Текст книги "Судьбы"
Автор книги: Максин Барри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Глава 16
Сидящая у окна женщина казалась мертвой. За пять лет она не произнесла ни слова. Себастьян все время посматривал, вздымается ли ее грудь, – хотел убедиться, что она дышит. Она не моргнула, не пошевелилась даже тогда, когда на куст под окном сел черный дрозд и запел.
– Сара. Сара, вы меня слышите?
Женщина вдруг так резко нахмурилась, что Себастьян даже подскочил от неожиданности.
– Сара, вы слышите, как поет птица?
Серые глаза начали быстро моргать. Снова этот голос, она слышала его раньше, он доносился с небес. Это Господь? Голос приятный, теплый и любящий, таким в ее представлении должен быть голос Господа.
– Сара, послушайте, как поет птица.
Птица? Что такое птица? Она что-то помнила… Сара Кэшман не могла вспомнить птицу, но звуки, напоминающие флейту, пробились сквозь окружающий ее туман. Она их слышала.
– Божья флейта, – сказала она, потом усомнилась, действительно ли она произнесла эти слова. Она иногда только думала, а ей казалось, что говорила. Но ангелы в белом никогда ее не слышали, так что, наверное, она и в самом деле ничего не говорила.
Себастьян повернулся к Гарри Чемберлену, заведующему психиатрическим отделением тюрьмы, отцу девятерых детей.
– Когда она в последний раз разговаривала?
– Пять лет назад, после того как убила собственную дочь.
Себастьян повернулся к женщине, чья кожа была такой бледной, что казалась прозрачной.
– Сара, вы слышите, как поет птица?
– Да, Господь.
Она с трудом выговаривала слова, голос был хриплым, но стоящие перед ней мужчины никогда не слышали ничего более приятного.
– Ты пробился к ней, Себ. Черт побери, тебе удалось! – восхитился Гарри. Себастьян подвинулся поближе. Но не слишком – у Сары была привычка внезапно кидаться на людей, подходивших к ней очень близко.
– Вам нравится, как поет птица, Сара? – спросил Себ, молясь в душе, чтобы дрозд не улетел.
Она снова сердито нахмурилась. Лицо было страшно исхудавшим и раньше времени постаревшим. Сара устала, ей казалось, что она сто лет не спала.
– Скажите мне, о чем вы думаете, Сара, – попросил голос, и она задумчиво потерлась ухом о плечо. У нее приятный голос, у этой птички.
– Спой для Джейни, птичка, – сказала она, но неприятный звук собственного голоса заставил ее плотно сжать зубы.
– Она прикусила себе язык, – заволновался Себастьян, и Гарри кинулся ему на помощь, заставив женщину открыть рот и высвободить кровоточащий язык. Вызвав санитара, он приказал отвести ее в хирургическое отделение. Себастьян смотрел, как Сару уводят. Снова ее лицо стало мертвым.
Гарри заметил его огорчение и дружески хлопнул по плечу.
– Поздравляю, Тил. Ты единственный, кому удалось хоть чего-нибудь от нее добиться за все то время, как она впала в кататонию.
Себастьян кивнул, но на душе все равно было муторно. Еще столько предстоит сделать.
– Господи, как же я устал, – сказал он, невольно повторяя слова своей пациентки. Он работал в больнице уже более пяти месяцев. Сара Кэшман была одной из его пациенток и первой, с кем он хоть чего-то добился.
– Ты знаешь, сэр Джулиус говорил мне, что у тебя талант к таким вещам, – сказал Гарри Чемберлен.
– Как я уже понял, сэр Джулиус хорошо разбирается в людях, посему надеюсь, что он прав, – засмеялся Себастьян, вспоминая свою первую встречу с ним.
В аэропорту Хитроу Себастьяна встретила секретарша сэра Джулиуса, которая отвезла его на снятую ему квартиру. Она находилась в трехэтажном здании времен королевы Виктории на окраине города, в тихом жилом районе. Хозяйка дома была когда-то пациенткой сэра Джулиуса и приняла Себастьяна с распростертыми объятиями. Она показала ему большую, светлую комнату, окна которой выходили в сад. К тому же квартплата была сравнительно невысокой.
