Текст книги "На самом деле (СИ)"

Автор книги: Марципана Конфитюр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 23

Чтобы защитить диссертацию, нужно получить рецензии оппонентов. Оппонентов назначают два эксперта. Чтобы заполучить экспертов, требуется, чтобы твою работу приняли к защите. Чтобы приняли к защите, обязательно должны рассмотреть ее на заседании ученого совета. Чтобы рассмотрели – необходимо подать туда заявление. Чтобы заявление было принято, никак не обойдешься без листка учета кадров. Чтобы получить листок, нужно взять в отделе кадров бланк, заполнить его, а затем в этом же отделе заверить

Разумеется, все эти процедуры просто так, с одного раза, Андрей проделать не сумел. Отдел кадров попросил зайти сначала завтра, потому что бланков не было, потом через неделю, так как заболела нужная сотрудница. На третий раз Андрей бланк получил, но так как стал в конторе слишком частым гостем, его тихо начали ненавидеть. Андрей заполнил анкету, но вместо вожделенной подписи с печатью получил приказ все переделать: в графе «дети» он поставил прочерк, а должен был писать словами: «нет». Когда Андрей пришел в отдел кадров во второй раз, там было слишком много народу, и работницам, конечно, было не до аспиранта. Филиппенко вспомнил пословицу о том, что бог любит троицу.

Так или иначе, в середине октября он получил лист учета кадров и практически готов был подавать заявку. Для нее осталось совсем малость: справка о сдаче кандидатских экзаменов (выдают в отделе аспирантуры, напишут всего за два дня, ну в крайнем случае, за четыре; то есть визита три), диплом (заверить у нотариуса), выписка из протокола о заседании кафедры (добыта на третий раз: бодались из-за письма от Прошки к Софье, но Андрею удалось добиться разрешения не вносить его в источники), четыре фотографии (У Андрея осталось три, пришлось сниматься заново, чтоб были одинаковые) и набор почтовых карточек. Карточки Андрей купил с первого раза. Значит, в жизни все же существует что-то светлое!

В помещении ученого совета аспирантов принимала тоже троица – ученый секретарь и два специалиста. Мойры? Хариты? Нет, античность сегодня на ум Филиппенко не шла. В голову почему-то пришел Сталин, он сравнил дам с судебной тройкой.

Придирчивым взглядом охранницы трудной дороги в науку всмотрелись в бумаги Андрея. Прошла минута, вторая…

– Пишите здесь: «прошу принять к защите», – начала бубнить одна из теток, дав Андрею чистую бумажку. Тот возликовал. Часть пути пройдена! Хоть тут с первого раза!

Но, как оказалось, радовался он преждевременно.

– А где текст диссертации? – услышал аспирант суровый голос.

Руки стали ватными, внезапно опустились, не закончив текста заявления.

Замотавшись, Андрей забыл принести с собой самый главный документ!

Что тут говорить! Его мгновенно выставили вон, не слушая ни оправданий, ни заверений, ни обещаний. Приходить велели послепослезавтра. Самым гадким стало то, что заседание ученого совета, рассмотреться на котором аспирант так сильно жаждал, было на носу: подав сегодня заявление, он успел бы, но теперь придется ждать до следующего. Месяц лишнего ожидания до того момента, как он, наконец, сможет покинуть затянувшееся состояние, вылезет из надоевшей куколки, выбросит старую оболочку, освободится и полноценным мотыльком запорхает среди сладко благоухающих цветов научного познания.

Получив очередной удар от злой судьбы, Андрей побрел по коридору к выходу на улицу. Да что ж это такое? Кажется, весь мир только и думает о том, как помешать ему стать обладателем заветных трех буковок «к. и. н.». Хотелось двух вещей: все бросить, убежать, залезть под одеяло и вообще забыть про диссертацию – с одной стороны. С другой: взять в кулак все силы, уничтожить гадких бюрократов, им назло стать сразу доктором, а уж потом, уж потом…

– Андрей! – окликнул кто-то.

Аспирант очнулся от фантазий и увидел своего товарища Ивана, странно запыхавшегося и растрепанного.

