Текст книги "Рерих"

Автор книги: Максим Дубаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

«Нужно открыть глаза общественности на мошенничество, так искусно организованное большевиками, злоупотребляющими средствами науки и искусства, – писал Н. К. Рерих. – Интеллектуальные круги во всем мире поймут, что вместо „петроградских Медичей“ перед ними Иуды Искариоты с их вечными 30 сребрениками. Вульгаризм и лицемерие. Предательство и подкуп. Искажение всех святых основ человечества – вот что такое большевизм. Это наглый монстр, обманывающий человечество. Монстр, который владеет россыпями драгоценных камней. Но подойдите поближе! Не бойтесь взглянуть! Камни-то ненастоящие. Только слабый зрением не увидит, что их блеск фальшив. В этих отблесках гибнет мир. В этих отблесках гибнет настоящая духовная культура…» [326]326
  Группа рукописей МЦР, ф. 3, оп. 1, д. 7, л. 1–3.


[Закрыть]

В других неприятностях, преследующих Н. К. Рериха, обвинить англичан было уже трудно. Деньги, переведенные из Америки транзитом через Москву, в Урге чудесным образом из американских долларов превратились в мексиканские.

Удивлению Николая Константинович не было предела, тем более что мексиканские доллары представляли собой серебряные монеты частью неизвестного происхождения.

Николай Рерих слал в Америку письма, писал запросы в Советское консульство, наконец, из США пришла телеграмма, которая, казалось, должна была разрешить все недоразумения.

«Из Нью-Йорка № 8/12. 26 октября. Полпредство СССР для Рериха. Как видно из вашей телеграммы, вы получили две тысячи мексиканских долларов по первому платежу, тогда как мы перевели две тысячи американских долларов. Просим получить разницу там в банке. Мы послали также второй платеж пятьсот и третий платеж две тысячи. Всего вместе послано четыре тысячи пятьсот американских долларов тчк…» [327]327
  Там же, д. 13, л. 8.


[Закрыть]

В материалах ОГПУ сохранились копии денежных переводов, по ним можно проследить, сколько денег было переведено из «Tradesman's National Bank Philadelphia» в Монголию: 12 октября – 2000 долларов, 20 октября – 500 долларов, 28 октября – 2000 долларов, 29 ноября – 3000 долларов. Общая сумма, которую должен был получить Николай Рерих, к 15 декабрю 1926 года, по подсчетам ОГПУ, составила 7500 американских долларов.

Николай Константинович, посоветовавшись с тибетцами, решил согласиться и взять в банке серебряные мексиканские доллары: пусть для перевозки денег придется навьючивать лишних лошадей, зато в пути можно будет избежать всяких недоразумений, связанных с бумажными деньгами. Однако получить разницу между мексиканскими и американскими долларами в банке оказалось не так просто. Не одну телеграмму пришлось послать в Москву и Нью-Йорк, прежде чем Монгольский банк частично вернул потерянные мексиканские деньги.

Для перехода экспедиции через Тибет одних только китайских и монгольских паспортов было недостаточно.

Поэтому, чтобы не повторилась синьцзянская история, еще в ноябре 1926 года Н. К. Рерих обратился к тибетскому представителю в Урге с просьбой оформить необходимые бумаги. Этот чиновник, занимавший должность доньера, сообщил ему, что он охотно поможет американским путешественникам, если, конечно, получит разрешение от своего правительства. С одним из тибетских караванов в Лхасу было передано письмо о Н. К. Рерихе, а на имя Его Святейшества Далай-ламы была отправлена длинная петиция с просьбой телеграфировать ответ через Калькутту и Пекин о пропуске экспедиции.

Не дождавшись ответа из Лхасы, Рерихи в феврале 1927 года обратились с аналогичным прошением к тибетскому представителю в Китае, который, прежде чем дать ответ, тоже отправил телеграмму в Лхасу. После многочисленных и настоятельных просьб специальное официальное лицо из тибетского консульства в Урге было приглашено в Пекин для того, чтобы связаться оттуда по телеграфу с Лхасой и получить ответ. Тибетский лама вернулся в конце марта с хорошими новостями – лхасское правительство наконец решило выдать паспорта американской экспедиции. После этого представитель Далай-ламы в Урге быстро оформил документы на путешествие по Центральному Тибету и вручил Н. К. Рериху специальное письмо пограничным властям с просьбой не препятствовать продвижению каравана. Николай Константинович уговорил тибетского представителя дать ему также рекомендательное письмо к Его Святейшеству Далай-ламе в том, что члены экспедиции – настоящие буддисты.