На следующее утро он бесстыдно изображал из себя туриста, осмотрев все, что можно осмотреть за один день, – от собора святого Павла до Букингемского дворца. Себастьян много фотографировал – темные казематы лондонского Тауэра, Биг Бен, Тауэрский мост, яхты с высокими мачтами на Темзе. Фотографирование было его единственным хобби, и он весьма в этом преуспел.
И все же, как себя ни уговаривал, он сильно нервничал, когда ехал на такси к своему будущему наставнику в Мейфэр. Его приветливо встретила жизнерадостная, худенькая экономка Вивьен и немедленно провела к своему знаменитому хозяину.
Англичанин до мозга костей, шести футов ростом, с копной седых волос, сэр Джулиус имел такой внушительный вид, что Себастьян в первую минуту растерялся, чувствуя себя не в своей тарелке. Потом хозяин пожал ему руку, и он встретился взглядом с проницательными, всезнающими, ярко-синими глазами. Странное это было ощущение:ему казалось, что его проверяют, ищут слабые места, пытаются докопаться до самых сокровенных секретов.
– Себастьян, а ты не очень-то похож на отца, – заметил великий психиатр.
– Спасибо, – машинально ответил Себастьян и смутился.
Сэр Джулиус громко расхохотался, сразу разбив лед, который мог образоваться из-за разницы в возрасте и менталитетов.
– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы помогли мне попасть в больницу, сэр Джулиус, – сказал Себастьян при первой возможности, сознавая, что ему вовсе не по душе такие привилегии.
Сэр Джулиус попросил Себастьяна обходиться без обращения «сэр» и уверил, что, учитывая его успехи на экзаменах, рекомендации и опыт работы в приюте, администрация больницы сама заинтересована иметь его в своем штате.
За ужином по просьбе сэра Джулиуса Себастьян дал ему точный отчет о своем психическом состоянии. Джулиус внимательно слушал. Ему безумно нравился этот юноша, и он хорошо себе представлял, что и другие относятся к нему с симпатией. Опыт подсказывал ему, что в Себастьяне есть нечто такое, что будет притягивать к нему людей, заставлять их исповедоваться, доверять ему и верить в него. Как психиатр он знал, что это уже половина дела.
Через несколько дней сэр Джулиус позвонил Себастьяну и сообщил ему, что вечером состоится прием в доме его друга, и спросил, не хочет ли тот поприсутствовать.
– Это прием в честь юбилея одной крупной финансовой фирмы. Меня пригласил председатель, мой старинный приятель. Ты будешь иметь возможность познакомиться с английской аристократией в полном объеме, включая снобов, пьяниц и нимфеток.
Себастьян рассмеялся.
– Звучит как коктейль из невроза и паранойи, прямо для начинающего психоаналитика. В какое время?
Прием состоялся в частной резиденции в Белгрейвии. Предупрежденный заранее сэром Джулиусом, Себастьян взял на прокат смокинг, заслужив одобрение миссис Глин, его квартирной хозяйки, которая про себя отметила, что к его русым волосам и янтарным глазам необыкновенно идет черный смокинг. Он доехал на такси, назвав шоферу адрес, который сообщил ему сэр Джулиус. В фойе, украшенном букетами роз и гладиолусов, дворецкий взял у него написанное от руки приглашение. Он почти ждал, что дворецкий громко произнесет его имя перед залом, уже заполненным толпой великолепно одетых людей, и вздохнул с облегчением, когда этого не случилось.
Сэр Джулиус заметил его смущение и сразу же подошел.
– Черт побери, – произнес Себастьян, – здесь больше платьев от кутюр, чем в парижском бутике. '
Джулиус довольно рассмеялся. Ему нравилось остроумие юноши, к тому же он заметил, что его мальчишеская ухмылка привлекла внимание многих увешанных драгоценностями женщин.
– А вот девушка, с которой я бы хотел тебя познакомить, – заявил Джулиус и подвел его через толпу к молодой женщине, которая с явной симпатией поцеловала Джулиуса в щеку. – Вероника, познакомься с Себастьяном Тилом, нашим гостем из-за океана. Себастьян, это Вероника Колтрейн.
