец, когда я обратила на это внимание. – Уроженцы Нубии часто избирают духовное поприще. Их привлекает храмовая служба, и они исполнены веры, так что мы всегда рады их приветить.
За столом мне прислуживала тоже нубийка: рослая женщина, двигавшаяся столь грациозно, что ее можно было принять за обученную танцовщицу. Когда я высказала свое предположение, наш хозяин покачал головой.
– Нет, это ее естественная манера. Таковы нубийцы: гибкость и изящество характерны для каждого их движения, ставят ли они блюдо на стол или просто поворачивают голову. Чувство телесного достоинства присуще им от рождения.
– Как тебя зовут? – спросила я женщину, завороженная грацией ее движений.
– Ирас, царица, – ответила она и, увидев в моих глазах недоумение, пояснила: – То есть «эйрас» – шерсть, из-за моих волос.
По-гречески она говорила отменно. Интересно, где ей удалось так выучить язык? Должно быть, она из образованной семьи, училась в Фивах или Гермонтисе. При этом ее густые курчавые волосы, подрезанные с боков в нубийском стиле, и впрямь походили на шерсть.
– Я сделаю все, что от меня зависит, для увеличения урожаев, – пообещала я верховному жрецу. – Я знаю, что требуется углубление оросительных каналов. Они засорены илом. Я исправлю это.
– Я каждый день буду молиться о том, чтобы все получилось, – сказал жрец вслух.
Я догадалась, что на самом деле он подумал: «Я каждый день буду молиться о том, чтобы ты осталась на троне и смогла выполнить обещание».
После церемонии, продлившейся сутки без перерыва, мы отдохнули в примыкавшем к храму дворце. Я уже собиралась отправиться в обратный путь, когда ко мне прибыл гонец, ухитрившийся вдвое сократить время в пути, плывя одновременно под веслами и под парусом. Он привез пугающую новость: регентский совет от имени Птолемея Тринадцатого захватил власть и объявил меня низложенной. Враги использовали мое отсутствие.
Для меня это стало тяжелым ударом: едва успев вкусить высшей власти, я уже лишилась ее. В такое трудно было поверить. Как они осмелились!
– Мне жаль, что я сообщаю столь мрачную весть, – сказал гонец. – Но правда лучше неведения, и тебе лучше услышать ее от друзей до того, как о случившемся объявят официально на всю страну. Это даст тебе возможность обдумать план действий.
Да. План действий. Пусть не надеются, что я покорно подчинюсь узурпаторам. Этого не будет!
Спокойно поблагодарив вестника, я попросила его подождать, позвала Ирас – ее отдали мне в услужение на время нашего краткого визита – и велела принести гонцу воды для умывания и вина, чтобы подкрепить силы. Нубийка грациозным жестом пригласила его в соседнее помещение, а я подошла к окну.
Снаружи солнечные лучи уже проникли сквозь висевшую над рекой золотистую рассветную дымку и вызолотили прибрежный тростник. На воде, покачиваясь, поджидала царская ладья. Я устроилась на подоконнике, глубоко вздохнула и задумалась.
Что же мне делать? Я находилась в Верхнем Египте – области, традиционно настроенной против властей в Александрии. Однако я, кажется, смогла завоевать расположение местных жителей. Не попытаться ли мне поднять здесь армию? Лучшие воины родом как раз из этих краев, в том числе и сам Ахилла.
Но чем им заплатить? Никаких денег у меня с собой не было: узурпаторы в Александрии держали теперь под контролем и казну, и македонскую придворную гвардию, и египетскую армию. Мне не на что снарядить здесь войско, не говоря уж о том, чтобы его обучить. Популярность и любовь народа, конечно, радуют, но в военном отношении от них толку мало. Попытка вернуться к власти на столь зыбкой основе не принесет ничего, кроме кровопролития.
Эти мысли промелькнули в моей голове так быстро, что я поразилась, – за пару вздохов. Я ухватилась за подоконник.
– Царица, – послышался легко узнаваемый голос Мардиана, тихий и высокий, но, слава богам, не визгливый. С наступлением соответствующего возраста его голос окреп и не стал противным, как у многих кастратов.
– Ты ведь знаешь, что наедине можно, как раньше, называть меня по имени, – сказала я, не оборачиваясь.
