Текст книги "Сказание об Агапито Роблесе"

Автор книги: Мануэль Скорса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава шестнадцатая
Правдивая история о Сесилио Энкарнасьоне, первом и последнем ангеле-индейце

Прошло несколько дней, и он увидел селение, разбросанное по склону темно-лилового холма: Пумакучо. На залитой ярким солнцем площади толпились группами женщины и мужчины, о чем-то спорили. Агапито вступил на площадь. На нем было пончо «Переход через Змеиную Гору», и все-таки никто не обратил на него внимания. И тут Агапито понял, на кого смотрят все эти люди. Он увидел посреди площади нарядное деревянное распятие, украшенное оловянными сердцами. Под ним на коленях стоял, раскинув руки, какой-то человек. Ни этот человек, ни те, кто на него глядели – одни с восторгом, другие с презрением, – не произносили ни слова. Настал полдень, приближался вечер, загорелся в небе закат – никто не двинулся с места. Совсем стемнело. Подошел погонщик:

– Этот, что ли, ангел-то знаменитый?

Агапито неуверенно улыбнулся – он ведь привык к преследованиям – и промолчал. Сбитый с толку, погонщик обратился к какому-то человеку с печальным лицом.

– Ангел он или не ангел?

Никто не ответил. Погонщик плюнул и ушел с площади. В неверном свете ламп виднелись неподалеку лавки. Агапито отправился туда. Такой шел из лавок чудесный запах, что у него голова закружилась.

– Продаешь сало?

– На соль пару кусков, – отвечала старуха-торговка, а сама не глядела на Агапито – через всю площадь лежала тень от раскинутых рук того, кого погонщик назвал ангелом. Агапито купил на два соля сала, а в соседней лавке – кувшинчик кофе и три хлебца. Сел на корточки у глинобитной стены, ощетинившейся поверху колючками кактуса, но так устал, что тотчас же заснул, прислонившись к ней спиной. Ему приснилось, будто он пришел в селение, такое же, как Пумакучо. И там толпа тоже заполняла площадь, но только это' были не люди, а разные-разные звери. Птицы, змеи, хищники, рыбы, черепахи, крабы иеще какие-то непонятные животные шли, взбирались по склонам. Тут Агапито заметил лужу. И тотчас же захотелось пить. Он подошел к луже, нагнулся, начал лакать. И нисколько не удивляясь, понял, что стал пумой. Увидел в луже свои горящие злобой глаза, пятна на шкуре… Потом заметил девушку (он мог бы поклясться, что это была юная донья Аньяда). Агапито пошел на ее зов, как и все остальные животные. В платье из переливающейся радуги стояла она и призывала:

– Звери небесные, звери подземные! Звери ходящие, плавающие и летающие! Брат наш, бедный Куривилка, борется с Румикачи богатым. Они бьются за любовь той, что нежнее легкого бриза. Три раза сходились они. Три раза победил Куривилка. А теперь Румикачи богатый, вызвал его на состязание – построить в один день дворец. Слуги богатого за полдня воздвигли стену длиной в целую лигу. Как сравниться с ним нашему брату?

– А мы зачем? – сказал кондор.

И все кондоры радостно подхватили его слова.

– Вот это хорошо! – воскликнула девушка в платье из сверкающей радуги. – Дом должен быть готов до рассвета. Ну-ка!

Завизжали звери, заржали, завыли, зарычали, зашипели, зажужжали и принялись строить стену. Выстроили стену в две лиги длиной, и поднялся дворец такой высокий, что касался Луны. Пумам пришлось строить западный фасад. Хотел было Агапито поболтать со своими кошачьими родичами, да большой пума руководивший работой, не позволил передохнуть ни минутки, пока не кончили. Сверкающая девушка поглядела и улыбнулась:

– Теперь остается одна только крыша.

– Очень уж высоко, – сказали муравьи.

– Очень уж низко, – сказали орлы.

– Ну, значит, вам и строить, – приказала орлам юная Аньяда, а потом посмотрела на Агапито и еще что-то шепнула, но выборный не расслышал, потому что проснулся.

