Текст книги "Судьбы"
Автор книги: Максин Барри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Да?
– Не знаю, как объяснить. Мне кажется, что он не всегда… ну… осознает, что происходит. Как будто жизнь – это нечто, через что надо пройти… Он все видит в черном и белом цвете, никаких других оттенков… О, черт, не нахожу слов.
– Все в порядке, – утешил ее Себастьян. – Я понимаю. И мне думается, что он видит куда больше черного, чем белого.
Он вообще сомневался, видит ли что-нибудь Уэйн в белом цвете. Тот мало рассказывал о детстве, но Себастьян понял, что ему не хватало материнской любви. Давным-давно С. Левин вырастил крыс, половину которых он каждый день гладил и ласкал, к другой же половине не подходил. Обласканные крысы раньше открыли глаза, меньше терялись в необычной обстановке и были менее эмоциональны. С этих опытов началась теория, утверждающая, что отсутствие материнской любви ведет к особой форме психопатии. Чем ближе он знакомился с французом, тем больше убеждался, что тот не испытывает никаких чувств к людям, а делит их на определенные категории – врагов, жертв или союзников. Себастьян внимательно присматривался к нему, видел, как глубоко он переживает оскорбления, как старается прореагировать «нормально» на любую эмоциональную ситуацию. Но как можно все это объяснить бесконечно влюбленной в Уэйна Веронике? И тем не менее он считал своим долгом предупредить ее. Но не успел он заговорить, как она повернулась к нему и сказала:
– Знаешь, Уэйн постоянно о тебе упоминает. Мне кажется, у него больше нет друзей. Во всяком случае, я не видела ни одного. Даже когда он переехал из «Виндзора» в свою новую квартиру, он никого не пригласил на новоселье.
Себастьян кивнул, прекрасно сознавая, за кого его держит Уэйн, – гибрид между духовником и потенциальной жертвой. После того визита в «Виндзор» Себастьян постоянно ощущал, какую опасную игру он затеял с французом. Уэйну было бы куда проще сразу зачислить его в категорию врагов, и тот факт, что он до сих пор этого не сделал, говорил об уровне мастерства Себастьяна.
Конечно, Уэйн ему лгал. Он твердо знал, что рассказ о семейных виноградниках во Франции сплошная ложь, но это само по себе не слишком существенно. Уэйн, завороженный их крепнущей дружбой, говорил больше, чем сознавал. Себастьян уже знал, что мать редко ласкала его, что с раннего возраста родители были в нем разочарованы, и еще он ощущал наличие психопатической ревности к другим детям. Особенно ужасало Себастьяна отношение Уэйна к своему отцу.
Себастьяну очень хотелось защитить Веронику, его трогала ее открытость и теплота. Поэтому он сказал довольно резко, отбросив привычный такт:
– Мне думается, что Уэйн ненормален психически, Вероника. Я считаю, что он способен практически на все…
Вероника моргнула, пораженная тем, что обычно добрый и мягкий Себастьян мог сказать такую жестокую вещь. Она прореагировала инстинктивно, заглушив в себе тоненький голосок, подсказывающий ей, что он прав.
– Это неправда, – горячо возразила она. – Ты просто не любишь Уэйна, верно? Вы оба не любите. Я не слепая, я вижу.
Себастьян попытался ее успокоить.
– Нет, ты ошибаешься. Ты не понимаешь…
Вероника встала.
– Я понимаю, что ты нужен Уэйну. Я считаю, что ему нужен друг, и полагала, что ты как раз подходишь. Но если ты поносишь Уэйна за его спиной…
Она выбежала из комнаты, слезы душили ее. Себастьян пошел было следом, но сэр Джулиус удержал его.
– Пусть идет, – тихо произнес он. – Сейчас ей бесполезно что-либо говорить. Завтра я ей позвоню и попытаюсь все объяснить. Скажу, что согласен с твоим диагнозом, может, это поможет.
Выйдя на улицу, Вероника устыдилась устроенной сцены. Шмыгнула носом и подозвала такси. Она хорошо знала, чем на самом деле была вызвана ее несдержанность.
Она была беременна.
