Текст книги "Странное завещание (СИ)"

Автор книги: Максим Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7 «Подготовка к ночлегу»

Окинув взором окрестности, Сальвадор хмыкнул:

– Если тебе, дорогой Шатильон, так хочется принять снежную ванну, то милости прошу, а мы с Клодом предпочтем добраться вон до того крутого склона берега и там остановиться на отдых.

Дружище Клод, ты же не будешь против?

Усталый Клод поспешно закивал, полностью поддерживая идею физика. Теперь пришло время Монтеро победоносно взглянуть на Бернара, который скорчил такую гримасу отвращения, что Вилар невольно улыбнулся. Но Сальвадор этого не увидел, и, развернувшись, направился в указанном направлении к заснеженному склону берегового холма. За неимением иного места для привала этот заснеженный холм подходил как нельзя лучше. Хоть он и не был слишком высоким, но очень даже успешно защищал уставших путников от пронизывающего ветра. Поваленная старая сосенка, лежавшая неподалеку, тут же была использована друзьями как не совсем удобное, но все же относительно сухое и теплое место для сидения. Отломанные с нее сухие ветви были приготовлены для костра, которым пообещал заняться Сальвадор. Бернар же, в свою очередь, отправился наломать еще ветоши для поддержания нужного жара. Оставшиеся на месте стоянки почетные члены столичных ассоциаций, занятые обустройством их временного места пребывания, могли отчетливо слышать хруст трескающихся ветвей, звуки проседающего снега и мелодию до боли знакомой им с детства задорной песенки. Пел Бернар коряво. Именно это слово очень точно могло справиться с описанием всего музыкального дара нового европейского миллионера. Шатильон был из тех счастливцев, коих отлично характеризует фраза «медведь на ухо наступил». Но отсутствие слуха и голоса никак не мешало Бернару напевать вот такие веселые песенки, при этом ужасно фальшивя и попадая в ноты крайне редко. Но даже такое ужасное исполнение никак не портило всей атмосферности той песни, звучанию которой вторил внутренний голос оставшихся у костра путников.

Раскрасневшийся Бернар вернулся не быстро, что легко объяснялось огромной охапкой хвороста в его руках, почти полностью перегораживающей французу обзор. Ноги Шатильона до колен были облеплены снегом. Плюхнув свою ношу на землю, Бернар уселся на нее и, наконец, свободно смог взглянуть на мир. Судя по изменившемуся выражению лица, картина, представшая перед его глазами, совершенно не понравилась незадачливому певцу. А увидел Шатильон следующее: Сальвадор, стоя на коленях перед неумело сложным костерком, расходуя огромное количество спичек, безуспешно пытался призвать на службу путешественников древнего духа огня. Спички сгорали одна за одной, слегка обугливая ветошь, уложенную наподобие колодца. Отблеск огонька, изредка появляющийся на дне "колодца", мгновенно угасал, распадаясь в воздухе и оставляя на своём месте лишь россыпь горячих искр. Опустившийся на корточки по другую сторону плохо уложенного хвороста Клод Вилар заваливал физика бесчисленными советами и подсказками, не приносящими, надо отметить, никакого толка. Он то заслонял ладонями огонь от ветра, то, наоборот, пытался дуть под основание готовящегося костра. Глядеть на подобное Бернар был просто не в силах. Сорвавшись с добытой кучи, Шатильон подскочил к друзьям, бесцеремонно выхватывая коробок спичек из рук Мотеро.

– Ну кто же так костры то разводит?!

Обреченно провозгласил Бернар, помогая физику подняться с холодной земли.

– Почти все спички истратили, расточители! Ну ничего не возможно доверить этим джентльменам, один убыток!

– Да ну чего ты, Бернар...

Замялся Клод, распрямившийся в полный рост.

– Да ничего.

Заворчал Шатильон, отодвигая ногой странное нагромождение веток.

– С костром я уж сам как-нибудь разберусь, вы лучше распотрошите свои рюкзаки и сообразите, чего мы будем жевать! Я такой голодный.

