Текст книги "На самом деле (СИ)"

Автор книги: Марципана Конфитюр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 17

Ровно в восемь часов утра Смирнов, «трудный ребенок», четырежды остававшийся на второй год, войдя в класс, уронил шкаф. Шкаф развалился на доски, груду фанеры засыпало землей и битыми керамическими черепками от цветка, который стоял на шкафу. Анна Сарафанова уже две недели работала учительницей истории, вела уроки в кабинете математики и несла полную ответственность за сохранность чужого кабинета. К счастью, двоечник Смирнов был сыном пролетария, а не буржуина. Пока шел урок, он подметал пол, убирал, сколачивал шкаф, расставлял в нем книги и в конце концов отремонтировал все так, что получилось даже лучше, чем было. Его одноклассники, как водится, спали, делая вид, что внимательно слушают. Класс оживлялся три раза. В первый раз это случилось, когда в кабинет вошла завхоз с требованием всем учащимся предъявить сменную обувь. Трое учеников тут же отправились в коридоры мыть полы. Второй момент оживления произошел, когда Анна попыталась освежить в мозгах своих подопечных знания, полученные в прошлом году.

– Что случилось в 1640 году?

Народ безмолвствовал.

– Подсказка: это случилось в Англии, – намекнула Сарафанова, имея в виду буржуазную революцию.

– Я знаю! Абрамович купил «Челси»! – крикнул кто-то.

Третий раз ребята оживились, когда в класс ворвался один из учеников, которых выгнала в коридор завхоз. На нем был надет халат, в руках – швабра. Класс радостно захохотал, ребята обрадовались возможности повеселиться и не слушать всякую скуку про промышленный переворот и индустриальное общество.

Во время второго урока в класс явился Перцев по прозвищу Фурункул. Он учился в седьмом классе, не успевал по всем предметам, на уроки не ходил, а гулял по коридорам, к облегчению учителя, но к несчастью для тех, кого там встречал. Сегодня Фурункул решил наведаться в класс Анны, чтобы пообщаться с друганами. Анна его выгнала, в ответ он ее обматерил, а потом долго стучал в дверь, которую Сарафанова заперла изнутри, вытолкав Фурункула в коридор.

На третий урок пришел класс вовсе невменяемый, волею судеб помеченный буквой «Г». Ворвавшись в класс, ребята зачем-то стали кидать из окон вещи – и свои, и, главное, учительницы математики, хозяйки кабинета. Выкинуть попытались даже одного из мальчишек: без визга и мата, разумеется, не обошлось. Не прекратились вопли и со звонком. Громкость у восьмого «Г» не регулировалась. Слушали Анну человека три от силы, но у них это, конечно, не получилось.

– Леха! Дай списать географию! – орала одна девочка.

– Степанова, ты дура! – доносился вопль с другого ряда.

– Аллах, Аллах, – бубнил еврейский мальчик по фамилии Кац, почему-то убежденный, что евреи – мусульмане.

Одноклассники любили обсуждать его национальность, хотя не знали, что же в ней особенного. Кац не видел в том беды и с удовольствием участвовал в игре в свою как бы дискриминацию.

– Смотрите! Трахальгар! – с восторгом крикнул кто-то, обнаружив на доске название мыса, где погиб адмирал Нельсон. Анна не удивилась. Подростки обладали необыкновенной способностью видеть сексуальный смысл в любом слове.

Прошло минут двадцать урока, когда в класс вошла девочка Алиса. Она начала гулять по классу, подходя то к одному ученику, то к другому, чтобы поговорить за жизнь.

– Я сейчас, Анна Антоновна, – заверила Алиса оторопевшую учительницу, поправила шевелюру успевших отрасти обесцвеченных волос с каштановыми корнями и продолжила обход.

И тут Анна Антоновна не выдержала. Она заорала. Ее крик был громче, чем тот крик, которым к восьмому «Г» обычно обращались учителя, поэтому ребята притихли. Срывая голос, Анна сообщила им все то, что думает о людях, которые не знают, как надо вести себя сидя за партой. Затем одна из девочек, только что ругавшаяся на одноклассников матом и помогавшая перекидывать по классу чей-то пинал, обиженно заявила:

– Вы не имеете права нас оскорблять!