В следующий понедельник Вероника с тревогой дожидалась Уэйна в его офисе, стараясь не вспоминать о предупреждении Себастьяна. Она была уверена, что Уэйн на ней женится, что обрадуется, когда услышит о ребенке. Ведь французы славятся любовью к большим семьям.
Через пять минут Уэйн открыл дверь в свой новый офис и слегка нахмурился, увидев ее. Но быстро справился с собой и улыбнулся.
– Привет. – Он сбросил пальто и подумал, что даже неплохо, что она здесь. Ведь когда-нибудь все равно придется сказать ей о книге.
– Уэйн, я хочу тебе кое-что сообщить… – нервно начала она, облизывая губы и сжимая руки. Потом решилась. – Я беременна. Правда, замечательно?
Уэйн мгновение смотрел на нее, затем медленно сел, явно потрясенный. Перед ним была не горничная-испанка, собирающаяся произвести на свет незаконнорожденного ребенка, а приличная англичанка. Мысль о сыне и наследнике на секунду показалась соблазнительной, но он тут же отбросил ее. Наследника он может заиметь в любое время, сомневаться в этом не приходилось, а вот книга и возможность заработать кругленькую сумму на дороге не валяются.
– Ясно, – холодно произнес он, и она сразу поняла, что последует. Медленно опустилась в кресло и проглотила комок в горле. – Мне тоже надо тебе кое-что сказать. Я брал твою рукопись с собой в Кент. Последние недели я ею занимался вплотную, приводил в порядок. Там кое-что было наивным. – Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. – Я сказал сэру Мортимеру, что сам написал ее.
Вероника недоуменно моргнула. Она так зациклилась на ребенке, что не сразу поняла, о чем он говорит.
– Что он о ней думает? – спросила она после паузы.
– Он в восторге. Я собираюсь ее опубликовать. Под своим именем, разумеется, – добавил он решительно, наблюдая, как меняется ее лицо. В последнее время он чересчур привязался к Веронике Колтрейн. Теперь появилась прекрасная возможность навсегда от нее избавиться. Казалось, эта мысль должна была бы его порадовать, но на него внезапно накатило ощущение горькой потери. Уэйн крепко сжал руки.
– Под твоим именем? Но, Уэйн, это же несерьезно. Опубликовать книгу – моя мечта. Я рада, нет, правда, я тебе благодарна, что ты показал ее сэру Мортимеру, но опубликовать ее под своим именем!.. – Она замолчала, отказываясь верить тому, что сердце уже знало. – Ты считаешь, она будет лучше продаваться под мужским именем, верно? Ты, конечно, прав. Я могу использовать твое имя в качестве псевдонима. – Она говорила несвязно и понимала это. Но голова у нее шла кругом, сердце ныло, и ей необходима была хоть одна разумная мысль, за которую можно уцепиться. Он не может ее так предать. Не может!
Уэйн знал, что должен на нее разозлиться. Вне сомнения, ей хочется верить, что его мотивы благородны. Она, видно, считает, что он на ней женится из-за ребенка. Но как она могла быть такой неосторожной, что забеременела? Разве она не понимает, что таким образом можно все разрушить? Она никогда его не любила. Если бы любила, то поддержала бы, черт побери.
– Я сказал сэру Мортимеру, что написал книгу сам, вот и все, – прямо заявил он, сжимая и разжимая руки. – Я уже подписал договор с издательством. Все очень просто, Вероника, мне нужны деньги. После покупки квартиры и машины я остался практически без гроша.
Вероника потрясла головой, лицо ее побледнело, глаза превратились в темные озера, наполненные болью.
– Уэйн, ты не можешь… – начала она и вдруг вспомнила: «Он способен практически на все…» Себастьян оказался прав.
Внезапно боль и отупение испарились, сменившись дикой яростью.
– Тебе это даром не пройдет, – предупредила она жестко, встала и направилась к двери. – Я не позволю.
– Да что ты говоришь? – Уэйн медленно поднял бровь и насмешливо взглянул на нее. Кто знает, что ты писала книгу, дорогая? – спросил он. Он почти жалел ее. Наверное, ужасно быть глупой. – У меня рукопись с моим именем, – он кивнул в сторону сейфа, – вместе с твоим жалким оригиналом.
