Текст книги "Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)"
Автор книги: Максим Гурин
Жанры:
Контркультура
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
И нечего понапрасну шуметь! Я могу от этого поломаться, а тогда уже действительно все натурально погибнут (каждый по своей сугубо причине). В первую очередь, потому что я мать ваша, а вы дети во чреве моём!
Кстати сказать, обидеть не хочу никого, но даже ещё нерождённые. И, кстати, именно нерождённые, а не неродившиеся, поскольку пассивный залог здесь правдивее.
Я пошёл в ларёк купить сигарет и пива. У подъезда нашего с Адома мною был обнаружен довольно крупный труп стрекозы без видимых признаков насильственной смерти.
71.
Но потом наступило новое утро, новый день и, блядь, новая пища, и я посмотрел на главу № 69 и даже внутренне усмехнулся. Подумал, пиздец какой! Ты же, Максим, взрослый человек. Ну какой на хуй терроризм? Ну что за бред? У тебя любимая и любящая жена, кошка, которую ты притащил маленьким котёнком без её спроса, но она прижилась, потому что жена твоя – это ТВОЯ жена, и ты ЕЁ муж. Так сложилось. Повезло. Видимо, злобная Божа зазевался и на сей раз не успел помешать моему данному счастью. А ты, Максим, говоришь, терроризм. Призываешь к экстремизму, а ведь за это, кстати, сажают, если, конечно, агитация действие возымеет. Причём призываешь-то ты самого себя, а ты ведь просто не совсем психически здоровый человек. Плохо переносишь жару. Когда температура воздуха поднимается выше 25 градусов и держится в течение нескольких дней, у тебя, Максим, всегда начинает течь крыша, и она течёт тем сильнее, чем дольше держится жара. И, к сожалению (или к счастью), это так и никак не иначе. Зависимость самая прямая. Такая же прямая, как в случае выстрела себе в висок. Пуля попадает в мозг, разрушает его и вследствие этого ты умираешь. Или. Утром у тебя тяжёлое похмелье, ты выпиваешь пива и готов к новым свершениям.
Но всё-таки меня по-прежнему интересует, где проходит граница между моим сознанием и сознанием других людей. Где граница и разница, если хотите, между тем, что думаю я и тем, что думают другие люди? Между тем, что я думаю, когда я один или тем, что я думал бы, если был бы в курсе того, чего я пока не в курсе; или если бы я жил на свете один и был бы богом и тем, что я думаю под влиянием известных мне самых разных, порою полярных, точек зрения других людей. Неважно, приятных или неприятных мне.
Применительно к так называемой реальной жизни я часто думаю, что бы я думал о самых разных вещах, если бы в моей жизни не появилась Акак именно моя А. И далее, что бы я думал, если бы Апоявилась в моей жизни не после того, как моими были другие девушки, а до; или не появилась бы вовсе; или не было бы предыдущих; или если бы Абыл я сам, а она бы была мной.
Вот если бы она была мной, интересно, это была бы всё же она или всё-таки я? А другие мои знакомые, а? Если бы они были мной?
И вообще, если бы я не родился вовсе, кто бы тогда думал бы это всё вместо меня?.. Ведь скорее всего такой человек всё равно бы был. Может быть, если бы меня не было, этим человеком была бы А, а?
72.
Первым в русской литературе о Дне Сурка заговорил Лермонтов. Со свойственным ему пафосом истерического безразличия, Михаил Юрьевич бесконечно твердил о том, что вся наша жизнь – сплошной скучный фарс, который может быть интересен только грубым и глупым людишкам, то есть, опять же, скудоумным моральным уродам, за каких со всеми основаниями ваш покорный слуга почитает большую часть так называемого цивилизованного общества. Эта бесконечная цепь повторений одного и того же скучного и посредственного сюжета, каждое из каковых повторений всё бездарнее и бездарнее, заёбывала Лермонтова. Оттого ему и надоела, возможно, Бэла, что он видел в ней всю ту же княгиню Веру или капризную Мэри, и во всех них он видел кобылиц, то есть красивых, выносливых, норовистых или покладистых, злых или добрых, но довольно тупых животных. Животным был и он сам.
