Текст книги "День отличника"

Автор книги: Максим Кононенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– А где детонаторы? – спрашивает террорист, не отвечая, как принято, – Мне обещали здесь детонаторы. Вот он обещал. Только тогда у него не было синяка.

И неблагодарный невежа тычет в меня свои заскорузлым пальцем.

– Ну, этот раз обещал – то сделает, – улыбается Любомиров, – А вы вообще по какому протоколу хотите? Смертник или же дистанционный подрыв?

– Дистанционный подрыв – это пошлятина, – отвечает Платону террорист, – Суррогат. Балалайки с матрешками. Я, разумеется, смертник. И мне очень нужны детонаторы.

– Уважаю, – кивает Платон, – Дайте ему детонаторов.

Из приоткрытых ворот появляется юноша с коробкой из-под шампуня «Хэд энд Шолдерс». В коробке лежат детонаторы. Юноша побегает к террористу и протягивает коробку ему. Террорист торопливо начинает хватать детонаторы и втыкать их в пачки пластида, притороченные под макинтошем.

– Теперь заживем… – бормочет про себя террорист, – Теперь мы им всем покажем… такой фейерверк! Вулкан! Везувий! Светопреставление! Огненный шторм!

– Слава Д.России! – говорит вдруг Платон, улыбаясь.

– Слава Д.России? – переспрашивает удивленный террорист.

– Букет мерцающих огней разрывается голубым салютом с серебряными хвостами и золотыми огнями, – говорит Любомиров, обнимая руками весь мир, – Трещащий и мерцающий букет разрывается синим салютом с мерцающими огнями, цветные звезды разрываются цветными сферами с серебряными хвостами, золотыми хвостами с синими огнями, мерцающими огнями, цветные или трещащие букеты разрываются цветными сферами, трещащие букеты разрываются трещащими сферами.

– Ну, ничего так… – бормочет террорист, – Но мне больше нравится горный рассвет. Заряды с крупным калибром. Эстафета радости и восторга с участием красных сфер, переходящих в мерцающие сферы, и пунктирных сфер золотого цвета, становящихся пунктирными серебряными сферами, которые красочно сменяются трещащими сферами. Красочный финал!

– О да, финал там что надо! – кивает Платон и делает террористу приглашающий знак рукой.

– О чем это вы? – недоумеваю я.

– Это модели терактов, – отвечает мне Любомиров, – Производство китайского отделения «Проктэр энд Гэмбл». Когда-то они занимались новогодними фейерверками, а теперь готовят устройства для террористических взрывов. Заряды с крупным калибром. Ассорти эффектов под торжественный гром. Классические сферы, цветные букеты с трещащими звездами, серебряные пальмы в огненных кольцах и кольца с серебристым мерцанием.

– Подмосковные вечера, – говорит террорист.

– Правильно, – кивает Платоша, – А этот вот: золотые змейки красочно раскрываются цветными сферами, созвездиями красного и зеленого цвета и расходятся блуждающими огнями в компании грандиозных пунктирных сфер из золотых нитей с яркими огнями на концах?

– Килиманджаро, – говорит террорист, – Наверное, пойдем уже, а? Кураж пропадает.

Ворота в сектор тем временем растворяются.

– Милости просим, – говорит Платон террористу и кланяется. Представитель редкой народности легко улыбается в ответ и проходит в ворота. Мы движемся следом.

Перед нами весь сектор. Огромное огороженное высокой стеной пространство с еле заметными сквозь тонкий снег подпалинами прежних взрывов. Слева – бетонный бункер для наблюдателей, справа – заряженный грузовик с гексогеном. Прямо перед нами, в самом центре сектора – большая деревянная сцена. На сцене шеренгой стоят искусно выполненные из воронежского силикона куклы людей с микрофонами в руках. Я с интересом рассматриваю их затейливо-вычурные одеяния.

– Артисты тоталитарной эстрады, – с гордостью говорит Платоша, заметив мой взгляд, – Копии удивительной точности. Повторяют не только внутренние органы прототипов, но даже и их повреждения. Например, печень…

Террорист в макинтоше быстро устремляется в центр сектора, к сцене.

– Э, э! – кричит ему вслед Платоша, – Не спеши!

Террорист притормаживает и недоуменно оборачивается.

– Надо оформить заявку, – говорит Платон, – Заявку на теракт. А то непорядочек.

