Текст книги "Игра Лазаря"

Автор книги: Максим Марух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Максим Марух
Игра Лазаря

Пролог

1

Соседи всё время забывали закрывать на лестничной площадке окно, когда выходили курить, и капитальная стена промерзала насквозь. В ванной комнате было так холодно, что Катя ёжилась, ступая босыми ногами по ледяному кафелю. Холод донимал, но не беспокоил её: подхватить простуду она уже не боялась.

Она прикрыла дверь и стала раздеваться. Руки дрожали, а пальцы не желали слушаться, когда она стягивала с себя юбку и майку. Наконец она справилась с нижним бельём, выпрямилась, и только теперь заметила своё отражение в зеркале над раковиной. Оттуда взирало худое рыжеволосое существо, похожее на измученную дворнягу. Синяки на груди ещё были свежи. В сочетании с бурыми отметинами на животе и запястьях, дворняга из зеркала выглядела жертвой не слишком заботливого хозяина.

Странно, но до этого момента ей совсем не хотелось плакать, а теперь вдруг слёзы разрушили невидимую плотину и сами нашли дорогу вниз по щекам. Катя облизала мокрые губы и поморщилась. В последнее время она испытывала от вкуса слёз то же самое, что утопающий испытывает от вкуса морской воды.

Катя резко отвернулась от зеркала, наклонилась над ванной и пустила горячую воду. Комната стала заполняться паром и теплом, но озноб никак не проходил. Чтобы поскорее согреться, Катя закупорила пробкой сливное отверстие, перешагнула через эмалированный борт и улеглась на дно.

Вода медленно поднималась вверх, погружая в себя сначала ягодицы, потом бёдра, живот, грудь. Когда воды стало по шею, Катя отрегулировала напор так, чтобы приток успевал уходить в слив. Выключить кран полностью не хотелось – звук стонущих в стене труб нравился ей больше, чем его отсутствие.

Пар густыми клубами окутал ванную. Зеркало запотело, в мутной дымке на смену реальности явились искажённые, размытые образы. Катя всмотрелась в них и увидела себя – ещё живую, ещё настоящую. Но то был лишь образ из прошлой жизни, которой уже не вернуть. Слёзы с удушающей силой сдавили горло, стало больно глотать. Никогда прежде не приходилось ей дрожать от холода в ванной, полной горячей воды.

Перед глазами вставали картины, одна уродливее другой. В ушах звенели слова, каждое новое больнее предыдущего. В памяти всплывали тошнотворные ощущения, чью мерзость никогда не смыть водой. Но всё это меркло перед тем, что произошло здесь всего несколько минут назад. Оно-то и стало последним кубиком на вершине шаткой башни, который окончательно нарушил равновесие.

И башня полетела ко всем чертям.

– Тебе никто ничего не предлагал, – напомнила себе Катя. – Ты сама всё придумала.

Ощущая боль от ушибов в груди, она потянулась к стеклянной этажерке у зеркала. Там её дожидались бритвенные лезвия в маленькой бумажной пачке.

Вода по-прежнему циркулировала, но всё равно не успевала очищаться. Ванну заполнял дурно пахнущий кумачовый сироп. Изломанные, перепачканные кровью лезвия валялись на кафельном полу – Катя извела всю пачку. Девушка медленно засыпала в горячей ванной, казавшейся ей теперь ледяной купелью, и едва заметила, как дверь в ванную открылась. Превозмогая навалившуюся сонливость, она подняла тяжёлые веки и посмотрела на вошедшего.

В дверях стоял совершенно незнакомый молодой человек.

Часть 1. День закрытых дверей

Глава 1. Восемь из десяти

«Кто спасает одну жизнь, спасает целый мир».

– Талмуд.

1

От удара о стену дверь подпрыгнула, и четверо в спальне подпрыгнули вместе с ней. Щурясь и что-то бормоча, они подслеповато вглядывались в пришельца, застывшего в дверном проёме.

Из коридора потянуло свежим воздухом, и обитатели душной спаленки стали оживляться. Один из них – коренастый юноша в джинсовой рубашке, метнулся к окну и раздёрнул шторы. Комнату озарил ослепительный солнечный свет, нетипичный для Ростовской зимы. Обычно его заслоняет свинцовый заслон облаков, но сегодня небо было чистым, и с непривычки казалось почти индиговым.