Сальвадор и Вилар спорить не стали и молча удалились к своим вещмешкам.

– Надеюсь, вы хоть с этим управитесь.

Пробубнил себе под нос любитель приключений и принялся за невыполненную его друзьями работу. Бурчал Шатильон напрасно, и это понимали все, включая его самого. Ведь по сравнению с ним – Робином Гудом и лесным разбойником, проведшим пол жизни на природе, вне копоти городских улиц – почетные члены столичных ассоциаций ничего не смыслили в практическом применении навыков выживальщика. Хоть и сам Бернар не мог сравниться в подобном мастерстве с прожжённым скаутом, но одолеть столь трудное для его друзей разведение костра смог с грацией профессионала. Отодвинув подальше от глаз нагроможденную своими друзьями несуразную кучу, Шатильон выбрал пять самых массивных – толщиной в руку – ветвей и аккуратно уложил их в центре места стоянки, приговаривая:

– Ну кто ж костер прямо на снегу разводит...

Неужели даже ты, Сальвадор, за все время нашей дружбы не перенял у меня столь простое умение! Это же намного проще этих ваших высокоумных формул!

Сальвадор лишь развел руками и начал доставать припасы из своего рюкзака. Клод, более погруженный в тему привалов на природе, расправлял и сворачивал в плоскую колбаску плед, который тут же был ловко постелен на ту самую поваленную сосенку, уже лишившуюся и так редких ветвей. После этого Вилар и Монтеро уселись на плед, продолжая выбирать припасы, готовые послужить питательным обедом усталым путешественникам и попутно наблюдая за ловкими движениями Шатильона. А любоваться было на что:

От иногда кажущегося со стороны весёлым простачком Бернара не осталось и следа. Он был сосредоточен, стремителен и виртуозен. После укладки «фундамента» будущего очага, Шатильон вновь уселся в принесённую им груду хвороста, отлично заменяющую нашему миллионеру кресло. Достал из ниоткуда взявшийся перочинный ножик и начал строгать прихваченные веточки. Нож этот, хоть очень старый и побитый, с туго открывающимся из-за долгого времени службы лезвием, был для Бернара самым дорогим из всех, даже сделанных из дамасской стали и украшенных драгоценными камнями ножей, изготовленных на заказ виртуозными мастерами. Это был больше, чем удобный аксессуар, часто выручающий нашего любителя приключений. Нож хранил богатую историю, соединяющую поколения и пронизывающую грань реальности. Он был старше целого века, его лезвие уже практически сточилось, но все еще оставалось прочным и острым.

Начал свою историю этот знаковый для Бернара предмет очень давно. В начале ушедшего столетия, в подарок от лучшего друга, его получил прапрадед Шатильона – месье де Ревиаль. Но, будучи заядлым семьянином и домоседом, Ревиаль совершенно позабыл про этот подарок. Так и пылился бы сей старый перочинный нож на дальней полке всеми забытой фамильной библиотеки, если бы его не обнаружил там юный прадед Бернара. Именно с того момента и началась вся увлекательная жизнь этого металлического скитальца. Он побывал в морском офицерском училище, участвовал в многочисленных торговых переходах вместе со своим владельцем – капитаном еще парусного фрегата. Да, Ревиаль-младший стал капитаном корабля, и подарок его отца служил ему верой и правдой до самой смерти. Дважды он шел ко дну, но каждый раз его удавалось спасти. После, когда дед Бернара был еще маленьким мальчиком, морской волк отдал ему просоленный нож со словами:

– Держи, юнга! Это твой первый кортик! Береги его и помни о море!