В это время другой, торговый, караван пришел из Урги в Лхасу и объявил себя официальным посольством Советского монгольского правительства, но тут же был взят под стражу и выдворен за пределы Тибета. Именно с этим караваном Рерихи отправили еще одно письмо, уведомляющее лхасские власти о прибытии американской экспедиции.

Английские спецслужбы тем временем гадали, где же находится Н. К. Рерих и куда должна двигаться его экспедиция. 25 августа 1927 года, когда караван уже шел по территории Тибета, в депеше из Лондона английскому резиденту в Сиккиме полковнику Бейли указывали:

«Едва ли необходимо предупреждать правительство Тибета до тех пор, пока мы определенно не узнаем, что Рерих движется в Тибет».

Всю информацию о маршруте экспедиции английские власти большей частью получали из газет.

Так к одному из донесений британской разведки была подшита статья из «New York Times» от декабря 1926 года символично названная «Николая Рериха нет ни в России, ни в Азии…», в ней говорилось:

«Путешествующий в прошлом году через Памир в Советский Туркестан Н. Рерих должен был достигнуть Москвы еще в начале ноября. Возможно, что его экспедиция была отрезана группой „Басмачей“, мятежников против Советской России, которые часто пересекают советскую границу» [328]328
  The New York Times. 1926. 21 December.


[Закрыть].

Наконец, все приготовления к экспедиции закончились. Необходимое оборудование, палатки и обмундирование должны были привезти из Америки Лихтманы. Приехав весной 1927 года в Москву, Морис и Зинаида Лихтманы, уже вместе с новыми участниками экспедиции, врачом Константином Николаевичем Рябининым и братом Николая Рериха Борисом, на поезде отправились в Ургу через Верхнеудинск. Через много лет в Ленинграде Константин Рябинин во время допроса в ОГПУ так объяснял свое участие в экспедиции Н. К. Рериха:

«Совершенно неожиданно для меня, так как с профессором Н. К. Рерихом я не виделся более 10 лет, я получил приглашение, через его брата Б. К. Рериха, сопровождать профессора, проживавшего с 1926 года в Урге, в его экспедиции по Монголии… После полного моего отказа по телеграфу, я все-таки согласился, так как снова получилась телеграмма с приглашением… 13-го марта 1927 года я был вызван дома к московскому телефону Б. К. Рерихом, который сообщил мне, что приехали из Нью-Йорка друзья профессора Н. К. Рериха в Москву и что я с вечерним поездом должен выехать в Москву, чтобы получить паспорт… Мы выехали 17-го марта, в четверг, в Ургу по Сибирской железной дороге вчетвером – М. М. Лихтман, его супруга З. Г. Лихтман, Б. К. Рерих и я» [329]329
  Архивное управление ФСБ РФ по Петербургу и Ленинградской области, ф. 21 823. Дело К. Н. Рябинина № 1815, л. 251–264. 23–24 июля 1930 г.


[Закрыть].

29 марта 1927 года в Урге Рерихи встречали всех у себя в доме. Описание дома в Консульском переулке сохранилось только в рассказе Зинаиды Лихтман:

