Текст книги "Сказание об Агапито Роблесе"

Автор книги: Мануэль Скорса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава тридцать четвертая
О том, как Агапито Роблес пустился в пляс и как от пляски его ночь превратилась в день

Чужеземцы, что посещают в наши дни Янауанку, удивляются, глядя на ее дома, покосившиеся так, что городу Пизе вовсе нечем перед ней хвастаться – там всего лишь одна башня наклонная. А в Янауанку кто приедет, так и отшатывается то в одну сторону, то в другую, боится, что стены, того и гляди, на голову обрушатся. Местные лавочники со смеху прямо лопаются, на приезжих глядя. А только не всегда так было. Не так еще давно эти самые шутники дрожали от страха, сидели, затаившись, в своих домах (некоторые недоброжелатели уверяют, будто дома у нас не валятся только оттого, что даже на это сил у них не хватает). На площади все лавки, Полицейское управление, префектура, муниципалитет словно бы назад откинулись, к дворам. Жители Янауанки утверждают, будто благодаря стараниям Симеона Забывчивого дома их искривлены ревматизмом. Не хочется им признаваться, что от страха искривились дома в тот день, когда решила община Янакоча покарать судью Монтенегро. Ибо едва только стало рассветать и пьяный до бесчувствия Сото свалился на землю, начался у членов Совета общины жестокий спор:

– Сжечь надо поместье начисто. Монтенегро только землю пакостят. Покончить с ними, и все тут!

– Поджечь «Уараутамбо», а мосты поднять, чтоб карательный отряд не вошел.

– А по-моему, надо на них в суд подать.

– Не смеши меня.

– Сиприано Сото засвидетельствует перед нотариусом, что сеньора Монтенегро посылала его убить нас. В письменной форме.

– По-другому надо их наказать.

– А как?

– Есть способ.

– Какой?

– Эти люди свое богатство больше жизни ценят. Что, если прогнать с пастбищ все их стада?

– Вот это правильно! Все их добро окаянное, до последнего кролика!

– Нет, кроликов трогать не надо. Донья Аньяда расстроится.

Совет одобрил решение – изгнать с пастбищ стада Монтенегро. Жители с восторгом приняли это известие. Глава общины. Карвахаль приказал согнать в одно место все стада поместья «Уараутамбо». Множество коров, быков, телят, баранов, козлят наполнило долину. Альгвасилы с письменными приказами отправились в горы. На следующий день с гор стали спускаться стада. Все знали, что судья Монтенегро богат, но такого никто не ожидал: целый день шли стада – и конца им не было видно.

Рев и мычание заглушали шум реки Уараутамбо. К концу дня стада были ужена главной дороге. На рассвете прошли они через Ракре. К полудню перешли мост Янауанки. Второй день клонился к вечеру, когда стада прибыли на площадь поместья «Уараутамбо». Вскоре площадь оказалась забитой до отказа, проламывались деревянные тротуары, валились ограды. Лавочники смеялись, стоя в дверях своих лавок. Но вид у них был слегка испуганный. А стада все прибывали. Было время сиесты, но капрал Бехарано решился разбудить начальника полиции.

– Что случилось?

Капрал Бехарано указал за окно. Сержант Астокури выглянул на улицу. Тысячи голов скота толклись на площади, они уже не вмещались на ней.

– С ума народ посходил, господин сержант.

– Какой там народ! Этот голодранец Роблес еще один номер выкинул.

Агапито Роблес въехал на площадь верхом. Яростно сверкало, переливалось всеми цветами радуги его пончо. Агапито глянул на расстилавшееся перед ним бескрайнее море рогатых голов, с трудом добрался до знаменитого балкона, с которого в течение тридцати лет любовался судья Монтенегро скромным деревенским закатом.