Да, прадед Шатильона всегда мечтал, что его сын пойдет по его стопам, но так того и не дождался…

Погиб во время очередного шторма: как знал, что ему подарок отца больше не пригодятся… Но отец матери нашего Бернара, оставленного нами за строганием сухих ветвей, не стал моряком, но про отцовский кортик не забывал. Именно он заложил новый поворот жизни этого старинного предмета, который получил возможность повидать не только море, но и сухопутные пейзажи. Да, Бернар был весь в деда, веселого любителя путешествий и приключений, воспитавшего своего внука именно тем, кем сейчас являлся наш герой. Они вместе с дедом часто ходили в походы, дед учил Бернара всему, что знал сам. Именно он заложил в душу внука не только любовь к познанию чего-то нового и интересного, но и многие добродетели, оттеснённые в душе нашего везучего миллионера несмываемыми рунами. Дед хранил нож дольше всех, не желая отдавать "не женскую игрушку" – как он сам выражался – своей дочери – матери Шатильона. Его радости не было предела в момент рождения внука. И именно этот нож стал первым в жизни Бернара, врученным в одном из походов под наказы деда. Бернар, услышавший столь увлекательную историю этого предмета, обещался беречь и хранить его до момента, пока не придет и его время преподнести этот подарок своему потомку.

Именно таким знаковым орудием наш Шатильон ловко орудовал сейчас, нарезая почти прозрачные щепы из сухих сучьев. Но пока я рассказывал вам столь увлекательный сюжет, продолжение которого наверняка еще будет вписано в историю рода веселого миллионера, Бернар уже успел закончить свое занятие и даже выложить полученные стружки в центр плотна уложенных толстых веток. После чего, он сформировал "шалаш" из обструганных тонких палок, каждый следующий слой которого составлял более массивный хворост. Закончив такие приготовления, Бернар демонстративно взял одну спичку из коробка и, ловко чиркнув ею о коробок, аккуратно направил в центр шалаша, прямиком в сухие и очень тонкие стружки. Не прошло и пары минут, как костер пылал во всю, согревая наших путешественником жаром вырывающихся из его центра языков пламени. Погревшись и перекусив, наши путники просушили вымокшие вещи, отдохнули и, не дожидаясь, пока угли столь ловко сложенного костра закончат тлеть, покинули ставший уютным бок холма, направившись дальше в сторону гор. Но как бы наши друзья не торопились, как не старались добраться до поселения раньше прихода ночи, их стараниям не суждено было увенчаться успехом. Путь был длиннее, чем то мог предположить Клод Вилар, да и ретивый нрав здешнего климата сказывался как нельзя лучше – пошел большой снег, шапки которого сначала едва парили в ледяном воздухе, а по прошествии небольшого количества времени уже мчались в головокружительном потоке, создавая белую пелену и залепляя лица. Вскоре снега намело столько, что продолжать движение на коньках было не только затруднительно, но попросту невозможно. Тьма начинала сгущаться, как будто высасывая остатки тепла из этих суровых мест. Путники, добравшиеся до гор, отчетливо различили вдали, километрах в пяти от места наблюдения, горящие огни вечернего городка. Но продолжать движение в такой мгле и снежной буре, да ещё и подступающей ночью, наша троица не решилась, приняв благоразумный вариант ночевать у подножия гор. Ведь помимо усталости, плохой видимости и сильного холода, ощущающегося как 7 градусов по Фаренгейту, здешний лес таил множество ночных обитателей, которые с приходом своей темной покровительницы выползают из нор, где они мирно дремали днем. Чашу весов на сторону принятия именно такого решения склонил и тот факт, что наши друзья обнаружили на своем пути значительное углубление в склоне одной из невысоких гор. Эта полупещера представляла собой двухметровый провал в горной породе с высотой свода не более полутора метров. Таким образом, Бернар, Сальвадор и Клод вновь были не забыты фортуной, щедро подкинувшей им такое место ночлега.

После принятия решения о ночлеге, наши друзья спешно начали его обживать, стараясь успеть сделать все основные приготовления до полного наступления темноты. А обустраивать было что, ведь не наши экспедиторы первыми обнаружили эту удобную для ночлега в здешних краях комнатку. В ней уже однозначно кто-то не раз проводил холодные снежные ночи. Наверняка это была лиса или еще какой-нибудь хищник средних размеров, ведь по всему полу были разбросаны перья, клоки шерсти, кости вперемешку с клювами. Первым делом в ход пошел складной топор Бернара, с легкостью добывший для друзей три отличных веника, состоящих из пары еловых лап. Выметя дочиста небольшую квартиру, ширина которой едва умещала трех рослых мужчин, Шатильон тут же развёл костер почти на самом пороге таким образом, чтобы бушующий на улице ветер с лёгкостью утягивал дым, но оставлял большую часть жара, начавшего прогревать каменную квартиру. Костер был разведён так же быстро и ладно, но не имел должного количества топлива, ведь должен был служить не долго, быстро сменившись приемником. Этот костёр лишь разогревал и выслушивал здешний воздух и своды. На это раз всем заправлял Бернар, тут же распорядившийся следующим образом:

