Текст книги "Рерих"

Автор книги: Максим Дубаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Неудачно сложилась и судьба картин из серии «Майтрея», переданных наркому просвещения А. В. Луначарскому. Восемь картин нарком вначале принял с радостью, но вот определить их в какой-либо музей не смог, так как художественная комиссия посчитала их некоммунистическими и несколько декадентскими.

В письмах Николай Константинович неоднократно спрашивал Игоря Грабаря о судьбе этих картин. Но Игорь Эммануилович долго не мог рассказать ему правду, и только после выхода в свет в 1937 году своей «Автомонографии», где были такие строки: «Рерих предложил в дар советским музеям целую сюиту своих монгольских картин, но их отклонили», – он решился сообщить Н. К. Рериху, что картины, переданные им Луначарскому, так и не были определены в государственный музей, а после долгих споров отданы А. М. Горькому, на даче которого они и висели до самой его смерти. Николай Константинович с некоторой досадой записал в дневник:

«Грабарь пишет много о благоустройстве жизни художества. Между прочим, он сообщает, что моя серия „Красный Всадник“ (привезенная нами в Москву в 1926 году) находится в Музее Горького в Горках, где он жил и скончался. Вдвойне я этому порадовался. Во-первых, Алексей Максимович выказывал мне много дружества и называл великим интуитивистом. Во-вторых, восемь картин „Красного Всадника“ – гималайские, и я почуял, что в них Алексей Максимович тянулся к Востоку. Не забуду его рассказ о встрече с факиром на Кавказе» [306]306
  Там же. Т. 3. С. 582, 10 октября 1947 г.


[Закрыть].

Об этой серии картин вспоминала и художник Валентина Михайловна Ходасевич, дочь старшего брата известного поэта:

«В один из приездов в 1935 году в Горки в столовой я увидела развешанными на стенах восемь картин Н. Рериха. Они озарили довольно неуютную большую столовую и поражали (как всегда рериховские вещи) каким-то свечением красок. Эти картины в основном запомнились по цвету – золотисто-лимонному, оранжевому и багряному. Как мне сказали, Рерих был проездом через СССР из Гималаев в Америку и оставил эти вещи в Москве. Картины эти нравились Алексею Максимовичу. Правда, он говорил про них лишь: „любопытные вещи“. Более ранние работы Рериха Горький больше ценил и отдавал ему должное как одному из крупнейших самобытных русских художников» [307]307
  Горький и художники. М.: Искусство, 1964. С. 75.


[Закрыть].

Предстоящий переезд экспедиции Н. К. Рериха на Алтай и далее через Монголию в Лхасу тщательно скрывался ее участниками, и на то были причины. Наибольшее противодействие продвижению экспедиции в Тибет оказывали английские спецслужбы, да и китайские власти не отличались особенным дружелюбием. Поэтому всем знакомым говорили, что дальнейший путь экспедиции пройдет через Абиссинию (Эфиопию), и далее – в Центральную Африку.

Игорь Грабарь в книге «Моя жизнь. Автомонография» писал о своем удивлении и непонимании того, почему же Рерих его убеждал в том, что экспедиция держит путь в Африку. В воспоминаниях он досадовал на Николая Константиновича за его вынужденную скрытность:

«Вернувшись из какой-то командировки, я узнал, что ко мне неоднократно звонил Рерих, приехавший в Москву и остановившийся в Гранд-отеле. На следующий день я столкнулся с ним у входа в отель, и он повел меня к себе. Большой номер был весь завален огромными вализами, упакованными в отъезд.

– Завтра уезжаем.

– Куда?

– В Абиссинию.

– Зачем?

– Там есть такое замечательное озеро, что из-за него одного стоит туда ехать.

И Рерих назвал мне мудреное наименование озера. Он действительно на другой день уехал с семьей, но говорили, будто не в Абиссинию, а снова в Монголию. Проверить я этого не мог, но если это так, то непонятно, для чего было уверять меня, что он едет в Абиссинию.

В тот же день я виделся с А. В. Луначарским, спросившим меня, был ли у меня Рерих. Я сказал, что был у него в номере и очень удивился, узнав, что он завтра вновь уезжает.

