Текст книги "Сказание об Агапито Роблесе"

Автор книги: Мануэль Скорса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать третья
О том, как Исаак Карвахаль получил известие с того света, где, хоть и не слишком хорошо живется, а все лучше, чем на этом

Однажды утром Исаак Карвахаль отправился к кузнецу Ампудии – надо было подковать лошадь. Только что начали они торговаться, как вдруг появился человек, закутанный в пончо.

– Вы Исаак Карвахаль?

– К вашим услугам.

– Можно вас на два слова?

Отошли в сторону. Незнакомец сунул руку под пончо, достал сложенный в виде конверта тетрадный листок.

– Это для вас.

Исаак Карвахаль развернул листок, прочитал: «Почтенный Исаак. Я готов уступить тебе баранов за сходную цену. Если ты согласен, встретимся через семь дней в пещере Уманкатай. Привет». Исаак узнал почерк Агапито Роблеса.

– Вернулся! – воскликнул он.

И не обращая внимания на изумленного кузнеца, вскочил на Победителя и поскакал от одной фермы к другой – сообщать радостную весть. Но люди не верили. Агапито жив? Быть не может! Увидел бы его кто-нибудь, как он там ни прячься, пастух высоко в горах или еще кто. Столько зим прошло, жена Агапито все глаза выплакала. И все-таки загорелась безумная надежда. Сам учитель Сото – человек рассудительный, стал зачеркивать числа на своем самодельном календаре. А вдруг и вправду жив Агапито? Медлительные, словно мулы, спускались дни со склонов гор. Исаак Карвахаль, Николас Сото и Сиприано Гуадалупе отправились к пещере Уманкатай за несколько, дней. Остальные, кто будто бы покупать скот, кто еще по каким-то делам, выехали накануне.

Сошлись в пещере Уманкатай. Прождали все утро. Роблеса не было. Начался дождь. Настроение упало. Стемнело. Никто не двигался, не разжигал костер.

– Лучше нам вернуться, – грустно сказал Сото.

– День еще не кончился, подождем до двенадцати.

Сели, закурили, расстроенные. Снова пошел дождь. Задремали на ледяной земле. Когда проснулись, светало. И вдруг: «Агапито!» – вскричал Сиприано. У входа в пещеру в непобедимо сверкающем пончо стоял Агапито Роблес или человек, до ужаса на него похожий.

Обнялись, прослезились.

– Когда ты приехал?

– Вчера вечером.

– Почему же не вошел в пещеру?

– Когда за тобой гоняются, никогда не знаешь – может, тебя предали.

– В селении говорят, будто тебя нет в живых, Агапито. И семья твоя тоже так думает.

– Тем лучше.

Выборный уселся на камень.

– Весь мир объехал я, братья. Всюду честные чахнут, а нечестные жиреют. Терпел я голод да холод, видел разных людей. Слушайте, братья: мы все – выборные Паско, Хунина и Уануко – поклялись покончить с господами. Мы отнимем у них свои земли силой. В каждом селении организовал я Комитет по борьбе за возврат земель. Все согласны.

– А селение Тинго? Там тоже согласны?

– Эпифанио Кинтана ждет только приказа, чтобы выступить.

– Жители Сантьяго-Пампы слепы и высокомерны.

– Они теперь стали другими. Сакарйас Уаман ручается за них.

– В Уачосе дона Раймундо Эрреру встретили когда-то камнями.

– Эваристо Канчари растолковал им, как они были неправы.

– Качипампа не изменит?

– Все нас поддержат.

– Что говорит Бенхамин Лопес?

– И этот почтенный человек за нас. «Действуйте, – сказал он. – Я отвечаю за своих земляков, я их наставлю на путь истинный».

– А арендаторы Фернандини, они же словно глухие. Сказали они что-нибудь?

– Ригоберто Басилио руководит ими. Он дает сто человек, пятьдесят лошадей и продовольствие.

– Раби за нас?

– Аркадио и Нисефоро Герра обещали, что Раби не подведет.

– А что думают арендаторы из УарауТамбо?