Вероника проследила за его взглядом и замерла. Она неожиданно осознала, насколько уязвима. У нее был всего один экземпляр, и Уэйн теперь его уничтожит. Однако у нее тоже есть сейф. И, возможно, все сейфы открываются одинаковыми ключами. Они рассчитаны на то, чтобы защитить бумаги компании от взломщиков, но не от собственных работников. Если она вернется сюда вечером и возьмет свою рукопись… Она сможет отнести ее к сэру Мортимеру и все объяснить. Он ее выслушает. Ведь она проработала в компании уже более трех лет.
– Себастьян был прав насчет тебя, – наконец сказала она с презрением. И с горечью заметила, как он ожил при упоминании американца. Ей даже сейчас было больно сознавать, что ее любовь и вера в него ничего не значили.
– И что он сказал? – резко спросил Уэйн, живо интересующийся новостями о Себастьяне. Его враге. Его наваждении.
Но Вероника отрицательно покачала головой и, не говоря ни слова, шатаясь вышла из офиса. Она чувствовала себя больной, но старалась преодолеть желание забраться в темный угол и умереть. Она будет бороться. Она – достойная дочь своего отца.
Уэйн развалился в кресле и взглянул на сейф. Медленно покачал головой со смесью жалости и презрения. Ее мысли настолько ясны, что с таким же успехом могли быть обнародованы по радио.
В ту ночь, когда она вернулась, чтобы проникнуть в его сейф, ее ждала полиция.
Две недели спустя Себастьян и сэр Джулиус сидели в конторе знаменитого адвоката по уголовным делам. Сэр Джулиус пытался отговорить сэра Мортимера от возбуждения уголовного дела, но старик был неумолим. Он утверждал, что это дело принципа. Она не оправдала его доверия. А уж что касается обвинений в адрес Уэйна… Нет, сэр Мортимер считал, что Веронику Колтрейн надо судить.
Безусловно, Себастьян понимал, чем это вызвано. Так сильно разочаровавшись в Тоби, сэр Мортимер не мог и не хотел даже мысли допустить, что и Уэйн может его подвести. К тому же свидетельства против Вероники в пользу Уэйна были весьма убедительными.
Выйдя из офиса адвоката, сэр Джулиус глубоко вздохнул. Сэру Мортимеру нужен его золотой мальчик. Если бы Вероника хоть кому-нибудь, хоть одному человеку сказала о своей книге…
Себастьян выглядел мрачным как никогда. Ему разрешили лишь короткую встречу с Вероникой. Она все еще находилась в шоке, говорила тусклым голосом без тени надежды. Монотонно рассказала ему о ребенке и книге, как будто диктовала рецепт. Казалось, она не осознавала, что ее могут признать виновной в попытке ограбления и посадить в тюрьму.
Себастьян смотрел на нее, слушал и все больше чувствовал себя виноватым. Он должен был это предвидеть. Должен был пойти за ней в тот вечер, после ужина у сэра Джулиуса, и попытаться объяснить… Но как? Он не мог предать доверившегося ему Уэйна. Это противоречило всем его принципам. Более того, он хорошо понимал, что один неверный шаг с его стороны может столкнуть Уэйна в пропасть безумия. А он слишком много подобных пациентов видел в тюремной больнице, чтобы навлечь такую беду на кого-нибудь, вне зависимости от его поступков.
Он рассказал следователю о претензиях Вероники на книгу, но тот ей не верил. Литературные эксперты, приглашенные компанией, в один голос утверждали, что автор – мужчина, скорее всего француз с высшим образованием. К тому же никто не решался выступить против любимчика сэра Мортимера.
– Он не больно-то оптимистичен, – заметил сэр Джулиус, когда они вышли из конторы на Тейт-сквер, вспоминая беседу с умным и хватким адвокатом, который сразу выложил все карты на стол.
– Да, не больно-то, – согласился Себастьян, садясь в машину сэра Джулиуса и не подозревая, что за ними следят.
Уэйн ехал следом, пропустив несколько машин вперед.
После ареста Вероники он видел Себастьяна только один раз, и тот его испугал. Мягкие карие глаза на этот раз глядели сурово, голос был более жестким. И даже теперь его руки на рулевом колесе дрожали.