– Ах, какой занятный человек, – сказал Анатолий Васильевич с усмешкой, – уверяет, что он коммунист, но на мистической основе. И с какими референциями он к нам приехал» [308]308
  Грабарь.С. 287–288.


[Закрыть].

Зимой 1925 года, когда рериховская экспедиция находилась еще в Хотане, Игорь Грабарь, только что вернувшийся из Нью-Йорка, где он проводил выставку советских художников, был вызван наркомом иностранных дел Г. В. Чичериным.

«Зимою 1925/26 года меня вызвал из Наркоминдела к телефону Г. В. Чичерин и спросил, не знаю ли я, где может находиться в данное время художник Рерих, – вспоминал позднее И. Э. Грабарь. – Я сказал, что, по моим сведениям, он в 1924 году уехал к Рабиндранату Тагору в Индию, откуда собирался пробраться в Тибет; вернее всего, что он все еще где-нибудь там, ибо едва ли успел за это время вернуться в Нью-Йорк.

– Какого-то художника Рериха с женой и сыном задержали недавно в Монголии; может быть, это тот самый?

– Несомненно, это он.

– А как вы думаете, желательно его возвращение к нам?

– Возвращение Рериха, художника столь значительного и столь известного, можно только приветствовать» [309]309
  Там же. С. 286–287.


[Закрыть].

Вначале приезд Николая Константиновича в Москву рассматривался как его возвращение на родину. Но планы у Рериха были иные.

Уже находясь в Новосибирске, 22 июля 1926 года Зинаида Лихтман записала в дневнике: «…Они оба (Елена Ивановна и Николай Константинович) советуют нам не скрывать нынешнюю поездку от Гребенщикова. Говорить, что у Н. К. все идет замечательно, но теперь он направляется в Абиссинию, и мы действительно не знаем его адреса» [310]310
  Фосдик.С. 257.


[Закрыть].

Английские и американские газеты сразу подхватили эту весть и на все лады обсуждали дальнейший маршрут Художественной экспедиции Рериха. 25 июля «New York Times» опубликовала заметку «Рерих на пути в Африку. Художник и его экспедиция оставляют Москву для Абиссинии». Дезинформация удалась, весь мир считал, что Рерих едет в Африку.

«Экспедиция искусства, возглавляемая профессором Николаем Рерихом, – писала газета, – собирается оставить Москву и отбыть в Африку, где будет продолжать работу в Абиссинии и Центральной Африке – так было заявлено вчера Международным Центром Искусства (International Art Center), „Короной Мунди“ (Corona Mundi), 310 Riverside Drive…»

«Экспедиция оставила Нью-Йорк в 1923 году, чтобы получить панораму картин Востока, а также сокровищ искусства. Рерих посетил Тибет, Малый Тибет и Индию и Китайский Туркестан, где работе препятствовал таотай, который угрожал, что возвратит экспедицию через Каракумский перевал, зимой это означало бы смерть. Благодаря вмешательству Государственного департамента, экспедиция была выпущена и пришла в Омск, а оттуда в Москву, где Рериха встретил дружественный прием у Луначарского, министра образования, и Станиславского, директора Московского театра искусства…»

«Экспедиция привезла более 150 картин, которые располагаются в одном из залов Музея Рериха (Roerich Museum) в нашем городе (Нью-Йорке)» [311]311
  The New York Times. 1926. 25 July.


[Закрыть].

Несмотря на исчерпывающую публикацию, английская разведка не могла понять, каким образом Николай Рерих, занимавшийся до недавнего времени антибольшевистской пропагандой, до сих пор не арестован.

В одном из отчетов английской разведки, составленном в 1932 году, читаем:

«Узнав об изменении плана Рериха, МИД в Лондоне запросил британского поверенного в делах в Москве, который сообщил, что он ничего не слышал об их группе, но что Рерих, являясь владельцем паспорта, выданного Временным правительством (1917), почти точно будет арестован, если он вступит на советскую территорию».

