Текст книги "Судьбы"

Автор книги: Максин Барри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Она облегченно вздохнула и повернулась к Киру, внимательно наблюдавшему за ней. Он выглядел усталым, но уже весь светился радостью, и она начала улыбаться.

Фильм рассказывал о любовной истории, прекрасной в своей простоте. Морин, простая девушка-ирландка, работающая в большом и богатом доме, влюбляется в английского солдата, который служит в военной части, расквартированной в Ирландии на время мирных переговоров. Ей пришлось пережить сопротивление своей семьи, в конечном счете отвернувшейся от нее, а Обри, солдат, в которого она влюбилась и которого играл знаменитый актер, столкнулся с презрением других солдат и неодобрением командира.

Но фильм развивался совсем не так, как ожидали зрители. Никакого трагического конца – Морин не умирает, а Обри не гибнет во время восстания ирландских крестьян. Не было в фильме и счастливого конца – Морин с возлюбленным, направляющихся в сторону заката. С начала и до конца фильм был сугубо реалистичным. Никаких макетов уютных ирландских коттеджей, вместо этого кадры настоящих жилищ, снятые внутри и показывающие сырые, темные и мрачные помещения. На Морин практически нет грима, режиссер положился на ее свежесть и натуральную красоту. Любовные сцены длинные, нежные и страстные. Естественная реакция главных героев настолько очевидна, что наверняка даст повод заподозрить, что между ними существуют романтические отношения и в жизни.

От обычных голливудских поделок фильм, кроме всего прочего, отличали мастерские диалоги. Все акценты расставлены безупречно, верно передавая общее настроение безнадежности ситуации. Фильм мог иметь лишь один конец – любовники, вынужденные покориться обстоятельствам, решили расстаться. Обри вернулся домой к своей суженой, дочке богатого фермера, а Морин вышла замуж за плотника, который не отступился от нее и продолжал верно любить.

Когда вспыхнул свет, зрители неохотно вернулись в современную Америку, сохранив в душе ощущение настоящей трагедии – два человека, созданные друг для друга, расстаются из-за предрассудков. Женщины без стеснения плакали, да и у некоторых мужчин глаза подозрительно блестели. Кир поднес руку Ориел к губам и поцеловал. И тут раздались оглушительные аплодисменты.

В фойе на Кира набросились репортеры.

– Мистер Хакорт, реакция аудитории на первый показ фантастическая. – Под нос Киру сунули огромный микрофон с маркой телевизионной компании. – Что вы сейчас чувствуете?

Кир посмотрел прямо в молодое оживленное лицо репортера и мрачно улыбнулся.

– Удовлетворение. И уверен, что мистер Уайзман чувствует то же самое, даже если его адвокаты и не разделяют с ним этой радости.

Ведь они потеряли надежду на огромные гонорары, подумал он. Такая же мысль, по-видимому, пришла в голову и окружающим, поскольку зрители весело рассмеялись. Следующей подошла женщина, соперница Хедды Хоппер в распространении сплетен. Она бесцеремонно растолкала молодежь, пробиваясь поближе к Киру.

– Мистер Хакорт, вы считаете, что остальные кинотеатры в стране разделят энтузиазм наших голливудских зрителей и возьмут ваш фильм?

Кир взглянул поверх голов и встретился с любящими, полными гордости глазами Ориел.

– Надеюсь, – признался он, – но, если и нет, я уверен, что нам больше повезет в Каннах.

Эта сногсшибательная новость вызвала бурную реакцию присутствующих. Кир поднял обе руки, прося тишины. Когда шум улегся, он сообщил:

– Я получил приглашение показать фильм в Каннах на следующей неделе, когда откроется фестиваль. И я обязательно его там покажу.

– Мистер Хакорт, это большая честь. Ведь это только второй ваш фильм. Вы надеетесь завоевать какую-нибудь награду? – Он не видел, кто задал этот вопрос, да вряд ли это имело значение.

– Да, надеюсь.

Решительный ответ без всякой ложной скромности поразил толпу. Кир воспользовался моментом, чтобы сделать объявление.

– Мы с женой завтра летим в Париж, чтобы немного отдохнуть перед Каннами. Мне кажется, она это заслужила, да и я тоже. – Он улыбнулся телевизионным камерам, и женские сердца по всей стране растаяли при виде этой мальчишеской улыбки.