– Ты считаешь, она говорит правду? – спросил сэр Джулиус, когда шофер остановил «бентли» перед светофором.
Себастьян мрачно кивнул.
– Убежден.
– А что сказал Уэйн, когда ты его спросил?
Себастьян долго молчал, потом устало промолвил:
– Разумеется, все отрицал. Что он еще мог сказать?
– И?
Себастьян потряс головой.
– Я объяснил, что хоть ему и верю, но буду пытаться помочь Веронике.
– И как он прореагировал?
– Он убедился, что я не собираюсь бороться с ним, а стану я помогать Веронике или нет, его не волнует. Это просто поразительно. Думаю, он уже забыл о ней. С ней покончено. Все прошло. Знаете, он панически боится женщин. Боится влюбиться. А Веронике удалось подобраться довольно близко… Она его зацепила.
Сэр Джулиус сердито хмыкнул.
– А ему плевать, что его ребенок может родиться за тюремной решеткой?
– Да, – устало сказал Себастьян. – Я старался объяснить ему, что он делает, но не думаю, что он способен воспринимать собственного отпрыска как человеческое существо. Ребенок – просто временное неудобство и, вне всякого сомнения, проблема Вероники.
Около дома сэр Джулиус открыл дверцу машины и заговорил, не отдавая себе отчета, что его голос доносится до другого «бентли», припаркованного дальше по улице.
– Себастьян, я хочу, чтобы ты серьезно подумал, стоит ли продолжать с ним встречаться. Он безусловно опасен.
Глаза Уэйна сузились, пальцы впились в рулевое колесо. Он бросил быстрый взгляд на Себастьяна и почувствовал безмерное облегчение, заметив, что тот отрицательно качает головой.
– Вы же знаете, я не могу, сэр Джулиус, – тихо сказал Себастьян, и Уэйн едва не расплакался от радости.
Если бы Себастьян согласился снова бросить его в ту темную дыру, где когда-то нашел… Он вздрогнул при этой мысли. Ему бы пришлось его убить. А убить Себастьяна все равно что убить себя.
Они вошли в дом. Сэр Джулиус продолжал уговаривать Себастьяна бросить Уэйна.
– Ты нужен Веронике, а не этому проклятому французу.
– Вы не правы, – тихо заметил Себастьян. Мы нашли для Вероники лучшего адвоката, мы дадим показания, мы будем навещать ее. Мы делаем все, что можем, для Вероники, и, если даже ее осудят, приговор не будет слишком суровым. Она – человек сильный и цельный. А Уэйн… – Он печально покачал головой. – Уэйн получил пожизненное заключение, и тридцать лет уже отсидел. Все в нем держится на ниточке, один толчок – и он развалится на куски, как разбитая ваза.
– И тем не менее он ее подставил, – заметил сэр Джулиус. Впервые в жизни он ощущал свою беспомощность, и ему это не нравилось.
– Верно, – согласился Себастьян. – И поскольку речь идет о Веронике, я понимаю, вам все равно, почему он это сделал. Но мне не все равно. Он болен, Джулиус. Уж вы-то должны это признать. – Он отпил глоток из рюмки и нахмурился, не зная, что за каждым его движением следит Уэйн, пристроившийся у окна. Острый слух позволял ему слышать каждое слово. Глаза опасно поблескивали. – Он постоянно испытывает боль, я в этом не сомневаюсь. У него комплекс вины, причем не один. О, черт… Оставьте Уэйна мне, не ломайте голову. – Он говорил так устало и безнадежно, что сэр Джулиус устыдился, что пристал к нему.
– Хорошо, мой мальчик. Если ты хочешь продолжать с ним работать…
Себастьян мрачно улыбнулся.
– Джулиус, когда я думаю, через что он прошел, чтобы стать таким, какой он сейчас, я… я, черт побери, готов расплакаться.
Сэр Джулиус кивнул. Именно способность сопереживать была самой сильной чертой этого мальчика. Но, содрогаясь подумал он, именно эта способность и делает его таким уязвимым.