«В подтверждение того факта, что группа проследовала в Москву, колониальное Министерство по делам Индии специально попросило бюро паспортного контроля внести группу в список лиц, которым визы не выдаются без разрешения самого правительства. В группу входили: Николай Рерих, его два сына, Юрий и Святослав, и Владимир Шибаев…»

«В апреле 1927 года Британская миссия в Москве сообщила, что Рерих прибыл в советскую столицу в конце 1926 года, затем отправился в Ленинград на два или три месяца, и там в научных кругах с ним обращались как с важным лицом. Миссия также доложила, что она не располагает сведениями, каким образом Рерихи преодолели трудности, связанные с гражданством, но установила, что он добился благосклонности Советов и, возможно, стал советским гражданином. Сообщалось, что из Ленинграда он уехал в Монголию, а затем в Ургу».

А через год агент английской разведки писал из Москвы: «Я сообщил, что профессор Рерих прибыл в Москву осенью прошлого года, вскоре после отъезда из Урумчи. Он вошел в контакт с единомышленниками в Москве, а затем проследовал в Ленинград на два или три месяца, где в научных кругах с ним обращались, как с лицом явно важным. Я не имею информации о том, встретил ли он какие-либо трудности, связанные с его гражданством, но мне сообщают, что он проявляет симпатии к Советам, и не исключено, что он стал советским гражданином» [312]312
  НАИ, 8 апреля 1928 г.


[Закрыть].

Но Николай Константинович становиться советским гражданином не собирался. Еще в Урумчи он уговорил консула А. Е. Быстрова сделать вид, что вторая телеграмма, присланная наркомом иностранных дел Чичериным, о необходимости принятия Рерихом советского гражданства, пришла в посольство якобы уже после того, как экспедиция покинула Синьцзян. А. Е. Быстров, рискуя многим, даже ценой своей жизни, выполнил просьбу мастера, поскольку стал поклонником философского творчества Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов.

Рерихи покидали Москву спешно, в день похорон Ф. Э. Дзержинского, скоропостижно скончавшегося после очередного заседания пленума ЦК партии.

Прочитаем дневник Зинаиды Лихтман, написанный, для конспирации, на английском языке:

«22 июля 1926 года… похороны и толпы людей, музыка, пушечные залпы, все выдающиеся личности проходят мимо – мы стоим на балконе [гостиницы „Метрополь“]. Очень нервничаем, что можем опоздать к поезду; наконец подъехали три автомобиля, и мы, среди огромных толп людей, военных со знаменами, громкой музыки, удостаиваемся самых удивительных, необычных проводов. Люди дружелюбны, очень заинтересованы, наблюдают за нами, приветствуют нас, посылают приветствия далеким друзьям в Америке. Участники похоронной процессии на нашем пути великодушно расступаются, как по волшебству, даже почтительно, давая нам проехать. Незабываемый день, великий отъезд. Е. И. вспомнила виденный ею сон: их пятеро, идущих сквозь толпы, музыка, солдаты в синих фуражках, знамена, – и ей было сказано, что это в Москве» [313]313
  Фосдик.С. 255–256.


[Закрыть].

Солдаты в синих фуражках могли прийти и за ними, если бы они вовремя не покинули Москву.

АЛТАЙ

26 июля 1926 года поезд с участниками Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции прибыл из Москвы в Новониколаевск (Новосибирск). Оттуда все отправились по Оби в город Бийск, с пересадкой в Барнауле. Пароход опаздывал на целые сутки, и пришлось задержаться в Барнауле. Николай Константинович за это время успел встретиться с местными художниками и со своим бывшим учеником А. Н. Борисовым, который вел в городе студию.

30 июля начался второй этап экспедиции. Предстояло пройти многие километры по Горному Алтаю, чтобы оказаться вблизи знаменитой горы Белуха. В этом путешествии принимал участие тибетский лама Лобзанг, сопровождавший Николая Константиновича от самого Леха. Зинаида Григорьевна Лихтман называла его Геген.

У Рерихов был еще один спутник, который прошел вместе со всеми большую часть экспедиционного маршрута – старший караванщик, молодой ладакец Рамзана Кошаль, но он неожиданно решил покинуть лагерь.

«Рамзана ушел в Ладак, – сокрушался Николай Константинович, – не вынес северных низин.