– Клеопатра. – Он выговорил мое имя так, словно эти звуки ласкали его слух. – Что нам теперь делать? – Он помолчал и добавил: – Могу сказать одно: сдаваться нельзя.
– Об этом и речи не идет, – промолвила я и повернулась к нему. – Я не стану рассуждать об измене – к этому мне не привыкать. Я выросла в море измены, обмана и предательства, как окунь в Ниле, и чувствую себя в родной стихии. Я не утону.
– Но что мы будем делать? В практическом плане. Наша принципиальная позиция ясна, но какой конкретно образ действий мы изберем?
– Терпение, Мардиан! Я узнала о случившемся всего пять минут назад. Дай мне подумать!
Именно тогда я обратилась к тебе, Исида, с мольбой о помощи. С просьбой очистить мою голову от гнева, тщеславия и обиды, дабы я могла трезво и непредвзято рассмотреть сложившееся положение и принять решение в соответствии с твоей божественной волей. Люди, особенно в затруднительном положении, зачастую теряют голову, хватаются то за один придуманный выход, то за другой, мечутся и окончательно сбиваются с пути. Чтобы не допустить этого, я собрала всю свою волю, сжала в руке твое серебряное изображение, которое всегда носила на шее, и застыла в молчании.
Шло время. Я почувствовала (хотя мои глаза были закрыты), что солнце поднялось выше, его лучи уже начали проникать в комнату. Дворец и храм пробуждались, с внутреннего двора доносились голоса служителей: жрецы, затянув гимн, двинулись к стойлу быка, чтобы совершить положенный ритуал.
Я ждала.
А потом на меня снизошло озарение. Ты явилась и благодатным прикосновением избавила меня от растерянности и страха. Я – твоя дочь, твое воплощение, и мне суждено править. Дабы вернуть власть, я должна покинуть Египет и отправиться в город Ашкелон в Газе, освобожденный от власти Иудеи моим дедом и пользовавшийся благоволением моего отца. Его жители поддержат меня, и я смогу заручиться поддержкой Набатеи – соседнего арабского царства. Кроме того, оттуда рукой подать до римской провинции Сирия, где ко мне тоже относятся хорошо, поскольку в свое время я пошла навстречу Бибулу.
Так тому и быть.
– Мы отправимся в Газу, – сказала я Мардиану.
Он очень удивился.
– Покинем Египет?
– Так поступали и раньше. Я не первая из Птолемеев, кому приходилось бежать и искать помощи за границей, чтобы вернуться к власти. Сейчас это наилучшее решение, особенно с учетом того, что в Египте голод, а все ресурсы в руках наших врагов. Ашкелон для нас предпочтительнее.
– Может быть, – согласился Мардиан и сразу перевел разговор в деловую плоскость. – Но как мы туда попадем?
– В нашем распоряжении царская ладья.
– Огромное судно, видное издалека, его ни с чем не спутаешь.
– Враги не станут искать нас на Ниле. Они удовлетворены тем, что захватили Александрию, и пока они ее удерживают, власть в их руках. Ну что ж, придется изгнать их оттуда. Мы должны атаковать.
– Вижу, ты не зря ходила в усыпальницу Александра. Его уроки тобой усвоены.
– Конечно, – улыбнулась я. – Мы вдвое ускорим плавание, посадив на весла дополнительных гребцов, спустимся вниз по течению, а потом оставим ладью и последуем вдоль старого канала Нехо к Красному морю и Горьким озерам.
– То есть не воспользуемся обычной дорогой между Египтом и Газой, проходящей вдоль побережья.
– Совершенно верно. Ведь ее наверняка охраняют у крепости Пелузий. А мы проскользнем за их спинами. Время пока на нашей стороне – официальное известие о смене власти достигнет Фив или Гермонтиса лишь через несколько дней. Мы к тому времени уже будем в пути.
Правда, как оказалось, известия распространяются не только обычными способами. Верховный жрец немало удивил нас: он явился с посохом в руке и сообщил, что видел сон, согласно которому в Египет пришло некое зло. И он считает своим долгом предупредить меня об этом.
– Твой сон правдив, – промолвила я, а потом рассказала о гонце и наших новостях. – Поэтому, во избежание лишних сложностей, мы отбудем как можно скорее.
– Ну, на одну ночь вы можете задержаться, ничего не опасаясь, – заверил он, и мы приняли его предложение. Отдохнуть нам действительно не помешало бы.