Когда глаза его привыкли к свету, он понял, что проспал ночь на площади, и увидал толпу, окружившую того, кто стоял на коленях. Равнодушный к хвалам и хуле, он стоял, все так же раскинув руки. Агапито стал его рассматривать – обыкновенный индеец: меднолицый, скуластый, с узкими глазами и гладкими волосами. Только что высокий и крепкий, это да. На площади появился креол, из господ, видно по повадке. Спросил насмешливо:

– Это и есть знаменитый кузен святого Петра? – И засмеялся. – А может, он к тому же и шурин девы Марии?

– Да какой он ангел?! Простой метис из нашего селения. Еще на прошлой неделе он был всего только плотником, – сказал какой-то толстяк с наглой физиономией.

Женщина в черном платье и черной шали, с суровым лицом крикнула злобно:

– Святой Петр тоже был плотник!

– Так этого-то мы знаем, донья Эдельмира. Ни кола ни двора у него.

Толстяк повернулся к господину.

– Его Сесилио Энкарнасьон звать.

– Отче наш, иже еси на небесех. – Донья Эдельмира, вне себя от гнева, читала молитву.

– Его звать Сесилио Энкарнасьон. Всего несколько дней назад он был такой же, как мы все.

– А теперь он уже другой? – спросил насмешливый барин.

– Он говорит.

– А что он говорит?

– Шел, дескать, по дороге в Уануко и свалился в реку Уальяга. Так он рассказывает. Течением его понесло. Так он говорит. Уальяга сейчас многоводная. Ну, он и стал тонуть. Так он говорит.

Еще яростнее принялись молиться старухи.

– Стал это он тонуть, и вдруг тянет его что-то вверх, из воды вытаскивает. Так он говорит. И подняло его высоко-высоко. Очнулся в раю, кругом святые. Бог Отец мессу служит. Кончил мессу и повернулся к нему. Тут Сесилио наш ослеп от света. Но слышать все слышал. Господь сказал: «Вот Сесилио Энкарнасьон, двоюродный брат Иисуса Христа, мой возлюбленный племянник. В присутствии архангелов назначаю его Ангелом первого класса, Искупителем мира и Спасителем индейцев. Индейцы на земле страдают, им надо помочь, и такова моя воля – он будет Ангелом, чтобы искупить их страдания. Ангел Сесилио, ступай в Пумакучо и провозгласи – настало время спасения для индейцев. Погибнет Содом и воскреснет Туантинсуйо!»

– Так он говорит?

– Так и говорит.

– В самом деле?

Толстяк не успел ответить – одна из старух плюнула ему в лицо.

Пумакучо в смятении. Кипят споры, а он стоит неподвижный, будто изваянный из мрамора… может, и в самом деле – ангел? Толстяк ушел ворча. Старухи упорно молятся. А ведь эта же самая Эдельмира, что бормочет сейчас с закрытыми глазами «Отче наш», разве не она, а за ней целая толпа женщин забрасывали камнями Ангела в первый день его явления? Прошло всего семь дней с той поры. Этот плотник (даже не плотник, а всего лишь подмастерье плотника!) встал в дверях часовни Пумакучо и принялся благовествовать. А в это время как раз настоящий священник служил настоящую мессу. Настоящий священник! И этот жалкий мастеровой встал в дверях (их открывал по воскресеньям пономарь и певчий Викториано) и заявляет, будто он Посланец божий. Три раза сказал – в девять, в двенадцать и в шесть. Вечером Эдельмира Перухо и ее соседки забросали его камнями. И вот – первое чудо. Камни летели мимо. Ангел сказал кротко, без гнева:

– Слушай меня, бесчестное селение Пумакучо. Я, Сесилио Энкарнасьон, Ангел первой категории, по воле моего дяди Господа Бога нашего призываю вас к повиновению и даю вам срок, чтобы вы покаялись в своих преступлениях, поклонились бы мне и слушались бы меня. Я останусь здесь и не сойду с места до тех пор, пока истинно верующие не постигнут слова мои, и тогда молния гнева моего падет на головы неверующих и злых. Ибо я принес вам Свободу и Справедливость!