Интервью продолжалось еще минут десять. Ориел, учитывал ее положение, была сделана скидка, и она уже давно сидела в лимузине. Она подняла голову, когда Кир открыл дверцу и сел в машину, провожаемый вспышками блицев. Машина быстро тронулась с места. Кир закрыл глаза и глубоко и прерывисто вздохнул.

– Спасибо, что так своевременно сообщил мне о поездке в Париж, – сухо сказала она и похлопала себя по животу. – Мы все премного благодарны.

Кир ухмыльнулся и сдернул с шеи бабочку. На этот раз он был в дорогом белом смокинге, одном из многих висевших в его шкафу. На это раз, после трех лет, проведенных в Голливуде, лицо его было основательно загорелым. На этот раз он купался в лучах славы. На этот раз его ждали Канны.

Ему хотелось петь, кричать и завалиться спать на целую неделю. Ориел сняла с одной ноги туфлю на низком каблуке и провела ступней по его лодыжке. Он смотрел на нее из-под полуприкрытых век, а пальцы ее ноги достигли его колена и начали подниматься выше. Платье задралось, обнажив все еще красивые, точеные ноги.

– Не будь ты так основательно беременна, Скарлетт, я бы сейчас непременно вогнал шофера в краску.

– Если бы я не была беременна, у тебя не осталось бы ни малейшего шанса. Я бы уже давно тебя изнасиловала! – заявила Ориел, проводя ногой по его бедру. – Но, как недавно сказала Тиз, не до жиру, быть бы живу.

Устроившись поудобнее и не обращая внимания на тянущую боль в спине, Ориел просунула ногу между его бедрами, которые он услужливо раздвинул, нащупала большим пальцем выпуклость в брюках и принялась медленно ласкать ее. Лицо Кира начала заливать краска, он откинулся на сиденье, прерывисто дыша.

– Если ты не прекратишь, этому костюму придет конец, – предупредил он.

– Ну и что? Мы же на этот раз не брали его напрокат, – сказала она, широко улыбаясь.

Кир закусил губу.

– Отомстить хочешь? – спросил он. – За все те недели, что я отсутствовал?

– Верно, – согласилась Ориел, присоединяя вторую ногу к первой и принимаясь за серьезный массаж.

Он так впился пальцами в кремовую обивку сиденья, что материал протестующе затрещал. Он не сводил с нее глаз, она же отвечала ему насмешливой улыбкой.

– Ты когда-нибудь была в Париже? – с трудом проговорил он.

Ориел отрицательно покачала головой, глядя на него невинными глазами.

– Нет. Но думаю, мне понравится.

– Гм, надеюсь. Г-говорят, там очень р-ро-мантично… о черт! – Он содрогнулся, с силой выдохнул и открыл глаза. – Подожди, вот родятся эти дети, – предупредил он, заставив Ориел рассмеяться, – и я заставлю тебя пожалеть, что тебе вообще пришла в голову идея снять туфли.

Ориел подняла бровь, изображая испуг.

– Да? Ну-у меня впереди еще целый месяц. Если повезет, ты к тому времени успокоишься.

На следующий день они вылетели в Париж, где для них в гостинице «Ритц» был забронирован весь верхний этаж. Они поели в номере, потому что перелет утомил Ориел, хотя, как ни странно, заснуть она не смогла. Постоянная боль в спине заставила ее усомниться, стоило ли ей вообще лететь в Париж.

Но она ничего не сказала Киру и на следующий день, отправив его на деловой обед с каким-то каннским представителем, решила подремать.

Когда Кир вернулся через два часа, его встретил взволнованный служащий гостиницы и сообщил, что его жену час назад увезли в больницу. Трудно было сказать, кто больше паниковал, но так или иначе служащий умудрился вызвать такси и возбужденно объяснить водителю, куда следует ехать.

Водитель гнал машину по улицам города с бешеной скоростью, не обращая внимания на регулировщиков и еще меньше на другие машины. Он постоянно взглядывал на бледное лицо пассажира, что-то бормотал на непонятном французском и доставил будущего отца к месту в рекордное время. Кир шатаясь вышел из машины, удивляясь, что все еще жив, сунул водителю деньги и, не дожидаясь сдачи, бегом кинулся по ступенькам к дверям больницы, провожаемый возгласами благодарности и пожеланиями удачи.