– Волокита, – морщится террорист, – Давай я так просто взорву… раз – и всё? У тебя тут потом целый грузовик взорвется, от меня и следа не останется.

– Щаз! – улыбается террористу Платон, – А детонаторы я тебе как спишу? На благотворительность? Нет, любезный друг, мы живем в честной и прозрачной стране. Так что изволь пройти в помещение и написать заявление.

Террорист вздыхает, но подчиняется. Мы вместе подходим к бункеру. У дверей стоит улыбающийся морской пехотинец.

– Хау ду ю ду? – спрашивает Платоша.

– Йес ай ду, – отвечает солдат и открывает толстенную алюминиевую дверь, – Уот виз зе фэйс оф зис мэн, сир?[67]67
  Что с лицом этого человека, сэр? (англ.)


[Закрыть]

Все вместе проходим внутрь.

В бункере очень демократично. Большой стол «Проктэр энд Гэмбл – ИКЕА» из новгородского полистирола. Рядом с ним – четыре таких же полистироловых стула синего цвета и шкафчик. Платон достает из шкафчика бланки, морпех присматривает за террористом, а я подхожу к смотровой щели, возле которой на треноге установлена небольшая белорусская подзорная труба. Припадаю к трубе и навожу ее на центр сектора, прямо на сцену. Рассматриваю куклы вблизи.

Вот симпатичный юноша с глумливой улыбкой. А вот рыжая старуха в вызывающей мини-юбке. Постыдилась бы показывать ноги. Вот здоровенный верзила, похожий на падшую женщину. А вот разодетый в пестрый халат старичок с длинной козлиной бородкой. Вот длинноволосая женщина, на лице у которой тридцать, а в глазах и все восемьдесят. А вот белобрысый проказник с отставленным задом и серьгой в правом ухе. Вот прекомичный дуэт – похожий на Сартра господин в черной паре и рядом с ним большегрудая женщина с глазками-кнопками. А вот высокая дама с лицом куртизанки и в тюлевой пачке. Вот два щуплых мужичка в платочках и юбках. Какая же гадость! А вот похожее на яркую тропическую гусеницу существо – все в блестяшках, с огромной бесформенной грудью, в нелепой шапочке, в халате с высоким воротником и с тоненькими юношескими ножками. Мерзость. Прототипы этих людей когда-то работали на так называемую стабильность, зомбировали и оглупляли граждан Д.России, создавали у них ощущение лицемерного праздника в то время, как страна разворовывалась, задыхалась от несвободы и полным ходом двигалась к катастрофе. Чувство животной ненависти поднялось во мне откуда-то снизу, но я быстро справился с приступом – свободный человек не должен давать места ярости. Мир есть любовь, свобода и демократия, и поэтому новая, поистине народная власть не тронула всех этих клоунов. Их просто люстрировали, прогнали изо всех эфиров и из профессии – не нужно нам всей этой пошлости. У нас все в порядке с культурой – для того, чтобы подумать, у нас есть Женя, а для того, чтобы посмеяться – есть Витя. А чтобы попеть – костер и гитара. И песни Булата.

– Прошу разрешить мне проведение персонального террористического акта, – вдруг слышу я голос Платона, который диктует, и оборачиваюсь – По форме… по какой форме проводить будешь?

– Самоподрыва, – отвечает сидящий за столом и пишущий террорист.

– По форме самоподрыва, – продолжает Платон, шагая по помещению, – специального сертифицированного заряда мощностью, равной… что там у тебя будет?

– «Вместе и навсегда», – быстро отвечает террорист, – Двухуровневый салют: яркие цветные заряды разрываются разноцветными сферами, золотыми и серебряными хвостами, мерцающими, трещащими сферами.

– Трещащими сферами… – бормочет Платон себе под нос, что-то подсчитывая, – Ну, пиши – мощностью, равной ста пятидесяти граммам в тротиловом эквиваленте. Эквиваленте… Написал? Отлично. Тип террористического акта – «Вместе и навсегда». Вместе… навсегда… Написал? Число и подпись.

Террорист подписывает заявление. Платон подходит к столу, берет у террориста лист и внимательно перечитывает его. Потом берет у него ручку и ставит широкую подпись.

– Прекрасно, – говорит Любомиров, – Теперь можешь идти на исходную. Только, пожалуйста, подальше от артистов. Не ты их заказывал. На, держи.