– Себастьян Альбино и Бернардо Чакон стараются уговорить их. Это нелегко. За нас меньше дюжины человек, но и того хватит – лишь бы мосты опустили.

– Жители поместья закоснели в рабстве. Когда Лукано выгнали, так они чуть ли не километр бежали следом да проклинали его, – сказал Сиприано Гуадалуле.

– Не по своей воле они это делали. Монтенегро их заставили, – отвечал Хулио Карвахаль.

Поднялся Агапито. Вот стоит он, казалось бы, здесь, рядом, но годы страданий разделяют их.

– Кому суждено погибнуть – погибнет, – сказал он, – но мы возвратим себе земли Уараутамбо. И я, Агапито Роблес Бронкано, выборный селения Янакоча, объявляю вам: мы – Комитет борьбы за возврат земель. Члены его облекаются неограниченной властью: Им дается право мобилизовать людей, перекрывать дороги, производить работы, вершить суд вплоть до смертной казни. Всякий, кто не пойдет за своей общиной, да погибнет! Прошу избрать делегатов от других общин. Называйте имена.

– Предлагаю от общины Кольяс Хувеналя Ловатона, Германа Лаласиоса и Эусебио Минайю, – сказал Крисостомо Криспин.

– Согласны!

– Пусть Мардонио Луна организует людей общины Тамбочака. Он участвовал в походе.

– Идет!

– Фабиан Льянки тоже годится. Как думаете?

– Это человек верный.

– А кто от Хупайкочи?

Хосе Рекис, маленький, жилистый, покачал головой.

– Жители Хупайкочи не хотят.

– Что они. говорят?

– Ничего не говорят. Не хотят, и все тут.

– В Чинче тоже некоторые сомневаются. Трухильо и Рамос мутят народ.

– Уговорим их или казним.

– Лучше бы уговорить.

– Конечно. Мы должны собрать воедино все свои силы. Бедность заставила многих, самых лучших членов общины покинуть родное селение. Кто в Паско уехал, кто в Ла-Оройю, кто в Лиму. Хорошо бы и с ними тоже сговориться.

– Исаак верно сказал: самый смелый человек в нашей общине – Лисица. Вот бы кого позвать!

– Если община позовет, он вернется.

Кто-то заварил мелиссовый чай. Вдруг Сиприано Гуадалупе воскликнул в волнении:

– Чичи!

Все вышли из пещеры. Сотни чичи распевали на влажных скалах. Серенькая эта птичка – предвестник удачи. Жадно ждут ее крестьяне во время сева. Прилетит чичи – значит, урожай будет славный. Редко их видят больше одной. А тут вдруг – целая стая чичи весело чирикала, рассевшись по Скалам. Добрый знак! Воодушевленные, воротились они в пещеру, снова принялись обсуждать, кто войдет в Комитет борьбы за возврат земель.

Лето близилось к концу. В последние теплые деньки донья Аньяда кончила ткать еще одно пончо. «Убиение невинных» называлось оно, и выборные не решились показать это пончо жителям селений.

Глава двадцать четвертая
Еще кое-что о разговоре, который до смерти хотелось бы слышать господам, что разгуливают с автоматами

Курился над озером и в ущелье розовый туман. Горемыка поглядел на озабоченные лица представителей общин. Живые глазки его блеснули.

– Вот бы сейчас чашечку кофе, – сказал делегат от Паско.

– Золотые слова.

– Да еще бы сальца, закусить чашечку кофе.

– У, змий!

Делегат от Чинче сунул руку под пончо, вытащил узелок. Он улыбался от уха до уха.

– Это у тебя что?

– Сальце, сеньор.

– Издеваешься, да?

Тот развязал узелок, достал увесистый кус.

– Прошу вас, сеньор.

– Что же ты столько времени скрывал такое богатство?

– Всему свой час, приятель.

Он роздал всем сало.

– Откуда такая роскошь?

– Селение Чинче благодарит вас за труды.

Жидкий кофе и сало показались изумительно вкусными.

– Светает.

– А мы еще не кончили.

– Сеньоры делегаты, у нас еще масса вопросов, которые необходимо выяснить.