Лазарь переступил порог и оглядел спальню. Как всегда, непритязательная и опрятная. Посередине так называемая «приёмная зона»: рассохшийся скрипучий диван, напротив два траченных молью кресла, разделённых торшером на гибкой стойке. От входа, через «приёмную зону» и до двери на балкон протянулся линялый зелёный палас, похожий на сброшенную змеиную шкуру. Слева доисторический кривоногий шифоньер с резными дверцами, справа односпальная кровать на металлической сетке с тумбочкой у изголовья. К окну в дальней стене приставлена облезлая школьная парта, заменявшая письменный стол.

– А, это ты… – вздохнул тот, кто раздвинул шторы.

Широкое крестьянское лицо, русые волосы, стриженые ёжиком, по-собачьи грустные карие глаза. Это Сенсор.

– Я уж думал, нас грабят.

Оставшиеся на диване мальчишка и две девушки постарше многозначительно переглянулись.

Лазарь закрыл дверь, пересёк комнату и плюхнулся в свободное кресло. Блаженно вытянул длиннющие ноги, соединил кончики растрескавшихся от постоянного контакта с краской и скипидаром пальцев, шумно выдохнул и замер. В его торжественной позе было что-то от самодержца, готового выслушать депешу заморских вестников. В высоком зеркале на дверце шифоньера Лазарь отметил, что на позе сходство заканчивается: костлявое лицо, непуганая бритвой щетина, чёрные спутанные волосы, визуально увеличивающие и без того немаленький череп на полразмера, отчего тот похож на меховой микрофон. Корону на такой точно не наденешь…

На фоне общей полусонной неопрятности выделялись серые глаза. Живые и энергичные, сейчас они въедливо изучали каждого из присутствующих в комнате.

– Ты бы форточку, что ли, открыл, Сенс. Дышать нечем.

Сенсор торопливо вернулся на диван, отмахнулся:

– Потом проветрим. Где пропадал опять?

Лазарь выудил из кармана серебристый ключ, задумчиво повертел в пальцах и спрятал обратно. Меньше всего ему хотелось сейчас вдаваться в подробности. Назойливым расспросам о себе лучше предпочесть содержательные ответы для себя.

– Так, – неопределённо ответил он, – мотался там и сям. Погодка вроде ничего. Я так понял, здешняя затхлость отдаёт духом свежей Игры?

Первый выстрел, и сразу в яблочко – четверо на диване снова обменялись таинственными взглядами. Многообещающее начало, если, конечно, они не планировали здесь организацию чьего-то дня рождения.

Лазарь выжидающе забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, но ответа не последовало. Стало быть, ждут ещё одного вопроса.

– И Игра интересная. Там, небось, жуть, как круто? – Вопросы, уже содержащие в себе ответы, особенно эффектны. – Она хоть молоденькая?

Сенсор заметно напрягся.

– С чего решил, что это она? – спросил он, изображая непринуждённое удивление. Ему почти удалось, если не считать выступившего на щеках румянца. Минуту назад его там не было.

Лазарь улыбнулся про себя: слишком хорошо он знал эти щёки.

– Стало быть, молоденькая. Симпатяшка?

Одна из девушек фыркнула, раздражённо скрестила на груди руки. Заострённые черты лица, светлые волосы до плеч, распушённые природой настолько, что в них легко застрянет небольшой канцелярский предмет. Это Дарения.

– Определённо, симпатяшка, – сам себе ответил Лазарь.

– Не угадал. Страшная, как ядерный взрыв, – в разговор вступила Айма, вторая девушка в комнате.

Держалась она деловито, как и подобает старшей. Ей двадцать два, но из-за миниатюрной фигурки, присущей всем азиаткам, выглядит моложе. Если не заглядывать в лицо. Не по росту серьёзное, скупое на улыбки, чуть нагловатое. Лицо и тело уравновешивают друг друга и выдают реальный возраст.

– Да ещё калека, – поддержала подругу Дарения. – С протезом ниже колена.

Прикрыв рот ладонью, Лазарь изобразил пароксизм тошноты. Получилось весьма правдоподобно – что-что, а кривляться у него талант.