В холле он нашел дежурную, немного понимающую по-английски, которая после пяти минут нетерпеливого ожидания провела его в маленькую белую палату. Там он нашел бледную и потную Ориел, которая тем не менее сияла, ибо по обе стороны от нее лежало по крошечному младенцу.

– Быстро ты управилась, – сказал Кир первое, что пришло в голову.

Ориел улыбнулась и пожала плечами.

– Ну, как я всегда говорю, зачем тянуть кота за хвост, – заметила она.

Слегка озадаченная медсестра пятясь удалилась, удивленная таким странным поведением американцев. Если бы французу показали его новорожденного ребенка, он вне себя от радости сразу же бросился бы целовать жену.

– Ну, и что тут у нас? – после некоторой паузы спросил Кир, подходя к кровати с такой осторожностью, как будто он боялся, что они вдруг вскочат и укусят его.

– Вот это у нас мальчик, – кивком показала Ориел налево, – а это – девочка.

– Вот как? – Во рту у него пересохло. Он переводил взгляд с одного ребенка на другого – оба красные, с черными волосиками и такие крошечные. – Очень удобно. Они ведь… слегка поторопились, верно?

Ориел кивнула.

– Слегка. Но с ними все в порядке. Так сказал врач. У нас с тобой всегда рождаются сильные и здоровые дети. Ты сам знаешь, – мягко прибавила она.

– Это уж как водится. – Кир проглотил комок в горле, стараясь, однако, сделать беспечный вид.

Но Ориел нельзя было обмануть. Со слезами на глазах она сказала:

– Я думаю, что сама назову вот этого… – Она легонько коснулась губами лба сына, – а тебе предоставлю честь придумать имя для дочери.

– Вполне справедливо, – согласился Кир, переводя дыхание. Наклонился и осторожно взял из ее рук крошечную дочь.

Он взглянул вниз на Ориел, потом снова на маленький комочек жизни в своих руках.

– Как ты назовешь своего? – подозрительно спросил он.

Ориел слегка смутилась, затем решительно проговорила:

– Я назову его Парис, в честь города, где он родился. И потому, что когда-нибудь он станет таким же красивым и завоюет свою Елену Троянскую. А ее ты как назовешь? – спросила она.

Кир усмехнулся и снова взглянул на дочь. Он увидел, как малышка открыла темно-карие глаза и махнула кулачком.

– Ого, – удивился он. – С этой крошкой мы намучаемся. – Немного подумав, он тихо сказал: – Джемма. – И посмотрел на жену блестящими от слез глазами.

– Почему Джемма? – с любопытством спросила Ориел.

– Да потому, что она настоящее сокровище [2]2
  Игра слов; gem (джем) – сокровище (англ.).


[Закрыть].

Ориел улыбнулась.

– Разумеется. И мы будем очень счастливы.

Кир несколько удивленно взглянул на нее.

– А ты когда-нибудь сомневалась?

– В чем? Что мы поженимся, что у нас будет трое очаровательных детей и ты станешь лучшим и самым знаменитым режиссером в Голливуде?

Кир кивнул.

Ориел засмеялась, откинув назад голову.

– Ни секунды не сомневалась. С того самого момента, когда впервые тебя увидела и ты так чертовски саркастически посмотрел на меня и попытался не дать мне роли в твоей драгоценной пьесе.

Кир наклонился и поцеловал головку дочери. Она в ответ издала громкий протестующий вопль.

– Я тоже никогда не сомневался… Скарлетт.

Глава 22

После предварительного слушания Веронику не отпустили под залог. Школьные связи сэра Мортимера были все еще очень сильны, и хотя отец Вероники был готов продать дом и все ценное, что имел, чтобы вызволить дочь до начала суда, ему такой возможности не представилось. Сэр Мортимер полностью посвятил себя защите Уэйна, своего вновь обретенного сына и наследника.

Поэтому, когда сырым ноябрьским утром Веронику привезли в тюрьму для женщин в Ноттингемшире, с ней был всего лишь маленький саквояж. Слова судьи все еще звучали у нее в ушах.