Стоящий у дома Уэйн судорожно хватал ртом воздух. Ему вдруг захотелось убить их обоих, но при одной мысли о жизни без Себастьяна он едва не зарыдал навзрыд. Он сел в машину и покачал головой. Он ничего не может сделать Себастьяну. Себастьян – тот наркотик, в котором он нуждается, чтобы протянуть день. Ему оставалось лишь молиться, чтобы Себастьян его никогда не бросил. Потому что если он его бросит…
Глава 21
Голливуд
Ориел осторожно вышла из лимузина, поддерживаемая шофером. Она была на седьмом месяце беременности, ждала близнецов и выглядела, даже в собственных глазах, просто огромной.
Она выбрала ресторан «У Чейзена», чтобы пообедать с Терезой Шварц, которую считала своей единственной настоящей подругой в этом сумасшедшем городе. После того как «Завоеватели» побили все рекорды кассовых сборов, их жизнь превратилась в сплошной хаос. Кира она почти не видела и иногда жалела, что они не в Оксфорде, где он был в полном ее распоряжении. Прелестный Оксфорд, без надоедливых агентов, студийных прилипал и вездесущих фанатов, ждущих их повсюду. И без рвущихся к славе начинающих актрис!
Солнце палило вовсю, она успела вспотеть и запыхаться, пока дошла до дверей ресторана и его освежающей прохлады, в сотый раз желая поскорее родить, чтобы не таскать этот жуткий вес.
– А, мадам Хакорт. Мы счастливы вас видеть. – Метрдотель Андре славился тем, что всегда употреблял королевское «мы» и считался самым большим снобом в Беверли-Хиллз. – Ваш обычный столик, мадам?
Ориел отрицательно покачала головой, сняла очки и огляделась.
– Нет, я встречаюсь с миссис Шварц… а, вот и она. – Ориел кивнула очень высокой женщине с короткими вьющимися волосами, которая, привстав со своего места, с энтузиазмом махала рукой.
Глаза Андре остановились на столике в определенно второсортной части ресторана, около кухни. Он огорченно вздохнул. Если бы он только знал, что эта ужасная женщина обедает с Ориел Хакорт, он бы дал ей столик получше. Но ничего не поделаешь.
– Прекрасно, мадам, – пробормотал он, провожая ее к этому убогому месту.
Ориел в платье для беременных от Кристин Мэннинг из чистого хлопка такого бледно-голубого цвета, что он казался почти белым, спрятала улыбку, позабавившись ситуацией, и кивнула нескольким посетителям, обернувшимся в ее сторону.
– Привет, Тиз, – приветствовала она Терезу и упала на подставленный Андре стул скорее с облегчением, чем с грацией. – Боже мой, – простонала Ориел, – у меня такое впечатление, что я постоянно таскаю мешок с углем! – Она налила в длинный бокал ледяной минеральной воды, которая стояла на каждом столе, и с жадностью выпила.
– Лучше думай о том, как развиваются мускулы твоей спины и ног, – посоветовала Тереза, глядя на нее сочувственными глазами.
Ориел радовалась, что отыскала Тиз. Англичанка, жена американского продюсера, Тиз недавно приехала в Голливуд и еще не успела заразиться тем, что Ориел называла «синдромом пробивания».
– Что будешь есть? – спросила Тиз, подозрительно разглядывая меню. Она еще не поняла, нравится ей американская кухня или нет.
– Только салат, – быстро сказала Ориел. – Я последнее время совсем не могу есть.
Тереза тоже взяла салат, свежие фрукты и еще заказала бутылку сухого белого вина, но Ориел пила только воду.
– Ну как дела с новым фильмом? Ходят слухи, что он уже почти готов и что Уайзман как на иголках. – В своей обычной манере Тереза не стала ходить вокруг да около, сразу взяла быка за рога, хотя ее любопытство и не принимало те безобразные формы, к которым успела привыкнуть Ориел.
Она пожала плечами, положила в рот ломтик ананаса, прожевала и задумчиво сказала:
– Мне кажется, Кир только начал монтаж. Ты же его знаешь, ему мало режиссерской работы, он должен все делать сам.
Тереза сочувственно хмыкнула.
– Уж эти мужчины, – коротко прокомментировала она. – Полагаю, к тебе пристают насчет «Священных сердец» больше, чем к кому-то другому?
Ориел мрачно улыбнулась.