– Друзья, у нас мало времени, а я задумал сделать нам неплохие кровати, поэтому нам стоит поторопиться.

Дорогой Клод, расположи в пещере наш скарб и выложи сушиться все, что могло промокнуть. Только заходи в нашу каморку по другую сторону от огня, не хватало нам еще тушить летчика-изобретателя. Сальвадор, двигай за мной, будешь помогать носить хворост и бревна.

И работа закипела. Вилар, раскладывая вещи по греющейся пещере, мог слышать, помимо треска костра и воя метели, веселые переговоры своих друзей, стук топора и стоны валящихся сосенок. А Бернар не шутил, заявив, что желает устроить своим товарищам королевские ложа, и теперь, ловко орудуя скромных размеров топором, не без труда валил относительно тонкие сосенки. Хворост ловко подхватывал Сальвадор и быстро относил его в пещеру, спешно возвращаясь за новой партией. Бернар, запыхавшийся и натерший мозоли, сиял. Ему удалось свалить четыре дерева, которые он успешно раскрошил на бревна длиною в метр. После этого Шатильон помог физику оттащить их ко входу в пещеру, уже достаточно прогревшуюся и лишившуюся запахов. Затем французский миллионер легким движением длинной ветви разворошил угасающий костер, вытолкнул его на снег, где обугленные головешки начали шипеть и плавить наст.

Глава 8 «Ночлег в пещере»

– Клод, хватай топор и посрубай с верхушек тех сосен лапы!

Распорядился Шатильон, заваливаясь в квартирку, предварительно стряхнув снег и обив ботинки.

– А ветки то нам зачем? Мы же уже провели генеральную уборку.

Растерянно проговорил Вилар.

– Они очень нужны, скоро увидишь, зачем!

Отозвался Бернар, легко подталкивая своего согнувшегося в этом тесном пространстве друга. Клод спорить не стал, послушно забрал топор и направился в сторону четырех красующихся пеньков, заваленных щепой.

– А что прикажешь делать мне?

Поинтересовался раскрасневшийся Сальвадор.

– Учиться разводить костер по-человечески...

Хмыкнул Бернар, тут же перебивая сам себя:

– Подавай бревна, что мы нарубили, да не забудь отряхивать от снега, не хватало нам еще потоп тут устроить.

Недовольно шевельнув усами, Монтеро начал подавать в пещеру брёвна, старательно отряхивая их от снега.

– Их бы еще ошкурить да срезать с одной стороны...

Разъяснял Бернар, аккуратно раскладывая бревна на полу.

– Да уж поди и так переночуем, главное не на холодном камне.

Сальвадор подавал и подавал, наблюдая, как его друг выкладывал их на подобии деревянных кроватей. После недолгой работы Бернар вылез из нового места ночлега и оглядел свое художество. Под каменными сводами стало уютнее: появились две лежанки, сложенные из сосновых бревен. Они наполняли скудное пространство запахом настоящего хвойного леса.

– Вот это да, дружище!

Восторженно вынес вердикт физик.

– В нашем жилище появились настоящие кровати!

– Угу, сейчас еще и перины прибудут…Да где там Клод!?