«Прелестный небольшой домик, низкое крыльцо с двумя ступеньками, большой широкий двор. Вы сразу же попадаете в столовую, где стоит встроенный деревянный шкаф, два сдвинутых стола и стулья, большая печь, отапливаемая дровами. От столовой ведет небольшой вестибюль, в котором стоит вешалка с меховыми пальто, а также раковина, где вы часто моете руки из-за страшной пыли. Крошечная комнатка Юрия: книжные полки, стол и раскладушка. Затем вы проходите в комнату побольше, в центре небольшой столик, несколько стульев, занавешенные полки с многочисленными лекарствами и материалами, на стенах очень красивые танки, делающие комнату столь красочной. В ней два окна. Николай Константинович рисовал в этой комнате всю зиму. Справа от нее расположена комната Елены Ивановны очень маленькая, с двумя окнами, двумя раскладушками (Николай Константинович тоже спал здесь) и небольшим столиком. Чудесные танки на стенах и Святыня, вся устланная лиловым бархатом (третье окно использовалось специально для этого). В центре стоял Будда, занавешенный хатыками, несколько меньших Будд, также занавешенных хатыками, много бусинок из сандалового дерева, хрусталя, медные чаши, где горело масло, священные маленькие фигурки и изображения – все это производило неизгладимое впечатление. Елена Ивановна работала всю зиму, и днем и ночью, чтобы подготовить к печати две книги. Во дворе также стояли две юрты – одна служила туалетом и ванной (ванна небольшая, цинковая), в другой юрте, побольше, жила и спала прислуга (буряты и тибетцы). Повар Людмила Богданова, прекрасная русская девушка, на которую было указано еще в Урумчи, и ее четырнадцатилетняя сестра готовят еду. Рерихам прислуживают также два тибетских ламы и Кончок, который путешествует вместе с ними. Еще у них в доме есть Дедка, прекрасный тибетский старец, которого Николай Константинович называет „полчеловека“; он убирается в комнатах и топит печь, но с ними он не поедет. Остальные слуги – буряты. Всего десять слуг, но неумелых, необученных, сырой материал» [330]330
  Фосдик.С. 273–274.


[Закрыть].

Свой первый день в Урге Зинаида Лихтман вспоминала в ярких тонах:

«Трудно описать, с какой радостью мы встретились – нам хотелось сразу же узнать обо всем и все им рассказать. У них также есть секретарь и технический помощник, Павел Константинович Портнягин, молодой человек двадцати четырех лет – не очень приятный, но, возможно, он изменится, и от него будет больше пользы. Но самой важной новостью для нас было строительство двадцатичетырехэтажного здания, которое должно начаться в Нью-Йорке. Такие большие перспективы и возможности!» [331]331
  Там же. С. 274–275.


[Закрыть]

Экспедиция начиналась с трудностей, недоговоренности и непонимания.

«Грустно видеть, – вспоминала Зинаида Лихтман, – что доктор К. Н. Рябинин и Портнягин – два гостя в экспедиции, хотя и оплачиваемые, которые должны были бы сотрудничать, не хотят работать, только всё требуют, особенно доктор» [332]332
  Там же. С. 279.


[Закрыть].

Ни один из братьев Николая Константиновича не захотел принять участие в труднейшем этапе Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. Борис поспешно вернулся к своей жене и к больной матери в Ленинград, а Владимир так и не решился приехать из Харбина в Ургу.

Почти целый месяц в Урге укладывали экспедиционное снаряжение. Неожиданно советский торгпред стал убеждать Н. К. Рериха как можно скорее покинуть Монголию, так как получил указание задержать экспедицию до прибытия из Москвы Я. Г. Блюмкина, а это могло означать только одно – арест Николая Константиновича. Пообещав всяческую помощь, торгпред сказал, что не сможет теперь официально помогать экспедиции и во время подготовки необходимых документов должен формально отсутствовать. Было решено подключить к организации выезда экспедиции из Урги в Тибет монгольское правительство. Советник правительства Монголии Джамсарано занялся оформлением всех документов для таможни. В последний день в Урге возникло еще одно «неожиданное» затруднение.

«В семь тридцать пришел Джамсарано с одним чиновником, чтобы провести Рерихов через таможню, – писала Зинаида Лихтман. – Мы вместе выпили чай. Замечательно, что он привел с собой ламу, который будет сопровождать их до границы. Сказал, что работал всю ночь, готовил необходимые пропуска для этого ламы, чтобы он мог отправиться вместе с ними. Такое уважение и внимание! Около девяти мы вышли во двор, и вдруг Джамсарано спрашивает, где ваши номера и лицензии на машины, без них вас не пропустят. Стало очевидным, что по небрежности, или чего еще хуже, торгпред не позаботился об этом вопросе. И началось самое необъяснимое и возмутительное. Николай Константинович и Юрий носились от одного места к другому, стараясь получить номера. Каждый чиновник сваливал вину на другого, пытаясь выгородить себя, а монголы, видя это, смеялись над таким проявлением некомпетентности. Должно отметить, что Джамсарано носился по всем инстанциям, стремясь поправить положение, – его желание помочь поразительно. Поползли различные слухи, что отъезд хотели задержать, но, наконец, в три часа они принесли номера – Николай Константинович и Юрий, оба измучены» [333]333
  Там же. С. 280–281.