– Монтенегро супайпагуагуа!– крикнул Агапито. – Эй, судья, чертов сын! Янакоча возвращает тебе твои стада! Лопай! Ты отнял их у вдов, у невинно осужденных, у бесприютных сирот! Возьми их себе, пусть пасутся в твоих дворах, в твоих тюрьмах, в домах твоих кумовьев и лизоблюдов! Вот оно, твое богатство – наш пот, кровь наших мертвецов, годы жизни заключенных в тюрьмы! Нет больше в Уараутамбо пастбищ для скота, отнятого у разоренных вдов, нет воды в родниках для баранов, отобранных у осужденных! Пусть живут у тебя в гостиных, в спальне, все же они лучше твоей жены! Отныне поместье «Уараутамбо» свободно! Солнце взошло!

На площади не поместился бы больше даже самый крошечный козленок, а альгвасилы все гнали и гнали стада с гор. Агапито Роблес стоял перед балконом господского дома. Стены дома подрагивали. Наконец, распахнулись двери балкона. Появился судья Монтенегро. Бледный как смерть, глядел он на бесконечную равнину, всю заполненную стадами. Со всех сторон раздавалось мычание, блеянье, рев, фырканье, храп.

– Жители Янакочи, – простонал судья Монтенегро, – если мести вы жаждете, так мстите людям. За что мучить бедных животных? Они не виноваты ни в чем.

Вышла на балкон донья Пепита.

– Не надо унижаться, Пако, перед этими негодяями. Не надо просить их!

Стада все прибывали. Господский дом, другие дома, стоявшие на площади, сотрясались. Пошатнулось здание Полицейского управления. Полицейские в страхе выбежали на балкон. Дома Айялы и Сиснеросов тоже покосились. Эдмундо Руис и секретарь суда Пасьон издавна враждовали, а дома их склонились друг к другу, будто обняться хотели. Вопили лавочники, уверяли в своей преданности общине, кричали полицейские, угрожали начать стрельбу, а лавина скота все катилась и катилась со склонов. Животные взбирались друг на друга. Изогнулся фасад дома Ловатонов. Мычание заглушало вопли лавочников. Судья кричал что-то с балкона, но ничего не было слышно. Откачнулся назад дом Сиснеросов.

До поздней ночи праздновали жители Янакочи свою победу. Братья Хулка зарезали двух великолепных племенных быков. Зажарили на кострах на берегу молодой реки Чаупиуаранга. Наелись мяса, отправились в Янакочу продолжать праздник. Там учителя Венто и Сото приготовили пышную встречу. Сото соорудил триумфальную арку, увитую цветами, нанял оркестр. Уже совсем стемнело, когда показались на дороге победители.

– Вон они! – крикнул один из школьников.

– Ударить в колокола, – приказал учитель.

Кто-то из ребят кинулся к колокольне.

– Начать парад знамен!

Таким парадом полагается встречать президента республики, но все казалось мало устроителям празднества. Директор Венто, Николас Сото, учителя и школьники двух школ шагали навстречу со знаменами. Красный, торжественный, выступал впереди директор школы Венто. Целое поколение жителей Янакочи воспитал он. В синем костюме, который надевал лишь в дни национальных праздников, подошел директор Венто к Агапито Роблесу, горячо обнял забрызганного грязью выборного. Начал приветственную речь. Много лет готовил свою речь директор школы Венто, много лет ждал этого дня. Но тут появился Лисица, а с ним музыканты – совсем пропащие пьянчужки. Дон Эулохио Венто между тем разглагольствовал: «Дамы и господа! Хоть я и не готовился к выступлению и не владею ораторским искусством, мне хотелось бы тем не менее…» Дальше никто ничего не слышал – трещали ракеты, вскрикивали плясуны, визжали скрипки, ржали лошади.