Он опустился на колени, раскинул руки и начал свое непреклонное стояние. Он не удостоил прибавить ни одного слова. Он стоял дни и ночи под дождями, солнечными лучами и ветрами, но не касались его ни дожди, ни солнечные лучи, ни ветра, и ничто не могло нарушить его священную неподвижность. На пятый день жена одного скотокрада, сидевшего в тюрьме, встала на колени и положила к его ногам цветы шиповника. К вечеру супруги Магдалено, рыдая, пали ниц перед Ангелом – их первенец заболел, они молили спасти его. Ангел не удостоил их даже взглядом, глядел безотрывно в высокое небо. На шестой день пал к ногам Ангела погонщик из Дос-де-Майо. А на пятнадцатый разразилась страшная гроза. Такой не помнили в Пумакучо. Гром гремел беспрерывно, молнии слились в единый огонь над испуганным селением, И только над церковью тихо разливался кроткий свет, освещая спокойное лицо ангела. А когда гроза утихла, на площади свершилось небывалое: Ольга Торрико, школьная учительница (она кончила в Лиме педагогическую школу!), шла через площадь. За ней шагал певчий Викториано. – да, да, тот самый неверующий пономарь Викториано! – и. пятьдесят школьниц с трогательно невинными мордочками и розами и геранями в руках.

Ольга Торрико, набросив на голову мантилью, опустилась на колени:

– Благословен будь, Ангел! Приветствую тебя и почитаю, Посланец божий. Прими благосклонно цветы, что принесли тебе чистые сердцем дети.

Учительница и Викториано пали ниц. Девочки сбегались отовсюду, ошеломленные зеваки тоже. Певчий Викториано растворил настежь церковные двери. Солнечный луч осветил главный алтарь. Пономарь Викториано взмолился:

– Ангел наш драгоценный! Войди в свой дом, займи свое место. Мы заблуждались, не гневайся, прости нас.

Но напрасно молил пономарь, напрасно молила учительница, напрасно молили дети. Ангел лишь улыбнулся. Но дальше кроткой улыбки дело не пошло. Тогда начали молить все, толпа в страхе пала на колени… Ангел не шевелился. Вот так на пятнадцатый день жители селения Пумакучо догадались, что неподвижно раскинувший руки Ангел неумолим потому, что ими свершено святотатство. Грешники принялись каяться. Женщины – в конце концов, ведь они же матери! – тащили цветы, ягнят, кур, кроликов (кролики не убегали!), картофель, фрукты к ногам неподвижного Ангела. Однако некоторые все же сомневались. Несколько мужчин, возмущенные кощунственным поклонением, бросали камнями в окна дома, где заседали растерянные власти. Перед самым рассветом огненный язык пал на крышу алькальдова сарая. Алькальд даже и не подумал тушить пожар – он кинулся на площадь и распростерся ниц перед двоюродным братом Иисуса Христа. Весь следующий день тоже умоляли. И только на семнадцатый день, в шесть часов, Ангел наконец согласился войти в церковь. Осыпаемый цветами, проплыл он на носилках по улицам, забитым кающимися грешниками. С пением внесли его в церковь, освещенную сотней свечей. Викториано поставил перед главным алтарем единственное в Пумакучо обитое бархатом кресло.

– Там мое место, – сказал Ангел и указал на алтарь.

– А святые как же?

– Там мое место, – повторил Ангел нетерпеливо.

Учительница Торрико, не колеблясь, убрала святого Петра и святого Павла, а Франциска Ассизского вместе с волком задвинула в самый угол. Ангел поднялся и занял главный алтарь. Учительница притащила облачение, в котором священник служил по праздникам. Ангел позволил себя одеть, принял на голову венок из цветов и благословил присутствующих. Мужчины и женщины клали к его ногам серебряные сердца, монеты, плоды, и Ангел ласкал все это своим божественным взором. И тут в первый раз он взглянул на Агапито Роблеса.

Глава семнадцатая
Продолжение подлинно правдивой истории об Архангеле по имени Сесилио Энкарнасьон