– Столько народу здесь, в пустынных местах. Это может показаться подозрительным. Найдется один какой-нибудь сукин сын – и довольно. Донесет – всех нас расстреляют.

Горемыка поковырял ногтем в зубах.

– Надо поискать какую-нибудь незаметную пещерку.

– Только сначала прошу рюмочку анисовой.

– Пью за тот день, когда мы будем есть сало в столовой господского дома в Уараутамбо. Выпьем, Агапито!

– Я не пью, дон, но от души благодарю вас.

– Пошли по этому ущелью, там где-то знаменитая Обезьянья пещера должна быть.

Выборный селения Ярусиакан поднялся. Это был единственный человек, одетый не как индеец. Свитер не слишком-то грел его, он дрожал. Отправились. Вдруг выборный селения Ярусиакан остановился, указал на запад.

– Если Чинче выступит, а Ярусиакан и Ранкас займут те земли, что им положены, мы встретимся в поместье «Парья».

– Как русские с американцами.

– Вот этого-то и хотел Гарабомбо! Он всегда говорил: «Члены общины Чинче должны встретиться с членами общины Ярусиакан в поместье «Парья», словно русские с американцами в конце войны».

Вдали виднелась Обезьянья пещера. Стая диких уток пролетела над их головами.

– Ты Гарабомбо знавал?

– Сидели вместе в тюрьме, на Фронтоне. Морской воздух не для нас – горцев. Вреден для наших легких. Привезли меня на Фронтон в январе, в разгар лета, а туман стоял такой, что домов не видно. Можете представить? Это в январе-то! Гарабомбо уже третий год там сидел. Туберкулезный он был или нет, не могу сказать. А только кашлял сильно. Обрадовался, как узнал, что я тоже горец. Представляете, что значит там земляка встретить? Мы с ним сговорились жить вместе, в одной пещере. Ты остров-то знаешь?

– Не имел удовольствия.

– Будешь по-прежнему угонять чужой скот, получишь приглашение.

Рябой засмеялся.

– Я, сеньор, только господский скот угоняю. Мне дон Хенаро так и сказал: «Ты, говорит, Рябой, экспроприируешь экспроприаторов».

– Мы с Гарабомбо в одной пещере жили. Раз как-то удим мы рыбу, вдруг кричат: «Кто из Чинче – в комендатуру!» Мы бегом туда. Тюремщик нам и говорит: «Готовьтесь, сей же час вас на катер посадим, в Лиму поедете». – «А что случилось, сеньор?» – «На Совете по урегулированию конфликтов вам надо присутствовать, в Министерстве труда». Сели мы на катер, он нас уже ждал у пристани. «А вдруг нас отпустят, Акилино?» – говорит Гарабомбо. Солнце пекло, а он дрожит весь. Море было бурное, насилу пришвартовался наш катер в Камотале. Волны большущие, а мы в кандалах. Страшно. Ну, прибыли. В порту ожидали грузовики. Повезли нас в Лиму. Высадили перед Министерством труда. Идем мы вверх по лестнице, а навстречу Сильверио Бонилья, земляк наш, тоже под караулом и в кандалах. Входим. Вдруг Гарабомбо как побледнеет весь! – «Что с тобой, Фермин? Укачало тебя на катере?» – «Жена моя тут, вон она. Два года я ее не видал». Обняла его Амалия Куэльяр, плачет. И еще земляки подошли. – «Можно мне с женою поговорить?» – спрашивает Гарабомбо у солдата. – «Запрещено, ну да уж ладно», – отвечает солдат, хороший попался парень. – «Мы отойдем немного в сторону, ладно?» – «Только помни, чуть что – стреляю». Я-то вовсе ни при чем там был. По ошибке меня привезли. Земляки рассказали потом Гарабомбо: в тот день слушание дела назначили, в суд вызвали помещиков Лопесов и их двоих – Гарабомбо да Сильверио Бонилью, мятежников то есть.

– Интересно, – пробурчал Горемыка.