Барсом не получилось. Котом не прельщало. И когда явился санитар леса Мартынов, Лермонтов скорее всего был ему рад, потому что, возможно, надеялся, что День Сурка кончится хотя бы с его смертью. Но он просчитался. Смерти не существует. Это тоже Красивая Сказка. Смерть так же придумали в утешение.
Ни один день не может начаться и не может закончиться. От рождения мы разрезаны на куски. Их ровно столько, сколько нам отпущено (сколько мы сами себе отпустили в зависимости от собственной внушаемости) дней. И в этих тысячах дней тысячи нас кружатся с опротивевшем самим же себе упорством и так будет всегда.
Хренова туча, извините за словоформу, веретенов кружится во вселенной. Вертится и сама вселенная. Веретена дней кружатся в веретенах месяцев, а те кружатся в веретенах лет; года, как известно, кружатся в бесконечно вращающихся столетиях. Всё это сказочно скучно. Это действительно Ад, и это реальность.
В какой-то степени, Адам с Евой не должны были вкушать плодов Древа Познания Добра и Зла, но в наши дни это легко поправимо, ибо существует такая нехитрая хирургическая операция, как лоботомия, отлично защищающая слишком умных от божественного проклятия.
Всё это, конечно, якобы давно всем понятно, а мне-то уж и подавно это ясно давно, ибо я довольно крупный и умный ёж, но я считаю необходимым об этом писать в надежде на то, что кто-нибудь из якобы понимающих всю эту катаперверсию поймёт это глубже, благодаря моему способу изложения материала и поймёт также, что надо бы что-то с этим, в конце концов, делать. И делать несмотря на то, что всё действительно однохуйственно. Что делай, что не делай – всё, как об стенку горох.
Но горох прежде чем отскочить, всё-таки сначала к этой стенке летит, и такая вот бесконечная хуйня, это бессмысленное «туда-сюда», очень умиротворяет, а порой даже развлекает. А вы же так любите все развлекаться! Поэтому если горох в нашей комнате перестанет летать к стенке и отскакивать от неё, смерть наступит ещё при жизни.
И потом есть же такие банальные вещи как физика, энергия, вся хуйня, которая пока что наименее скомпрометировала себя из всех созданных Человечком религий. С другой стороны, конечно уже не за горами то время, когда и физика будет низложена, и парадоксы Зенона вступят в полную силу. Не за горами то время, когда перестанут рождаться дети, ибо достижение сперматозоидом яйцеклетки станет физически невозможно, ввиду физической невозможности как такового движения. Предметы, выпущенные из рук, перестанут падать на землю или любую другую горизонтальную поверхность. Во многом это будет связано с невозможностью выпустить их из рук, что будет связано с тем, что у нерождённых детей не может быть рук, равно как и головы или ног. Но даже если бы предмет и удалось выпустить из рук, он бы всё равно не упал. Да и существование предметов, в принципе, станет невозможным, поскольку электроны не смогут вращаться вокруг атомных ядер, потому что станет невозможным движение.
Но когда всё это произойдёт, чего, в свою очередь (да и очереди-то никакой нет – никому ничего на хуй не надо – никого нет; подходи, бери, что хочешь, если, конечно, ещё не утратил способность хотеть), произойти не может, как и не может произойти ничего, – это будет (не будет) означать лишь одно – только то, что в рамках Дня Сурка наступил вечер. Однако уже утром всё обязательно начнётся по новой.
В частности, все пойдут в сортир, затем в ванную, а после на работу. Некоторые после работы пойдут развлекаться и одновременно тешить своё самолюбие в программу «Слабое звено» – отвечать на вопросы, многие из которых придумал я, что, в свою очередь, является уже моим частным случаем работы.