– Привет, – сказал Андрей.

– Ты как, идешь? – спросил товарищ.

– Я? Куда иду?

– О, господи! – Иван, который, видимо, хотел бежать куда-то дальше, но тяжело вздохнул, решив потратить две минуты на приятеля. – В реальность возвращаться собираешься? Ну ты, блин, прямо с этой диссертацией…

– Да я б и рад вернуться. Не дают, – вздохнул Андрей. – На волю не пускают. Держат в коконе… А ты куда спешишь?

– Ну, куда, на митинг! – выпалил Иван с заметным раздражением. – Ты б хоть объявления читал, что ли! Весь универ ими обвешан!

– Уж извини! Что за митинг?

– У консульства Америки. Чтоб это… убирались…

– Из Ирака?

– Какой, к черту, Ирак!

– Из Афганистана?

– Не смешно!

– Ну толком объясни! Я не в курсе новостей!

Иван утер намокший лоб, пригладил волосы.

– Короче, выступаем за разрыв дипотношений с англосаксами, которые убили Петра Первого.

– Опя-ять! – протянул Андрей.

– Позволь, Андрей, с тобой не согласиться. На мой взгляд, государя однозначно в Европе подменили. Я догадался об этом еще до того, как появилось знаменитое письмо от Прошки к Софье. Большинство считает так же. Там, у входа, уже тысяча человек собралось, не меньше. – Иван глянул на часы. – Не опоздать бы. Вот-вот отправляемся. Ну, в общем…

– В общем, я не иду, – за него докончил фразу Филиппенко.

– Правильно, витай в научных эмпиреях! Родина тебя не интересует!

– Мы расходимся во мнениях по поводу того, что нужно Родине. Ну, а что до науки, то, по-моему, аспирант и должен заниматься наукой, а не скрываться от военкомата три года в аспирантуре под предлогом изучения истории.

Ваня с возмущением охнул.

– Работая этим самым… супервайзером… над этими… промоутерами! – едко закончил Андрей.

– Моя должность называется теперь «надсмотрщик над продвигателями»! Попрошу запомнить! – снова возмутился новоявленный славянофил. – Понятно?

– До свидания, – ответил Филиппенко, развернулся и пошел к другому выходу, туда, где не было толпы.

Потом, уже придя домой, он подумал, что напрасно так по-хамски обошелся со старым другом. Если посмотреть на события широко, не как ученый, а просто как человек, то Иван по-своему прав. В его позиции была своя правда. Может быть, Петра и не воровали, но американцы с англичанами Андрею искренне не нравились.

Глава 24

– И еще, – сказала завуч, вручая Анне утром ключ от кабинета. – У меня к вам разговор. Присядьте здесь.

– А у меня к вам тоже разговор, – не растерялась молодая историчка.

Она села возле толстой Клавдии Михайловны, лицо которой, видимо, навечно приняло печать усталости.

– И что у вас такое?

– Первый раз я вам не говорила… Но на той неделе в класс опять вломился этот… из седьмого… матерился, не давал вести урок.

– Ах, Перцев! – сразу поняла завуч. – Мы от этого дерьма уж сколько лет избавиться не можем.

Случай тот был первым и последним, когда Анна Сарафанова слышала от завуча неприличное слово. Из соседней учительской в кабинет завуча вошла Ирина Павловна – учительница по ОБЖ. Услышав слово «дерьмо», она спросила:

– Что, опять Перцев?

Анна изложила ситуацию.

– А, с ним сражаться бесполезно! – ответила обэжистка. – Ну, терпеть уже недолго, пару лет. Девятый класс закончит – и гудбай!

– Если не сядет к тому времени, – заметила завуч.

– Сядет – нам же легче! – весело заявила Ирина Павловна и пошла по своим делам.

– Вот так и мучаемся, – подвела итог завуч. – Куда его девать-то? Школа обязана учить. Двойки у него по всем предметам. И что? Знает ведь, что на второй год его не оставим – мы ж не мазохисты – вот и творит, что хочет.