– Поговорил Гарабомбо пять минут с женой и с земляками. Тут явились Лопесы со своими адвокатами. Вводят нас в зал, обоих, хоть я и был совсем ни при чем. Председатель комиссии по урегулированию, толстенький такой, в очках, и говорит: «Мы собрались здесь, дабы выяснить, нет ли возможности достигнуть договоренности между тяжущимися сторонами. Слово имеет владелец поместья «Чинче» сеньор Амадор Лопес». Ну, чего тут рассказывать? Как завел он насчет значения скотоводства для страны, и это, дескать, возможно, при наличии в Паско именно таких громадных пастбищ. Перу, дескать, скот импортирует, и пошел, и пошел. Что тут рассказывать? Так у него получалось, Что страна у нас бедная по вашей вине, а поместью надо очень много земли, потому что оно разводит тонкорунных овец, содействует развитию правильного скотоводства, ну и значит, требования общины Чинче никакого не имеют смысла. А под конец он вот что сказал: «Землю я вам дать не могу. Если хотите, положу вам жалованье». – «Ну и сколько же вы стали бы нам платить?» – спросил Гарабомбо. – «Я мог бы платить вам по одному солю в день, но вы обязаны вносить арендную плату за землю, да по пятьдесят сентаво за каждую овцу, что пасется на моей земле». – «Так нам будет еще хуже, господин судья». Толстенький рассердился, – «Я вас не спрашиваю, хуже вам или лучше. Принимаете вы предложение сеньора Лопеса или нет?» – «Совсем нам тогда пропадать, если согласимся». – «До сего дня вы работали даром. Сеньор Лопео предлагает вам плату да вдобавок разрешает пользоваться его пастбищами. Что вам еще надо? Соглашайтесь! Подпишете от имени своей общины договор, и я вас сейчас же отпущу на свободу. Откажетесь – останетесь за решеткой». Гарамбомбо даже вспотел от волнения, Я ясно видел – капельки пота выступили у него на лбу. – «Решайте сию минуту. Выходите на свободу или остаетесь в тюрьме?» – «Не согласен я, сеньор». – «Подумайте хорошенько! Ваша судьба в ваших руках. Свобода или тюрьма. Вы сильно рискуете, заключение может оказаться длительным». – «Не согласен!» – «Остаетесь, значит, в тюрьме?» – «Остаюсь, сеньор».

– Сейчас сколько времени? – спросил Горемыка.

– Да уж восьмой час, – отвечал делегат Ярусиакана.

– В это время передача с Кубы легко ловится. Давайте послушаем, что там бородачи говорят?

Глава двадцать пятая
Сны и кошмары Бернардо Чакона

Вернулся Бернардо из заключения – он сидел в тюрьме в Уануко за скотокрадство – и видит как-то раз сон: будто вся община Янакоча бежит по бесконечной степи. Бегут мужчины, женщины, бегут дети, качаются их тени, хватают за пончо бегущих и падают в изнеможении. Оглядываются люди изредка – мчатся вдогонку за ними всадники. Так бегут они недели, месяцы, годы, и вот стена перед ними, такая высокая, что даже кондоры не могут перелететь ее, разбиваются тысячами. Мчатся яростные всадники, бегут в ужасе люди, а между ними летит по степи конный в маске. И вдруг останавливается конный, спешивается, поднимает плиты с могил на кладбище Уараутамбо. Встают из могил всадники, тысячи всадников, всю степь заполонили. И тогда повернули преследователи вспять. А спаситель снимает с лица маску, и видит Бернардо Чакон ясную улыбку Агапито Роблеса.

– Бернардо, – говорит выборный, – все это случилось по твоей вине. Если бы ты помог нам, не пришлось бы так страдать жителям Янакочи.

– Темны слова твои, Агапито.

– Когда сменится луна, приходи в дом Макарио Валье.

Проснулся Бернардо Чакон весь в поту. Светало. Закутался Бернардо в пончо, пошел к соседу Себастьяну Альбино – посоветоваться, к чему бы такой сон.

– Это весть тебе, Бернардо, – сказал Альбино, смуглолицый, с недоверчивым взглядом, с жидкими усиками. – Значит, нужен ты Агапито. Может, в опасности он. Ступай к нему!