И ещё одно, точней – три. (Какая разница между одним и тремя, право слово?) Во-первых, я хочу предостеречь читателя от одной фишки. Ещё Илья Гавронский как-то сказал, что всегда был уверен в том, что глава в моём романе «Новые праздники», посвящённая раскрытию сути «божьего промысла», объясняющая, что все люди в конце концов станут одним единственным существом и почему это так – это лишь моя остроумная выходка, если не сказать игра экстремистского ума. Я разубедил его, но удивился. Удивился, несмотря на то, что восприятие казалось бы неглупыми людьми фразы Сократа «я знаю, что ничего не знаю» всего лишь остроумным каламбуром давно уже не является для меня новостью. Так вот, я не шутил сейчас. Не шутил ни в «Новых праздниках», ни здесь. Я вообще не люблю шутить и, не смейтесь, разговаривать тоже. Я часто шучу и много болтаю только потому, что родившись на свет, я оказался в заведомо безвыходном положении.
Во-вторых, когда Лермонтов, будучи студентом, один на всём курсе знал английский и, в силу этого имел возможность читать в оригинале английских романтиков (в частности, Колриджа), а на вопросы однокашников (о чём, мол, книга? Ну скажи! Ну чего ты, прям, как не родной!) отвечал, что им не следует нагружать себя лишними знаниями, поскольку даже если бы они тоже знали английский, всё равно бы ничего не поняли – я думаю, он был прав.
В третьих, когда Дмитрий Воденников прочитал ещё в машинописи мой первый роман «Псевдо» и сказал, что ему он понравился, то сразу же счёл необходимым добавить, что более всего ему приглянулось якобы содержащееся там клаустрофобическое ощущение времени. Заебись, блядь! (Хотя, конечно, на самом деле, большое спасибо. Дима вообще приятный, хотя и позёр. К его чести надо сказать, что он откровенный позёр. Честный фраер, блядь.)
73.
Сразу после окончания шестого класса, прямо-таки в июне месяце, я лёг в больницу на обследование. Кажется, в основном, там обследовали моё сердце, чтобы понять-разобраться-решить, может ли человек с таким сердцем (я уж не говорю об уме и таланте) служить в вооружённых силах и защищать так называемую Родину-мать.
В палате нас было человек шесть, но я помню двоих: Саню из Ярославля, большого любителя Высоцкого, и дистрофичного чеченца Арсена из Хасавюрта. Было нам тогда по тринадцать лет. И еще не был разрушен землетрясением армянский город Спитак, и в Нагорном Карабахе неторопливо текла скучная мирная жизнь.
В тот вечер, после отбоя, мы с Саней вполголоса пели песни про Афганистан, про мальчишку, который уходя в армию, что-то такое сказал своей девочке «сквозь грусть», а потом «пришёл домой в солдатском цинковом гробу». Потом заговорили о бабах. Он о своей Любке, я о Миле. Тогда же, собственно, я и сформулировал свой тезис о том, что идеальная, с моей точки зрения, женская грудь должна помешаться в руке, но сосок, по возможности, должен быть крупным.
И тут произошла довольно странная вещь.
Казалось бы, что тут такого – просто, казалось бы, в разговор вмешался Арсен. Просто ему, казалось бы, стало скучно. Но лажа была в том, что на тот момент он был, возможно, бОльшим ребёнком, нежели мы с Саней. Поэтому он и начал меня примитивно, по-детски, дразнить: «Коза Милка! Милка – коза! Коза Милка!» Откуда, право, взялось в нём такое тонкое языковое чутьё, извините, нашего языка! Мне неведомо это. Не знаю, почему.
Но я неожиданно понял, что наступил момент X. С чего я это взял – не понимаю. Ведь тогда я ещё, мало того, что не пил каждый день, но даже курить не пробовал. И я сказал: «Арсен, если ты ещё раз скажешь «коза Милка», я дам тебе по морде!» Он, конечно, не замедлил это повторить. И тогда...