– Или уйду, или умру.

Конечно, вся жизнь ладакцев проходит на высотах не ниже двенадцати тысяч футов. Жаль Рамзану. Спокойно оставляли на ладакцев охрану всех вещей. А ойротские ямщики на ладакцев не похожи» [314]314
  Рериховский вестник. Бюл. Вып. 4. СПб., Извара; Барнаул; Горно-Алтайск, 1992 (далее – Рериховский вестник. Вып. 4). С. II.


[Закрыть].

8 августа Н. К. Рерих завел разговор о Г. Д. Гребенщикове и о издательстве «Алатас». К этому времени было выпущено около десяти книг, среди них: три тома эпопеи «Чураевы» и «Былина о Микуле Буяновиче» Г. Гребенщикова, «Николины притчи – Звенигород Окликанный» А. Ремизова, «Пути Благословения» Н. Рериха и «Чаша Востока» – письма Махатм в переводе Е. И. Рерих. Уже готовились к изданию очередные тома эпопеи Г. Гребенщикова «Чураевы», книги К. Бальмонта – «Голубая подкова. Стихи о Сибири», А. Ремизова – «Клятвенный камень».

Многочисленные хвалебные отзывы прессы о книгах «Алатаса» сделали издательство известным в Америке и Европе.

Целый день Рерихи обсуждали разные неприятности, связанные с «Алатасом» и Г. Д. Гребенщиковым. Несмотря на авторитет, издательство было убыточным. Стало ясно, что в Европе, в Америке и в России невозможно было сколько-нибудь выгодно продать книги.

Именно это и привело в дальнейшем к тому, что по особому соглашению, подписанному 17 марта 1927 года между корпорацией «Алатас» и Г. Д. Гребенщиковым, издательство перешло в его личное ведение и было перенесено из Нью-Йорка в русско-американскую старообрядческую общину «Чураевка».

Теперь путешествуя по Алтаю, Н. К. Рерих не раз вспоминал Гребенщикова.

«Поповцы, беспоповцы, стригуны, прыгуны, поморцы, нетовцы (ничего не признающие, но считающие себя „по старой вере“), – писал в дневнике Николай Константинович. – Сколько непонятных толков. А к Забайкалью среди семейских, т. е. староверов, ссылавшихся в Сибирь целыми семьями, еще причисляются и темноверцы, и калашники. Темноверцы – каждый имеет свою закрытую створками икону и молится ей один. Если бы кто-то помолился на ту же икону, то она сделается оскверненной и негодной. Еще страннее калашники. Они молятся на икону через круглое отверстие в калаче. Много чего слышали, но такого темноверия не приходилось ни видать, ни читать. В лето 1926 года! Тут же и хлысты, и пашковцы, и штундисты, и молокане. И к ним уже стучится поворотливый католический падре. Среди зеленых и синих холмов, среди таежных зарослей не видать всех измышлений. По бороде и по низкой повязке не поймете, что везет с собою грязно одетый встречник» [315]315
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

Николай Рерих теперь понимал, с какими трудностями может встретиться организованная для разработки полезных ископаемых американская корпорация «Белуха» в Горном Алтае. 14 августа в Верхнем Уймоне Н. К. Рерих натолкнулся на караван другой экспедиции, также занимавшейся разведкой полезных ископаемых. Руководил ею советский инженер-геолог Падуров, который рассказал, что ленинградские ученые намерены организовать в следующем году более масштабную экспедицию в эти места. Рериху надо было спешить, но где взять людей? Проводник по пути показывал заброшенные шахты, заводы. Под ногами находили золото и каменный уголь – край был действительно богатым. Из Верхнего Уймона Николай Рерих посылал письма в Москву наркому Г. В. Чичерину и в Горно-Алтайск председателю облисполкома Алагызову. Он надеялся, что советские чиновники поддержат его идею культурного строительства в Алтайском крае. Но, по мнению партии, «полубуддист» Н. К. Рерих, да к тому же и американец, не должен был заниматься просветительской деятельностью в советском Алтае.

В Усть-Кане находилась последняя телеграфная станция. Рерихи решили дать телеграмму в Америку, но телеграфист так испугался, что предложил Рерихам послать телеграмму почтой в Бийск.