Себастьяну сразу понравилась молодая женщина, ее легкий смех, темные волосы, глаза цвета шоколада и простое бледно-голубое бархатное вечернее платье.
– Очень приятно познакомиться. А это Уэйн… Уэйн, вот ты где. – Она повернулась вполоборота к мужчине, занятому разговором с престарелой покровительницей искусств, и Себастьян увидел перед собой такого красивого мужчину, каких ему еще не приходилось видеть. Синие глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, широко расставлены, лицо сильное, волевое. Хотя любой, кто видел его, прежде всего отмечал огромный рост и широкие плечи, Себастьян почувствовал такую ауру боли и злобы, исходящую от него подобно ядовитому облаку, что у него перехватило дыхание. Все в этом человеке говорило о молчаливом страдании, и Себастьяну стало трудно дышать.
– Приятно познакомиться, доктор Тил, сэр Джулиус.
Всех, кроме Вероники, удивил его французский акцент.
– Месье Д'Арвилль присоединился к нашей компании, чтобы помочь нам проникнуть на европейские рынки, – объяснила Вероника, переводя взгляд с Джулиуса на Себастьяна. Она любила Джулиуса, как родного отца, и видела его заинтересованность в молодом протеже. Она снова пристально взглянула на американца, но тут же успокоилась, разглядев доброту в карих глазах. Да и Джулиус всегда ставит на победителя.
– Значит, «Платтс» хочет половить рыбку в Европе? – спросил сэр Джулиус, внимательно приглядываясь к французу. – Интересно. – Он тоже любил Веронику, но что-то в этом французе его беспокоило.
Уэйн слушал вполуха, с трудом отвечая на тонкие вопросы сэра Джулиуса. Он не мог отвести глаз от молодого американца, и в его груди возникало странное чувство, отдаленно напоминающее удовлетворение, когда он встречался с ним взглядом. Но одновременно ему казалось, что его выставили напоказ, в затылке начала возникать тупая боль.
– Сэр Джулиус в своем деле лучше всех, Уэйн, – тихо заметила Вероника. – Он прямо-таки революционизировал психиатрию в этой стране. Мы все им так гордимся. Так что не смей говорить, что я не знакомлю тебя с интересными людьми. – Она засмеялась, глядя на него с нежностью и неприкрытым обожанием.
, – В самом деле? И вы тоже… психиатр? – повернулся Уэйн к Себастьяну, с ужасом ожидая ответа. Часть его существа кричала, что этот человек опасен, что от него следует держаться подальше. Но другая часть, более глубокая и сильная, требовала узнать его лучше, догадаться, что за мистическая сила скрывается за этими карими глазами. В этом человеке ощущалась власть, а уж Уэйн знал про власть все. Но есть что-то еще…
– Я только начинаю, – скромно ответил Себастьян.
– Не верьте ему, – фыркнул сэр Джулиус. – Может, этот юноша еще не занялся бумагомаранием, но он гений в обращении с людьми. Я сегодня узнал, что он смог разговорить пациентку, которая пять лет молчала. Можете мне поверить, Себастьян – настоящий целитель, – закончил он несколько театрально.
Уэйн при этих словах слегка напрягся, и Себастьян сразу это отметил. И Уэйн знал, что тот все видит. Он сжал челюсти, и на лице его промелькнуло выражение паники, боли, гнева, которое он быстро сменил на циничную усмешку. Но тут Вероника увидела свою приятельницу, и Уэйн с облегчением дал себя увести.
– Думается, наша маленькая Вероника влюбилась, – с легким беспокойством заметил сэр Джулиус. – Много лет назад мы с ее родителями были соседями. Качал маленькую Веронику на колене…
Себастьян кивнул официанту и взял с подноса два бокала, но глаза его не отрывались от широкой спины Уэйна. В этот момент сэр Джулиус взглянул на него, заметил напряженное выражение лица и кивнул, несколько успокоившись. Может быть, Себастьяну удастся избавить француза от тех демонов, которые разрушают его душу. Он очень на это надеется. Ради Вероники.