Если честно, мне скучно даже описывать свои чувства, когда я встал с постели и пошёл к Арсену. Основным действительно была скука и ощущение принуждения. Мне не хотелось давать ему в морду, но вариантов у меня уже не было. Можно, конечно, сказать, что, мол, лежачего не бьют (я, кстати, его и не бил – просто дал по морде разок и всё) и прочую тупую обывательскую хуйню, но вы поймите, злобный мелкий чеченец был мною честно предупреждён, и сам меня спровоцировал. Хотел, видимо, посмотреть, что я сделаю. Возможно, не верил, думал, что я слова на ветер бросаю. Но я подошёл, сделал над собой усилие и действительно дал ему в морду, аккуратно под левый глаз. Вслед за тем я извинился и напомнил ему, что я предупреждал.
Через некоторое время Арсен тоже встал, подошёл к раковине, намочил казённое вафельное полотенце и приложил к скуле. Вероятно, не хотел расстраивать родителей, которые обещали навестить его утром.
Однако, он не называл больше Милу козой.
Вспоминая об этом эпизоде, я, человек попсовый, конечно задумываюсь, что с ним стало потом. Может он стал одним из чеченских полевых командиров? Может сражался на стороне ёбаных федералов? Может быть его уже нет в живых? Может. А может они с родителями давно уже съебались куда-нибудь на Аравийский полуостров и он, мало того, что хорошо себя чувствует, так возможно иногда ещё и вспоминает о той дурацкой истории.
Люди примитивны. До тех пор, пока они не получают по ебалу, им и в голову не приходит воспринимать тебя всерьёз. Скучно, но однозначно.
74.
Иногда же я думаю по-другому и даже по-третьему, но истинная причина того, что многие принимают за мою непоследовательность, заключается в том, что я всё могу понять, всё могу представить себе, всё оправдать, всё заклеймить, всё разрушить и всё построить. Таким меня создал бог, и, если даже создав меня и увидев, что вышло из под хуя его, он и заплакал, то только от ясного и острого понимания той простой непреложности, что Пигмалион должен умереть. Галатея слишком прекрасна. Даже странно, что не произошло наоборот – то есть, что не Галатея создала себе Пигмалиона, дабы тешить себе пизду.
Тем не менее, иногда мне кажется, что людей надо, если уж не любить, то по крайней мере оставить в покое. Но тут есть один парадоксик. Ведь чтобы среднестатистические люди были счастливы, чтобы действительно ничем их не беспокоить и не волновать, им нельзя прекословить и нужно довольно часто им подчиняться, потому что с какой стороны на них ни посмотреть – они посредственные, довольно тупые и злобные твари.
Наверное, моей основной проблемой является то, что мне слишком ясна ваша игра. Когда я играю в неё, я всегда выигрываю, но мне скучно. Поэтому я всё время норовлю играть в свою, в которой победителей быть не может, как и в любой третьей мировой войне.
Я точно знаю, что Катя права, когда говорит о так называемой Церкви Святого Результата и о естественном отборе как о единственной мере вещей, и это, де, заебись. Это, конечно, так, но что это за такой мир, и какая скука изо дня в день побеждать людей, которые по определению, по условию задачи, не являются мне достойными соперниками! (Восклицательный знак здесь не означает истерики или какой бы то яркой эмоциональной окраски. Восклицательный знак неуместен в предложениях со словом «скука», но этого требует русский язык. С пятой стороны, русский, как и любой иной, придуман людьми, а всё, что придумано людьми – хуйня. Особенно бог! Не хуй тут удивляться!)
Не побеждать я не умею, потому что все люди очень слабы. Меня, конечно, можно ударить или убить, но любой из ударивших меня обречён доживать свой век с ощущением собственной никчёмности, а это, надеюсь, страшно. Меня нельзя бить, потому что я священен. Я, блядь, и есть святой грааль. Верьте люди, это так.
Ну какая, нахуй, Церковь Святого Результата?! Для одного что-то там – результат, а для другого – собачья хуйня. А кто-то и вовсе добивается собачьей хуйни осмысленно. Всякое бывает. Просто Катя, как практически все из нас, сидя у себя на кухне желает властвовать миром и душами в той сфере, которая представляется ей наиболее важной, разумеется, в силу того, что чувствует себя в ней компетентной. Но сфера эта представляется важной только ей, подобно тому, как только мне кажется важной та, в которой мне поистине нет равных. Равных нет, потому что никому больше это неинтересно, но тех, кому самое святое моё до пизды или похуй, я считаю уродами, подлежащими физическому уничтожению.