Занятия в восьмом «В» и восьмом «Е» Анна отбубнила как машина, будучи не в силах реагировать на выходки, например на перестановку парт и броски учебниками. Карта войн Наполеона, отпечатанная в годы тоталитаризма, пережившая Вторую мировую и служившая исправно многие годы, рассыпалась на части в конце пятого урока. Так что на шестом пришлось обходиться без нее. Впрочем, восьмой «Б» все равно не мог работать. В классе было пять волейболистов, они пришли со сломанными пальцами: писать было нельзя, а слушать, стало быть, незачем.

– Франция стала конституционной монархией, – сухо излагала учительница. – Теперь у нее был парламент, депутаты…

– Анна Антоновна! – вскрикнула Рита, одна из спортсменок. – А можно сказать?

– Ну, скажи.

– В седьмом классе есть пацан по кличке Депутат! А курит он «Парламент»!

Класс опять расхохотался.

– Рита, хватит. Это не по теме.

– Ладно-ладно! А можно вопрос?

– Он по теме урока?

– Конечно.

– Ну?

– А что такое «контрацепция»?

* * *

После урока Рита задержалась, чтобы ещё раз поговорить о контрацепции, и между делом согласилась убрать класс. Большая удача! Рита мела пол и вслух рассуждала:

– Вы же молодой учитель, блин! Зачем все эти важности? Зовите нас по прозвищам! Утева – Утка, Рассадников – Щетка… прическа такая, вы ж видели… Рагимов – Красти-Клоун. «Симпсонов» смотрели?

Возникнув в дверях, Красти крикнул:

– А ты Рита-Брита!

Рита бросилась за ним, Сарафанова вздохнула с облегчением. Но она рано радовалась. Когда учительница надевала куртку, Брита вернулась.

– Ан-Антоновна! А вы на дискотеки часто ходите? Я рэп люблю! А вы?

Настырная девчонка не отстала от Сарафановой и тогда, когда они вдвоем покидали здание школы.

– Ты где живешь? – намекнула Рите учительница.

– Я вас провожу, – беспечно ответила девочка. – А вы к нам на тусу пойдете? Только вот не надо говорить, что вам и правда нравится история, эта скукотень! А, кстати, интересно: вы перед уроком весь параграф учите? В натуре? Наизусть?

Учительница возмутилась и объяснила, что исторический процесс составлен из годов, веков, эпох, а вовсе не из параграфов.

Потом попыталась рассказать своей подопечной, зачем вообще нужно учиться. Говорила о свободе, о богатстве и о бедности, о Родине, правительстве и правде. Это было глупо, но натура Анны Сарафановой требовала подвига.

Некоторые из ее сокурсников увлечены Че Геварой, анархистами и революционерами; другие – монархией; третьи – исламом; есть даже те, кто симпатизирует изгою цивилизации Гитлеру. И все они сознают, что теракты не приводят к революциям, а революции – к эпохе справедливости. Важны идеи и практическое их воплощение. Для Анны самой действенной казалась идея просвещения народа. Именно этот вид деятельности был больше всего ей по душе. Вдохновлял также факт, что идея народного просвещения с треском провалилась в истории только однажды, в далеком 1874 году, когда прогрессивная молодежь попыталась «пойти в народ».

Рита выслушала учительницу, а затем спросила:

– У вас есть парень?

Нет, парня у нее не было. Но авторитет терять нельзя.

– Есть, – сказала Анна.

– Как его зовут?

– Его зовут Андрей.

Так зовут аспиранта из архива, немного скучного, но милого. С момента их знакомства, окончившегося громкой ссорой, прошло уже довольно много времени, но этот необычный человек почему-то не шел из головы Сарафановой.

– А моего – Толян. Мы с ним пока не фачились, но будем. Раньше я мутила с Серым. А до того – с другим Серым. Кстати, меня Щётка любит. А я его – нет. А что бы вы сделали на моем месте?

– Ну… Я бы постаралась не морочить парню голову понапрасну.

– Чё, сделать так, чтобы он меня разлюбил?