Вечеринка продолжалась. Сэр Джулиус представил его своему старому приятелю по Кембриджу, но Себастьян постоянно оглядывал зал, разыскивая Уэйна, который в данный момент танцевал с Вероникой. Он слишком крепко прижимал ее к себе и смотрел в пол. Простой наблюдатель мог бы отнести такое поведение за счет страсти, но Себастьян знал, что есть что-то еще, что-то глубоко угнездившееся в психике француза и не имеющее никакого отношения к сексуальному желанию.
Сэр Джулиус также представил его хозяину со странным именем – сэр Мортимер Платт – энергичному семидесятилетнему старику, настоящему олицетворению старой Англии. Но он все продолжал следить за высоким французом. Видел, как он пьет и ест без малейшего видимого удовольствия. Интересно, неожиданно подумал Себастьян, получал ли Уэйн Д'Арвилль когда-нибудь в жизни истинное удовольствие.
Уэйн кивнул, когда запыхавшаяся Вероника извинилась и отправилась в дамскую комнату.
– Не задерживайся, – велел он, но в голосе слышалась мольба. После встречи с Себастьяном Тилом он чувствовал себя до смешного одиноким. Странно, но ему казалось, что он в опасности.
Вероника быстро кивнула, глядя на него сияющими глазами, и хрипло пообещала:
– Только одну минуту.
После встречи в поместье сэра Мортимера Вероника проводила столько времени в обществе Уэйна, сколько тот ей позволял. Она чувствовала, что он настороже, и подозревала, что в его прошлом осталась несчастная любовь, но она твердо намеревалась смести все барьеры. Она уже почти в него влюбилась.
Уэйн проводил ее взглядом, не зная, что каждый нюанс выражения его лица отмечается. Он оглянулся и поморщился, ослепленный блеском бриллиантов в ожерелье дамы, попавшем в луч света. Внезапно мелодия «Голубого Дуная» Штрауса показалась ему пошлой, а от запаха огурцов и сельдерея затошнило. Он повернулся и почти столкнулся с сэром Мортимером, разыскивающим старого приятеля.
– Уэйн, ты Генри не видел?
Услышав впервые за столько лет, прошедших с того дня, как брат утонул, его имя, Уэйн на мгновение побелел и тупо посмотрел на старика. Стоящий в двух шагах Себастьян едва не кинулся к нему, уверенный, что он вот-вот упадет. Но лишь подошел поближе, чтобы расслышать ответ Уэйна.
– Гм… Н-нет. Не д-думаю.
Снова вернулось ненавистное заикание, но сэр Мортимер, который уже порядком принял на грудь, ничего не заметил. Но Себастьян слышал и все понял. Почти расталкивая плечами толпу, Уэйн выбрался на балкон и остановился у перил, дрожа и с шумом вдыхая воздух. Шел дождь. Было свежо и прохладно. Он машинально сорвал цветок с куста, растущего у каменных перил, и начал вертеть его в руках. Терраса была освещена лишь свечами, и, стоя в прохладной темноте, Уэйн начал успокаиваться.
– Черт, – произнес он страдальческим голосом.
Он-то уже решил, что все кошмары позади, что больше ему никогда не будет казаться, будто мир готов свалиться ему на голову и раздавить. С ним часто случались такие приступы после смерти Ганса, но с годами они становились все реже, а потом и вовсе прекратились. И почему именно сегодня это случилось снова?
Себастьян задержался в дверях и внимательно наблюдал.
Уэйн стоял, низко опустив голову. В его мозгу снова возникла все та же картина – бьющееся в волнах тело Ганса. Он провел рукой по глазам и ощутил прикосновение цветочных лепестков к щеке. Это была лилия, любимый цветок Ганса. Глядя на цветок, Уэйн со свистом выдохнул воздух, что хорошо расслышал стоящий в дверях Себастьян. Затем Уэйн медленно поднес цветок к пламени свечи и не сводил с него глаз, пока лепестки не почернели и не опали.
Уэйн мгновение смотрел на жалкий обгорелый стебель, и у него вырвался крик, мало напоминающий человеческий. Он быстро бросил обгорелый цветок через перила. Внезапно он почувствовал себя потерянным, ему захотелось умереть, погрузиться в забытье, которое освободило бы от боли. Он сомневался, что возможно выдерживать такую пытку и продолжать жить. Но он должен. Иного выхода у него нет.