– Тут ты права. Все ждут, что получится у Кира с его собственным фильмом. У него здесь куда больше творческой свободы, чем при работе над «Завоевателями». Он сам написал сценарий, убедил Уайзмана дать деньги и снял часть студии «Файнгал» для съемок. Клянусь тебе, это вызвало такой ажиотаж, будто по радио только что передали предупреждение о предстоящем землетрясении.
Тереза громогласно и весело расхохоталась, запрокинув голову. Несколько человек обернулись, не узнали Тиз, задержали взгляды на Ориел и вернулись к своим бифштексам и французскому шабли.
– Да уж наверное, – заявила Тереза. – Начинающий режиссер настолько обнаглел, что снял студию. Готова поспорить, воротилы «Парамаунта» зашлись от возмущения.
– Точно. Они пытались отговорить Джейсона Файнгала. Кир считает, что кто-то из «Коламбии» даже сделал попытку подать на него в суд. Но Джейсон знал, на что идет. Когда фильм выйдет, на нем будет его марка.
– Ты думаешь, фильм станет хитом? – спросила Тереза.
Ориел нравились в ней открытость и прямота, которых ей так не хватало в этом придуманном городе сплетников.
– Думаю, все будут на него ломиться, чтобы хотя бы взглянуть, о чем было так много шума, – сказала Ориел и криво улыбнулась. – Слухи часто заставляют людей раскошеливаться.
– Гм. Старушка Хедда уж точно старается изо всех сил. Как эта история с Грейс Келли повлияла на Кира?
– Никак. Он спросил Грейс, хочет ли она сыграть роль Морин, но та отказалась. Вот и все. Она сейчас слишком занята своим принцем из Монако.
– А в самом деле фильм такой смелый, как говорят? Давай, выкладывай все подробности.
– Смелый? – повторила Ориел и усмехнулась. – Меня не спрашивай. Кир у нас гений. Теперь с цензурой стало проще, и он этим пользуется. Вот и все. Впрочем, по-моему, ни одному фильму еще не помешали сексуальные сцены.
– Он действительно снимал часть фильма в Ирландии?
– Ага.
– Это наверняка влетело Уайзману в копеечку.
– Еще бы! Правда, он здорово упирался, но Кира остановить невозможно. Честно, Тиз, ты бы на него посмотрела. Он как… как…
– Паровой каток? – подсказала Тереза, и Ориел кивнула, пытаясь поддеть ложкой черешню.
– С той поры как мама впуталась в дела с «Завоевателями», у него появился пунктик – хочет быть сам себе хозяином. И это только начало. Он уже начал прощупывать почву насчет следующего фильма, а ведь этот еще не закончен.
Тереза хрюкнула, длинный тонкий нос задрожал от возмущения.
– Все этот чертов город. Говорю тебе, ничего подобного я не ожидала. Возьми хоть лос-анджелесский аэропорт, сплошное безобразие, похож на обожравшуюся свинью.
Ориел обожала манеру Терезы говорить. Будучи младшей дочерью баронета, она обладала голосом настоящей леди, но ее словарь скорее принадлежал тем странным эксцентричным существам, которых время от времени рождает английская нация.
Они встретились пять месяцев назад на простенькой вечеринке у Хермана Шварца, где собрались близкие друзья. Они жарили мясо на углях, купались в бассейне, а хозяйка открыто говорила, что ей вздумается. Как только Ориел заглянула в янтарные глаза этой женщины шести футов ростом, она сразу почувствовала себя лучше. Ей было так одиноко в своем особняке высоко на холме в Беверли-Хиллз, потому что Кир работал двадцать пять часов в сутки. Мать, занятая разводом с отцом, приезжала редко, а парикмахера, маникюршу, массажистку, шофера или чистильщика бассейна при всем желании она не могла считать своими закадычными друзьями. Иногда ее навещала похудевшая Бетти со своим возлюбленным, владельцем ипподрома, но когда ее старая подруга по Оксфорду и верная дуэнья уезжала, ей становилось еще тоскливее.