После ритуальных вечерних жертвоприношений новому быку и Амону жрец благословил меня и мой двор. Напоследок он сказал:
– В качестве прощального дара я отдаю тебе часть того, что составляет плоть нашей земли: служанка Ирас отправится с тобой. Все мы любим ее – стало быть, это можно рассматривать как жертвоприношение богине. Пусть Ирас станет живым напоминанием о нашей земле. К тому же, – он улыбнулся, – такая жертва не в пример полезнее, чем хвалебные стихи, ожерелье или коза.
Мне этот дар был особенно приятен, ибо я уже успела привязаться к нубийке.
На следующее утро, когда меня с почестями провожали к лодке, жрец вложил мне в руку папирус.
– Ты должна знать, что враги начали действовать, – промолвил он.
Я развернула свиток и прочла его. То был направленный в Верхний Египет приказ совета регентов. Он предписывал направить все имеющиеся запасы зерна и провизии в Александрию и категорически, под страхом смерти, запрещал снабжать съестными припасами кого бы то ни было, под каким бы то ни было предлогом. Мои враги вздумали уморить нас голодом.
Я рассмеялась и порвала депешу в клочья. Эти самонадеянные глупцы просчитались – в Газе им до меня не дотянуться. А когда мы выбьем их из Александрии, я устрою пиршество и прикажу подать ту снедь, что они прибрали к рукам. Да, я и мои сторонники будем семь вечеров подряд объедаться финиками, фигами, арбузами, лепешками, редисом, огурцами, утятиной и гусятиной. Непритязательная пища, выхваченная из жадной пасти врага, доставляет больше удовольствия, чем самые изысканные яства.
Следуя вниз по реке, мы не встретили никаких препятствий. Гребцам, конечно, пришлось попотеть, ибо течение было вялым, а нам требовалось двигаться как можно быстрее, однако народ на берегу встречал нас дружелюбно. Новости распространялись быстрее, чем можно было подумать, и люди уже знали о перевороте в Александрии. Тем не менее они открыто выражали мне свою преданность и желали удачи.
Когда на виду показались монументальные обелиски священного Гелиополиса, мы приблизились к дельте Нила, где полосы прибрежной зелени были шире. Вскоре священная река разделилась на рукава, и по самому восточному из них – Пелузийскому – мы направились навстречу восходящему солнцу.
Эта часть Египта более всех прочих подверглась иноземному влиянию, ибо на протяжении тысячелетий неоднократно заселялась пришлыми народами. В давние времена здесь жили израильтяне, после них пришли гиксосы.
Проделав некоторый путь, мы увидели на восточном берегу остатки старинного канала. Вход в него, как в древности, преграждал каменный шлюз, но он никем не охранялся, поскольку канал давно высох и зарос тростником. Здесь нам предстояло оставить ладью и передвигаться дальше по высохшему руслу на верблюдах или ослах. Кое-где были видны лужи или мелкие застойные озерца – все, что осталось от некогда оживленного водного пути. На какой-то момент я почувствовала трепет перед грандиозностью моей задачи: поддерживать существование страны, где все прогнило, заплесневело, заросло сорняками, впало в упадок и нуждалось в обновлении или, на худой конец, приостановке процесса разрушения. Для этого требовались люди и деньги. Именно подобная рутина, а не войны и нападения выпивают из правителя все соки и отправляют его в мир иной, а в памяти людской он не оставляет ничего примечательного. Кому понравится, если его единственной эпитафией будет: «Царь такой-то, содержавший каналы в чистоте»? А между тем необходимо не просто поддерживать их в чистоте, но делать это постоянно, как нечто само собой разумеющееся, преследуя при этом иные цели – великие и славные.
Канал следовал естественному руслу, а мы двигались вдоль его края. Было время, когда здешний край отличался плодородием, и местами еще можно было разглядеть остатки межей, разграничивавших поля. Но когда исчезла вода, исчезли и урожаи, а к тропе подступала каменистая пустошь с редкой и чахлой растительностью.
Канал протяженностью в пятьдесят миль соединял Нил с озером Тимсах – одним из Горьких озер, питавших Красное море. Ближайший порт носил мое имя – Клеопатрис, но он лежал возле так называемой «порченой гавани», обмелевшей и заросшей.
– Это недалеко от того места, где мы будем переправляться, – сказал командир моей стражи. – При благоприятном ветре Тростниковое море вполне можно перейти вброд.