Он повернулся и встретился взглядом со спокойными карими глазами, предлагающими ему выбор.
За тысячи миль от Лондона Кайл схватил телефонную трубку и небрежно произнес:
– Слушаю. – Голова его была забита цифрами, он просматривал финансовые документы и соображал, не имеет ли смысл открыть еще один гараж в Каролине.
– Дорогой. – Нежный голос Клариссы проник в его ухо, и дыхание сразу перехватило.
Он осторожно отложил бумаги и пересел на кровать.
– Кларисса, – тихо сказал он. – Ну как там Голливуд?
– Как и ожидалось, – немного нервно засмеялась Кларисса. – Жаль, что тебя здесь нет. Мы бы могли делать все те глупости, которые обычно делают люди. Например, ходить по тротуару с этими звездными табличками, посетить китайский театр, устроить пикник под огромным табло с названием «Голливуд»… – Голос звучал тоскливо. И испуганно.
Впервые Кайл ясно расслышал страх в ее голосе и удивился, как он не замечал этого раньше.
– Я же говорил, у меня работа, которую нельзя отложить, – честно ответил он более мягким голосом. – Я действительно не могу, Кларисса, – попытался он убедить ее, наверное уже в сотый раз. – Мне надо встретиться с менеджерами, банкирами. Я ведь хочу создать сеть гаражей. Не могу же я все бросить и мчаться за тобой в Голливуд?
Кларисса вздохнула.
– Понимаю, – сказала она грустно. На самом деле у него просто есть повод ей отказать, и он им пользуется. До того дня на озере он никогда бы не посмел. Теперь же ей нечем его держать. Он ускользает, и она ничего не может сделать. Она ведь знала, что это когда-нибудь произойдет.
Кайл тяжело вздохнул.
– Сомневаюсь, радость моя, – ласково заметил он. – Мне кажется, ты сейчас такая же, каким я когда-то был. Слепая.
Теперь Кайл мог оглянуться на все прошедшие годы и увидеть их совсем в другом свете. Он уже не считал себя беспомощной жертвой, человеком, попавшим в ловушку своих собственных сексуальных желаний. И Кларисса уже не была отменной стервой. Пауком, затянувшим его в паутину.
В Голливуде Кларисса замерла, как зверь в ожидании выстрела. Подняла взгляд и увидела в зеркале свое лицо, белое как мел. Она знала, что сейчас услышит. Кайл собрался ее бросить. Ее настиг кошмар, которого она страшилась с первого дня их знакомства. Единственный мужчина, которого она всегда любила и любит, сейчас распрощается с ней…
– Кларисса? Ты еще здесь? – резко спросил Кайл.
– Ну конечно, дорогой, куда же я денусь? – спросила она с обычным ядовитым сарказмом и услышала, как он выругался.
– Не смей!
Кларисса закрыла глаза. Пожалей меня, дорогой, молча взмолилась она, потом спохватилась. Ей нужна вся ее сила воли.
– Чего не сметь, сердце мое? – промурлыкала она.
Кайл взял телефон в руку и принялся ходить по комнате. Все зависит от того, что сейчас случится, а он не готов. С того дня на озере он знал, что этого разговора не избежать, но говорить об этом по телефону?..
– Не смей изображать стерву с юга, Кларисса, – предупредил Кайл более резким тоном, чем собирался. – Больше меня на это не купишь. Никогда. Ты меня слышишь?
Кларисса попыталась скрыть рыдания и слабо рассмеялась.
– А кто же я еще, милый? – спросила она, чувствуя, как рвется на части сердце.
– Ты можешь быть тем, чем хочешь, – услышала она голос Кайла.
Кларисса моргнула, не веря своим ушам. Она ждала чего угодно, но не этого.
– Я не… – начала она и замолчала. Ох, какое теперь это имеет значение? Все кончено, ей этого не пережить. – Кайл, – взмолилась она, – не бросай меня. Кайл, пожалуйста, – продолжала она бесстыдно умолять, заливаясь слезами. – Я умру, если ты меня бросишь.
Кайл закрыл глаза. С его плеч свалилась огромная тяжесть. Ему показалось, что пожелай, и он сможет взлететь.