Странно, но сама тюрьма оказалась довольно приятным местом – высокие здания со множеством окон, квадратные дворы и стоянки для машин. Но все же, несмотря на шторы на окнах и цветы в ящиках, у заведения был явно казенный вид.

Вероника находилась уже на четвертом месяце беременности, ее до сих пор по утрам тошнило, но она уже несколько отошла от первоначального шока. Она расплачивалась за свои ошибки. Когда высокая женщина-охранник с приятным лицом привела ее в офис надзирательницы, ладони Вероники вспотели и сердце бешено колотилось.

Надзирательница оказалась женщиной средних лет со взбитыми светлыми волосами, добрыми карими глазами и громким голосом. Из таблички на двери Вероника узнала, что ее зовут миссис Гарднер. Веронику быстро провели в маленький офис, заполненный цветами в горшках. Вдоль стен стояли старые зеленые ящики с папками, а пыльный ковер под ногами заглушал звук шагов. На окнах висели старые шторы, защищающие от сквозняка.

Миссис Гарднер, сидевшая за столом, подняла глаза и быстро оглядела новенькую. В досье говорилось, что мисс Колтрейн беременна, но пока фигура молодой, темноволосой женщины оставалась стройной. У нее были широко расставленные испуганные глаза и бледное, заостренное лицо. Она выглядела слишком уязвимой, чтобы выдержать тюремную систему. Миссис Гарднер вздохнула, встала и приветливо улыбнулась.

– Миссис Колтрейн, добро пожаловать в Ноттингем.

Вероника моргнула, быстро взяла протянутую руку и пожала. По дороге сюда ее преследовали жуткие картины – сырые, темные камеры и злобные, психически неуравновешенные охранники. Вероника слегка растерялась, попав в самый обычный офис и встретив обыкновенную женщину, похожую на тех, кого она каждый день видела в магазинах и на улицах.

– Пожалуйста, садитесь, Вероника. Я всегда стараюсь поговорить с моими девушками, особенно с теми, у кого суд еще впереди.

Вероника благодарно опустилась в кресло с деревянной спинкой и несколько раз вздохнула, стараясь успокоиться.

– Разумеется, важно, чтобы вы ознакомились с правилами, – сказала миссис Гарднер и быстро перечислила удивительный набор тюремных правил. – Если вы все сразу не запомните, не беспокойтесь. В каждой комнате этот список висит на стене.

– Понятно. – Это было первое слово, произнесенное Вероникой после прибытия в тюрьму, и она обрадовалась, хотя и слегка удивилась, что голос звучит вежливо и твердо.

Миссис Гарднер кивнула, заглянула Веронике в глаза и порадовалась постепенно появляющейся там уверенности. Этой молодой и красивой девушке в ближайшее время понадобятся все ее силы.

– Необходимо, чтобы вы поняли разницу между вами, еще ждущей суда, и теми, кто уже отбывает срок. Если говорить коротко, вы еще ни в чем не виноваты. Значит, вы еще не осужденная, не преступница. И поэтому у вас будет больше свободы, чем у других.

Вероника мрачно кивнула. Она была невиновна, и все же ее бросили за решетку. Она посмотрела на судорожно сжатые руки и быстро разжала их.

– Миссис Гарднер… – Она глубоко вздохнула, прежде чем задать вопрос, который мучил ее и на который ей необходимо получить ответ. – Не могли бы вы мне сказать… Я подумала… нельзя ли мне родить р-ребенка здесь, а не в настоящей тюрьме? – Хотя она и уговаривала себя, что нельзя быть такой пессимисткой, но все-таки не верила, что ее оправдают.

– У вас четыре месяца?

– Да.

– Тогда вполне вероятно, что судебное заседание отложат до ваших родов.

– Слава Богу.

Миссис Гарднер открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Нет никакого смысла говорить этой наивной глупышке, что беременным женщинам жюри чаще всего выносит оправдательный приговор. Наверняка обвинитель и сам уже добивается, чтобы судебное заседание отложили.