«Ему не приходилось иметь дело с таким страшным зверем, как Америка, – читаем в дневнике Н. К. Рериха. – Но мы настаиваем, и он обещает послать, но предварительно запросив Бийск» [316]316
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

На протяжении всего пути Н. К. Рерих заводил разговоры с местными жителями, чтобы выяснить их отношение к американцам и возможному масштабному строительству в Горном Алтае:

«Кооператор Вахрамей бодро толкует:

– Мы-то выдержим, только бы машины не лопнули. Пора бы их переменить.

И считает он число подвод с сельскими машинами.

– Приезжайте с нами работать, – зовут американцев. Этот дружеский зов прошел по всей Азии» [317]317
  Там же. С. 11–12.


[Закрыть].

Николай Константинович вместе с семьей намеревался после окончания всех странствий поселиться в Горном Алтае, но все больше и больше убеждался в невозможности такого кардинального решения. Объединение коммунизма с буддизмом в Горном Алтае оказалось неосуществимым. Впереди их ждала далекая Монголия и еще более далекий, но заманчивый Тибет.

Время шло, Николай Рерих теперь видел, что советский Алтай не сможет стать основой для корпорации «Белуха».

26 августа 1926 года Рерихи вместе с Зинаидой и Морисом Лихтманами выехали на пароходе «Жорес» из Бийска в Новониколаевск. Телеграммы для Америки в Бийск так и не пришли, и только 27 августа, в Новониколаевске, стало возможным хоть какое-то сообщение с Америкой. 30 августа из Ленинграда приехал брат Н. К. Рериха Борис, он рассказал некоторые новости:

«– Толкуют, что вы пропали.

– Неужели во второй раз… похоронят? Откуда это неиссякаемое стремление клеветы и всяких ложных выдумок?

– Говорят, что много распространено поддельных картин… Рассказывают целые забавные истории и даже называют несколько имен, таким порядком… заработавших. Говорят, В. и Р. – один в Ленинграде, а другой в Москве поработали» [318]318
  Алтай – Гималаи. С. 381.


[Закрыть].

Из Новониколаевска пути участников экспедиции разошлись. Не дожидаясь родителей, Юрий уехал в Верхнеудинск (Улан-Удэ), Морис и Зинаида Лихтманы уже упаковали вещи и готовились к отъезду в Нью-Йорк, транзитом через Москву, а Борис Константинович с нетерпением ждал возможности вернуться в Ленинград.

3 сентября Лихтманы и Борис Рерих сели на московский поезд, Николай Константинович и Елена Ивановна стали собираться в дальнюю дорогу в Верхнеудинск, откуда было рукой подать до столицы Монголии Урги (Улан-Батора).

«Незачем слишком ограничивать себя Белухой, – писала в эти дни в своем дневнике Елена Ивановна Рерих. – Задача всей Азии шире – Гималаи тоже могут быть столицей. Север и юг должны быть уравновешены. Каждый приносит камень к любимому месту – так безграничен план» [319]319
  Рериховский вестник. Вып. 4. С. 46.


[Закрыть].

УРГА – ТИБЕТ

Утром 9 сентября 1926 года на двух автомобилях Николай Константинович, Елена Ивановна и Юрий выехали из Верхнеудинска по направлению к Монголии.

Вскоре экспедиция остановилась в пограничном городке Троицкосавске (Кяхта). Дальше простиралась территория другого государства.

«Около полуночи, в кромешной темноте, мы въехали в Троицкосавск и направились к большой белой гостинице, которая по удобствам превосходила гостиницу в Верхнеудинске. – вспоминал Юрий Рерих. – На следующий день члены экспедиции отправились на пограничный пост отметить свои паспорта. После завершения необходимых формальностей мы пересекли границу и направились к небольшому караульному посту, где находились монгольские солдаты, одетые в меховые тулупы и вооруженные современными ружьями и саблями. Один из солдат запрыгнул в машину и сопроводил нас до монгольского пограничного города Алтын-Булака, известного прежде под названием Маймачен, – главного пограничного пакгауза китайской торговли… Мы стояли у великого географического рубежа: позади остались таежные просторы Сибири, а впереди, насколько видит глаз, простираются обширные степи Центральной Азии. Алтын-Булак – небольшой городок со смешанным населением из русских, монголов и китайцев. Во время жестоких сражений возле Троицкосавска и Алтын-Булака в 1918–1921 гг. город был стерт с лица земли, а китайское население уничтожено» [320]320
  По тропам Серединной Азии. С. 116.