– Ну, да, наверно.

– Нафиг надо! – заявила восьмиклассница.

Тем временем они дошли до дома, где жила учительница.

– Связистов, 14. Ясно, – заявила девчонка.

Анна открыла дверь подъезда, они поднялась на четвертый этаж. «Неужели в квартиру пойдет?». Рита остановилась у двери. Анна вошла в квартиру. Ученица заглянула с любопытством, обшарила глазами прихожую. Внутрь не пошла, но с удовлетворением сказала:

– Ну, вот я и знаю теперь, где вы живете!

Угроза была это или нет, Анна так и не поняла.

Она разделась, умылась, согрела борщ и уселась с тарелкой в руках перед экраном телевизора. На Первом канале ведущий «Новостей» рассказывал о том, что найден источник, подтверждавший факт, и ранее приходивший в голову отечественным ученым, о том, что Петра Первого подменили во время Великого посольства. О том, что документ обнаружила исследователь Анна Антоновна Сарафанова, сказать, разумеется, позабыли. Или не посчитали нужным это сделать. «Журналисты, что с них взять! – простила телевизор Анна. – Кто бы мог подумать, что о моем открытии сообщат по центральному телевидению! Это ж надо! Учусь на пятом курсе университета, а уже такое достижение!»

– А теперь, – сказал ведущий, – слушайте комментарий доктора исторических наук профессора Ивана Петровича Думского.

На экране появился важный дядька и заверил публику в несомненной подлинности письма.

«А как он может знать? Он разве изучил письмо? – подумала Анна. – Да и что это за доктор? Я не слышала про такого ученого».

Впрочем, это было и не важно. Главное, что находка признана! А аспирант не верил. Дурачок! Хотя и симпатичный.

Она так заслушалась Думского, что съела две с половиной тарелки борща: материальный эквивалент своего сегодняшнего заработка.

Глава 18

Пароль от ящика annette_sarafanova@yashik.ru был «borya». Заведя эту почту, Марина сначала думала, как обычно, сделать секретным кодом имя своей рыбки и год смерти Пушкина: leonardo1837. Она ставила этот шифр на всех учетных записях в интернете. Но в этот раз Марина решила отказаться от типового пароля. Тот факт, что Борису пишет вовсе не Анна Сарафанова, а Марина, мог раскрыться – шанс этого, конечно же, очень мал, но все-таки и его нельзя исключать! – и если кто-то вскроет ее обычный пароль, то станет ясно, что Марина ведет нечестную игру.

Девушка открыла ящик. Есть послание! Марина не знала, чего ей хочется больше: чтобы Боря написал Анне или чтобы никогда ей не отвечал. Она сгорала от любопытства. С другой стороны ею руководило разумное стремление излечить молодого человека от вредной, бессмысленной и бестолковой влюбленности. Марина хотела, чтобы Борис в Анне разочаровался. То есть не ответил на ее письмо.

Мысль заставить Борю разочароваться пришла Марине в голову, можно сказать, на пике темной полосы ее жизни, на вершине неудач. Учеба уже началась, а практика еще не кончилась, Борис в архив не ходил, а Марине оставалось восемь дней до окончания практики. Мысль о том, что план «обольстить» Бориса провалился, не оставляла Марину, мешая спать спокойно. Все вокруг обсуждали найденное в архиве письмо и поджог, в котором подозревали всех и каждого, в том числе студентов. В довершение всего Марина увидела в коридоре Новгородцева. Выглядел молодой человек определенно странно. Пылающие уши и щеки, а также бумажка в его трясущихся руках бросились Марине в глаза. Он пугливо озирался возле расписания, долго о чем-то размышлял, а потом приделал свернутый листок бумаги к доске и быстро пошел прочь.

Что Марине оставалось делать?

Что бы вы сделали на ее месте? Ну, да, правильно!

Марина прочитала письмо, и ей многое стало ясно. Она поняла, почему он так стремился защитить от позора девчонку и почему рискнул подделать Прошкино письмо. Как Марина сразу не догадалась, в чем дело⁉ Неужели она была настолько слепа и не заметила, что парень влюблен в другую девушку⁉

Тогда она сглупила, но теперь все будет иначе.