[Закрыть].

Главная цель была достигнута – все советские дипломаты решили, что предприняты огромные усилия для того, чтобы задержать экспедицию. Наконец, днем 13 апреля 1927 года, из Урги, на автомашинах, выехал караван Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. Провожали Рерихов все – Зинаида и Морис Лихтманы, брат Николая Рериха Борис, «внезапно» вернувшийся с охоты советский торгпред и советник монгольского правительства Джамсарано. Вся группа на автомобилях сопровождала экспедицию до Сенгена, ближайшего монгольского таможенного поста. Вот так начался третий этап рериховской экспедиции, называемой еще «Миссией Западных буддистов в Лхасу» или «Посольством Западных буддистов в Тибет».

На следующий день, 14 апреля 1927 года, Лихтманы, погрузив свой багаж, в 5 часов утра, на самолете, вылетели из Монголии в Москву.

Морис и Зинаида Лихтманы вместе с Борисом Рерихом, как американские журналисты, побывав на первомайском параде на Красной площади и решив все проблемы с вывозом рериховских картин в Америку, поехали в Ленинград, откуда через месяц вернулись в Нью-Йорк, чтобы вскоре организовать съезд западных буддистов.

Тем временем «New York Times» опубликовала очередную статью, в которой говорилось о путешествии Н. К. Рериха как об экспедиции, якобы организованной советской Академией наук:

«Москва, 4 апреля. – Николай К. Рерих, известный художник и исследователь, только что оставил Ургу, столицу Независимой Монгольской Республики, отправившись во главе экспедиции, спонсируемой Ленинградской академией наук, в двухлетнюю поездку в Тибет, в который он, вероятно, войдет через Китайские территории…

Несколько месяцев назад профессор Рерих путешествовал в малоизвестных областях к северу от Гималаев. Несмотря на долгое пребывание в Америке, Рерих сохранил свое российское гражданство. Он оставил своих компаньонов в Китайском Туркестане, пересек Российскую границу. Тогда он, очевидно, исчез. Запросы, сделанные через Британскую миссию, ничего не выявили. Теперь известно, что он провел некоторое время в Москве, где заключил соглашение с Советскими властями, а затем поехал в Ленинград и вступил в контакт с Академией наук, чтобы добиться помощи в осуществлении этой экспедиции» [334]334
  The New York Times. 1927. 5 April.


[Закрыть].

Николай Константинович боялся любой огласки своего путешествия, теперь, когда его экспедицию назвали советской, можно было ожидать любых неприятностей в контролируемом англичанами Тибете.

Узнав об этой статье еще в Урге, Николай Рерих срочно телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы сотрудники музея немедленно опровергли это утверждение – так как официально экспедиция именовалась Американской. К. Н. Рябинин в своей книге «Развенчанный Тибет» писал:

«Получена телеграмма из Нью-Йорка, сообщающая о появившейся в „New York Times“ пространной телеграмме из Москвы о поручении Николаю Константиновичу экспедиции в Тибет якобы Академией наук. Немедленно телеграфируем и восстанавливаем истину – экспедиция имеет отношение только к американским учреждениям. Как выяснилось, „Times“ не поместила последней достоверной версии. Поместили ли ее три или четыре другие нью-йоркские газеты? Слышно, что это уже вторая странная выходка со стороны „Times“» [335]335
  Рябинин К. H.Подлинные дневники экспедиции Н. К. Рериха. Развенчанный Тибет: Северная и Внутренняя Монголия. Центральная Гоби. Цайдам. Чантанг и снеговые хребты Тибета. С фотографическими снимками из материалов Миссии. 1928. Магнитогорск: Амрита-Урал, 1996. С. 41.