– А если родителей подключить?

– Подключишь их, как же! – выдавила Клавдия Михайловна саркастически. – Отец не просыхает, а мамаша уверена, что учителя только тем и занимаются, что обижают ее ненаглядное дитятко!

Завуч тяжело вздохнула: видимо, вспомнила особенно неприятный момент своего общения с перцевскими родителями, а затем сменила тему разговора:

– В общем, дело у меня к вам такое, Анна Антоновна. Ну, во-первых: на вас жалуются. Ваши восьмиклассники раскручивают стулья в кабинете математики. А винтики уносят. Вот, вчера еще один стул пришлось выкинуть. А стоит он шестьсот рублей.

Учительница с беспокойством прикинула, оплате за какое количество уроков это равняется.

– В следующий раз придется вам за свой счет стулья покупать! – пригрозила завуч.

Анна обещала впредь следить за учениками, хотя понимала, что это невозможно. Про себя студентка прокляла того, кто догадался ставить в школах парты, подлежащие разборке голыми руками. Она вообще сомневалась в том, что в природе может существовать учитель, способный рассказывать материал, писать на доске и одновременно следить за тем, чем заняты пятьдесят непоседливых рук двадцати пяти непоседливых человек.

– Во-вторых, – сказала завуч, – что вы сейчас проходите?

У Анны было шесть восьмых классов, и все изучали одно и то же. Программа требовала изучать историю XIX века – и свою, и зарубежную, две четверти на то, две – на другое. Что касается порядка прохождения, то учитель выбирал его самостоятельно, и Анна приняла решение первым делом взяться за Европу.

– Революции 1848 года в Австрии, Германии и Франции, – ответила Сарафанова.

– Ну, сегодня можете продолжить. А со следующего занятия к России преступайте.

– Как к России? Это почему?

Начальница скривилась:

– Что тут непонятного? Ввиду последних фактов и разрыва отношений со странами Европы. В общем, сверху поступила директива: изучение западной истории отменить. Изучать только родную.

– Так ведь есть еще восточная. Китай, Япония. Восстание боксёров… – робко сообщила Анна.

Наверху об этом, видимо, не знали.

– Сказано: теперь только российскую! И, кстати. На историю теперь только один час, а не два в неделю.

– Так я и Россию не успею, – удивилась Сарафанова.

– Ну, вы все не изучайте. Только главное. Выбирайте патриотичное. Что в программе?

– Там реформы Александра Первого, потом война двенадцатого года, аракчеевщина, декабристы, Николай Первый, реакция, общественная мысль…

– Что за мысль?

– Ну, славянофилы, западники.

– Западников выкиньте. Восемьсот двенадцатый – давайте, а потом – к славянофилам. Все равно они всех этих декабристов не запомнят, – рассудила Клавдия Михайловна.

* * *

Расстроенная Анна успокаивала себя тем, что ей, по крайней мере, не придется перечитывать учебник по всеобщей истории. Сарафанова исправно задавала из него параграфы, но осилить хоть один из них так и не сумела. Первое время пыталась читать учебник перед уроками. Объем предлагаемых фактов был больше, чем спрашивал самый придирчивый преподаватель с истфака. Предлагалось помнить итальянских королей – всех до последнего, – английских политических ораторов и с десяток персонажей знаменитого индийского восстания сипаев. Для чего все это нужно, автор умолчал. Ребята порой спрашивали Анну, зачем им точно знать подробности восстания ткачей в какой-нибудь Силезии, а также дату битвы при Садове. Анна этого не знала. И не знал, наверное, никто. Работать без учебника было невозможно: подростки не воспринимали длинных лекций. Учебник, между тем, вываливал им гору всяких фактов, притворяясь, будто не навязывает чьих-то явных взглядов, а предлагает оценить материал самостоятельно. Но это было неправдой. Видимо, ленивый автор взял советское пособие и, не мудрствуя лукаво, выкинул оттуда все о классовой борьбе, о Ленине, о Марксе и отчитался, что его труд очищен от идеологии. Но подборка фактов оставалась советской: длинные и скучные параграфы о старой экономике с сухим перечнем цифр по выплавке металлов; информация о восстаниях – китайских, африканских, папуасских – с именами вождей, зато безо всяких данных о восточной жизни и религии; наконец, отделы по культуре представляли собой простой перечень имен писателей, художников и артистов.