«В Пумакучо спустился Ангел, призванный избавить индейцев от страданий». Но эта добрая весть – не для белых. Архангел Сесилио вещал истину на языке кечуа. Звуки языка угнетателей выводили его из себя, он терял свое ангельское спокойствие. На языке кечуа возвещал он конец царства несправедливости. Даже когда не знавшие языка истины входили в церковь, чтобы почтительно приветствовать Ангела, их все равно выталкивали вон. Добрая весть – не для белых. Приказ нового епископа Иерусалима – бывшего певчего Викториано – выполнялся в точности. Только истинно верующие, то есть те, кто владеет языком Архангела Сесилио, должны знать о его пришествии. Еще не настало для него время явить свой огненный лик всему миру. Сесилио – ангел, видимый лишь угнетенным. Он стоял в алтаре и терпеливо переносил всеобщее обожание. Каждый день бывшая учительница Торрико, а ныне епископ Уануко, меняла ему облачение и венок. В этом наряде, в битком набитой народом церкви, при зажженных свечах он тяжко страдал от жары. По лицу Ангела струился пот, драгоценный пот стирали ватой прислужницы Ангела. Вечером епископ Иерусалима запирал двери храма. Только чистым девам позволено было участвовать в ночных бдениях Ангела. В двенадцать часов епископ Иерусалимский подносил Ангелу ложку воды. Больше он ни в чем не нуждался. Ибо все остальное – вареная кукуруза, жареная баранина, куры, кролики, кастрюли с тушеным мясом, мясо, зажаренное на раскаленных камнях, великолепные фрукты, – все это принималось лишь для того, чтобы Сесилио было чем угостить своих небесных родственников. По ночам (многие слышали, как шелестели крылья) ангелы прилетали к Сесилио, рассказывали новости или просто болтали, чтобы развлечь товарища. Они-то к съедали подношения. Но все эти вести – не для белых. Архангел Сесилио явился с совершенно ясным приказом – сжечь все города белых и выстроить Храм Изобилия. Он самолично сообщил властям: как только пройдут дожди (Агапито Роблес не переставал изумляться – по всей провинции дожди запрещены, а здесь льют да льют, и хоть бы что), начнется строительство Храма Изобилия. Каменщик Паласиос был назначен главным архитектором. Ему заказали проект священного здания, которое будет построено по распоряжению Бога Отца, чтоб накормить всех голодных индейцев. На вершине холма Пумакучо воздвигнется эта Великая Столовая, где насытятся наконец краснокожие люди. Храм будет в одну лигу шириной и в одну высотой. И все же Паласиос сомневался – поместятся ли там все голодные? Епископ Гаити сообщил, что строительство начнется первого марта. Но ночью на Архангела снизошла благодать, и наутро он приказал приблизить дату. Первого января прекратится торговля и начнутся строительные работы.

– Сколько дней запрещается торговать? Один? Два? – спросил какой-то лавочник.

– Торговать запрещается в течение семи лет.

– Вы что, с ума сошли? На что же нам жить? Если я перестану торговать, мне есть нечего будет.

Есть ему и вправду много не пришлось, зато воды он наглотался досыта, ибо слова его были сочтены кощунственными, и по приказу Архангела его высекли осокой, а затем посадили в специально на то вырытый колодец. Преступнику приказано было дышать через тростинку до тех пор, пока Архангел его не простит. Вылез он из колодца едва живой. Не один этот лавочник понес наказание. Выведенный из себя бесконечными кощунствами, Архангел приказал расправиться разом со всеми святотатцами. Портному Руфино пришлось долго рыдать и целовать ноги Ангела, пока тот согласился заменить ему казнь наказанием плетьми. И все-таки торговцы осмелились протестовать – и даже добились того, что некоторые члены Совета общины тоже восстали против приказания Архангела. Епископ Иерусалимский, дрожа от страха, сообщил о таковой дерзости. Но Ангел ничуть не разгневался (как бывало, например, когда к нему обращались по-испански). Напротив, он остался совершенно спокойным и только прошептал:

– Я устал проповедовать неверующим. Раз вы не хотите меня слушать, я вас покину.

Он три раза прозвонил в серебряный колокольчик, поднесенный ему общиной селения Амбо.

– Нынче же к вечеру я улетаю в рай, только до этого начнется новый потоп, – сказал он и повернулся спиной.

Весть повергла в отчаяние громадное число людей. Ибо в Пумакучо прибыло столько пилигримов, что им не хватало места в селении. Оставив свои поля и пастбища, люди целыми округами шли просить у Ангела справедливого суда. Первым явилось селение Шурубамба, предшествуемое музыкантами. Тысячи танцующих мужчин и женщин заполнили площадь, за ними гнали стада коров, овец, коз. Затем пришли жители Каскаи. Эти, чтоб быть вблизи от Архангела, расположились лагерем прямо тут же, на площади. Они тоже принесли подношения. Потом явилось селение Льякон с двумя оркестрами. Паломники останавливались где попало – на площади, на улице, в сарае, под деревом – и тотчас бежали в церковь. Скоро в крошечном Пумакучо оказалось столько же народу, сколько в Уануко – столице департамента. Теперь увидеть Архангела было не так-то просто. Те, кому не удалось поцеловать край его одежды, старались раздобыть кусочки ваты, пропитанные его божественным потом, – эти святые реликвии можно было, если повезет, получить за двадцать, тридцать, а то и за пятьдесят солей. Но все это – не для белых. Ибо по приказанию епископа Викториано верующие устраивали завалы, перекрывали дороги. Напрасно епископы Иерусалима, Уанкайо, Мадрида и Пекина молили Ангела дать им время, чтобы обратить еретиков.