Разумеется, новость о ее беременности была встречена с восторгом, даже маленькая Бетани заразилась общим возбуждением. Ориел настояла, чтобы Бетани с двух лет взяли учителя, и оказалась права. Дочка уже читала все, что попадалось под руку, и освоила азы математики. «У нас тут маленький вундеркинд произрастает», – говорил Кир, беря свою светловолосую дочурку на колени или наблюдая, как она строит из кубиков дома – идеально квадратные, с окнами и дверями. Но беременности и игр с дочерью было недостаточно, чтобы чувствовать себя занятой, хотя Ориел обожала возиться с Бетани.
Так что, вне сомнения, Терезу послал ей Бог. Первое, что та ей сказала, было: «Тебе, похоже, все так же обрыдло, как и мне. Скажи, этот безумный город – настоящий?» С этого момента стало ясно, что они подружатся, и теперь они встречались по крайней мере через день. «Нет смысла переться на Родео-драйв», – как-то заявила Тереза, презрительно отмахиваясь от улицы, где находились самые знаменитые бутики, – на меня там ничего не налезет. У вас тут нет барахолок?
Ориел не удалось отыскать барахолки, но они таки посетили несколько блошиных рынков в той части Лос-Анджелеса, которую еще не так затронул голливудский синдром и где, по мнению Терезы, еще можно было встретить «настоящих» людей.
– И что можно ожидать от Голливуда? – спросила теперь Ориел, рассматривая подругу.
Тереза не пользовалась макияжем, причем не видела в этом ничего особенного. Она как-то призналась Ориел, что ненавидит мазюкаться.
– Откуда я знаю. Наверное, он представлялся мне Бетт Дэвис из кирпича и камня. Ну, понимаешь – элегантный, блестящий, веселый. Я полагала, что Кэтрин Хэпберн придаст этому месту хоть какое-то очарование.
– Бедный, наивный ребенок, – заметила Ориел, хлопая ресницами и переходя на свой южный, протяжный выговор Скарлетт О'Хары. – И что же ты увидела?
Тереза состроила забавную гримасу.
– Уф. С чего начать? Во-первых, все здесь по-быстрому. Быстрая еда, быстрый секс. Я тебе говорила, что, когда я вызвала работника почистить бассейн, явился великолепный малый под метр девяносто, явно рассчитывающий, что я приглашу его в койку?
Ориел поперхнулась минеральной водой.
– О Господи.
– Именно. Потом здесь ведь у всех отсутствует воспитание. Мне плевать, что меня игнорируют как скромную жену скромного продюсера, но ведь все прежде всего хотят знать, сколько у нас денег! Я что хочу сказать, черт побери, в Англии мы лезем из кожи вон, чтобы не выставляться. А здесь, если у тебя нет денег, тогда… – Она махнула крупной рукой с короткими ногтями и презрительно фыркнула.
– Ну разве не прелесть этот Голливуд? – сладким голосом протянула Ориел, и снова громкий лошадиный смех приятельницы наполнил ресторан.
– Слава Богу, что я нашла тебя. В противном случае, думаю, я собрала бы вещички и отбыла назад в Кент, предоставив Херману возможность потонуть или выплыть самостоятельно.
– Да уж, как бы не так, – сказала Ориел, прекрасно зная, что никакой силой не оторвать Терезу от ее низенького, добродушного мужа.
– Знаешь, я когда замуж выходила, понятия не имела, что он такой богатый. Он сказал, что унаследовал семейное дело после отца. Откуда мне было знать, что это огромные заводы в Люцерне? Или что он тронется умом и рванет в Голливуд? Мужчины! – Она снова фыркнула, размазывая ни в чем не повинную виноградину по тарелке.
– Не бери в голову, – на полном серьезе заявила Ориел. – У Херма всего-то какой-то миллион. Если ты здесь скажешь, что от тебя отвернулась удача, все решат, что у тебя остался последний миллион.
Тереза что-то проворчала и заказала еще один фруктовый салат шокированному Андре, который неохотно повиновался, мрачно размышляя о женщинах с лошадиным аппетитом.
– Мне кажется, если меня еще разок спросят, не слышала ли я последние сплетни, я не выдержу, дико закричу и буду орать до посинения. Честно, я не преувеличиваю, – предупредила Тиз, набрасываясь на салат.
– Тогда звякни мне, я подъеду и присоединюсь к тебе, – пообещала Ориел, отодвигая тарелку и заказывая кофе. – У меня постепенно создается впечатление, что все вокруг только и ждут, чтобы мой брак развалился.