Марсен – конопатый мальчишка, до сих пор хранивший молчание, вскинул белёсую голову и громко доложил:

– Не слушай их, Лазарь! Сенс сказал, она клёвая!

– А ты чего лезешь, мелкий подхалим? – вспыхнула Айма.

– Сама дура! Ой!

Марс получил от японки подзатыльник, но в долгу не остался и тут же запустил пальцы в блестящие волосы девушки. На выручку Айме пришла Дарения и принялась шлёпать Марса ладошками по спине. Била она скорее для вида, чем для дела – неуверенно и не больно.

Лазарь встал с кресла, перешагнул через ноги дерущихся и открыл окно. В узкий прямоугольник форточки ворвался, точно под напором кузнечных мехов, студёный зимний воздух.

– Надо бы прикрутить котёл. Радиаторы на всю катушку жарят.

Сенсор с трудом угомонил Марсена и Айму, и втиснулся между ними, во избежание рецидива.

– Прикрутим. Ладно, Коломбо, колись давай. Когда и откуда узнал?

Адреналин вмешался в кровь, словно кто-то закачал его через шприц. Стало быть, победа. И новая Игра.

Лазарь уселся на подоконник, привалился спиной к холодному стеклу.

– Когда увидел твою тачку у ворот. До обеда ещё час, значит, ты приехал не обедать. Да и спальня твоя на один этаж выше кухни. Шторы задёрнуты, но спать тоже вроде бы рано. Диапроектора у нас нет, значит, вы тут не диафильмы смотрите. Зато вместо диапроектора у вас Дарения – показывает мультики про несчастную одноногую Хиросиму.

Японка цокнула языком:

– Хиросима – это город.

– А что «она», как узнал? – допытывался Сенс.

– По выражению лиц Инь и Ян. Так сопереживать могут только женщины и только представительницам своего пола.

– Чтоб ты знал – Ян, вообще-то, мужской архетип, – сардонически заметила Дара.

Лазарь наморщил лоб:

– Ну, должен же кто-то в вашей парочке выступать за мальчика.

Марсен и Сенсор прыснули со смеху, и даже девушки не смогли скрыть улыбки, коротко переглянувшись между собой.

– По оперативности, с которой нарисовался Сенсор, можно предположить, что девушка эта юная и привлекательная. А по роже Малого становится ясно, что там круче, чем в Диснейленде.

Лазарь давно уяснил себе, что для анализа людей, с которыми знаком достаточно долго, дедукция бесполезна, как бесполезна она дрессировщику обезьянки в том, чтобы понимать, что у неё на уме. На смену логике приходит простая наблюдательность, и когда обезьянка почешет однажды нос, и все вокруг решат, что у неё чешется нос, только дрессировщик будет знать, что чешется на самом деле не нос, а глаз.

Айма закатила глаза:

– Ладно, Сенс нашёл Инь. Отпусти пару сексистских шуточек насчёт меня и Дары и давай к делу

– Симпатичный Инь, – неохотно признал Сенсор. – Не в этом ведь дело…

Лазарь вопросительно посмотрел на Марсена.

– Там суперски! – охотно подтвердил мальчишка.

– Супер!

Лазарь легко соскочил с подоконника и зашагал к выходу из комнаты. День обещал быть насыщенным – ну, кто бы мог подумать!

– Да, и нам надо это обсудить, – серьёзно сказала Дара. – Ты куда намылился?

– Мылить руки. Обсудим за обедом. Важные дела на голодный желудок решать не рекомендуется.

2

Загородный коттедж, служивший домом Лазарю и его друзьям, имел достаточно внушительные размеры: вместе с мансардой получалось три этажа. Однако, несмотря на свои габариты, коттедж выглядел до того скудно, что посторонний человек, проходя мимо, мог подумать, что он ещё не достроен, не обжит, а то и вовсе брошен.

Деньги вкладывались в постройку беспорядочно, словно каждый этап работ определялся не прорабом, а колесом фортуны. Фасад здания был обложен снаружи кирпичом, остальным сторонам повезло меньше: они бесстыдно щеголяли дешёвыми керамзитовыми блоками, из которых собиралась коробка. Цоколь пытались декорировать каким-то серым ноздреватым камнем, но бросили на половине. Водосточные трубы отсутствовали, зато желоба для сбора дождевой воды стояли по всему периметру крыши. Деревянные наличники на окнах забыли покрасить, там и сям на них цвёл чёрно-зелёный грибок. И только две плоские дымоходные трубы на крыше могли выдавать присутствие жильцов, курясь сизыми струями дыма.