[Закрыть].

Через 12 дней экспедиция на автомобилях прибыла в монастырь Юм-бейсе, перевалочный пункт паломников, путешествующих из Монголии в столицу Тибета Лхасу. Далее можно было идти только горными тропами, поэтому машины пришлось отослать обратно в Монголию. Экспедиция, потеряв время на аренду и организацию каравана, двинулась на лошадях и верблюдах в глубь Тибета. До границы Монголии еще были многие километры пути, а торговый представитель СССР в городке Юм-бейсе сообщил Николаю Рериху, что из-за каких-то неприятностей политического характера советский представитель в Бала-Цайдаме был неожиданно выслан и теперь поддержки в Цайдаме у экспедиции не будет.

Экспедиция продвигалась вперед по безлюдным тропам, изредка встречая на пути груженые караваны. На пятнадцатый день путешествия из Юм-бейсе в Шибочен буряты, принимавшие участие в экспедиции, заговорили об обратном пути. Они услышали, что китайцы во Внутренней Монголии опрашивают караваны и убивают всех бурят и русских.

Конечно, это были только слухи, переданные одним из встречных караванов, но такие разговоры имели под собой и некоторую реальную основу. Дорога, по которой двигался караван Рерихов, оказалась опасной, зато безлюдной, поэтому шансов встретить на ней разбойников было гораздо меньше, но буряты заявили, что поедут обратно только через Англию, так как боятся китайцев. Никто не стал их разубеждать, что этого сделать просто невозможно. Между тем экспедиция действительно рисковала встретиться с китайскими войсками, которые, по слухам, находились где-то поблизости.

На двадцать второй день пути караван наконец пришел в Шибочен. Здесь один из бурят, испугавшись дальнейших трудностей, объявил, что не будет участвовать в походе. Экспедиция шла в Лхасу самым коротким путем, но такой путь был плохо знаком караванщикам, и поэтому иной раз Рерихи оказывались за многие километры от предполагаемого места.

На этой сложной дороге к Н. К. Рериху должен был присоединиться еще один участник путешествия полковник Кардашевский, уже выехавший из Тяньцзиня. Чтобы он не разминулся с караваном, близ местечка Сучжоу была устроена стоянка.

Уже в пути Рерихи узнали, что Америка, Англия, Франция, Италия и Япония объявили ультиматум Китаю [336]336
  11 апреля 1927 г., после бомбежки Нанкина, проведенной военными Англии и США; Япония, Франция, Италия, Англия и США передали правительству Чан Кайши общую ноту-ультиматум, в которой требовали компенсации за нанесенный китайской гражданской войной ущерб иностранным концессиям, а в случае отказа пугали возможной интервенцией. Этот ультиматум ставил своей целью защитить иностранные концессии на территории Китая, но по-настоящему ввязываться в войну собиралась только Япония.


[Закрыть], а значит, экспедиция может в любой момент быть арестована китайцами как диверсионный американский отряд.

В далеких горах до путников доносились только гул китайской гражданской войны и слухи о многочисленных военных переворотах. Впечатления о неспокойном положении в Китае привез и Н. В. Кордашевский, присоединившийся к экспедиции 28 июля 1927 года.

Караван, по мере своего продвижения, постоянно обновлялся, так как дорога, пролегавшая через труднопроходимые горные перевалы, требовала большого напряжения сил и от людей, и от животных. В середине сентября экспедиция уже шла по территории Тибета, и Рерихи торопили караван, чтобы к началу ярмарки попасть в город-таможню Нагчу, последний заслон на пути к столице Лхасе. Чем ближе подходил караван к Лхасе, тем сложнее было договариваться с властями.

На одной из тибетских застав произошла небольшая остановка, были пересчитаны лошади и досмотрен багаж, а начальник заставы задал естественный для Тибета вопрос:

– Какова ваша цель посещения Тибета?

– Это – Американская экспедиция, снаряженная несколькими американскими учреждениями, – ответил Рерих.