Светка – как раз та, с которой они вместе чистили скелеты – работала секретаршей в деканате. Поэтому получить необходимую информацию об А. Сарафановой, не составило особого труда. Правила архива предписывали заполнять заказы на дела печатными буквами, а значит, почерк Анны Боря не знал. И Марине не пришлось его подделывать.

«За текущий месяц я фальсифицирую письмо уже второй раз», – неожиданно подумала Марина во время сочинения послания, в котором предлагала Борису переписываться по электронной почте. Такое совпадение показалось Марине интересным и совсем не постыдным.

Придумывать электронное письмо, в котором Анна рисовалась бы безмозглой девицей, оказалось даже интересно. Готовые фразы Марина нашла в интернете на форумах «Секс», «Все о сексе», «Мужчина и Женщина», «Секс и интим», «Политика» и «О Культуре». Сгруппировав псевдолиберальные суждения таким образом, чтобы получилось наиболее бессмысленно, Марина затолкала в текст как можно больше орфографических и пунктуационных ошибок, исковерканных словечек и всего, что любят личности «бис компликсаф».

Письмо было отправлено, и, если Боря не проникся к Анне величайшим презрением, то он просто болван!

«Видимо, он не поверил своим глазам, – подумала Марина, найдя в ящике ответ на письмо. – А может, хочет ее перевоспитать? Восторженный ты наш!..»

С этой мыслью девушка открыла сообщение.

"Превед подруга!!!!!!

Видимо ты не зомарачиваешся на всякую х…ню типа политики. Помоему это правильно. Ведь это при соффффке всем надо было обязательно энтересовацца классовом борьбой и все такое, а сейчас это совсем не обязательно. Йа написал тебе об этих вещах чистапроверить, для приличия как говорицца ;)))))

Понимаю твою пазицию (гыыы ;)))) насчет религии и всего остального. Ты считаешь что каждый имеет право думать как он хочет. Мне кажеться, это правильно и если ты так считаеш то ты имеешь на это право. Хотя конечно йа не претендую на истену в последней энстанции.

В этом гребаном универе почти не остается времени на отдых. Успеваю только бухать иногда да смотреть Дом-7. Кстати всегда было энтересно где бухаит 5 курс? Мы бухаим на лавочьках за Оперным. Там клево хотя это чисто наше мнение мы не претендуем на истену. А ты смотришь Дом-7? Кто из персонажей больше нравится? Мне Лелик Синеухо fff . Ржачьный чел. Но это чисто мое субъективное суждение.

Кстате энтересно было бы взглянуть на твою…'

Дальше шла похабщина. В заключение Борис сообщил, что, хотя он любит, чтобы у девушки всё и везде было гладенько, но это его «личное суждение», его никому «нельзя навязывать» и думать, будто это «истена в энстанции».

Марина не верила своим глазам. Нет, она не считала себя ханжой, или как там это называется, но Борис явно вышел за рамки. Он, что, серьезно? Только притворялся, что болеет за отечество, что весь такой серьезный, положительный⁈

В тот вечер ради интереса девушка решила посмотреть «Дом-7». Это было новое шоу, пришедшее на смену «Дому-6». Пятнадцать геев под объективами камер строили любовь, сходились, расходились и требовали посылать за себя платные смс-ки. Поскольку вариантов комбинирования в пары было намного больше, чем для разнополых персонажей, передача обещала стать ну просто выдающейся. Одного из парней на самом деле звали Лелик Синеухов.

«А мне действительно так уж нравится Боря?» – думала Марина перед сном, взволнованно ворочаясь в кровати.

Глава 19

До города Александр Филиппенко добрался избитым, оборванным, грязным и голодным. В пути он думал: татаро-монгольского ига не было. Очевидно, войны 1812 года – тоже. И гитлеровского нашествия. Разве по собственной воле хоть кто-то захочет вторгаться в Россию, унылую, мокрую, скудную и однообразную? «Вот дождусь, когда все кончится, – подумал Филиппенко, – и напишу об этом книгу». Постепенно появилось понимание того, что не было не только древности. Вся история России – фальшивка. В этой скучной бесконечности, наполненной вонью дизельного топлива и стуком электричек, попросту ничего не может случиться!