– Я знаю, – тихо сказал он. – Я знаю.
Он вернулся к кровати и сел, опустив голову.
– Ох, Кларри, – прошептал он. – Столько лет потеряно зря…
Кларисса перевела дыхание. Он не говорит «прощай». Невероятно, но не говорит. Или затеял свою игру? Захотелось отомстить?
– Не понимаю, – наконец сказала она.
Кайл резко рассмеялся.
– Мы оба не понимали, – мрачно произнес он. – В этом вся проблема. Мы играли в игру, сами установили правила, и едва не уничтожили самих себя. Но игре конец. Ты любишь меня, я люблю тебя. И нам следует что-то предпринять, – закончил он.
Кларисса не верила своим ушам. Ей так давно хотелось услышать эти слова, поэтому она решила, что они возникли в ее помутившемся мозгу. Она проглотила комок в горле.
– Ты меня любишь? – тупо спросила она.
– Да, – почти сердито подтвердил Кайл. – И я знаю, что ты тоже меня любишь, так что не пытайся отрицать, – предупредил он, выпрямляясь и поднимая голову. – И если ты не уйдешь от мужа, не разведешься с ним и не выйдешь за меня замуж, между нами все кончено…
Глава 17
Голливуд
Это был вечер звезд. Роскошные лимузины один за другим подъезжали к зданию премьерного кинотеатра, и собравшаяся толпа радостными криками приветствовала их знаменитых пассажиров.
Джина Лоллобриджида, чья знаменитая талия была уже шеи ее мужа, была одета в черный шелк, такой блестящий, что напоминал металл. В ушах и вокруг шеи сверкали бриллианты. Среди гостей находился иранский шах, проделавший путь на яхте в половину окружности земного шара, чтобы посетить западное побережье Америки.
Все сколько-нибудь известные люди в Голливуде собрались на премьеру «Ночи завоевателей», так как молва о режиссере фильма и главных актерах распространилась практически с первого дня съемок. Приехал Кирк Дуглас, пожелавший посмотреть, действительно ли стоит верить слухам, что студия «Пума», обычно производящая фильмы второй категории, может выпустить хит сезона и побить все кассовые рекорды. Разумеется, бюджет фильма просто астрономический, что еще больше повысило к нему интерес. Говард Шусмит особой щедростью не славился, так что его поведение на этот раз всех поразило. Луэлла Парсонс всячески поддевала его в своей колонке, прозрачно намекая на климакс. Сначала он берет никому неизвестного режиссера из Канзаса, в активе у которого всего-то пара пьес в Оксфорде. Затем он раскошеливается на бюджет, который бы не заставил покраснеть таких гигантов, как «Парамаунт» и «Юниверсал». И как, недоумевала Луэлла, умудрились Говард Шусмит и Кир Хакорт, о котором сейчас все говорят, уговорить Бада Уэстмора сделать себе такой грим? Как им удалось заполучить на главную женскую роль Бетт Дэниелс, у которой контракт с «Юниверсал»? Или уговорить Уоррена Уэйнрайта, восходящую звезду и секс-символа, на главную мужскую роль? Не говоря уж о вывезенных из Англии техниках для специальных эффектов… Луэлла веселилась вовсю. Где-то у этого Кира Хакорта есть большая мохнатая лапа.
Шум вокруг фильма был поднят грандиозный. Репортеров поили и кормили так, как никогда раньше, даже телевизионные ведущие ток-шоу были задействованы на полную катушку, объявив временное перемирие со своими вечными конкурентами – киностудиями. Да, «Ночь завоевателей» нарушала все правила. Толпа взревела, заметив Ким Новак в желтом, в тон волосам, платье с глубоким вырезом. Мужчины пришли в еще большее неистовство при виде Авы Гарднер, а женская часть толпы с обожанием смотрела на красавчика Джеймса Мейсона.
В миле от кинотеатра Кир сидел на заднем сиденье лимузина, чувствуя себя крайне неловко в смокинге. Воротник, казалось, вот-вот его задушит, он отчаянно потел и его мутило от страха.
– Милый, оставь в покое воротник. – Ориел наклонилась, чтобы поправить ему галстук-бабочку.
Кир усмехнулся.