– Только за одним может звать меня Агапито. Много мы с ним говорили в тюрьме в Уануко. Он хочет поднять мятеж против поместья. У него есть копии наших грамот на владение землей. Stвидел. «Пока не возьмем Уараутамбо, не будет Янакоча свободной. Придет день, Янакоча поднимется на борьбу за свою землю, но ничего нам не сделать, если арендаторы поместья «Уараутамбо» не поднимутся тоже».

– Янакоча поднимается, говорят.

– Значит, Агапито зовет меня готовить восстание.

– Настал, видно, час, Бернардо. Нет больше сил терпеть наши муки. Ступай к нему!

Бернардо Чакон выпросил разрешение уйти из поместья – картошку, дескать, надо поехать продать в Гойльярискиску. И отправился в Уачос. День клонился к вечеру, когда въехал Бернардо в селение. Спрятал лошадь, пошел пешком. Из дома Макарио Валье смутно слышались голоса. Кто мог быть там? Лошадей возле дома не было. Спрятаны лошади – значит, собрались в доме представители общин. Бернардо постучал в дверь.

– Кто ты, добрый человек?

– Бернардо Чакон из Уараутамбы приветствует дона Макарио Валье.

– Входи.

В комнате толпились незнакомые люди, но Бернардо тотчас увидел тихую улыбку Агапито Роблеса.

– Я ждал тебя, Бернардо, – сказал Агапито.

– Откуда ты знал, что я приеду?

– Во сне тебя видел.

– Добрый вечер, сеньоры, – сказал Бернардо и почтительно обнажил голову.

Роблес представил его.

– Это Бернардо Чакон, член общины Уараутамбо, был со мной вместе в тюрьме в Уануко. Он племянник Эктора Чакона.

В ответ послышался гул дружеских приветствий.

– Эти сеньоры из общины Хупайкоча, Бернардо. Они пришли послушать, что написано в нашей Грамоте.

Агапито Роблес снова начал читать Грамоту. Целый час перечислял он границы владений общины Янакоча. Жители Хупайкочи слушали молча. Темнело.

– Что скажете, сеньоры? – спросил Агапито.

Поднялся человек, толстый, медлительный.

– Уачос примет участие в борьбе за возврат земли. Мы готовы идти с вами. Поднимемся, пусть только Янакоча поддержит. Даем сто человек.

– Янакоча запомнит, твои благородные слова, Макарио Валье, – отвечал Агапито Роблес.

Они обнялись.

Появились женщины, подали картошку в соусе, вяленое мясо. Поели, выпили мате из коки. Жители Уачос ушли. Агапито Роблес и Бернардо Чакон остались одни.

– Помнишь ты наши разговоры в тюрьме?

– Еще бы! Я в тот же день, как вернулся в поместье, стал говорить с арендаторами.

– Ну и как они?

– Мало кто согласен подняться против судьи.

– Живут хуже, чем свиньи, а бороться не хотят. Почему так?

– На их взгляд, простым смертным не справиться с судьей Монтенегро. Он остановил время, может, если захочет, и солнце остановить. Так говорят. Вот и боятся люди. Несколько месяцев тому назад судья выгнал из поместья Сесилио Лукано. Заставил нас проклинать его.

– Слышно что-нибудь о Сесилио?

– Кто говорит, будто на рудники ушел, кто – будто в Уануко спустился. Не видать его больше в наших местах.

– Чего же боятся в Уараутамбо?

– Судья всегда все знает. Три раза мы собирались, каждый раз он об этом узнавал и велел плетьми нас бить. Вот и боятся. Судья, он все может, так они говорят.

– Конечно, все может, раз деньги есть. Нанимает доносчиков, подкупает судебные власти в Уануко, вот и сидит вечно в своем судейском кресле. А на жалобы да протесты никто внимания не обращает.

– Я, как вышел из тюрьмы, стал говорить с арендаторами. На другой день зовут меня к Монтенегро. Прихожу в господский дом. А судья и говорит мне: «Я знаю, что у тебя там всякие разговоры с выборным Янакочи. Очень плохо ты поступаешь, Бернардо. Я всегда был добр к тебе. Но если свяжешься с мятежниками, у меня выбора не останется. Должен же я защищать своих верных крестьян, вот и выдворяю дурных, а в поместье приходится приглашать работников из других селений».