– Амери, Амери, Амери-хан, – повторил несколько раз начальник заставы и быстро составил отчет. Юрий случайно в него заглянул и оторопел:

В такой-то день тибетского восьмого месяца года огненного зайца прибыл в Шенгди король Амери, чья цель изучать буддизм и приобретать священные тексты и изображения.

Николай Константинович и Юрий пытались возражать и пробовали объяснить чиновнику, что слово «американец» не может переводиться как Амери-хан, а таможенник говорил, что знаком с монгольским и знает, что «хан» по-монгольски «король» и не надо морочить ему голову. Бурное возмущение и протесты со стороны Рерихов только подтверждали правильность его предположения, чиновник заявил, что члены экспедиции напрасно пытаются скрыть от него истинное положение своего лидера, чье имя – «Амери» и чей ранг обозначен монгольским словом «хан». Тибетские паспорта, выданные в Монголии, никоим образом не интересовали таможенного чиновника.

Тем временем в России события развивались таким образом. После смерти Ф. И. Дзержинского ключевые посты в ВСНХ заняли другие люди. На октябрьском пленуме из партии был исключен Л. Д. Троцкий и концессионный комитет изменил свою политику. А сотрудники ОГПУ сожалели, что так легко отпустили Н. К. Рериха из Монголии в Тибет.

НАГЧУ

В октябре 1927 года, на последней пограничной заставе перед Нагчу, караван Н. К. Рериха снова задержали. Вначале показалось, что это очередная проверка документов, но потом эта короткая остановка превратилась в долгую зимовку, за время которой были испробованы все возможности получить разрешение идти дальше в Лхасу.

Началось все с переговоров с мелкими чиновниками, а закончилось встречей с главнокомандующим Восточными Тибетскими войсками генералом Кушо Кап-ши-па. Это был молодой человек лет двадцати четырех, который гордо заявил, что он является чиновником 4-го разряда и имеет право лично сообщить Далай-ламе о прибытии великих гостей. Казалось бы, все должно разрешиться быстро, тем более что личный секретарь генерала оказался хорошим знакомым Юрия Рериха, которого он знал еще по Дарджилингу.

Разговор с генералом Кап-ши-па проходил доверительно, и Н. К. Рерих рассказал ему о цели своего визита в Лхасу. После дружеского общения отношение генерала к Н. К. Рериху резко изменилось. Кап-ши-па стал доброжелательным и даже изъявил желание проводить всех в лагерь и лично помочь Рерихам с процедурой таможенного досмотра вещей, ибо «совсем неуместно маленькому чину касаться вещей большого человека». Николай Константинович отдал распоряжение немедленно готовиться в поход и тут же послал с гонцом составленное секретарем письмо к губернаторам в Нагчу. Кроме того, генерал пообещал Николаю Константиновичу лично написать Далай-ламе сообщение о рериховском посольстве.

На следующий день после досмотра лагеря экспедиции Кап-ши-па предложил Рерихам переехать вместе с караваном поближе к ставке, где он и закончит все формальности. При этом генерал предупредил, что теперь въезд в Нагчу категорически воспрещен всем иностранцам, но Рерихов, таких высоких гостей Тибета, этот запрет не коснется, и снова подтвердил, что ради них он пока остается здесь и еще раз лично напишет о буддийском посольстве Далай-ламе.

Лагерь экспедиции был перенесен поближе к ставке главнокомандующего. Вскоре Николай Константинович получил записку с просьбой срочно приехать к генералу для переговоров. Друживший с Юрием секретарь рассказал, что рано утром было получено какое-то письмо из Нагчу и что его содержание ему пока неизвестно.

В сообщении, присланном из Нагчу, говорилось, что гражданский и духовный губернаторы не решаются принять на себя ответственность за то, чтобы пропустить экспедицию вперед, так как очень боятся существующего категорического указания Далай-ламы о запрещении въезда в Нагчу всех иностранцев. А потому они просят главнокомандующего, как старшего по рангу, взять на себя ответственность за проезд экспедиции. Кап-ши-па принял неожиданное для Рерихов решение, он вызвал двух губернаторов Нагчу к себе в ставку. Генерал писал:

«Великий Посол Западных Буддистов Рета-Ригден [Н. К. Рерих] изъявил согласие обождать еще сутки, а потому обоим губернаторам предлагается немедленно прибыть в ставку Главнокомандующего Востоком Тибета».