«Надо эмигрировать, – подумал Филиппенко в день, когда его избили во второй раз. – Я ошибся в том, что мировые языки образовались от русского».

От города в село, где жил брат Филиппенко, ходили автобусы. Следующий рейс был через несколько часов, и мрачный «историк», скучая, решил побродить по городу. В центре он обнаружил два больших белокаменных храма, построенных вроде как до Петра. Для чего Романовым и немцам приспичило подделывать старинные постройки в этой глухомани, было непонятно. Голова у Филиппенко трещала, так что поиски ответа на этот вопрос он решил оставить на потом.

Александр Петрович купил в ларьке газету. Сел на лавочку. О беглеце и поджигателе в газете ничего не было – и то хлеб. По крайней мере, сегодня можно было спокойно выдохнуть. Какие-то, пусть минимальные, шансы на то, что со временем государство раздумает делать его козлом отпущения, ФСБ о нем забудет, а газетчики махнут на него рукой, все-таки оставались.

Филиппенко развернул газету. Похоже, напрасно он украл документ. В статье под названием «Обман длиной в четыре века» говорилось, что письмо от Прошки к Софье – документ, подлинность которого несомненно установлена – дает россиянам возможность вновь обрести утраченную когда-то национальную идею. Реформы Петра Первого нужно признать ненастоящими, их проводили не русские элиты, а подосланные иностранными спецслужбами агенты, а значит, не нужно вступать в ВТО, необходимо снять мораторий на смертную казнь, возвратиться к временам первых Романовых, начать оттуда, с того места, где случайно Россия сбилась с истинного пути. Первым делом автор призывал вернуть боярство. «Что, себя, что ль, туда прочит?» – подумал Филиппенко. Ниже сообщалось, что при президенте создана комиссия, которая работает над новым пониманием истории.

Драгоценное письмо, свернутое вчетверо, по-прежнему лежало в нагрудном кармане Филиппенко, но, похоже, это ничего не меняло. Даже напротив, в него все поверили. Все, даже правительство! Реставрация боярства, антирусский заговор, еще один шаг – и другие открытия Филиппенко ждет официальное признание. Его версию истории начнут преподавать в школе. Тогда уж точно – все пропало!

Надо было действовать. Но как⁈ Филиппенко просмотрел последнюю страницу газеты. Кроме новостей из жизни «Дома-7» здесь был напечатан адрес редакции. «Историк» оторвал этот клочок и спрятал его около заветного письма.

Город показался Филиппенко отвратительным: музеи, боярские палаты и старинные церкви. Наверное, через постройку этой ослепляющей ерунды немцы, Романовы, доктора исторических наук, авторы учебников и другие фальсификаторы истории отмывали деньги. «Вот куда в XIX веке уходили деньги налогоплательщиков, собираемые якобы на Северную войну с Крымским ханством!» – догадался Филиппенко, прикидывая, о чем напишет следующее сочинение. Он подошел к музею «Дом воеводы». Чтобы как-то скоротать часы до рейса, купил билет. Экскурсовод с кислым выражением лица провела его по дому. Филиппенко спросил, где стояла кровать воеводы и какого цвета было на ней одеяло. Как и следовало ожидать, представительница школы догматической истории не смогла ему ответить. Александр Петрович сразу же сформулировал аргумент: «Хотя кафедра истории России МГУ кричит о том, что на Руси XVI века были воеводы, все эти официальные ученые не могут дать каких-то точных сведений о данном институте».

Настроение Филиппенко несколько улучшилось. Спустя пару часов он сел в автобус и поехал в село к брату.

* * *

За окном мелькали пейзажи, странные названия и неизвестные постройки. «Губдор, – успевал читать „историк“ на табличках возле деревень. – Салтаново. Чертёж. Тохтуево. Ой, Тюлькино! Федюлькино!» Хотя названия были не очень благозвучными, но между хилыми домиками то здесь, то там виднелись церкви, совершенно друг на друга не похожие и вместе с тем единые в своей нежданной красоте и живописности. В отличие от древнерусских храмов, украшавших страницы хрестоматий, эти церкви были ярче, разноцветней, как-то крепче, приземленней. Филиппенко насчитал восемь церквей.