[Закрыть].

Комиссар монгольской заставы находился в отъезде, и экспедиции пришлось довольно долго ждать его в управлении. По словам Юрия, это был небольшой дом в полукитайском, полуевропейском стиле. В комнатах стояли длинные столы, за которыми на высоких табуретах сидели монгольские служащие в национальных халатах, подпоясанных широкими поясами красного и желтого цвета, и больших сапогах с загнутыми носами. Монголов удивило, что американская экспедиция двигалась в их страну через Советскую Россию. Один из них долго расхаживал по комнате и, остановившись перед Рерихами, задумчиво произнес:

– Америка.

В это время другой служащий пограничной заставы, молодой секретарь, громко читал большой бумажный свиток, в котором оговаривался статус экспедиции Рерихов. Остальные монголы невозмутимо курили длинные китайские трубки и внимательно разглядывали прибывших европейцев. Только через четыре часа все необходимые документы были оформлены, и Рерихи спокойно смогли покинуть пограничный город, чтобы вскоре оказаться в столице Монголии – Урге.

При въезде в столицу, на маленьком пропускном пункте, все путешественники обязаны были предъявить заграничные паспорта, полученные в монгольском пограничном комиссариате. Рерихи остановились около небольшой деревянной лачуги и вручили паспорта мрачному монгольскому солдату в остроконечном меховом шлеме и бушлате цвета хаки. Ничего не сказав, он унес все документы в барак и долго не появлялся. Рерихам уже казалось, что начались синьцзянские неприятности, и, решив действовать, Николай Константинович вошел в дом, чтобы узнать о причине задержки. Увиденное там его поразило: два офицера играли в шахматы, а солдат с паспортами ждал, когда его начальство закончит игру. Подоспевшие Рерихи хором высказали свое недовольство, и бумаги тотчас были отмечены, а офицеры спокойно продолжили свою игру.

В Урге Рерихи старались жить незаметно. Для штаб-квартиры был снят небольшой четырехкомнатный дом с двумя просторными дворами и конюшнями, где Рерихи и жили до самого начала третьего этапа Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. Некоторое время Рерихам удавалось сохранить инкогнито, но когда полпред П. Н. Никифоров узнал, что художник находится в Урге по заданию советского правительства, он стал обхаживать Рерихов, устраивая постоянные аудиенции с членами правительства Монголии. Николай Константинович был этим очень недоволен, но отказать П. Н. Никифорову не мог. Оставалось только сожалеть о проваленной конспирации.

«Трудная у них была зима, никакой помощи от тех, кто ее обещал, только препятствия, мелкие неприятности, глупые советы вроде того, который дал Никифоров, – подарить монгольскому правительству картину, на чем он настаивал, – писала позже, в Урге, Зинаида Лихтман после разговора с Рерихом. – Николай Константинович неохотно, но сделал это, раскрыв таким образом свое местопребывание. Но монголы были весьма учтивы и ценили его величие и значение» [321]321
  Фосдик.С. 275.


[Закрыть].

Действительно, монгольское руководство очень серьезно отнеслось к подарку Н. К. Рериха: картину повесили в приемной премьер-министра, на специальном заседании правительство приняло решение предложить Николаю Константиновичу нарисовать эскизы здания, где бы могла храниться подаренная им картина, и вынесло художнику особую благодарность.

«Благодарственное письмо правительства Монгольской Народной Республики гражданину СССР, другу Николаю Рериху.

В кратком прозрении созидательной работы светлого будущего монгольского народа он написал великолепную картину, видя великого Всадника (мужа), несущегося в пространстве со знаменем свободы для народов обширной страны Монголии. И эту свою картину вместе с текстом на русском и монгольском языках поднес в подарок правительству. О том, как правительство с благодарностью приняло этот подарок, будет напечатано в нашей официальной газете.