И Платон протягивает террористу маленькую девятивольтовую батарейку.

Террорист молча встает из-за стола, берет батарейку и, не поднимая глаз, выходит из бункера. Морской пехотинец прикрывает за ним толстую дверь. Платон подходит ко мне и мы смотрим в бетонную щель.

Террорист входит в поле нашего зрения, поводит плечами и начинает бежать к центру сектора.

– Вообще такой теракт обычно совершают вдвоем с девушкой, – поясняет Платон, – В знак как бы вечной любви и преданности. Странно, что он пошел на него один. Наверное, здесь какая-то личная драма.

– Похоже на то, – соглашаюсь я, – Уж больно он был нервный, когда я встретил его в лифте. То ли девушка его бросила, то ли еще что…

В этот момент на месте террориста хлопает и нас ослепляет белая вспышка. В сумеречное небо над сектором поднимаются яркие цветные заряды, которые спустя мгновение разрываются разноцветными сферами, золотыми и серебряными хвостами, мерцающими, трещащими сферами.

– Красиво, – шепчу я восторженно.

– Даже не верится, – улыбаясь говорит Любомиров, – Что когда-то теракты приносили людям лишь боль и страдания. Все же насколько демократия все изменила в нашем обществе.

– Но ведь он-то погиб, – говорю я с некоторым сомнением, глядя на темный круг на том месте, где был террорист.

– Он самоопределился, – возражает мне Любомиров, – Это его свободный выбор. Ну что же, теперь грузовик. Где грузовик?

Платон открывает дверь и выходит из бункера. Следом за ним выходит надежный морпех.

Я смотрю на то место, где только что взорвался живой человек и понимаю, насколько прекрасна истинная свобода. Пусть даже это свобода выбора способа ухода из жизни. Без религиозных и морально-этических предрассудков. Чистая, незамутненная свобода, которая позволяет каждому представителю террористического народа выбрать себе по вкусу – «Килиманджаро», «Подмосковные вечера» или «Вместе и навсегда». Цветные букеты с трещащими звездами, золотые змейки, красочно раскрывающиеся цветными сферами или же яркие цветные заряды с оглушительным треском. Свобода выбора без всякого давления и влияния. Нет, академики не зря боролись за нашу свободу.

Я вдруг вспоминаю про женщину в рыбном. У нее тоже свобода выбора. Она тоже самоопределилась в стабилинизме. И я согласился помочь ей. Одни взрываются. Другие обрекают себя на добровольное изгнание из мира свободных людей. Третьи уходят от своих девушек в тюремные камеры для того, чтобы защищать там таких, как вторые. И что интересно – все счастливы. Наверное, даже и девушки. Эклесия ара.[68]68
  Церкви нет (укр. – гр.)


[Закрыть] Есть только теракт, правозащита и эвтаназия.

– Невозможно заниматься! – ворчит Любомиров, входя в помещение, – До сих пор не готовы заряды! Придется…

– Послушай, – перебиваю Платона, – Ко мне тут приходила одна женщина в рыбном…

– В рыбном? – удивляется Любомиров, – Так же никто не ходит! Ее что, не пускают к распределителю?

– Она стабилинистка, – отвечаю я Любомирову.

– Ничего себе, – присвистывает Платоша, – И что она хочет?

– Она хочет, – отвечаю я Любомирову, – Чтобы я защитил ее права. Ведь я же готовлюсь стать правозащитником.

– Защитил права стабилинистки? – удивляется Платон, – Но это ведь… странно? Зачем стабилинистам права?

– Мы живем в свободной стране, – возражаю я Любомирову, – В которой права есть у всех. Равные и защищенные.

– Кроме нерукоподаваемых, – возражает в свою очередь Платон.

– Кроме нерукоподаваемых, – соглашаюсь я, – И то, как ты понимаешь, это лишь выбор каждого – рукоподавать или нет нерукоподаваемому.

– Теоретически так, – соглашается в свою очередь Любомиров, – Но что-то я не слышал ни разу о том, чтобы кто-то рукоподал нерукоподаваемому. В чем тогда смысл нерукоподаваемости-то?

– Если мы об этом не слышали, – говорю я Платону, – Не значит, что этого не бывает.

– Логично, – кивает Платон.