Участок перед домом оставили крохотный, места хватало только на одну машину, да на пару Т-образных шестов, соединённых бельевыми верёвками. От калитки в воротах и до крыльца тянулась через дворик битая асфальтовая дорожка. Крыльцо вело в небольшой тамбур с лавками для обуви и крючками для одежды, а тот в прихожую. Две несущие колонны слева от прихожей обозначали начало гостиной: обширного помещения с камином и резными двустворчатыми дверями на веранду, примыкавшую к западной стороне дома. Когда-то это была просто терраса, но потом к ней пристроили навес и огородили балюстрадой. Следом за гостиной располагалась просторная кухня, а за ней прихожая упиралась в винтовую лестницу на второй этаж.

На втором этаже было четыре спальни – по две с каждой стороны широкого прохода – и туалет в восточном конце. Спальни Лазаря и Сенса были смежными, каждая имела выход на общий и единственный в доме балкон, заменявший крыльцу козырёк. Мансардный этаж давно превратился в кладовку, забитую всяким хламом.

Внутренняя отделка коттеджа была под стать внешней. Убранство вокруг имело сумбурный, нищенский вид. Стены без обоев, грубо оштукатуренные, дощатый пол не окрашен. Мебель всюду разная, но одинаково старая и обветшалая. И только двери, словно близнецы братья, как на подбор – дорогие, из цельного древесного массива. Вероятно, покупались ещё до того, как хозяину стройки предоставили первую смету.

3

Впятером спустились на кухню. Лазарь, Сенсор и Марс ждали за обеденным столом, пока Айма и Дара разливали по тарелкам дежурное блюдо – горячий мясной суп. Лазарь всегда считал, что у любого дежурного блюда есть один недостаток: рано или поздно от него кого угодно начнёт тошнить. Но пока суп ему нравился, он не спешил сообщать о своей точке зрения.

– А где Матвей? – спросила Дара, перенося тарелки на стол. – Вроде был утром.

– Был, – подтвердил Сенсор. – Попросил машину, когда я приехал. Дела у него какие-то в городе.

– Не уточнил, какие?

– Не знаю. Может, по работе.

Лазарь, занятый складыванием самолётика из бумажной салфетки, поднял глаза:

– Конечно, он не уточнил. И уж точно не по работе – по воскресеньям даже крутые коммерсы обедают дома.

Два месяца назад Матвей подался в бизнесмены. На площади имени Гагарина – единственной в городе точке питания для тех, кто не успел поужинать до полуночи и предпочитает не задумываться о происхождении мяса в местной шаурме – Матвей арендовал ларёк, торгующий цыплятами-гриль. Во сколько ему обошлась аренда не знал никто, кроме Аймы, и, может быть, Дары. О том, какую прибыль приносит ларёк (и приносит ли вообще) знала лишь продавщица, работавшая там с самого начала, и, может быть, Матвей. О том, как долго продлится новое увлечение Матвея, не знал, пожалуй, даже он сам. Впрочем, пока в домашнем холодильнике исправно появлялись фольговые пакеты со свежими курочками внутри, финансовое положение Матвея вполне устраивало всех.

– Ты про что? – Сенс изобразил недоумение.

Лазарь не сомневался, что тот его понял сразу, по природе своего характера предпочёл не делать поспешных выводов. По крайней мере, пока не убедится, что причинённые этими выводами неудобства не лягут тяжким бременем на совесть. К счастью, для очищения совести у него всегда был Лазарь.

– Я про то, что понятно даже идиоту, – Лазарь оглядел друзей. – Наш гордый «Варяг» погнал в последний бой, разве не понятно? Поздравляю, Сенс – ты даже не идиот.

Сенсор пропустил оскорбление мимо ушей. Он делал так часто, потому что делал так всегда.