Мы разные люди, у нас разные желания, что тоже никак не беда, потому что всё однохуйственно. Катя, правда, не считает, что это так. Но я не считаю так, как считает Катя. Выходит, опять нет никакой разницы. Мало ли, кто что считает? И, тем более, мало ли, кто что делает? Не надо просто ни на кого давить. В частности, не надо давить на меня! Я за это убить могу.
Мне приходилось говорить это о себе и раньше, но это были скорее мантры. Теперь я понимаю, что это правда. Поэтому второй раз я повторять не буду. А то вы подумаете, что и сейчас это только слова, а потом, когда я убью вас (разумеется, за дело), я не смогу быть полностью уверен, что предупредил вас в полной мере и действительно дал вам шанс выжить, а это для меня важно.
Я знаю ещё одну даму, которую хлебом не корми – дай поговорить о естественном отборе и, в особенности, о доминантном принципе. Этим самым примитивным принципом она руководствуется на работе и в семье.
Уже 150-200 грамм самого наибанальнейшего красного вина запускают в ней необратимые процессы. Её начинает нести. Она говорит, что всё хуйня, кроме пчёл. Просто есть люди, которым дано и которым нет. Есть, с её точки зрения, какие-то сильные и слабые. Интересно, к какой из этих двух категорий принадлежит её муж, который вот уже двадцать пять лет носит её на руках с упорством барана, а в короткие передышки читает книжки о свободе воли и выбора?
К какой категории относит его она сама, за всю жизнь не сделавшая и даже не подумавшая ни о чём таком, что выходило бы за рамки твёрдой «четвёрки»? Нет, конечно, у неё всегда было «отлично». «Пятёрку» ей ставили по вечному принципу педагогов-мужчин – ну, она же девочка, она старается, заслужила своим упорством. Симпатичная попка ея заслужила, если быть точным. Действительно, сколько бедной девочке приходилось сидеть в ленинской библиотеке с её посредственными способностями! Но она была упорна. И давно уже прочно занимает не последнее место у себя на работе.
Поэтому иногда, глядя на её мужа, я думаю, что бунт – это слабость, а иногда, глядя на него же, полагаю, что это всё-таки сила... которая, может быть, ему не дана.
Ещё сегодня у учащихся средних школ выпускной бал. В телевизоре, где-то в районе five-o-clock(а), нарисовались их примитивные, тупые, скучные лица. Один юноша сказал в микрофон так: «Всё впереди! Столько возможностей! Я поступлю в институт, стану высококлассным специалистом и устроюсь на хорошую работу!».
Логично. Цепочка безупречна. Устроиться на хорошую работу – предел мечтаний! Молодец, блядь. Может быть, он уже не первый год является сотрудником ФСБ? Насколько я понимаю, молодые им тоже нужны. Кто-то же должен зомбировать юное поколение на надлежащем синхронном срезе. Но кто зомбирует их самих? Или ФСБ – бог?..
Я, кстати, уверен, что дома в 99-м взорвали они, и в этом уверены все нормальные люди. Те, что всегда получали «тройки», потому что педагоги были уродами. Быдло неспособно оценить Человека. И вообще, не надобно бы быдлу этого дозволять.
75.
Когда я думаю о разнице между Лимоновым и Сорокиным (разумеется, в рамках моего восприятия, поскольку иного мне не дал бездарный господь), я неизменно нахожу её в их социальном статусе. Как в статусе авторов, так и в статусе их произведений. И эта разница зачастую не в пользу Сорокина, опять же с моей точки зрения.