– Вообще-то нельзя защищать права фашистов и тех, кто отрицает Холокост и Голодомор, – говорю я Платону, – Но эта женщина вроде бы не отрицает.

– Интересно, как она относится к террористам… – бормочет Платон.

– Права человека первичны, – поясняю я словами Рецептера, – Причем права первичны даже по отношению к человеку. Сначала права – а потом человек.

– Вот и прекрасно, – отвечает Платон, – У нее есть право быть стабилинисткой?

– Конечно же есть, – киваю я.

– Вот и защищай это ее право, – говорит мне Платон, – А саму ее пусть кто-нибудь другой защищает.

Я ненадолго задумываюсь. С одной стороны – вроде бы верно. С другой стороны – этого мало.

– Вот скажи мне, – говорю я Платону, – Ведь ты – Любомиров. Сотрудник отдела по управлению терроризмом. Работник спецслужб.

– В Д.России нет никаких спецслужб! – восклицает Платон для проформы, – Спецслужбы нужны только несвободному обществу! Это машина репрессий!

– Неважно, – отмахиваюсь я, – Все равно – ты близок к секретам.

– Какие секреты в прозрачной стране? – снова удивляется Любомиров, – Секреты – в Пентхаузе.

Я нервничаю. Мне кажется, что разговор не получается.

– Скажи мне, что делать, – спрашиваю я напрямую, – Доложить ли о ней в РПЦ?

– Ну, что уж сразу в РПЦ, – говорит мне Платон, улыбаясь, – Это в крайнем случае. Если почувствуешь какой-то подвох. Хотя она вполне может оказаться шпионкой или тайным агентом. Опасное дело. Но пока – защищай, ты же уже согласился. Напиши заявку на грант. А как получишь – не забывай отчитываться перед грантодателем.

– А ты поговоришь с грантодателями? – не унимаюсь я.

– Ты точно этого хочешь? – спрашивает Платон и внимательно смотрит на меня своими проницательными глазами.

– Хочу, – киваю я, – Она все же стабилинистка. И я хочу, чтобы в РПЦ знали – я делаю это исключительно из правозащитных соображений. Я не хочу вдруг однажды стать нерукоподаваемым из-за того, что помог правам стабилинистов. Я… я…

– Как зовут? – холодно спрашивает Платон.

– Кого? – не понимаю я.

– Женщину в рыбном твою как зовут? – повторяет Платон.

– Я… – вдруг теряюсь я, – Э… а…

– Как зовут? – в третий раз спрашивает Платон.

– Марина, – отвечаю я быстро, – Марина Л. Она такая…

– Достаточно, – говорит мне Платон, весело улыбаясь, – Ты только что заложил ее.

– Заложил? – удивляюсь я незнакомому слову.

– Заложил, – весело кивает Платон, – Разберемся!

Вдруг входит морпех и радостно улыбается Любомирову.

– Готово! – восклицает Платон, – Сейчас шандарахнет!

Мы подходим к бетонной щели и смотрим на сектор. У входных ворот, невзирая на технику безопасности, стоит несколько бородатых террористов-старейшин в чалмах. Они спокойно и добро смотрят на сектор и грузовик. Мне кажется, я что-то напутал. Быть может, мне и не стоило говорить Любомирову… но ведь я должен быть честен перед этой страной – она ведь честна передо мной.

В этот момент взвывает двигатель, и грузовик, набирая скорость, направляется в центр сектора, прямо к сцене. Я не успеваю заметить водителя. Грузовик проносится по тому месту, где взорвался террорист в макинтоше и движется дальше.

– Буря в пустыне! – кричит мне Платон, – Мощнейшая вещь! Пригнись!

Мы пригибаемся в ту же секунду, когда грузовик врезается в сцену. Раздается страшный грохот и сверху на нас сыпятся штукатурка и пыль. В бункер врывается волна горячего воздуха. Больно бьет по ушам высоким давлением.

Оглушенные, мы поднимаемся. Старейшины все так же стоят у ворот, ну уже не в чалмах. В центре сектора, на месте сцены – огромный клубящийся огненный шар. Вдруг на высоте ста метров над сектором начинают взрываться тройные золотые сферы, из которых вылетают облака мерцающих золотых звезд. Ниже – парад серебристых сфер-гигантов. Из шара вырывается крупнокалиберное ассорти. Что ни залп – то чудо. Красно-синие классические сферы, цветные букеты с трещащими звездами, серебряные пальмы в огненных кольцах, красные кольца с серебристым мерцанием!