– На сегодня, я полагаю, все. – Миссис Гарднер медленно поднялась. Вероника последовала ее примеру. – Надеюсь, еда здесь покажется вам приемлемой, а тюремный доктор будет следить за вашей беременностью так же профессионально, как и любой другой врач. Адамс, проводите мисс Колтрейн в ее комнату, пожалуйста.

Адамс, высокая симпатичная женщина в синей форме тюремной служащей, кивнула и улыбнулась Веронике, не сделав никакой попытки взять ее за руку или вообще как-то коснуться. И снова Вероника почувствовала, насколько глупыми были ее представления об ужасной жизни в тюрьме. Адамс даже весело болтала с ней, пока они шли по лестницам и коридорам, куда из комнат доносились музыка и голоса, делая это заведение больше похожим на школу для девушек, чем на тюрьму. Они прошли через несколько общих комнат, где женщины читали, пили кофе, играли в настольные игры и даже смотрели телевизор.

– Пришли. – Адамс открыла дверь комнаты на втором этаже.

Молодая девушка от силы лет шестнадцати с длинными прямыми желтыми волосами, прыщавым лицом и голубыми глазами лежала на кровати. Когда Вероника вошла и положила свой саквояж на вторую койку с двумя сложенными простынями и несколькими одеялами, она села.

– Ну, устраивайтесь. Обед с половины первого до четверти второго в столовой. Мэри вам все покажет. – Адамс кивнула и вышла.

Вероника смущенно посмотрела на девушку и подошла к окну. Оно выходило на лужайку с цветочным бордюром, который пропалывали две женщины.

– Это садовая бригада, – объяснила Мэри, подходя к ней. – Старуха Гарди, начальница, каждый месяц дает задание по работе в саду. Мы и все другое делаем. Стираем, гладим, даже готовим. Она говорит, что таким образом экономит деньги на работниках, спасает нас от безделья и дает возможность размяться. Джинни Фуллер считает, что скоро все тюрьмы последует ее примеру. Наша Гарди – первопроходец.

– Джинни Фуллер?

– Ну, Джинни работает в офисе, она умеет печатать, вот и заглядывает иногда во всякие там бумаги. Она здорово умеет читать вверх ногами.

– А. – Вероника почувствовала странное желание рассмеяться. В это утро она покинула камеру предварительного заключения с полной уверенностью, что ее везут в страшную тюрьму, описанную еще Диккенсом, и вот она в приятной, хоть и небольшой комнате слушает забавную девчушку-кокни, рассказывающую ей о местных нравах.

– Слушай, чего ты не разбираешь вещи? Эта половина шкафа – твоя, я свое барахло запихнула в два нижних ящика.

Она показала пальцам на простенький, но вполне удобный шкаф, стоящий у стены, и снова плюхнулась на койку, с любопытством наблюдая, как Вероника достает свои немногочисленные пожитки. Вероника увидела, как глаза девушки расширились, когда она встряхнула платье для беременных, и приготовилась к вопросам.

– Ты чо, ребенка ждешь?

– Да. – Она попыталась улыбнуться. Ей безумно хотелось одного: свалиться на еще не застеленную кровать и выплакаться.

– Замужем? Не, где там. Ты из-за какого-нибудь мужика сюда влипла? А что он натворил? Оставил краденые шмотки у тебя в квартире?

Вероника отрицательно покачала головой, но ничего рассказывать не стала. Она даже вспомнить об Уэйне не могла без содрогания. Теперь она твердо знала, что ей понадобятся все ее силы, чтобы не сломаться.

Мэри пожала плечами, ничуть не обидевшись на неразговорчивость соседки по камере. Скоро она заговорит. Так всегда бывает, нужно только время.

– А меня сюда сунули за кражу в магазине, – сообщила она, изучая обгрызенные до мяса ногти. – В детдоме, где я жила, есть одна маленькая девочка, она от поп-музыки просто с ума сходит. Ну я и подумала, а не подарить ли ей маленький приемник… но меня сцапали. Эти чертовы детективы в магазине. А я-то воображала, что все их хитрости знаю. Это лишний раз доказывает, – девушка широко и беззлобно ухмыльнулась, – век живи, век учись. Так моя старая воспитательница говорила.

Вероника печально кивнула.

– Что верно, то верно.

– Когда у тебя суд?