Тереза внимательно посмотрела на нее и покачала головой.
– Здесь вам с Киром не о чем беспокоиться. Кир – классный мужик. Чтобы его увести, потребуется роковая женщина вроде Гарбо. Сегодня, когда полно молодых свистушек, которые готовы лечь под кого угодно, секс вообще стал делом скучным. К тому же твой муж тебя любит. Хоть ты его и не часто видишь последнее время.
– Я знаю, – удовлетворенно призналась Ориел. – И я не против, чтобы он так надрывался. Понимаешь, сейчас ему надо кое-что доказать. Как только он это сделает, все устаканится.
– И ты будешь веселиться и задирать нос, – энергично кивнула Тереза, сердито оглядывая ресторан.
Ориел усмехнулась и посмотрела на часы.
– Слушай, мне уже пора. Сегодня у Бетани первый урок музыки, я хочу поприсутствовать.
– Не обращай на меня внимания, – заявила Тереза, пережевывая малину. – Отваливай в любой момент.
Проходящий мимо официант, сама элегантность, услышал последнее замечание и замер, затем с бесстрастным лицом двинулся дальше. Ориел рассмеялась, наблюдая эту сцену, потом с трудом поднялась.
– Ты не надрывайся. И не лезь на рожон, – предупредила Тереза, заметив, с каким трудом передвигается подруга.
– Ха, лучше скажи это Киру, – предложила Ориел. – Он уже снял кинотеатр для допремьерного просмотра, так что к пятнице, кровь из носа, фильм должен быть закончен.
– Все едино, поберегись, – с чувством произнесла Тереза, провожая подругу теплым, задумчивым взглядом.
Она так надеялась, что фильм получится. Если он провалится, с Киром Хакортом в этом городе будет покончено. Старая гвардия не позволит молодому выскочке, пошедшему всем наперекор, выжить, если картина окажется неудачной. И еще Тереза подумала, так ли на самом деле плохо быть изгнанным из этого чудовищного города, где каждый норовит пырнуть тебя ножом в спину.
Через месяц состоялась премьера «Священных сердец» в кинотеатре «Уилшир Палладиум». После отказа Грейс Кир взял на роль Морин, героини своего киноповествования об Ирландии начала века, совсем неизвестную актрису – эмигрантку из Ирландии. Ему пришлось выдержать яростное сопротивление Американского союза актеров, но этим его неприятности не ограничились. Все знали, что фильм превысил бюджет и что Уайзман уже консультировался с юристами. Пока никаких мер предпринято не было, но каждый критик, гость или просто зритель, сидящий в зале, знал, что, если фильм провалится, режиссера потащат в суд.
Ориел, одетая в сингапурский щелк цвета яшмы, сидя в зале, испытывала странное чувство отрешенности. Кир крепко держал ее за руку. Свет померк, шум голосов стих. На этот раз в зале не было Говарда Шусмита и Клариссы Сомервилл. Ее мать вся погрузилась в предсвадебные хлопоты.
Титры пошли на фоне ирландских болот, поросших вереском. Серое, грозовое небо, никакой музыки, только вой ветра, одинокий крик кроншнепа да шум разбивающихся о мрачные скалы волн. Когда надпись «Режиссер – Кир Хакорт» исчезла с экрана, камера остановилась на одинокой чайке, потом взмыла вверх, высоко над скалами. Аудитория ахнула.
Для этого кадра Кир специально нанял планер (нельзя было нарушить тишину), и зрители с трудом различили маленькую фигурку, похожую на белую точку, которая становилась все крупнее и крупнее по мере приближения камеры. Для следующего кадра Кир задействовал подъемный кран, с помощью которого камера кружилась вокруг Коллин Макгайвер, той самой неизвестной актрисы, которую он нашел в одной из прачечных Лос-Анджелеса, где она работала. От этого кадра у зрителей закружилась голова.
На Морин было черное платье из грубой шерсти и белый фартук. Буйные русые волосы прикрывал белый чепчик, но прелестное личико оживлял румянец, зеленые глаза сверкали, и Ориел почувствовала, что каждый мужчина в зале прореагировал на ее появление на экране.