Все небо над сектором расцвечивается величественным салютом. Все трещит, шипит и грохочет. Платон радостно смеется. Морпех улыбается. Я смотрю на все это широко раскрытыми глазами.

Залпы не прекращаются. Красные сферы растворяются в мерцании, золотые пунктирные шары превращаются в фиолетовые, серебряные купола оборачиваются веселыми трещотками. За ними следуют классические цветные сферы в сочетании с пунктирными серебряными сферами и мощными громовыми шарами. А вот солируют золотые змейки. Они поднимаются вверх и раскрываются мощными цветными сферами, красными и зелеными звездами и многоцветными блуждающими огнями. Разыграно, как по нотам!

По помещению бетонного бункера летают разноцветные блики. Блики летают по нашей одежде, по нашим лицам, отражаются в наших глазах.

Вот огромные сферы из золотых нитей с красными, зелеными и фиолетовыми огнями, снопы мерцающих звезд с треском. С каждым залпом интенсивность увеличивается, и вдруг – хитроумный фейерверк крупного калибра. Огромные разноцветные переливающиеся сферы с эффектом мерцания, двойные раскрытия, буйство красок. Прочерчивая в ночном небе огненную трассу, заряды с грохотом раскрываются цветными и многоцветными сферами, серебряными пальмами, огромным искристым облаком с треском. Заряды переходят в огромные серебряные хризантемы в искристом облаке, чье чудесное рождение знаменуют оглушительные залпы. Небосвод пронизывают красные и зеленые кометы, раскрывающиеся пальмами с серебристо-золотым переливом и огромными облаками из золотых звезд с сильным треском. Из шара вылетают все новые и новые заряды: золотые вертушки, золотые пунктирные сферы, цветные заряды, красно-фиолетовые сферы с серебряным мерцанием, трещащие красные шары. Кометы с мощным шлейфом, огромные классические цветные сферы в сочетании с золотыми хризантемами и серебряными пунктирными сферами, отливающими красным и зеленым цветами. А вот и красные кометы, которые под музыкальное сопровождение громоподобных звуков распускаются огромными красными сферами. Искрятся далекие туманности, мерцают и светятся неземным светом еще не открытые планеты.

Я нахожусь в полной прострации. Столь прекрасного теракта мне не приходилось видеть еще никогда в жизни. Старейшины будут довольны.

Цветные заряды, мерцающие сферы, серебристые пальмы с цветными огнями, огненные кольца с мерцающим центром, двойные раскрытия, свистящие змейки – все движется одно за другим. Заряды с грохотом распускаются серебряными мерцающими сферами и огромными золотыми облаками. Фейерверк раскрывается в форме серебристых бабочек, окруженных цветными кольцами. Летают цветные и многоцветные сферы, переливающиеся огненные шары, хризантемы и искристые облака. Сильно грохочет.

Спустя пару минут все успокаивается. Сильно пахнет горелым и порохом.

– Ну что, – говорит Любомиров переводя дух, – Пойдем на осмотр.

– На какой осмотр? – не понимаю я.

– На осмотр места происшествия, – говорит Любомиров, – Надо ведь протокол составить, описать все. А как же. Демократия – это учет.

Мы выходим из бункера. Старейшин у ворот уже нет. Интересно, что станет с рождаемостью.

Морпех подходит к висящему на стене рубильнику и поворачивает ручку. Сгустившиеся над сектором сумерки разрывают лучи четырех мощных прожекторов, которые ярко высвечивают воронку на месте взрыва.

Я с уважением смотрю на этот свет, не в силах даже предположить, сколько он требует батареек. Батарейки – это энергия. Энергия – это жизнь.

Батарейки – это жизнь. Не тупая нефтяная свиная жизнь, а жизнь достойная и технологичная.