Вообще-то лучше Сенса у Лазаря друга нет, хотя в данной ситуации такая формулировка не совсем верна. Слово «лучше» подразумевает наличие альтернативы – должен быть, по крайней мере, один человек, способный составить конкуренцию. В случае Лазаря Сенс был вне конкуренции.

Они дружили с самого детства. Вместе росли, вместе служили в армии, а теперь вот вместе работали и жили под одной крышей. Лазарь всегда был с «закидонами», как называла это мать Сенса. Что касается её сына, то по счастливому стечению обстоятельств он родился с неисчерпаемым, прямо-таки христианским терпением к людям и их «закидонам». Это врождённое уродство, плюс немного удачи (чета Райновских переехала на улицу Лазаря сразу после рождения Сенса), и заложили основу будущей дружбы.

Вся история их отношений насчитывала одну единственную ссору – не считая по мелочам, действительно серьёзную ссору. Шёл девятый класс школы, дело было в школьной раздевалке перед первым уроком. Пустяковая размолвка из-за очередного прогула занятий в пользу кинотеатра, в котором Сенс отказался участвовать, благодаря бескостному языку Лазаря переросла в настоящую склоку. Дело едва не дошло до рукопашной. Вовремя остановился Сенс, как всегда.

Лазарь тогда наговорил кучу гадостей: он умел ударить по больному, когда хотел. Нащупав болевую точку, он проезжался по ней снова и снова, пока не раскатывал до размеров кровоточащей мозоли. Независимо от степени своей правоты (или неправоты), его слово должно было остаться последним.

В то время Сенс имел проблемы с лишним весом и соответствующие комплексы, которые компенсировал усердным обгрызанием гранита науки. В этом направлении Лазарь и повёл атаку. Его так понесло, что скоро диалог больше напоминал монолог. Сенс оставил всякие попытки защититься, и просто слушал, ничего не говоря в ответ. Когда поток помоев на его голову иссяк, он помолчал, а потом сказал нечто такое, что Лазарь запомнил почти дословно:

– Людям нравится общаться с тобой, – сказал он, и Лазарь заметил, как сильно дрожит его голос. – Им легко в твоей компании, даже когда ты ведёшь себя, как плюющийся верблюд. Но тебе плевать и на это. Твой плевок только в тебя попасть и не может. Ты мог бы иметь миллион друзей, но вместо единицы с шестью нулями у тебя осталась единица. И эта единица – я.

В тот день Сенс прогулял все уроки. Лазарь же, напротив, не пропустил ни одного. Сидя на галёрке, в полном одиночестве, он снова и снова повторял в уме отповедь Сенса, словно вызубрить её наизусть было домашним заданием, которое он не успел подготовить в срок.

Они не общались две недели – самые ужасные две недели в жизни Лазаря. В конце концов, он заговорил с Сенсом первым. И первым извинился – не как всегда.

С тех пор плеваться Лазарь так и не перестал, но всегда соизмерял количество слюны, когда дело касалось его лучшего друга. Всего, что осталось от единицы с шестью нулями.

– Если знаешь что-то про Матвея, говори прямо, – потребовал Сенс. – Осточертели твои метафоры.

– Ничего такого, что заставило бы всех покраснеть, – ответил Лазарь. – Видел только, как он бежит к твоей тачке, да так быстро, будто за ним гонится его же совесть. Странновато получается, а? Нас ни во что не посвящает, Дару в помощь не берёт. И даже верный «Кореец», вместо того, чтобы мчаться на подмогу, сидит почему-то здесь.

– Верный «Кореец» знает, куда и зачем отправился его крейсер. И это никак не связано с Игрой, – безмятежно отозвалась Айма.

– Хочешь сказать, Матвей слил Игру? – прищурился Сенсор.

Лазарь пожал плечами:

– Либо уже, либо вот-вот. В любом случае, нырять в дерьмо приятней без свидетелей.

Марс угодливо и фальшиво расхохотался – этот мальчишка знает, чего хочет от жизни.

– Очень уместная метафора, – поморщилась Дарения. – Прям застольная.

Неуместная, но к месту. Что бы там ни говорила Айма, а Матвей облажался: сомнений в этом у Лазаря почти не осталось. Как и со щеками Сенса, муки совести на мордочке обезьянки по кличке Матвей сегодня читались на раз. Работа в инсонах сродни работе кардиохирурга: в случае неудачи объект ошибки теряет несравненно больше того, кто эту ошибку совершил. В мире торжества логики и справедливости такой уклад – преступный абсурд. В мире реальном – большое везение.