– Не знаю. Наверное, как ребенок родится.

– Это как водится, – мрачно кивнула Мэри, знающая все судебные тонкости не хуже миссис Гарднер. – А кто будет присматривать за дитенком?

– Мой отец. Он обещал нанять няню.

– Вот оно как, – протянула Мэри и хохотнула, потому что снаружи раздался оглушительный звонок, заставивший Веронику вздрогнуть. – Не паникуй, – успокоила ее Мэри, заправляя за ухо прядь сальных волос. – Эта помойка еще не горит. Звонок на обед. Идешь?

Вероника не была голодна, но заставила себя пойти за болтливой соседкой на первый этаж в длинную, теплую комнату, где стояли девять длинных столов с пластиковыми салфетками и приборами.

Веронике показалось, что ее разглядывают тысячи глаз, и она, сама того не сознавая, подвинулась поближе к Мэри, стоящей в очереди вдоль длинного подогретого прилавка, из-за которого другие женщины, тоже с любопытными глазами, выдавали всем по порции бифштекса, пудинга с почками и бобов.

– Ты об этой своре не беспокойся, – громко заявила Мэри оглядываясь. – Ты недолго будешь новенькой, а потом они вообще забудут о твоем существовании.

Странно, но из всех услышанных ею за последний месяц слов от защитников, врачей, тюремных охранников, Себастьяна Тила, друзей и соседей по камере эта простая фраза запала ей в душу, она запомнила ее на всю жизнь. Она звучала в ее ушах, когда Вероника села на длинную скамью и принялась за свой остывающий обед. «Ты недолго будешь новенькой, а потом они вообще забудут о твоем существовании». Интересно, подумала она, а Уэйн иногда о ней вспоминает?

Уэйн о Веронике не вспоминал. У сэра Мортимера случился небольшой инсульт, вогнавший всех в панику, особенно Беатрис, из-за которой все и произошло. Сэр Мортимер застал свою жену с конюхом, что его отнюдь не позабавило. Он не сделал ничего особенного, не свалился без чувств, а вышел на негнущихся ногах из комнаты, где красный как свекла Джон натягивал штаны, и направился в кабинет. Он почувствовал боль в груди и некоторое онемение левой руки. Изображавший беспокойство Уэйн послал за врачом, который и поставил диагноз – инсульт.

Сэр Мортимер, бледный и выглядевший столетним стариком, встретился с заботливым взглядом голубых глаз француза поверх головы выслушивавшего его впалую грудь доктора и мрачно попросил:

– Ты займись этой проклятой бабой, слышишь, дорогой мой мальчик? – Он говорил с трудом, нечетко и казался больше расстроенным, чем рассерженным.

Уэйн занялся Беатрис с превеликим удовольствием. Слуги упаковали ее вещи, и она была вынуждена просить своего бывшего шофера отвезти ее на станцию в его побитой машине, потому что Уэйн распорядился запереть гараж.

Врач сказал, что инсульт был не очень серьезным, но его следует рассматривать как первый звонок.

– Вам придется придержать лошадей, сэр Мортимер. Никакой работы, никаких заседаний правления. И никаких сигар. От коньяка тоже лучше отказаться.

Сэр Мортимер недовольно ворчал и мрачно смотрел, как врач прописывает таблетки и умеренные физические нагрузки. Уэйн проводил врача и вернулся в кабинет. Первыми словами сэра Мортимера были:

– Передай-ка мне ящик с сигарами, сынок.

Уэйн улыбнулся и передал ему коробку из красного дерева. Руки сэра Мортимера тряслись, когда он доставал сигару, и скрюченные пальцы не смогли ее удержать. Уэйн мягко взял сигару у старика, обрезал, поджег и вернул сэру Мортимеру.

– Спасибо, – сказал он, глубоко затягиваясь и внимательно глядя на Уэйна. – Ты ведь знал про Беатрис, верно? – спросил он, удивив Уэйна своей проницательностью. – Ты не удивляйся, – проворчал старик почти ласково. – Не думаю, что ты вообще что-то пропускаешь. Как и я.

– Простите, – сказал Уэйн. – Наверное, надо было рассказать.

Сэр Мортимер пожал болезненно худыми плечами, глубоко затянулся, закашлялся и облизал губы. Уэйн молча налил ему коньяку.