– Сегодня в двенадцать пойдет дождь.

Епископ Иерусалима с вытянутым лицом начал молебен. Жители пяти селений опустились на колени. Молились до двенадцати. Ибо ровно в двенадцать хлынул дождь – сначала зеленый, потом желтый, потом красный, потом черный. Дождь лил на крыши домов, ветер с корнем вырывал деревья, люди рыдали во тьме. Ангел оставался спокойным". Когда дождь кончился, посланный спасти тех, что исполненные гордыни презрели спасение, покинул алтарь, вышел из церкви, не обращая внимания на всеобщий плач, направился к горе Пумакучо и поднялся на вершину. С вершины горы – в ужасе объявил епископ Иерусалима – Ангел взлетит, чтоб рассказать обо всем Богу Отцу. Единственный индейский Архангел сделал знак, чтоб никто не смел за ним следовать, но толпа не послушалась – с воплями бросились люди вверх по склону горы, с вершины которой Ангел улетит на небо. Там на вершине, полные отчаяния, они окружили его. Ангел раскинул руки – вот так же, раскинув руки, стоял он девятнадцать дней на площади проклятого, селения Пумакучо! Грудь его раздулась в жажде полета. Дважды раскидывал он руки, дважды вопила толпа, й Ангел опускал руки. В третий раз он стал прыгать, как птица. Епископ Иерусалима и епископ Пекина хватали его за ноги, кричали:

– Не улетай, батюшка!

– Не покидай нас, бедных сирот!

– Смилуйся над индейцами!

– Господь послал тебя, чтобы спасти нас. Пожалей!

Ангел глядел в небо. Он не слышал, как выли женщины, как кричали представители власти – спорили, ссорились, разоблачали и упрекали друг друга. Не видел, как огонь пожирал дома закосневших в неверии лавочников. Он снова взмахнул руками. Сейчас они покроются перьями, сейчас он взлетит… И тут заплакали дети (епископ Парижа привел их). Мольбы и рыдания взрослых были бессильны, но плач невинных детей умилостивил Ангела.

– На колени, – сказал он.

Толпа упала, как подкошенная.

– Клянетесь ли выполнять все, что прикажет господь моими устами?

Радостный рев раздался в ответ.

– Я остаюсь. Но с сей минуты со мною будут лишь те, кто чист сердцем.

– Кто. же чист сердцем, Ангел?

– Только целомудренные девы чисты сердцем.

Ангел спустился с горы. Гремели оркестры, с треском взлетали ракеты. Плясали обезумевшие от счастья мужчины, женщины, дети. Прежде чем стемнело,пономарь селения Льякон, назначенный теперь епископом Нью-Йорка, выбрал шесть дев, чтобы они были ночью с Ангелом. Три дня пробыли девы в церкви. На четвертый епископ Каскаи добился – не без борьбы – чести заменить их девами из своего селения.

Первого января три тысячи человек начали копать землю, чтоб заложить фундамент Храма Изобилия. Когда строительство Храма будет окончено, заявил вновь назначенный епископ Берлина, кончатся и мучения индейцев. Архангел Сесилио сам возглавит крестовый поход против белых.

Глава восемнадцатая,
содержащая текст послания, написанного смещенным епископом Уануко против Искупителя Мира

In partibus Dominus [4]4
  Именем Господа (лат.)


[Закрыть]Аурелио, епископ Уануко, именем святой католической церкви извещает всех:

«Что в округе Пумакучо нашей епархий Уануко некий индеец по имени Сесилио Энкарнасьон проповедует ересь, утверждая, будто он есть Ангел, посланный Господом Богом нашим для спасения туземцев.

Что, пользуясь невежеством христиан округа Пумакучо, этот богоотступник объявил себя двоюродным братом Господа нашего Иисуса Христа, единственным Ангелом из индейцев и тем самым их Искупителем.