Лазарь снова взялся за самолётик, но взлететь бедняге сегодня было не суждено – Айма расплющила бумажную поделку тарелкой с супом:

– Кушайте, не обляпайтесь.

– Будем считать, что пилотом был камикадзе… – молитвенно сложив ладони вместе, Лазарь согнулся перед японкой в патетичном поклоне: – Domo Arigato, onna-bugeisha!

Когда никто на них не смотрел, Лазарь шепнул Марсу на ухо:

– На японском: «большое спасибо, девочка-гейша».

Ничего не поняв, мальчишка захихикал в кулак.

4

Трапеза протекала в полной тишине: болтать во время еды здесь было не принято. В воздухе витало напряжённое нетерпение. Все знали, о чём пойдёт речь после обеда, и ели, предвкушая.

Марсен расправился со своей порцией быстрее всех. Небрежно утёр губы тыльной стороной ладони и огляделся по сторонам:

– Второго не будет, что ли?

– Вообще-то, неплохо бы услышать спасибо за первое, – отчеканила Дара.

Насупившись, Марс пробормотал «спасибо».

Тарелки отнесли в раковину, и девушки подали чай.

– С продуктами швах, – Айма поставила на стол корзину со сладкими сухарями. – Поеду в город, прикуплю кое-чего.

Попрощавшись с Дарой и наградив напоследок Лазаря пренебрежительным взглядом, Айма вышла из кухни.

– Ты правда веришь, что верный «Кореец» отправился за продуктами? – обратился Лазарь к Даре, наблюдая через окно, как японка пересекает заснеженный двор. – Слушай, у вас действительно дружба, или это просто секс?

Дарения уже открыла рот, чтобы ответить, но Лазарь остановил её движением руки:

– Ладно, давайте к делу.

Все сразу замерли и притихли. Так притихают зрители в кинозале, когда гаснут последние огни, и на экране зажигаются вступительные титры. Вот он – момент истины. Новая Игра, новый случай – он, как аттракцион в луна-парке, на котором никогда не катался прежде. Страшный аттракцион. С кульбитами и сальто, с головокружением, тошнотой и треском в рёбрах. Ведущий Игры не признаёт обычных каруселей с нанизанными на шесты лошадками. Своих лошадок он пустит в галоп; они будут бить электрическим током всякий раз, когда захочется схватиться за шест. Лазарь знал эту кухню, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой: ведь он один из тех, кого здесь называют Бегуном.

Сенсор отпил чая, откашлялся и стал рассказывать. Он начал таксовать, как обычно, с восьми утра. Не считая праздников и гуляний, по утрам в будни самая большая текучка народа – соответственно, и «охват» намного шире. Часов в десять заехал в аптеку: голова раскалывалась. Там её и почувствовал.

У окошка собралась очередь, человек пять. Две бабки с сумками, за ними рыжая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, потом тучный мужик, а в конце парнишка, не старше Марса. «Локатор» Сенса улавливает эманации Игры, но чтобы найти их источник, необходим тактильный контакт. Первыми под подозрение попали девчонка и пацан – остальные были староваты для Игры. Но на всякий случай Сенс решил проверить всех.

Медленно пошёл мимо очереди к окошку. Вразвалку так, вроде ему спросить что-то нужно. И мимоходом каждого зондирует. К девчонке подошёл – чувство усилилось. Тут как раз суматоха началась, одна из тёток стала шуметь на аптекаршу – что-то ей в ценниках не понравилось. Рыжая была без шапки, а волосы длинные – то, что надо. Не долго думая, Сенс решился под шумок отрезать прядь. Потянулся, притронулся – и его как током прошибло! Она это была, бабок он даже трогать не стал.

– Ну, конечно, – ввернул Лазарь, – зачем Тотоше старые калоши, когда есть сладкие булочки?

Спрятав прядь в карман, Сенс спросил какую-то ерунду в окошко, и стал обратно в конец очереди. Бабки ушли, подошла она.

– Мне почему-то сразу показалось, что у девчонки не все дома, – неожиданно заявил он.