Воскликнул Шатильон, обрадованный столь лестной хвальбой своих умений. После чего развернулся и направился широким шагом признанного мастера к месту, где во всю махал топором Вилар. Пилот чувствовал себя хуже всех, ведь на прошлом привале практически не спал и теперь еле держался на ногах. Увидев это, Бернар не стал распекать своего друга за неумелую работу и, вежливо забрав орудие, довел работу до ума, не забыв похвалить старающегося друга. Да, Шатильон обладал интересной способностью чувствовать людей, знать, на кого прикрикнуть, а кому сказать ласковое слово. Усталый, но сияющий Клод вызвался отнести хвойные ветви сам, но Сальвадор не дал ему это сделать. Вновь вернувшись ко входу в пещеру, Бернар провозгласил:

– Смотри, дружище Клод, какие я вам кровати смастерил!

Вот тут то и понадобятся колючие лапы поверженных елей.

И, не дождавшись ответа, вновь проник внутрь.

– Сейчас мы сделаем с вами мягкие перины, спать будет удобнее, чем дома!

Продолжал Шатильон, забирая охапку веток.

– Бернар, ты просто волшебник!

Всплеснув руками, проговорил Вилар.

– Да что уж там... Просто лишние бревна остались, вот и подумал, что добру пропадать, все лучше, чем просто на ветках...

Ответил смущенный француз. Через десять минут костер вновь пылал на пороге, ближе к левому краю входа. Хвоя, уложенная на бревна, была ловко накрыта пледами, добавившими еще больший уют. В пещеру не проникал ледяной ветер, а температура была настолько высокой, что нашим героям даже повезло высушить всю одежду и мокрые ботинки. Ночь вступала во власть, погружая здешние края в безмолвную темноту. Лишь бродяга-ветер продолжал кружить снег в неистовом танце. Бернар, самый стойкий из троицы, вызвался дежурить первую половину ночи, поддерживая костер на должном уровне и будучи готовым разбудить других при первой же опасности. Вторую половину ночи должен был дежурить жаворонок-Сальвадор, коему не впервой было бодрствовать самым ранним утром. Вилар, в свою очередь, тоже желал стоять на страже, но ему не позволили, незамедлительно отправив спать, чем летчик и воспользовался. Сальвадор тоже улегся на хвойную кровать, укрывшись еще одним пледом, которые в достатке напихал в рюкзак сообразительный пилот, и стал тихо перешептываться с Бернаром, вновь усевшимся на кучу хвороста и вытянув ноги к костру. Тихо было вокруг, тепло и хорошо, как никогда. Именно о таких приключениях мечтали два бодрствующих мужчины с самого далекого детства. Чуть слышно потрескивал костер, где-то вдалеке тявкала лиса, вышедшая на охоту, и даже ветер, ретивый и непокорный, даже он умерил свой пыл. Ничто не нарушало столь гармоничной картины наскоро обжитого местечка. Долго поддерживать беседу Монтеро не смог: повернулся на другой бок и мирно заснул, зная, что есть тот, кто охраняет его сон. А сей стражник тихо глядел на пылающий костер, иногда подкладывая в него валежник.

Насколько же удивительна сущность огня. Не зря утверждают, что за его трапезой можно наблюдать вечно. И каждый видит в этих ярких всполохах, рассыпающихся искрами по поверхности погибающего дерева, что-то свое. Вот и наш Бернар, безмолвно наблюдая за могучей стихией, думал о чем-то своём. Сложно сказать, куда конкретно отправилось сознание французского миллионера в эти минуты, но мне кажется, он вспоминал детство, ночные посиделки с дедом у такого же костра под трели оркестра цикад. Это было беззаботное время – время, когда все происходит впервые, а память запечетляет самые яркие картины всей жизни. Скучал ли Бернар по ушедшей юности? Трудно оценивать это однозначно. Ведь и в настоящем у Шатильона были верные друзья, богатое наследство, а главное, столь любимые им приключения, но...Нотка ностальгии отчетливо читалась в его глазах. Ему так не хватало мудрого наставника, который с высоты прожитых лет мог бы озарить истинный путь во мраке несправедливости и безразличия так, как озарял тьму пещеры этот костёр. Огонь был неким проводником, тем самым артефактом, который никак не изменился за столь долгие годы. Он являлся нерушимым идолом, который истончал грань времени и позволял совсем на чуть-чуть погрузиться в реальность прошлого. Костер горел ровно, едва колыхаясь, а по стенам плясали тени. Будто темные отблески минувших сюжетов, они являлись и вмиг пропадали, сменяемые новыми события давно ушедших времен. Вот они с дедом на рыбалке, и Бернар, тогда еще непоседливый озорник, никак не усидит на месте, вертясь во все стороны. Спокойный и сосредоточенный предок что-то говорит ему, но звука слов не слышно. Их уносит вдаль безжалостный круговорот времени, сменяя картинку перед глазами Бернара. Теперь он переходит реку вброд, слегка поддерживаемый сильной рукой деда. Мальчик напуган шумом и сильным течением, но, чувствуя крепкую ладонь, храбрится и движется вперёд. Закрыв глаза, Бернар видит своего деда таким, как он запомнился ему с детства: седовласый мужчина с коротенькой бородой и желто-пепельными усами. Отголосок его речи доходит до слуха Шатильона, и губы Бернара тихо вторят едва слышной, доносящейся, как из густой туманной дымки, фразе... Холодная слеза пробегает по щеке француза, которую он быстро смахивает в огонь. Как же ему не хватает покойного учителя и друга. Но он, Шатильон, не привык долго грустить и переживать, ведь одним из последних наказов его любимого родителя было следующее...