– Ладно, признаюсь. Я нервничаю.
– Нервничаешь?
– Боюсь до смерти. Теперь довольна?
– Конечно нет, дорогой. Просто приятно сознавать, что ты не супермен и ничто человеческое тебе не чуждо.
Кир внимательно посмотрел на нее, не пропуская ни одной детали – от элегантной прически, украшенной фамильными жемчугами, до платья персикового цвета с треугольным вырезом, в котором красовался крупный топаз на тонкой золотой цепочке. По ее виду никак нельзя было сказать, что всего восемь месяцев назад она родила дочь.
– Я тебе говорил, что ты выглядишь потрясающе?
– Нет. Ты говорил, что надеешься, что проектор не сломается, что красную ковровую дорожку привезут вовремя и что форма у билетерш будет той, что ты выбрал, а не такой крикливой, как хотел Говард, и еще ты мне говорил…
– Хватит, – простонал он. – Я – чудовище. Знаю. Но как только все будет позади, я возмещу все и тебе и Бетани.
– Бетани нет еще и года, – улыбнулась Ориел, проводя ладонью по его гладко выбритой щеке. – Она у нас умница и любит своего папочку в любое время суток – и ночью и днем, как уж ей повезет его увидеть.
– Я так поздно никогда не возвращаюсь!
Ориел только приподняла бровь, но ничего не сказала.
Кир смущенно взглянул на нее и пожал плечами.
– Ладно. Но все равно, ты выглядишь потрясающе, – довольно нелогично закончил он и внезапно обнял ее. Ориел взвизгнула. – С моей стороны будет настоящим оскорблением, если я не докажу это на деле, – проворчал Кир и, наклонившись принялся покусывать ей мочку уха, рука же одновременно скользнула за вырез платья.
Ориел застонала, забыв обо всем.
– Ох, милый, всегда ты выбираешь самое неподходящее время!
Ориел вздохнула, вспомнив, сколько она провела одиноких ночей, тоскуя по его прикосновению. Иногда она даже проклинала фильм, ругала Кира за дотошность, за стремление довести каждую сцену до идеала, чертыхалась при постоянных изменениях, которые он вносил в сценарий, чтобы сделать фильм современным и отличным от других. «Я хочу сделать совсем другой фильм, – непрерывно повторял он. – Новый, необычный. Я хочу изменить взгляд этого проклятого города на кино. Оно застряло где-то в тридцатых годах, времени Бетт Дэвис и Роналда Колмана. Америка же изменилась с тех пор и продолжает меняться…» Тогда ей удалось заставить его замолчать поцелуем и ладонью, стратегически удачно положенной на бедро.
Теперь же она застонала, как всегда реагируя на его умелые ласки.
– Кир, ради Бога, – взмолилась она, когда он наклонился, пытаясь добраться губами до ее соска.
После рождения Бетани грудь ее стала полнее и иногда, как сейчас, он чувствовал вкус молока на губах. Он обнял ее за талию и притянул к себе. Весь этот год он почти не обращал на нее внимания, он это понимал. Но, когда начались съемки, она была на девятом месяце беременности. Звонок из больницы застал его в разгар съемок сцены с приземлением космического корабля. И с того чудесного мгновения, когда он взял в руки свою только что родившуюся дочь, такую крохотную, красную и сморщенную и все же такую прекрасную, его жизнь превратилась в хаос.
Он был не только режиссером, но и сценаристом, а после окончания съемок провел десять недель в монтажной, где очень многому научился. Теперь в титрах его имя появится трижды – как режиссера, как сценариста и как помощника редактора. Время шло так быстро, что иногда ему казалось, что его дочь научилась стоять буквально за неделю, и тогда он сомневался, стоит ли овчинка выделки.
Ориел попыталась оттолкнуть его.
– Кир, черт возьми, мы приехали.
Она поправила верх платья. Щеки разгорелись от желания, глаза сверкали. Кир несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и избавиться от несколько неудобной в такой ситуации эрекции. Он посмотрел сквозь тонированное стекло на украшенный фонариками фасад кинотеатра и едва не ослеп от вспышек блицев. Репортеры сновали повсюду. Разглядев огромную, жадную до впечатлений толпу у дверей, Кир снова почувствовал, что его мутит от страха.