Дара недоверчиво улыбнулась:

– Это ещё почему?

– Ну, например, она без сумочки была… Нет, ну какая девчонка в здравом уме куда-нибудь без сумки ходит?

Дарения чуть чаем не захлебнулась:

– Да ну?! То есть, чтобы выскочить ненадолго в аптеку, надо обязательно тащить сумку?

– Про аптеку вам Сенс не рассказывал? – догадался Лазарь.

– Нет. Приехал, глаза горят. Говорит, нашёл кого-то – ну, мы и решили сразу посмотреть. Вот он теперь насмотрелся и корчит из себя сыщика.

– Говорю тебе, Дара, странная она, – упирался Сенс. – Неухоженная, ненакрашенная. На лунатичку похожа.

– Как ненакрашенная, так сразу лунатичка? Аптека, сумочка, косметика – железные аргументы!

Лазарь задумался. Возможно, Сенс действительно немного перегибал, играя в него, Лазаря. С ним иногда такое случалось. И всё же он не из тех, кто подгоняет факты под заранее заготовленную гипотезу, дабы потрафить публике или собственному эго. Для этой роскоши он до омерзения ответственная обезьянка.

Сенсор устало вздохнул:

– Короче, давай не будем спорить. Ты ещё не всё знаешь. Мне дальше рассказывать, или как?

– Рассказывай, – разрешил Лазарь.

Подошла очередь рыжей. Девчонка заглянула в окошко и тихо что-то спросила. Аптекарша не расслышала и переспрашивает – мол, повтори громче. Рыжая помолчала-помолчала, как будто засомневалась: сказать или нет.

– А потом развернулась на каблуках и как рванёт из аптеки – только её и видели, – закончил рассказ Сенсор.

– Далеко рванула? – спросил Лазарь.

– Недалеко. Я её незаметно до подъезда проводил, так что адресок у нас есть.

– Название лекарства запомнил?

Сенсор пошарил по карманам, выудил скомканную бумажку, похожую на чек с автозаправочной станции, развернул и прочёл вслух:

– «Ризеридон» или «Респивидон» – как-то. Честно говоря, не очень расслышал.

Звучало серьёзно. В глубине души Лазарь ожидал чего-то подобного. Не стал бы Сенс наговаривать на девчонку, явись она за леденцами для горла.

– Так, Малой, – обратился он к Марсену, – сейчас мухой летишь к Матвею, включаешь компьютер и ищешь в Интернете всё, что сможешь об этом «доне».

Марс неуверенно поднялся со стула:

– Я ж не войду. Матвей дверь запирает…

– Дубликат ключа спрятан в гостиной. В такой уродливой голубенькой вазочке на каминной полке.

– Вообще-то эту вазочку я покупала! – возмутилась Дара.

– Пароль на компьютере: «vfndtq1988». Своеобразный такой – ну, в духе Матвея. Дальше сам сообразишь.

Подавляя улыбку волевым усилием, Сенсор записал пароль на той же бумажке, где уже было название лекарства, скатал в шарик и перебросил через стол Марсену.

– Держи! Только я не уверен, как правильно пишется.

– Разберётся, – Лазарь откинулся на стуле, сцепив руки за шеей. – Владеющий «гуглом» владеет миром.

В выхода из кухни Марс оглянулся:

– Вы это… только Матвею меня не спалите.

– Не оставляй улик, главное, – подмигнул Сенсор.

5

Марс убежал, и Дара долго сверлила Лазаря судящим взглядом. Этот взгляд, как первый симптом болезни, которую Лазарь нарёк про себя «синдромом мамочки», предвещал осложнения в виде острых, как спазмы, вопросов, с последующим лечением в виде противных, как уксусный компресс, нотаций.

– Откуда узнал про ключ и пароль? – наконец, не выдержала она.

Славься, наша Немезида – вот и первый приступ! Только ждать приезда машины скорой помощи, битком набитой нравоучениями в синих комбинезонах, нет ни времени, ни желания.

– Очень плох человек, ничего не знающий и не пытающийся узнать, ибо в нём соединилось два порока, – торжественно продекламировал Лазарь, и, не успела Дара раскрыть рта, добавил: – Потом морали мне почитаешь. Нараспев. На ночь.