Дело в том, что для меня как для последнего из могикан, по совместительству являющегося первым в Роде, сохранила свою непреложность такая эстетическая категория как честность. Можно сказать и так, что честность не утратила в моём случае качества эстетическойкатегории. Более того, этика тоже не пустой для меня звук, хотя лишь до той поры, пока в ней есть своя неповторимая и ИНДИВИДУАЛЬНАЯ эстетика. В этой связи, я считаю, что иногда можно бить людям лица, блевать на соседей в метро или ссать в лифте, но это можно, во-первых, не всем, а, во-вторых, даже тем немногим, кому можно, можно не всегда, но лишь тогда, когда это необходимо для реализации авторского замысла. Как определяются такие допустимые ситуации? А по общему эстетическому контексту, куда входят следующие параметры: 1) Время и место действия 2) Предыстория ситуации на микро– и макроуровнях, т. е. соотношения между историей Повода, которая может не превышать и секунды, и многолетней историей Причины, каждое мгновение которой также обладает теми же микро– и макровременными и ситуационными контекстами 3) Важен также и адресат «творческого» акта. Если это сам автор, то это ещё не значит, что сие есть онанизм и фигня. Хотя бы потому, что онанизм бывает весьма результативен. Скажу прямо, если бы люди время от времени не снимали сексуальное напряжение именно путём мастурбации, маньяков и, собственно, преступлений было бы гораздо больше, и это было бы уже посерьёзней, чем наш новый неуловимый Джо в лице «терроризма и экстремизма». Тем не менее, если это всё-таки онанизм, он может оказаться и недостаточно убедительным аргументом для признания данной ситуации Допустимой.
Таким образом, важно ещё и то, кто дрочит в каждом конкретном случае, и кто водит его рукой. Если это Божественное Провидение, то можно и проблеваться неистово какой-нибудь тётеньке на белую блузку или дать в морду хорошему знакомому. А если какая-нибудь хуета, то нельзя. Опять возникает вопрос, кто будет определять. Смотри тогда главу 69-ю! Если ясней не станет, начни с первой!
Так вот, стало быть, Лимонов и Сорокин. Ну что тут скажешь?! Всё-таки Сорокин развлекает, и сам вероятно большой любитель развлекаться. Спору нет, он – очень талантливая катапуська, и развлекает хорошо. Развлечение – его цель. Точнее, проекция его личных развлечений на читателя. В основном, на тонконосых и тонкогубых уродов-эстетов. (У меня, если честно, тоже довольно тонкие губы, но борода это надёжно скрывает.)
Лимонов же, если и развлекает, то лишь потому, что гениальный рассказчик, но самое главное, все его книги заряжают энергией не только субтильных мальчиков-интеллигентов, но даже самых закоренелых дубиноголовых уёбищ, каковыми в своё время кишмя кишела его НБП. К тому же Эдуард Вениаминыч сам сгорает в пламени своего героического безумия, совсем как Прометей в лучшие годы. Это всегда подкупает (конечно, если это понять, а тут единственное что помогает – это наличие мозгов, следовательно здесь всё сложно). Честно скажу, мне стоит большого труда сохранять в этой ситуации спокойствие. Может быть, если верить Сорокину, моё сердце ещё не проснулось. Зато, блядь, у него оно проснулось, насколько я понимаю. Молодец, блядь! (Если честно, то, что Лимонов сидит в Лефортово, а не объясняет в ООН новые правила игры от лица самой большой страны в мире, я считаю Допустимой Ситуацией для того, чтобы взорвать на хуй Кремль (( 10 - b ) For mudak ’ s only !!! Я не оправдываю убийство! Я оправдываю Творчество! ), но это, конечно, сложнее, чем нассать в лифте (( 10 - c ) Я – бог не потому, что я всё могу, а потому что такой же хороший гусь в человеческом плане ). Я понимаю, дважды два умею сложить. Как вы помните, будет 0.)
Кстати о пламени. В 1600-м году по приговору ёбаной инквизиции был сожжён на костре Джордано Бруно. Как известно, ограниченному кругу лиц, он написал не только «О множественности обитаемых миров», но и много других заебатых книг, среди которых и злая сатира «Ноев ковчег» и прямо-таки, блядь, панегирик «О героическом энтузиазме».