«Все к лучшему, – подумала Анна. – И потом, Петра украли, это факт, это мое открытие! А значит, Европа действительно не заслуживает нашего внимания. Может быть, ребята легче будут понимать историю отечества, чем зарубежку? Может быть, если им не придется запоминать ихэтуаней и луддитов, если вместо Гладстона и Дизраэли будут Сперанский и Горчаков, успеваемость повысится?..»

Она вспомнила самую первую в ее учительской карьере контрольную работу, которую она провела у восьмиклассников. В нескольких тетрадях Анна прочла:«Наполеон был побежден австралийцами в битве при Липецке в 1814 году XVII века». Уф, такого читать больше не придется!

Анна будет героически бороться за гражданское сознание россиян – как и планировала! – а ведь это легче сделать именно на родном материале! Учительница с энтузиазмом начала готовиться к уроку, посвященному наполеоновскому нашествию. Учебник был тот же самый, по которому она сама зубрила в школе. Остроумные коллеги называли его между собой «свинцовой пустыней». В книге, предназначенной для девятиклассников, не было ни одной картинки. А занимались по нему теперь восьмые классы (в силу прогрессивной концентрической системы). Что такого? Кое-какие темы теперь изучали раньше не на год, а на два. Ведь учебник все равно был написан так, что его в состоянии усвоить разве что студенты или аспиранты, одержимые познанием. «Может, кто-то опасается, что дети увлекутся науками и будут читать книжки слишком много? Окулисты? Или вертебрологи?» – подумала Анна.

На уроке о войне тысяча восемьсот двенадцатого года одна из девочек читала книжку «Как стать стервой» (мальчики потом отобрали ее и кидались книжкой друг в друга), один из мальчиков кричал про французов: «Фашисты! Гитлерюги! Эсэровцы!» (Почему-то многие мальчишки часто упоминают фашистов и Гитлера, просто так, в качестве анекдотических персонажей; просто их ужасно это забавляет.) А Смирнов, «трудный ребенок», явившись в школу в третий раз за год, промучился минут пять над заданием выписать из книги даты с фактами и сказал:

– А давайте, Ан-Антоновна, я вам подарю корабль с парусами. И мы поплывем… И весь мир будет перед нами…

Анна, не сдержавшись, улыбнулась, хотя, может, следовало крепко рассердиться. Парень радостно добавил:

– Дети появятся.

– Да кому ты нужен, двоечник, детей с тобой рожать! – сказала философски девочка с другого ряда.

Кстати, карта наполеоновских войн, пережившая Вторую мировую и трагически погибшая недавно, в качестве учебного пособия отсутствовала. Учительница очень надеялась, что дети усвоят материал без карты. Тем более наличие этого пособия их порой возмущало не на шутку.

– Мы тут на истории или где⁈ – говорили они, когда учитель предлагал им изучить карту.

– А спрашивать о том, где находится Москва, вы права не имеете! Совсем другой предмет!

– Вы, что, знаете географию? Откуда? А почему ее не преподаете?

На следующем уроке, как и было велено, Сарафанова приступила к изучению Хомякова, Киреевского и Аксаковых. Вот тут-то начались большие трудности. Как только она произнесла слово «славянофилы», как народ гаденько захихикал.

– Что случилось? – спросила Анна. Ей не ответили. Только девочка, пришедшая на прошлый урок с «познавательной» книгой, весело завизжала, демонстрируя сегодня соседке новенькие трусики, которые осторожно достала из пакета.

Другой восьмой класс, услыхав «славянофилы», заржал в полный голос. Объяснений учителя о том, кто такие славянофилы, он слушать не желал. «Слышь! Славянофилы!» – повторяли и шепотом, и громко; смех никак не мог затихнуть.