Но ответа на такое столь категоричное послание не последовало, и ни один из губернаторов из Нагчу не приехал.

13 октября 1927 года к Рерихам прибыл гонец, он выразил большое удивление, почему Рерихи еще стоят здесь, а не едут прямо в Нагчу. Затем он сообщил всякие интересные подробности, которые несколько насторожили Рерихов. Оказывается, что полковник Ф. М. Бейли, английский резидент в Сиккиме, и генерал Бахадур Ладен Ла находятся в Гянзе. Было несколько странным, что в это время года Ф. М. Бейли спешно выехал в горную часть Тибета, наиболее близко расположенную к Лхасе, и что о прибытии Рерихов в Лхасе знали еще тогда, когда экспедиция подходила к Улан-усу.

Это означало, что в дело о пропуске Рерихов в Лхасу вмешалась еще одна сторона – разведка Англии. Тогда, в августе, английские власти ждали, что Н. К. Рерих приедет в Индию, чтобы через Сикким, ближним путем, попасть в Тибет. 10 августа 1927 года в официальном письме из Министерства внутренних дел говорилось:

«Я высылаю экземпляр бумаги, упомянутой ниже, относительно предполагаемого визита профессора Рериха в Тибет и прошу предпринять шаги, чтобы предотвратить въезд этого русского через любые порты в Мадрасском, Бомбейском и Бенгальском президентствах, если он предпримет таковую попытку».

Именно поэтому полковник Ф. М. Бейли вынужден был немедленно приехать в Гянзе. Английское колониальное правительство Индии рекомендовало Ф. М. Бейли следить за возможным развитием событий вокруг неожиданно объявившейся на подходах к Лхасе экспедиции Н. К. Рериха и требовало от полковника решительных действий – «Вы должны немедленно проинформировать правительство Индии, как только получите известия о движении Рериха в Тибет».

Николай Константинович все же не хотел верить в то, что его друг Ф. М. Бейли хоть как-то причастен к задержке экспедиции.

17 октября неожиданно выяснилось, что главнокомандующий Кап-ши-па уезжает на следующий день, а разрешения на пропуск экспедиции в Лхасу все еще не выписано. Николай Константинович в ультимативной форме заявил о необходимости срочной встречи с генералом, и после продолжительных переговоров ему назначили время на 10 часов утра следующего дня.

Палатки главнокомандующего уже сворачивались, войско собиралось оставить лагерь. Н. К. Рерих на следующий день окончательно убедился, что попал в труднейшую ситуацию. Кап-ши-па не захотел излагать в письме то, что Н. К. Рерих намеревался сказать Далай-ламе при личной встрече, и предложил ему попробовать самому написать в Лхасу по-тибетски. Каково же было удивление генерала, когда Юрий быстро и красиво стал писать на тибетском языке. После такого поворота дел главнокомандующий пообещал, что пришлет к Рерихам гонца, который и отвезет его в Нагчу. Однако ни гонец и никто другой так и не приехал. Кап-ши-па решил ретироваться и больше не вмешиваться в противостояние Великих иерархов, каковыми были Н. К. Рерих и Далай-лама.

Конверт с посланием к Далай-ламе пока оставался у Рерихов: «Посол Собора Западных Буддистов Рета-Ригден прибыл 10-го числа сего месяца в Чортен-Карно. С тех пор вот уже восемь дней, как Посольство бесцельно стоит здесь. Паспорт Посольства, выданный далай-ламским представителем в Урге, уже послан в Нагчу. Несмотря на это. Посольство принуждено оставаться здесь. Если Посольству не будет позволено на днях двинуться в Нагчу, то всей идее Посольства, а также Учению Благословенного будет нанесен непоправимый вред. Посол Рета-Ригден – человек Великой Страны, и если Посольство будет принуждено долго оставаться на холодном нагорье, то Правительство Соединенных Штатов Америки, а также все члены Буддийского Собора будут чувствовать себя весьма оскорбленными.