Дара проглотила возмущение, резкими движениями собрала со стола пустые кружки и понесла к мойке. Кружку Лазаря она демонстративно оставила на месте.

– Зацепка у нас есть – подытожил Лазарь, берясь складывать что-то из очередной салфетки. – Раз уж вы такие нетерпеливые, давайте рассказывайте, что там у нашей таблеточницы в инсоне.

Глаза Сенсора забегали. Они всегда бегали, когда он собирался поведать о чём-то значительном, но не знал, какие подобрать слова, чтобы передать всю степень этой значительности. Перехватив взгляд Дары, Сенсор коротко кивнул ей, уступая право слова.

Прежде чем заговорить, Дара вынула из кармана джинсов небольшой целлофановый пакетик с кольцом медно-рыжей пряди и бросила им в Лазаря. Пакетик попал в грудь, отскочил и шлёпнулся на пол.

– Себе оставила? – Лазарь продолжал сосредоточенно возиться с салфеткой. Теперь он строил кораблик.

– Естественно.

– Тогда мы тебя слушаем.

Дарения покусала ноготь большого пальца, воскрешая в памяти детали событий, открывшихся в комнате Сенсора.

– Восемь из десяти, – наконец, спокойно изрекла она.

Эх, Сенсор, Сенсор… Такова уж Дара – раздувать из мухи слона не в её правилах. Принимаясь за изучение нового микромира, выпуклой линзе она всегда предпочтёт обычное стекло. А ещё Лазарь подозревал (и не только он один), что у неё напрочь отсутствуют слёзные железы, потому что никто никогда не видел, чтобы она плакала. Быть может оттого, что слёзы – это тоже линзы? Вероятно, именно таких природа наделяет даром, который здесь называют «видением», а её саму – Невидимкой.

– Не знаю, как другие, а я и покруче встречала. Мир очень похож на наш, жилой район – точная копия. Сенс там был.

– Похож, – подтвердил Сенс. – Я не особо окрестности разглядывал, чтоб её из виду не потерять, но дворик вроде тот же.

Лазарь не видел в этом ничего удивительного. Зачастую то место, которое считаешь домом, и то, в котором проживаешь, совпадают. Но бывает и наоборот. Тогда возникает диссонанс – то, что делает инсоны необычными. Спектр различий широк и варьируется – от незначительных изменений, вроде пурпурного неба, до масштабных, когда неба нет вовсе.

– Зато люди не похожи, – Дарения закончила с посудой и вернулась к столу. В каждой руке она несла по две вновь наполненные кружки.

– Таковы уж инсоны, всегда там найдётся что-нибудь эдакое, – напомнил Лазарь. Он только что закончил складывать кораблик. – В этом весь прикол.

– Нет там ничего прикольного, – сказала Дара с самым серьёзным видом, а потом подошла и пристукнула новоиспечённую поделку Лазаря кружкой чая.

– Будем считать, что он пошёл ко дну, – резюмировал тот. – Мы снова друзья? А я как раз собрался рассказать всем, где ты прячешь…

– Заткнись, а?

Необычные люди в инсонах тоже не редкость. Порой они являются в самых экзотических, гротескных ипостасях. Комичные до дрожи в коленях, ужасающие до гомерического хохота, а иногда вполне обычные, ничем не отличимые от соседей, но лишь до тех пор, пока хранят молчание.

Лазарь вспомнил, как однажды очутился в непримечательном заштатном городишке – одном из тех, где дорога по центральной улице в одну полосу, а продавца хот-догов на углу приветствуют по имени. Здесь не было пурпурного неба или голубого солнца. Редкие пешеходы тоже выглядели вполне обыденно – спешили по делам, с портфелями в руках, с прижатыми к уху мобильники. Искусная репродукция реальности – та же скучная минорная картина.

Так казалось в первую минуту. Во вторую всё изменилось. Лазарь стал замечать, что каждый третий встречный от подбородка до мысков сапог измаран чем-то, похожим на садовый вар. Ещё через минуту стало ясно почему. Когда кто-то из них открывал рот, чтобы что-то сказать, вместо слов оттуда извергался поток жирной смолянистой массы. Никто не обращал на это никакого внимания. Люди не обращают внимания на то, что считают нормой