– Смотри-ка, сегодня весь зверинец собрался, – сказал он, заставив Ориел улыбнуться.
Часть фильма он снимал на натуре в маленьком городке в Огайо, где вышел с камерами на улицы. Это было смелым новшеством, так до него никто не снимал, поэтому весь город собрался поглазеть, что, разумеется, было совсем некстати. В маленьких городках обычно не собираются большие толпы народа, так что ему пришлось установить барьер, чтобы сдержать толпу и дать актерам возможность работать. Но в сцене приземления космического корабля он велел оператору снимать и толпу, и все эти кадры с обычными людьми, следившими за приземлением с открытыми ртами, стоили вагона массовки.
– А тебе бы больше понравилось, если бы здесь было пусто, милый? – поинтересовалась Ориел.
Кир быстро взглянул на нее и улыбнулся.
– Я когда-нибудь говорил тебе, как я рад, что ты вышла за меня замуж?
– Нет.
– Ну не дрянь ли я?
– Ага.
Когда лимузин подъехал к кинотеатру и они вышли, толпа подалась вперед, но потом по ней пронесся вздох разочарования. Лица совсем незнакомые. Потом люди начали перешептываться – это же тот самый режиссер, о котором столько разговоров. И такой молодой и красивый. А это кто, его жена или любовница? Какая, право, красотка. Кир чувствовал на себе сотни глаз, пока шел по красной дорожке и пожимал руку директору кинотеатра под яркими вспышками блицев фотоаппаратов. Им показалось, что прошла вечность, прежде чем они наконец вошли в холл, где их встретил Говард Шусмит с толстой сигарой в зубах.
– Все поднакатили, сынок, – заметил он. С его лица не сходила самодовольная ухмылка.
– Подумать только, моим звездам это нравится, – засмеялся Кир, кивком показав на толпу у дверей, окружившую белый лимузин, доставивший ведущих актеров фильма.
Это тоже была идея Кира. Обычно актеры, играющие главных героев, приезжали отдельно со своими сопровождающими. Кир решил дать толпе повод посудачить. А в жизни они тоже любовники? Он мог представить себе завтрашние колонки Хедды или Луэллы почти строчка в строчку, все их намеки и стервозные остроты.
– Ну, пора двигать, – сказал Говард, с любопытством глядя на Кира. – Посмотрим, стоит ли фильм всей этой шумихи.
Кир холодно улыбнулся, заподозрив Говарда в желании провала фильма хотя бы ради того, чтобы лицезреть, как Кир приложится мордой об стол? Потом пожал плечами, отмахнувшись от этой мысли. Пусть Говард его не любит, но он дал ему работу и на редкость много денег. Он выполнял все требования Кира, начиная от экспериментального освещения и кончая английской бригадой специалистов по спецэффектам.
Кир слишком много брал на себя и понимал это. В зале наверняка уже сидят критики и все знаменитости. Если фильм провалится…
Он почувствовал, как маленькая рука сжала его руку. Взглянув в голубые глаза, все еще горящие недавней страстью, он почувствовал, что напряжение спадает. Он смог даже улыбнуться.
– Пошли, – тихо сказала Ориел, и они вместе вошли в тускло освещенный зал.
По просьбе Кира их посадили в середине первых рядов. Он хотел сидеть за критиками и репортерами, чтобы лучше видеть их реакцию. К тому же он не имел ни малейшего желания сидеть со «звездами».
Они сели, оказавшись среди тех счастливчиков, кто часами стоял в очереди, чтобы купить те билеты, которые были в свободной продаже.
Свет погас, пошли титры, сразу же поразив зрителей своей необычностью. Как правило, фильмы начинались с музыки и простого показа титров. Но только не этот фильм. Кир попросил подругу Бетти из художественной школы Раскина в Оксфорде сделать графические рисунки для титров, а один из музыкантов, приятелей Вива, сочинил музыку – смесь классики и чего-то авангардного, таинственного и немного пугающего. Поразительная графика с использованием мультипликации превращала имена ведущих исполнителей в летающие тарелки, планеты и роботов, приковав внимание зрителей к экрану с самого начала.