Каждый день кто-либо из состава Посольства заболевает. Вчера заболела супруга Посла и полковник, начальник охраны Посольства. Близ Чортен-Карно, в пути, с секретарем Посольства случился припадок горной болезни. Если один из девяти членов Посольства скончается или заболеет, то это будет причиной многочисленных осложнений, ответственность за которые полностью падет на пограничные власти. Доктор Посольства свидетельствует, что здоровью членов Посольства может быть нанесен непоправимый вред, тем более что некоторые лекарства кончаются. Если Посол не будет иметь возможности вести переговоры. Учению Будды будет нанесен большой вред.

24-го числа будущего месяца в Америке соберется Буддийский Собор. Если к этому числу не будет получено письма от Посла из Лхасы, весь Собор почувствует себя оскорбленным. Потому губернаторы Нагчу должны оказать полное содействие Посольству, в противном же случае будет причинен непоправимый вред. Скорейше прошу прислать соответствующий ответ».

Николай Константинович размышлял, что же предпринять дальше. Английского резидента, полковника Ф. М. Бейли, Н. К. Рерих считал своим хорошим другом. Он не понимал, что же могло явиться причиной их задержания на перевале совсем рядом с Нагчу. Неужели инцидент, произошедший во время еще первой встречи с главнокомандующим тибетскими войсками Кап-ши-па, когда генерал пригласил Николая Константиновича в свою ставку?

Тогда Н. К. Рерих, во главе представительства экспедиционного каравана, впервые отправился к Кап-ши-па. Впереди делегации шел участник экспедиции Ламанжапов с изготовленным в Урге флагом, потом Н. К. Рерих, а за ним Юрий и Н. В. Кордашевский. По местному обычаю все были без оружия, дабы показать доверие и не оскорбить главнокомандующего. По дороге в ставку Юрий стал терять сознание из-за резкой перемены давления. Совсем недавно они преодолели очень трудный горный перевал, и Юрий попросил доктора Рябинина присоединиться к посольству.

Несмотря на плохое самочувствие Юрия, отменять свой визит Николай Константинович не захотел. Пришлось идти еще 8 километров. На полдороге у Юрия случился приступ, и его сняли с лошади. Но и это не остановило Николая Константиновича.

Тут подъехал тибетский чиновник от главнокомандующего и объяснил, что Николай Константинович должен немедленно ехать к генералу. Не имея возможности говорить по-тибетски без переводчика, Николай Рерих решил, что, передав подарки, он сразу же вернется обратно.

Не доезжая шагов трехсот до ставки, тибетцы знаками попросили Н. К. Рериха и его спутников слезть с коней. После этого началась невероятная чехарда. Подошли какие-то чины, судя по всему, приближенные главнокомандующего, и что-то стали показывать, о чем-то говорить и возбужденно жестикулировать. Н. К. Рерих старался объяснить по-английски, что он не может ждать и что хочет только передать подарки и вернуться в экспедиционный лагерь.

Тибетцы, не поняв ни слова, посчитали, что Н. К. Рерих обиделся за задержку, тут же принесли часы, чтобы на них показать, сколько осталось до аудиенции у главнокомандующего.

Затем выяснилось, что делегацию ожидали к 5 часам вечера, а было еще 11 часов утра. Тибетцы принесли круглые подушки, предложили Н. К. Рериху немного отдохнуть, и ушли. Осталась только толпа зевак, разглядывавшая диковинных европейцев.

Через полтора часа пришел солдат, и Николай Константинович попробовал объяснить ему, что все устали и желают вернуться обратно в лагерь. Солдат, очень внимательно выслушав и ничего не поняв, жестом попросил следовать за ним. Тут же подошли чиновники и знаками попросили развернуть флаг экспедиции. У входа в шатер специально для приема Н. К. Рериха были выстроены часовые, они как-то недружно вскинули свои ружья в непонятном приветствии. Увидев это странное зрелище, Н. К. Рерих наконец вошел в палатку главнокомандующего. Внутри было довольно просторно. Одну треть занимало возвышение, на которое сел молодой главнокомандующий в шелковом желтом халате. Николай Константинович со своими спутниками сел по правую руку от генерала, а слева расположились три тибетца, его ближайшие помощники.