Уже лежа на смертном одре, дед подозвал Бернара и, зажав его ладонь в своих сильных и мозолистых руках, улыбнувшись сквозь тяжкие муки боли, произнес:

"Внук, посмотри мне в глаза. Я прожил не самую праведную жизнь, но ни о чем не жалею. А чего жалеть: прошлого уже не изменишь, будущего знать не дано... И ты живи так, чтоб никогда ни о чем не жалеть в своей жизни, слушай то, что будет говорить твое сердце. Прошлого уже нет, будущего еще нет... Извлекай из прошлого уроки, чтобы не повторять ошибки в будущем. Ровно прожить не удалось ни одному человеку, но в конце был по истине счастлив тот, кто следовал своей мечте и жил по законам Божьим... Никогда не жалуйся на жизнь и не жалей об ушедшем. И твоя добрая душа подскажет тебе путь! "

Да, наказ деда Бернар запомнил навсегда и каждый раз старался поступать так, как подсказывало ему сердце. Но конкретно сейчас излив ностальгирующей души был заглушен урчанием ненасытного живота французского миллионера. Вздохнув, Бернар отогнал от себя все грустные мысли и, аккуратно встав с кучи хвороста, подхватил железную кружку, выставленную им напоказ. «Для создания уюта», – как он сам выразился.

После чего тихо выглянул наружу, туда, где недавно бушевал снег и где сейчас стоял кристальный штиль. В лицо поежившегося Шатильона, который, наполовину высунувшись из пещерки, зачерпнул кружкой ком чистого, как слеза, горного снега, сразу дохнуло холодом. Подкинув в костер еще валежника, Бернар выудил толстую ветвь, продел ее через ручку кружки и начал держать над огнем. Снег быстро растаял, превратившись в воду, в которую Шатильон добавил наломанных иголок из перины мирно спящего Сальвадора, начав заваривать себе такое странное подобие лесного чая. Пить сию откровенную бурду было бы настоящей пыткой для любого столичного жителя, но Бернару было все нипочём. Он даже отметил, что у подобного кипятка со вкусом хвои очень необычная нотка горчинки. Выпив полную кружку подобного отвара, Шатильон временно заглушил голод. Затем наш француз решил построгать очередную ветвь, чтобы окончательно не заснуть. Такое занятие увлекло Бернара на долгое время, и Шатильон отложил свою работу только в полпервого ночи. А причиной этому послужила куча, на которой восседал сам Бернар. Она потихоньку заканчивалась, пока вовсе не превратилась в реденькую композицию, состоящую из пары десятков ветвей. Вариантов не было—надо идти за новым хворостом. Вытащив из своего рюкзака фонарь, Шатильон дождался, пока оставшиеся ветки займутся пламенем, и, достав приличного размера горящую головню, прошмыгнул во тьму.