Анна не могла понять его причину до тех пор, пока один из восьмиклассников, наверно, самый смелый, не спросил:

– Анна Антоновна! Славянофилы – это, что ли, вроде зоофилов?

От прямого называния слова, связанного с «этим», все схватились за животики и не могли успокоиться до звонка.

Смирившись с тем, что для подростков любое слово может нести эротический подтекст, учительница успокаивала себя тем, что ей, по крайней мере, не надо рассказывать про Японо-китайскую войну XIX века и Симоносекский мирный договор.

В восьмом «Г» Анна просто сообщила, что ученики должны конспектировать учебник. Назвала параграф, посвященный патриотически настроенным мыслителям. Полкласса, разумеется, привычно развлекались, тем не менее кое-кто конспект все-таки сделал. Со звонком на стол учительницы легли тетрадок десять. В них подробно говорилось, что славянофилы были важные помещики, ходившие в халатах и любившие рыбачить. Именно об этом было ⅚ страницы, посвященной авторами учебника данному философскому направлению.

Что творилось в следующем классе, Анна потом вспоминала долго. Славянофилы, как ни странно, были в этом не замешаны. Едва прозвенел звонок к началу урока, как влетевшие в класс мальчишки начали кидаться продолговатым розовым предметом. Учительницу пронзила неприличная и совершенно немыслимая догадка. Развращенное воображение и женская невостребованность подсказали ей, чем именно может являться этот предмет. Потом один из учеников, решив хулиганить на всю катушку, поймал предмет и поставил его перед собой на первую парту – во всей красе. Анна была права. Это был он. Он самый.

– Чей протез? – строго спросила учительница. – Твой, Андреев?

Андреев засмущался, остальной же класс лишь сильнее возбудился от столь смелого предположения Анны Антоновны. Спасла учительницу завуч. Клавдия Михайловна шла по коридору, услышала шум и заглянула в класс.

Пятый и шестой урок прошли несколько легче. Большинство ребят решили прогулять, так что на пятый урок пришли четыре человека, а на шестой – только двое.

Дождавшись конца уроков, Анна заперла кабинет, вышла в коридор и двинулась к учительской. Мальчишки с упоением кидали в стенки лизунов, которые сползали, оставляя, к возмущению завхоза, жирные следы на побелке. Дверь в кабинет английского языка была открыта настежь. Из него зачем-то выносили стулья, карты, доску. Посредине коридора красовалось объявление о том, какие результаты дал недавно сбор макулатуры: раньше Анна ошибалась, думая, что это пионерское занятие уже в прошлом. Судя по итогам, победил девятый «Б» – с большим отрывом.

– Тоже мне! – завистливо сказала незнакомая девчонка, вместе со своей подругой изучавшая объявление. – Да в девятом «Б», блин, учится Дашка Караваева! У нее мать в издательстве работает.

* * *

– Присядьте, – попросила завуч Анну, когда та пришла сдать ключ от кабинета.

«Неужели снова из-за стульев? – с ужасом подумала студентка. – Впрочем, на этой неделе их не так уж и ломали…»

– Вот, прочтите, – попросила Клавдия Михайловна.

Письмо из министерства просвещения сообщало: со следующего месяца история Российской империи объявлена нерусской, непатриотической, ошибочной, а значит, исключена из школьной программы.

– Подождите! Но выходит, что в восьмых истории теперь вообще не будет⁉

– Нет, не будет. Вам же легче.

– Нет, позвольте! Это бред какой-то! Я не понимаю, что творится!..

Завуч с равнодушием прослушала речь Анны о проблемах средней школы, изучения истории и странностях государственной политики после обнародования письма про Петра Первого. Ответом не удостоила.

– Что же мне теперь делать? – наконец спросила Сарафанова. – Уволиться?

– Зачем же увольняться? Будете вести Закон Божий.

– Что?.. Я же не священник!