Энтузиазм не довёл его до добра. Он хотел бороться и дышать, вечно стремиться к Абсолюту, но больше этого не хотел никто...
Я думаю, он достиг Абсолюта, по крайней мере, в формулировке Николая Кузанского, идеи которого в том числе развивал, когда огонь, уничтоживший кожу и глаза, вошёл через глазницы и носоглотку в его мозг.
Абсолютный «максимум» и абсолютный «минимум» встретились. Бесконечно ничтожные люди уничтожили бесконечно великого Джордано Бруно. Люди не простили ему идею существования во вселенной нескольких богов и нескольких абсолютов. Люди не выносят даже существования двух полярных точек зрения, да и вообще два полюса – это вечная издёвка над буридановым ослом человечества. Людям было бы куда уютнее в одной точке и желательно никогда не двигаться с места.
Наверное, большинству людей было бы лучше родиться цветами. Во всяком случае, мне было бы приятней на них смотреть. Иногда я бы дарил приглянувшихся мне людей А. Хоть какая бы тогда была от них польза.
Люди не могут жить с мыслью, что, как говорил кролик у Александра Милна, «я» на свете много. Они так не могут. Это не укладывается у них в голове. Равно как и афоризм Сократа «я знаю, что я ничего не знаю». Нет, им подавай всё и сразу!
Но... их «всё» у Джордано Бруно с лихвой умещалось на ладони. Тогда они убили его.
76.
Девушка Лена, секретарша частного охранного предприятия таможенного терминала «Останкинский», отвела нас на склад под эзотерические улюлюкиванья Вовы, который там работал уже полгода и в подходящий момент, как и обещал, условно мне свистнул.
Там мы подобрали мне форму: две пары чёрных штанов (летний и зимний варианты); чёрную и голубую рубашки с какой-то левой эмблемой данного ЧОПа; зимнюю куртку на меху; очень приличный чёрный свитер, в котором впоследствие было не стыдно появляться даже на вечеринках; беретик; зимнюю трикотажную шапочку и довольно хорошие, да к тому же симпатичные, ментовские ботиночки на шнурках. Я сгрёб всю эту кучу, распихал по двум целлофановым пакетам, и мы пошли к Вове-начальнику для получения дальнейших инструкций.
Вова-начальник подмигнул Вове-другу, и в довершение своего спича сказал: «Система наказаний у нас простая. Если что – бить будем рублём!» И мы вышли счастливые на улицу и пошли ко мне.
У нас было немного с собой, но поскольку ещё не пробило и полдня, нас только чуть-чуть подкумаривало, и мы решили оттянуть удовольствие и сделать всё в цивильных условиях.
Вмазавшись у меня в комнате, мы ещё и покурили травки и, откинувшись на спинку дивана, предались смелым мечтам о грядущей и повсеместной победе «Новых праздников». Послушали музыку. Как обычно, мою. Песня «Yellow субмарина» привлекла вовино внимание и впоследствие мы её тоже сделали уже с ансамблем. Припев там звучал так:
Yellow, yellow, yellow субмарина -
Ты моей простой души!
Ты слишком долго слишком пела,
Так пойди же попляши!..
И вокруг там всё было в каких-то совершенно идиотских звуках, и всё это было полным бредом, но засоряющим мозги надолго и прочно, что тогда казалось достоинством. Я, кстати, поначалу был против этой песни в программе, поскольку она была совсем не трогательная и не нежная, в отличие от остальных, и даже не шизовая. Когда мы всё-таки от неё отказались, я не был расстроен. Но были и другие, и мы знали, что материал ломовой. Думали так. Были уверены в том. Так предпочитали считать. Полагали, что искренне.
Сколько раз, сидя потом на работе в «охране», за огромной деревянной кафедрой, слушая ебучее «Наше радио» или «Хит FM», я понимал, что в нашей весовой категории нам нет равных. И без конца вмазывался, что, как известно, не влияет на качество прослушивания. Героин не трава и не водка – это вам любой подтвердит. На нашу первую роль могли претендовать только «Гости из будущего», но у тех всё-таки не было в текстах достаточной глубины (вернее, она там безусловно была, но от большинства людей пряталась) или СашаЧ, но у той слишком уж это было всё по-совковому.