Что, поместившись в часовне Пумакучо, сатанинской хитростью внушает жителям, чтоб поклонялись ему, как святому; мало того: чтоб поместить свой скверный престол, он осмелился выбросить из алтаря священные изображения католических святых.

Что вопреки учению нашей Святой Матери Церкви, которая повелевает нам любить друг друга, этот лжепророк из Пумакучо провозглашает священную войну против белой расы.

Что при преступном попустительстве гражданских властей округа указанный Сесилио Энкарнасьон приказывает бить плетьми всех несчастных, которые обращаются к нему на испанском языке, государственном языке Республики Перу.

Что он объявил о строительстве так называемого Храма Изобилия, где, по словам этого еретика, все голодные насытятся, для какового строительства силой мобилизует работников.

Что сообщники преступника продают по баснословным ценам куски ваты, смоченные его потом, уверяя, будто от этой божественной жидкости больные выздоравливают, горбатые выпрямляются, слепые прозревают, безногие ходят, немые говорят, и собирают огромные деньги, увеличивающие богатства еретика.

Что, побуждаемые ложно направленным религиозным чувством, которое пособники преступника всячески раздувают, поклоняющиеся ему люди осыпают его подношениями, деньгами и продуктами, а указанный Сесилио Энкарнасьон притворяется, будто не обращает никакого внимания на подарки.

Что с целью показать свою якобы ангельскую сущность он делает вид, – будто соблюдает строжайший пост, однако у нас имеются доказательства, что по ночам, приказав запереть двери церкви, он вовсе не угощает ангелов, будто бы прилетающих, навещать его, а устраивает пирушки со своими пособниками; ночи напролет они едят, пьют, пляшут и предаются плотскому греху с девицами, которых ему, по его распоряжению, доставляют из селений, девицы же эти в простоте своей уверены, что таким образом содействуют продолжению рода Господня.

Что от дьявола мысль, будто дети, которые родятся от этой отвратительной торговли своим телом, будут кровными родственниками Господа нашего Иисуса Христа.

Что в безумии своем этот преступник заявил о смещении нас, законных властителей церкви, и назначил епископами темных людей, которые даже читать не умеют и, подчиняясь ему, только даром загубят навек свои души. Волки в овечьей шкуре! Волки, хуже волков вы, что воздаете хвалы и поклоняетесь святым, которых нет в святцах Матери нашей Святой Церкви!

Что проповедует в поругание христианского учения, будто человек создан не Богом, а ласточкой.

Что наряду с чудесами, свершаемыми выдуманными святыми, которые если и существуют, то суть воинство Сатаны, проповедует существование святого Париакаки, который родился, как он утверждает, из пяти яиц, имеет пять тел – огонь, дождь, молнии, землю и ветер – и может расти бесконечно, если захочет.

Что выдумкой являются также и святой Уайтакури, который звуками своего голоса превращает якобы людей в животных, и святой Уайлальо, тело которого состоит из огня, и святая Чаупиньяка, чье тело есть камень с крыльями, и она оказывает гнусную помощь мужчинам, неспособным удовлетворить женщину, и святой Катикилья, что может заставить людей и животных говорить даже против их воли, и святой Кольикири, способный шагать под землей в течение пяти лет.

Что под покровительством этих фальшивых святых обманщик объявил священную войну против людей белой расы, которые якобы виноваты в несправедливостях, что свершают некоторые дурные христиане против многих индейцев – истинных христиан.

Что, не зная закона природы, он утверждает, будто мужчина и женщина равны, и, желая доказать это, дошел в своем разврате до того, что назначил епископом женщину.

Что указанный Сесилио Энкарнасьон подлежал и подлежит отлучению Jatae sentenfiae [5]5
  Согласно вынесенному приговору (лат.).


[Закрыть], и потому мы лишаем его церковного причастия, приобщения к телу и крови Христовой, и отдаем во власть Сатаны.

Чтобы защитить нашу возлюбленную паству, мы. объявляем ересью и обманом все то, что проповедует указанный Сесилио Энкарнасьон, ибо Искуситель говорит устами его, и тот, кто скажет с ним слово или что для него сделает, будет проклят и отлучен.

Наша Святая Католическая Религия есть религия государственная, и политические власти департамента Уануко, допускающие эту недостойную комедию, будут держать ответ перед правительством за небрежное исполнение своих обязанностей, а также за преступную нечестивость».