– Пожалуй, я долго не протяну, – задумчиво проговорил сэр Мортимер. – Знаешь, люди быстро отдают концы, когда сердчишко начинает пошаливать.

Уэйн открыл было рот, потом снова закрыл его. Надо быть осторожным. Очень осторожным. Одно неверное слово, одна неиспользованная возможность, и все потеряно.

– По-разному бывает, – заметил он, тоже наливая себе коньяк. Ему необходимо выпить. Он не ожидал, что ему будет так… жалко старика. Внезапно в мозгу промелькнула странная мысль: если бы он в самом деле был моим отцом. Тут он увидел, как смотрит на него старик, и побледнел, сообразив, что произнес эти слова вслух. – Забудьте, что я сказал, – скороговоркой попросил он и отпил глоток коньяка. – Похоже, ваш проклятый инсульт повредил мой мозг.

Сэр Мортимер рассмеялся и уставился на огонь в камине.

– Что мне делать с компанией, Уэйн? – скорее риторически спросил он, но Уэйну только того и требовалось.

– Оставите ее внукам, разумеется, – сказал он, как бы удивившись, что могут быть какие-то сомнения.

Мортимер фыркнул.

– Как я могу это сделать, черт побери? Им еще далеко до совершеннолетия. И контроль окажется в руках Тоби, тут ничего не поделаешь. А он доведет компанию до ручки.

– Назначьте опекуна.

– Тебя?

– Меня? Почему меня? – Уэйн посмотрел на старика округлившимися глазами. – Наверняка в правлении есть люди, которым вы доверяете? Мне прежде всего бросилась в глаза семейная атмосфера в компании. Я все время сталкиваюсь с людьми, которые утверждают, что компания не изменилась со времен войны. Я имею в виду, первой мировой.

Сэр Мортимер криво улыбнулся.

– А я о чем? Они все такие же старые, как и я. Мне нужен человек помоложе, кто бы смог взять вожжи в руки. Мир меняется… меняется, чего уж тут, – заторопился сэр Мортимер, заметив, что Уэйн собирается возразить. – Я рад, что до этого не доживу, но компании, чтобы выстоять, нужен человек, не только с чувством традиции, но и способностью конкурировать на современном рынке. Такой, как ты. Ты знаешь, что книга выйдет через четыре месяца?

Уэйн отрицательно покачал головой.

– Так скоро?

– Да. И она будет хорошо продаваться. Именно это нам и нужно в компании. Человек, понимающий, как работают деньги.

– Тоби опротестует завещание, если вы назначите меня опекуном. Не забывайте, я – иностранец и в компании недавно. И английский суд наверняка возьмет его сторону. – Уэйн внимательно наблюдал за стариком, пока говорил, и расслабился только тогда, когда заметил растущий гнев в глазах сэра Мортимера. Больше всего тот терпеть не мог, когда ему идут наперекор. Он привык жить по-своему, и мысль, что его последнюю волю не исполнят, привела его в ярость. На что и рассчитывал Уэйн.

– Я не допущу, чтобы мое завещание оспаривали, – заявил сэр Мортимер, стуча кулаком по подлокотнику кресла как недовольный, испорченный ребенок. – Не допущу!

– Есть один способ… – начал было Уэйн, потом покачал головой. – Нет, нет, не пойдет…

– Что? – сердито спросил сэр Мортимер. – Давай, выкладывай.

– Ну… я подумал… вы можете написать новое завещание и назначить меня единственным наследником. Я тогда поеду к Тоби, все ему расскажу и попрошу приехать к вам и попробовать вас переубедить. Я ведь сам достаточно богат, мне ваши деньги не нужны. Естественно, Тоби тут же примчится.

Сэр Мортимер хмыкнул.

– Это уж как пить дать. Этот парень всегда был приживалкой…

– Да, но если он решит, что может потерять все, вам легче будет с ним торговаться. Вы пообещаете переписать завещание на внуков при условии, что я буду опекуном. Ваши адвокаты наверняка могут составить соглашение, по которому он обязуется не оспаривать завещание. Тогда я смогу управлять компанией и одновременно учить ваших внуков.