Но это было всего лишь начало праздника. К вечеру во всех домах горел свет, люди обезумели от счастья. Трезвым оставался один только Агапито Роблес – он никогда не пил. Остальные набросились на жареную баранину, на водку – лавочники на радостях кормили и поили всех даром. Люди пили, плясали, пьяные валялись на улицах. Выборный сел на площади на скамейку. Он вспоминал, как смеялся Белоногий в тот день, когда спас его на реке Андачака, вспоминал скорбный взор Тупака Катари, горящие глаза Ангела из Пумакучо, ярость капитана Реатеги, озера, снежные вершины, степи… Сколько лет пролетело, сколько дорог пройдено! И вот – свершилось. Агапито смотрит на тихую, прекрасную луну. Надо рассказать обо всем дону Раймундо Эррере. Поднимается Агапито, идет вверх но улице знаменосца Минайи к кладбищу. Тишина, наполненная звездами, охватила его, он чувствует, что в этой тишине сверкают, искрятся не только нынешние, но все звезды, сущие и будущие, горящие над миром во все времена. Пала тишина на сердце Агапито, смирила, наполнила любовью. Ко всем. Даже к Монтенегро. Нет больше у Агапито врагов. Зачем враждовать? Начинается другая жизнь, «я иду, дон Раймундо!» – воскликнул он. Поднялся по склону и… замер. В пещере Альтомачай горел костер. Тревога! Может, показалось? Агапито зажмурился, потом снова широко раскрыл глаза – огонь по-прежнему мерцал. Кто-то мочился у стены дома.

– Лисица, ты?

– Что случилось, братец?

– Тревога, Лисица.

Лисица выпрямился.

– Может, ошибка?

– Давай выше поднимемся.

Лисица расставил караулы на всех вершинах, чтобы сразу предупредили, если увидят приближающиеся вражеские войска. В случае тревоги часовым приказано разжигать костры. Лисица предусмотрел все. Если ночь дождливая – костры разжигать в пещерах. И вот – в пещере Альтомачай горит костер.

Поднялись. И в другой стороне ярко полыхали в тьме костры.

– В пещере Крусхирка – тоже.

– И на Чипипате! – воскликнул Агапито Роблес. Там, на холме, вспыхивал и гас фонарь – что-то передают!

– Говори, что там?

– Вой-ска и-дут, – прочел Лисица.

И протрезвел мгновенно.

– Че-рез Там-бо-пам-пу вой-ска и-дут.

– Что ты говоришь, Лисичка?

– Че-рез Там-бо-пам-пу мно-го вой-ска и-дет.

Заскрипела, заплакала горько в эвкалиптах птица пакапака. И тут словно обезумел вдруг выборный. Засмеялся – сначала тихонько, потом все громче, громче, весь затрясся от смеха. Отбросил на спину свое пончо и как пустится плясать! В ужасе глядел на него Лисица.

– Вифала! Вифала! – вскрикивал Агапито.

Взметнулось облако пыли, совсем скрыло Агапито. Одно только пончо виднелось – разноцветный бешеный вихрь. Спустилось с холма, будто огромная свеча промчалось среди эвкалиптов. Загорелись эвкалипты. Я сам все видел. Я шел за ним следом на расстояний, чтоб не обжечься. Горели поля маиса, били копытами кони в конюшнях. Вифала! Вифала! – вниз, все вниз, прямо в селение. Братья Лопесы тоже видали, как загорелась сначала трава на выгоне, а после вспыхнула ферма Полидоро Кинто. Вифала! Огромнsй язык пламени охватил дерево во дворе Рекисов. Вифала! Пар поднимался над ручьем, что течет со склона Альтомачай. Вифала! Загорелся фасад муниципалитета. Языки пламени лизали колокольню (до сих пор стоит она вся черная). Даже собачка моя загорелась нечаянно. А мы в это время сидели по домам за пиршественными столами. Жарко нам было, пот лился по лицам ручьями. Все сильней становился жар, будто в адской печи. Задыхаться мы стали. И вышли тогда из домов – и увидели. Пылала долина. Плясал по долине разноцветный смерч, и все загоралось вокруг.