– Такая вот у нас архитектура, – радостно сказал ему сосед. – В семнадцатом столетии построены! А вы откуда будете?

«Историк» не ответил, только разозлился и подумал: «Все разоблачу! Вот только до квартиры доберусь – и сразу напишу, что церквей тут не было!» Он был голоден, хотел пить и спать.

А за окнами проплывала странно-разноцветная земля с какими-то песками или глиной, из которой здесь и там торчали зонтики-мутанты в человеческий рост – борщевик, по-местному – пиканы. Мелькали то леса, то реки с новыми мостами, то вновь леса, то вновь деревни. Возле Чертежа на трассе Филиппенко увидел остановку из массивного бетона с розовой скамейкой, разрисованной белками и зайками. «Историк» мрачно сплюнул.

Жена брата не была знакома с Филиппенко, но в избу его пустила: горожане были в этих краях редкостью. В обычном пятистенном доме половину занимали брат «историка» с женой, вторая же принадлежала алкоголикам, чьи вопли доносились за стеной.

На вопрос, где брат, невестка сообщила:

– На работе.

Селообразущим предприятием была зона.

– Снова к полосатикам поставили! – пожаловался сводный брат Александра Петровича, войдя в комнату. – Оп-па, Санька!

Братья обнялись.

Весь оставшийся вечер «историк» Филиппенко излагал брату и его жене свою историю.

– А вот тут у нас редька! – сказал брат Александра Петровича.

Стемнело, но гостей нужно развлекать. Поэтому Саньку, сводив предварительно в баню, повели на экскурсию по огороду.

– А тут вот капуста.

– Я вижу, – сказал Филиппенко. – Отлично растет.

– Так ты, значит, надолго?

– Как выйдет. Не выгонишь?

– Ладно, живи, мне не жалко. Сгодишься в хозяйстве-то. Сможешь козу подоить?

– Не смогу…

– Ну, научим. Снова редька, снова капуста, снова редька… А да, картошку мы тоже выращиваем. А что, может, сходим за грибами?

– Давай, – согласился «историк».

Вокруг было тихо, лишь время от времени раздавались какие-то взвизги.

– Это Сергеиха. Опять мужика, видать, лупит. Вишь, первый-то умер у нее, так она второго себе отыскала. Хороший мужик-то. У нас он сидел, в нашем блоке. Не дрался. Вот до срока и отпустили.

Филиппенко уже начал привыкать к рассказам о тюрьме. Он узнал, что невестка тоже трудится в исправительном учреждении: сторожит на вышке две смены через две. Мысль о том, что примерно на таком же сменном графике находится остальное село – сидят, охраняют, сидят, охраняют, опять сидят, – больше не казалась дикой.

– А, кстати! Кто такие полосатики?

– Хе! – брат усмехнулся. – Думал, что ты знаешь. Так у нас особо опасных называют. Вот один сегодня прибыл – шестерых, значит, зарезал, расчленил и вынес в чемодане. А седьмого…

– Я замерз, – сказал «историк».

– Ну, пошли домой.

Позднее за вечерней водкой Филиппенко попросил:

– Пишу одну статейку. Отнесешь ее на почту? Адрес есть.

– А как же, отнесу! Что за статейка?

– Да в газетку. Открытое письмо. Признаюсь, что украл источник – может, от поджога отмажусь. Заявлю на всю страну: письмо поддельное. А как они проверят?

– Ишь ты! – хмыкнул брат. – Ну что, еще по маленькой?

«Историк» нацепил на вилку кульбик, обмакнул его в сметану. На колени тут же прыгнул рыжий кот.

– Чубайс, пошел отсюда, морда хитрая! – воскликнула хозяйка.

Кот нехотя убрался.

Брат с удовлетворением сообщил:

– Ему уже лет десять. Котенком у зеков обменяли. На пакетик чаю. Они ж чай в камерах пьют, сам знаешь…

«Как бы я хотел никогда не знать об этом!» – подумал Филиппенко.