Товарищ Николай Рерих увидел и осознал возрождение нашего монгольского народа и поднес подарок – картину „Великий Всадник“. Это является великопамятным событием, поэтому правительство считает своим долгом глубоко благодарить Николая Рериха. 17 года 4-ой луны 6 дня. (6 апреля 1927 г.)

Секретарь правительства Бальджи Нима».

Причина такого отношения к подарку у монголов была мистическая. В августе 1926 года у местного ламы случилось видение: все монголы, обратившись к западу, молились.

Вдруг появился Великий Всадник и повернул их головы на юго-восток.

Рерихи приехали в сентябре 1926 года с Запада, так что монгольские пророчества сбывались – на картине Н. К. Рерих изобразил именно красного Великого Всадника. Монголы долго обхаживали Николая Рериха, уговаривая его сделать для них проект храма-библиотеки, где и будут храниться подаренная картина и священные книги. Причем было решено, что храм соорудят из порфира и яшмы.

Тем временем Рерихи в Урге уже подготовили к печати две книги: «Община» и «Основы Буддизма», которым придавалось особенное значение. Об издании этих книг Николай Рерих писал в дневнике: «Кончается печатание книг „Основы буддизма“ и „Община“. Трудно дать книге соответствующий облик в маленькой типографии. Прежний лама, теперь литограф, с любовью переписывает для книги „Будду Побеждающего“ с огненным мечом. Опять посланец правительства. Просят разрешения перевести на монгольский „Основы буддизма“» [322]322
  Алтай – Гималаи. С. 390.


[Закрыть].

Книгу «Основы буддизма» печатали без указания автора и издательства. Сами Рерихи не случайно отводили ей ведущую роль в будущем реформировании буддизма, и она действительно произвела в монгольских буддийских кругах сильное брожение. Ее авторство даже приписывали известному тибетскому ламе Агавану Дорджиеву, организовавшему в 1909 году строительство в Петербурге буддийского храма и являвшемуся в 1926 году неофициальным представителем Далай-ламы в СССР. Кстати, Николай Рерих до революции входил в созданный Агаваном Дорджиевым комитет по строительству буддийской святыни и даже принял участие в отделке храма. В 1930-х годах Агавана Дорджиева арестовали как японского шпиона, он умер 29 января 1938 года в верхнеудинской тюрьме от паралича сердца.

Во время пребывания Рериха в Москве Дорджиев организовывал в Ленинграде, в буддийском храме, выставку, которая должна была показать атеистический характер буддийской религии, один из основных постулатов так называемого обновленческого движения в ламаистской церкви, во главе которого стал сам Хамбо-лама Агаван Дорджиев. Эти же идеи развивались и в книге «Основы Буддизма». В последний раз сообщение об этой выставке появилось в июне 1926 года в газете «Правда»:

«Открывающаяся осенью в Ленинграде, впервые в мире, буддийская выставка вызвала большой интерес в странах Востока и Западной Европы. В выставке пожелали принять участие: Япония, Китай, Тибет, Монголия и другие страны. Главную массу экспонатов на выставке составят богатейшие коллекции по буддизму, собранные музеями Ленинграда» [323]323
  Правда. 1926. 16 июня. «Организация буддийской выставки в Ленинграде».


[Закрыть].

Наученный горьким опытом предыдущего путешествия в Синьцзян, Николай Рерих распорядился изготовить знамя экспедиции. Его шили бурятские ламы, которые после долгих просьб были приняты Рерихом в караван. Юрий тем временем занимался военной подготовкой участников экспедиции.

«Юрий учит их ружейным приемам, – писал Н. К. Рерих. – Прикупили еще восемь карабинов-маузеров. Забавляет всех стоящее в столовой механическое ружье – „льюис“. Пусть знают, что оружия у нас достаточно.

Случай во время маневров. Монгольский полк брал штурмом укрепления, а с другой стороны наш конвой выполнял ту же задачу. Можете себе представить остолбенение обеих сторон, когда они неожиданно столкнулись с винтовками наперевес» [324]324
  Алтай – Гималаи. С. 390.