– Где мы возьмем священника⁉ Приказано ввести такой предмет. Кого мне ставить? Может, физрука? Физрук не может вести больше трех предметов одновременно, на нем и так уже биология с географией! И вообще, Анна Антоновна, ну вы же образованная девушка! Изучите, расскажете. Делов-то! Слишком усердствовать не надо. Кто знает – есть ли Бог, нет ли… Вы скажите так: мол, кто-то верит, кто-то нет, все в чем-то правы, все в чем-то не правы. Молитву продиктуете под запись. Пускай выучат, заодно и память потренируют. Аки-паки, Иже-еси-на-небеси, во имя Отца, и Сына, и это самое… В общем, вы поняли. Это ж не сложно! Сумеете?

– Я не знаю…

– Мы, конечно, вас не держим. Раз хотите – увольняйтесь. Но что поделать, раз историю отменили? У седьмых вот, кстати, Закон Божий уже есть. Его Ирина Павловна ведет. Сходите, посмотрите, переймите опыт.

– Я схожу, – ответила студентка.

Она шла домой и думала, что все это случилось, потому что странное открытие совершила именно она, Анюта Сарафанова.

* * *

Один раз в сентябре, в начале года, Анне уже приходилось слушать, как ведет урок коллега Ирина Павловна. Дама была строгой, у нее никто не рыпался, не хрюкал, не мяукал, членов не кидал. Хотя, наверно, в шестом классе с этим легче. Дама долго объясняла, как вести тетрадь, рассказывала об археологии, язычниках-славянах, исторических источниках. Потом вдруг разразилась бурной речью насчет того, что сейчас все просто влюблены в Америку, но это страна бедная в культурном отношении, в то время как Россия – мощная, исконная и древняя. Насчет любви к Америке коллега, кажется, отстала лет на двадцать. Но больше всего Анну удивило, когда старшая учительница важно сообщила, что «варяги принесли на Русь понятие государства», и велела деткам записать это в тетради. Мало того что подобное утверждение полностью противоречило недавней речи о российской самобытности, оно являлось полным бредом с точки зрения науки, устаревшим и бессмысленным. С подобным же успехом можно было говорить на химии, что горение – это выделение флогистона, а на физике вдалбливать детям, будто бы электричество – это жидкость. Интересно знать, какие выводы ребята могут сделать из подобной информации, когда немного вырастут? Варяги, кстати, пришли с Запада.

На этот раз Сарафанова искренне надеялась, что все будет по-другому. И, конечно, не ошиблась. Мощная Ирина Павловна вломилась в класс, как «Боинг» в ВТЦ, и сходу заявила:

– Сначала мы займемся ОБЖ, поскольку в прошлый раз урока не было!

Ребята, видно, знали или догадывались о подобном повороте событий и быстренько вынули из сумок учебники по нужному предмету.

– Та-ак… Я вам задавала восемнадцатый параграф. Тема: взрывы. Хм… Гавриков! Определение взрыва!

Маленький мальчишка с затравленным взглядом принялся нервно листать учебник.

– Два! – опередила его училка. – Погорелов!

Парень на последней парте к тому времени уже успел найти в учебнике заветную страницу и замямлил:

– Взрыв это освобождение большого… ко… количества… энергии.

Ирина Павловна велела читать четче, а потом передала слово другому мальчугану, быстро оттрещавшему положенный абзац и даже забежавшему вперед на пару предложений – это ли, другое зачитать: какая разница! «Пятерка» нашла своего героя.

– Виды взрывов! – между тем провозгласила обэжистка. – Та-а-к… Шмелева! Ты Шмелева?

– Я Касаткина!

– Шмелева!

У Шмелевой не было учебника.

Спустя минут пятнадцать приступили к богословию. Учебников не было, так что все читали по тетрадям.

– Та-ак! Ангелы! Козлов! Определение!

Что ж, у обэжистки можно было поучиться. Детям она нравилась: зубрить не заставляла, думать – тоже и была чудесно предсказуема – как внешняя политика развитой современной страны.

– Касаткина! Так, быстро! Виды ангелов! Эй, слышишь? Ты – Касаткина?

– Да нет же, я Шмелева!

Возрождение исконной русской духовности двигалось семимильными шагами.