Он задержал дыхание и расслабился только тогда, когда старик начал хитро улыбаться. Он даже хихикнул, представив себе выражение лица своего сына, когда тот узнает эти потрясающие новости.

– Я так и сделаю! А заодно позабочусь, чтобы Беатрис не досталось ни гроша. – Он снова начал хихикать.

Уэйн откинулся в кресле, смеясь с ним вместе и потягивая коньяк. Глаза его блестели как голубые алмазы.

Через два месяца завещание сэра Мортимера было переписано в присутствии трех адвокатов и подписано пятью слугами в качестве свидетелей. Сэр Мортимер после второго инсульта, парализовавшего его левую сторону, лежал в постели. Левый угол рта и левое веко опустились, но несколько врачей подтвердили, что он в трезвом уме и светлой памяти.

Когда он подписывал документ, он взглянул на одетого в черное Уэйна и хихикнул, а Уэйн подмигнул ему. Он радовался, что догадался заставить врачей подписать документ, подтверждающий, что старик в своем уме. В противном случае его ублюдок-сын смог бы опротестовать завещание на основании умственной неполноценности отца.

Наконец слуги и два адвоката удалились. Официальный нотариус семьи Мортимеров свернул завещание под напряженным взглядом Уэйна. Грэм Хайнес, старинный друг сэра Мортимера, всегда отличался удивительной проницательностью. Он бросил взгляд на высокого француза, потом перевел его на своего друга, сейчас уже жалкое подобие самого себя, лежащего на огромной кровати.

– Мортимер, ты уверен, что поступаешь правильно? Я знаю, Тоби недавно попал в историю, но…

– Не в-волнуйся, Грэм. Я з-знаю, что делаю.

Грэму все это явно не нравилось. И больше всего ему не нравился огромный француз, который всегда торчал поблизости. Он много раз пытался поговорить с сэром Мортимером один на один, но француз возникал как из-под земли. Весь его жизненный опыт подсказывал, что тут дело нечисто, но сэр Мортимер настаивал. Поэтому он решил избрать другой путь. Укладывая совершенно законное завещание в свой кейс, он повернулся к Уэйну и холодно спросил:

– Я слышал от друзей, что в компании большие перемены?

Уэйн, который сразу понял, к чему ведет старый пройдоха, кивнул и спокойно улыбнулся.

– Да, большинство, наверное, именно так думает. У многих мурашки по спине бегут, когда появляется новый человек в офисе Мортимера. И у меня тоже!

Оба повернулись, услышав хриплый смех, донесшийся с кровати.

– Т-ты давай, зарегистрируй это з-завеща-ние или как там полагается, – произнес сэр Мортимер, кивком показывая на кейс. – П-по-нимаю, я тебя загонял, хотел, ч-чтобы все б-было б-без сучка б-без з-задоринки. И я в-вижу те п-подозрительные взгляды, которые ты бросаешь на нашего д-друга. – Сэр Мортимер кивнул в сторону Уэйна. – Н-но у нас есть свои резоны. Так ведь, мой мальчик?

Уэйн тихо подтвердил:

– Да, есть.

Грэм, признав, что потерпел поражение, через несколько минут ушел в подавленном состоянии.

– Ну, с п-первой ч-частью плана з-законче-но, – сказал сэр Мортимер. На него накатила волна слабости, и он на мгновение закрыл глаза. Господи, как же он устал.

– Не беспокойтесь о второй части, – заверил его Уэйн. – Я уже заказал билет до Эдинбурга. В эти выходные поеду, навещу Тоби. Я буду не меньше его расстроен и уверю его, что ничего не знал о ваших намерениях.

Сэр Мортимер с трудом рассмеялся.

– Х-хорошо. Да, кстати, у м-меня есть к-кое-что для т-тебя. Возьми в-вон там, в верхнем ящике.

Он неуклюже показал на столик около кровати. Уэйн подошел и выдвинул ящик. Внутри лежала бледно-голубая книга. На обложке – рисунок, изображающий биржу. Заголовок гласил: Уэйн Д'Арвилль. Компьютеры, и новая экономическая волна.

– П-первый экземпляр. Весь тираж – через д-два месяца. Я подумал, тебе з-захочется ее иметь, – прошелестел старик.