– Никто в поместье нас не поддержит?

– Мало кто.

– Ну, а все-таки?

– Дон Руфино Торибио сказал мне как-то раз: «Мы, Бернардо, все равно как мулы покорные». Еще мой шурин Синасио поддержит.

– Давай действуй, Бернардо. Уговаривай их, а после мне скажешь.

– Испугаются.

– Жажда свободы, Бернардо, что корни дерева, под землей путь себе находит. Дважды поднималась провинция Паско, и дважды нас расстреливали. Поднимемся же в третий раз. В тысячный, если придется! Ремихио Вильена готовится покончить с поместьем «Харрия». Братья Чаморро пьянствуют в публичных домах в Серро, а в это время Ремихио роет им могилу. Горемыка поднимает общину Амбо. И есть еще много других, ты даже не слышал их имен, но все они готовятся – мы добудем землю, мы уничтожим все на свете поместья. Кончится сбор урожая, и Уараутамбо будет свободно'

Г лава двадцать шестая ,
которая не нуждается в названии

Я помогла тебе. Господа твоей провинций, подлые властители Серро-де-Паско, все разорены. Ты открываешь глаза пеонам, ты поднимаешь рабов, ты стремишься сделать свободными наши степи, а эти… они пляшут, негодяи! «Моя королева – то, да моя королева – это, на все я готов ради моей королевы, продаю усадьбу, лишь бы угодить моей королеве, кормлю и пою всех по приказу моей королевы». Проклятые! Я разоряю их, из дерьма они вышли, пусть в дерьме и потонут. Даже мои дурачки смеются над ними! «Музыканты, играйте еще для моей королевы!» А в это время ты переходил Змеиную Гору. «Десять ящиков пива за мой счет!» А ты собрал делегатов от общин в пещере Уманкатай. «Я уже отправил деньги, моя королева; как ты велела, пожертвовал на святую деву Чакайянскую». А ты, переодетый торговцем, явился в Раби, чтобы говорить с пеонами. «Если эта лодка вам не нравится, моя королева, я распоряжусь, чтобы сделали другую». Я знала, что ты отправился в Помайярос, оттого и велела изменить курс, плыть на Успачаку. «Почему так плохо играют эти музыканты?» Я плясала, чтобы хоть как-то утишить свою ярость. Я могла бы плясать так до самого Судного дня. Лишь бы забыть то, что надо забыть, и помнить то, что надо помнить. А есть ли у Меня, что помнить? Да, есть, и я радуюсь. В этой провинции, в этой жизни я сумела растоптать тех, что топтали других. Помещики, власть имущие, надменные судьи – все ползали передо мной на коленях. «Позвольте преподнести вам драгоценности моей матери». Несчастные чучела! Надевайте лучшие свои наряды, завивайтесь, обливайтесь духами! Готовьтесь, скоро Агапито Роблес устроит вам праздник!

Мака едет на красную зарю, едва видную из-за белых перистых облаков. Мака вспоминает тот день. Где это было? Они поехали завтракать в Пакараос. На площади стоял продавец красок, она узнала его. Солнце поднялось. Оно было красное, оранжевое, желтое, розовое, зеленое, черное – как разноцветные пакетики, что лежали перед ним на лотке. Завтракали, потом обедали. Потом плясали, потом ужинали. На обратном пути вновь ехали через площадь. Он стоял на прежнем месте. Мака заговорила с ним. Ее спутники думали, что она торгуется, а она предсказывала удачу, успокаивала, ободряла… И тогда Агапито Роблес Поглядел ей в глаза. «Поедемте в поместье, будем плясать в господском доме. Только надо сменить музыкантов». И я ушла, так и не ответив на твой взгляд. «Если вам угодно, моя королева, я, разумеется, готов нанять другой оркестр и заплатить вдвое». Я не ответила на твой взгляд, Зачем? Ты и так знаешь, что я выполнила свой долг.