[Закрыть].

В то время когда Рерихи набирали людей для своего каравана, кто-то в Урге распустил слух, что американской экспедиции требуется 900 человек. Люди пошли валом: безработные, русские эмигранты, сибирские казаки, бывшие монгольские и китайские солдаты. Все они уверяли Николая Константиновича, что их жизнь полностью разбита, что им нечего терять, нечего оставлять в Монголии, и они, естественно, желают принять участие в «американском научном приключении». Большую часть посетителей Рерихи отослали обратно, а наняли лишь шестнадцать монголов, чье «прошлое и настоящее» они смогли установить у местных жителей. Но для каравана в Лхасу было необходимо найти подходящих людей среди тибетцев Урги. Удалось отыскать только несколько тибетцев, пожелавших вернуться на родину.

Через месяц Рерихи набрали достаточное количество людей, они должны были стать боевой силой в случае конфликта с бандами грабителей. Штаб-квартира Рериховской экспедиции и два прилегающих к ней двора заняли будущие участники тибетского каравана. Часовые расположились у входа, чтобы не пускать посторонних. В одном дворе поставили несколько палаток, в которых разместились нанятые люди, рядом устроили хранилища с запасами продовольствия и оружия. В другом – держали лошадей конвоя.

Ежедневно Юрий Рерих проводил с экспедиционной охраной занятия: учил их стрелять из ружей, показывал, как действовать в случае нападения на лагерь бандитов, как ухаживать за своим оружием и лошадью. Юрий объяснял новобранцам обязанности часового, учил подавать сигналы и вести разведку, чтобы экспедиционный караван мог противостоять любой опасности.

Охрана, поставленная у дома, и ежедневные военные занятия вызывали некоторое недоумение у советских посольских работников. Уж больно все это напоминаю подготовку к военной операции. У Николая Константиновича и Юрия на то были веские причины. В монгольском дневнике Н. К. Рериха есть такая запись:

«Выстрел. Пуля пробила окно. Хорошо, что Юрий как раз в эту минуту отошел от окна. Кто стрелял? Намеренно? Или озорство?» [325]325
  Там же. С. 389.


[Закрыть]

Еще 16 октября 1926 года в Советское консульство подбросили анонимное письмо, в котором Николая Рериха называли белогвардейцем:

«Тов. обратите внимание, этот художник наделает делов. Релих это – самый настоящий белобандит. В среду у него было собрание из 10 чел. белогвардейцев в 1 час ночи, живет он в доме Петрова, он это с целью и снял там квартиру вдали от курена, я знаю его давно белобандита. Бурдуковский Василий Петрович оказывает ему всякое содействие, убрать не мешало бы этого Релиха из консульского поселка, а то он наделает делов, потом нерасхлебаеш… У него цель завлечь красноармейцев. Некоторые к нему ходят, я это знаю, примите срочные меры… У них намерение взорвать Полпредство, там твори Бог волю, никто ничего не знает… у Релих прислуга есть, она все знает…»

После того как в дом к Рерихам подбросили написанное таким же почерком анонимное письмо, Николай Константинович вместе с Юрием решили обратиться за помощью в Советское консульство. Сотрудник консульства аккуратно записал все подозрения Николая Рериха и подшил анонимки в дело.

«По их мнению, – докладывал чиновник, – это происки англичан, на том основании, что англичане знают, что они работают в Тибете и… потому стараются делать всякие гадости, результатом которых должен являться их отъезд отсюда».

Рерихам так и не удалось выяснить, кто же на самом деле был автором анонимных посланий.

«Тов. Релих убираиса подобру по-хорошему из Консульского поселка то мы тебя сами старикашка перетащим…» – продолжали писать «доброжелатели».

И в Москве в ноябре 1926 года такие же «доброжелатели» уже положили на стол заместителя председателя ОГПУ Начальника Иностранного отдела Меера Абрамовича Трилиссера перевод английской статьи Н. К. Рериха «Насильники искусства», изданной в Лондоне еще в сентябре 1919 года. Эта статья действительно могла легко скомпрометировать Николая Константиновича перед советской властью.