Мог ли я тогда предположить, что пройдёт всего год и после нашей поездки в Австрию с «e69» окончательно развалятся «Новые праздники», Света уйдёт петь в «Кукурузу», а остальным, включая меня, будет предложено стать музыкантами этой самой СашиЧ?
Ясное дело, я отказался и пошёл работать в «Ex libris» при «Независимой газете». Остальные согласились и проработали с ней ровно... два месяца (окрылённый Вова явно поторопился уволиться из «охраны»). Моё место в их коллективе занял Петя Костин. Сначала только в команде, а потом и в вовиной судьбе.
В своё время, на пару лет раньше, подобный эпизод уже имел место в моей жизни. После записи первого нашего альбома «Чужой язык» я, стиснув, бля, зубы переписывал кассетки и носил эти ёбаные «демки» по разным лейблам. Где-то вообще говорили честно, что без мазы, где-то говорили «мы думаем» (разумеется, о чем угодно, но только не о судьбе моей «демы»), а в «Альбе-рекордс» с моими песнями и вовсе случилась классика жанра. Скажу честно, с «Альбой» я связывал некоторые надежды, поскольку к тому времени неплохо знал лично и Серёжу Гурьева и Олю Барабошкину, подвязавшихся там трудиться. И они тоже знали меня по «Другому оркестру», которому во время оно даже покровительствовали. Барабошкина же и вовсе преподавала когда-то «информатику» у нашей виолончелистки Иры Добридень, а Ирин одноклассник, нас же и познакомивший, Олег Тогоев таскал ей почитать первые номера «Вавилона».
Где-то через месяц после того, как кассета с «Праздниками» оказалась у них, мне позвонил Гурьев, сказал: «Здравствуй, Макс!» своим трогательным, располагающим к откровенному общению голосом и предложил стать аранжировщиком Вики Морозовой, одной из бывших вокалисток легендарного «Хуй забей!». Я так по сей день и не в курсе, она ли пела знаменитую «выебать лошадку на скаку» или какая другая баба, но я с отчаяния согласился, уволил всех её музыкантов, кроме басиста, который был хорош, а потом ещё круче уселся на героин и всех продинамил. Нехорошо получилось.
Впрочем, не надо было срать в мою чистую душу. Я хотел и хочу переделывать мир, а он хочет заставить меня на себя работать. Хуй тебе в рот, мил-человек!
Перед Викой же я по-прежнему чувствую себя виноватым. Но лишь в том, что не отказался сразу. Прости, пожалуйста, Вика.
(Кажется, я опять какую-то хуйню написал. Впрочем, что за беда, бывает. Люди не хозяева своим мыслям, но проверить правоту этого утверждения решительно невозможно. Тем, кто считает, что это вопрос Веры и что это вообще вопрос – прямая дорога в программу «Слабое звено»! Там Маша Киселёва вам всё объяснит и будет сама не рада. Работа такая. Она тоже себе не хозяйка.)
77.
Сразу хочу сделать запоздалое предупреждение: я ничего не знаю о жизни и не имею ни прав, ни шансов на делание выводов. Я знаю только одно: в этом мире, как, впрочем, и в любом другом, никто не знает больше меня. Почему? Да потому что всё однохуйственно. Это истина в последней инстанции. Ещё я постоянно вру. В основном, сам себе. Как и все остальные живые несущества.
Мне очень скучно с людьми, у которых есть какие бы то ни было убеждения, а убеждения, как известно, есть у всех. Я не понимаю, как можно не понимать очевидной вещи, что убеждения – это такая же PR-фишка, придуманная в тайной канцелярИи небес. Нельзя позволять себе иметь убеждения, потому что как только человек приходит к каким-либо выводам и в чём бы то ни было убеждается, им становится настолько легко управлять, что настойчиво хочется ненавязчиво умереть со скуки.