Мы идем по освещенному сектору, и я размышляю о судьбе человечества. Еще, казалось бы, совсем недавно она была неопределенная, тщетная. У человечества не было цели. Мы выкачивали нефть и сжигали ее, выкачивали газ и сжигали его, а из полученного тепла получали свет и дым для больших «Шевроле». Прогресс остановился. Никто не знал, что делать дальше, а главное – зачем делать, ведь была нефть и был газ, было тепло и электричество. Одни качали нефть и продавали ее, другие покупали нефть и сжигали ее, и во всем этом была такая великая несвобода, что люди разучились радоваться восходу солнца, а стали радоваться только его заходу. Они называли это «ночная жизнь», хотя никакая это была не жизнь. Это была растянутая на долгие годы смерть. Все изменили демократия и развитие перерабатывающей промышленности. Рукоподаю человечеству.

– Вот так я и думал! – вдруг восклицает Платоша, – Один пшик. Там сфер в десять раз больше должно было быть. А хвостов так и вообще почти не было.

– О чем ты? – спрашиваю я у Платона.

– О том, что все должны делать профессиональные люди, – говорит мне Платоша, доставая из кармана резиновые перчатки. – Схема расположения детонаторов и зарядов для модели теракта должна соблюдаться неукоснительно. А у него не «Вместе и навсегда» получилось, а дешевая имитация. Даже тело не разрушилось. Троечник.

Подходим к большому черному кругу с белыми разводами. В круге лежит какая-то темная груда. Светло как днем – современные батарейки очень энергоемкие. Вместо тупого сжигания нефти, она теперь перерабатывается в элементы электрического питания. Производство батареек создает множество рабочих мест, повышает технологичность производства и увеличивает объемы ВВП. Кажется невообразимой глупостью, что при стабилинизме батарейки использовались только лишь для фонариков и магнитофонов. Все таки демократия открывает людям глаза на многое новое.

– При грамотном «Вместе и навсегда» от человека должна оставаться одна голова, – прерывает мои мысли Платоша, надевая перчатки, – А тут вон – целое тело. Чему его в террористической школе учили?

Мне несколько не по себе. Все же обычаи малых народов могут быть очень пикантными.

– Ну что тут у нас… – бормочет Платоша, трогая груду, – На трупе обнаружена следующая одежда: плащ прорезиненный типа макинтош, штаны холщовые для самоподрыва, ботинки рабочие кирзовые… перевернем…

Платон переворачивает тело террориста. Я даже зажмуриваюсь. Морпех торопливо записывает то, что диктует Платоша.

«Надо же – думаю я, – Он понимает по-русски…»

– Рубашка субботняя, – диктует Платоша, – Лохмотьями и обожженная. Труп мужского пола, длина тела сто семьдесят пять сантиметров, телосложения правильного, питания скромного.

Я заставляю себя все же открыть глаза. Платон сидит возле трупа на корточках и его руки быстро копаются в теле.

– Труп свежий, – деловито бормочет Платоша, – Гнилостные повреждения не выражены. Наружные половые органы сформированы правильно. Оволосение на лобке по мужскому типу. Задний проход сомкнут. Кожа вокруг него калом не испачкана.

Я содрогаюсь. Бывают профессии…

– Теперь повреждения, – продолжает Платоша, ощупывая голову трупа – Пиши: разрушение головы с фрагментарным переломом костей свода черепа, основания черепа и лицевого черепа. Обширная рана на коже головы с полной эвакуацией головного мозга…

Мне хочется к Мише. Рассказать ей, что видел. Яркие цветные заряды. Разноцветные сферы. Золотые хвосты. Мерцанье и треск.

– Множественные разрывы и размозжения сердца, аорты и легких, – диктует Платоша, засунув руки в тело по локоть, – Разрывы и размозжения диафрагмы, печени, почек, селезенки, поджелудочной железы, кишечника, мочевого пузыря, разрывы капсульно-связочного аппарата внутренних органов. Множественные переломы ребер, грудины, костей таза, верхних и нижних конечностей, позвоночника с размозжением мышц…

Я оглядываюсь по сторонам и смотрю на сцену. Никакой сцены и нет. Есть лишь огромная воронка, по краям которой разбросаны металлические части грузовика. Там уж точно осматривать нечего.

– Обширная рана задней поверхности туловища с эвентрацией части тонкого кишечника, – продолжает Платоша быстрей и быстрее, – Обширная рана промежности с вывихом правого яичка. Множественные кровоизлияния в мягких тканях. Множественные раны, ссадины кровоподтеки на голове, туловище и конечностях.

Каждый свободный человек имеет право на жизнь. Каждый свободный человек имеет право на смерть и на самоопределение. На предоставление сектора и детонаторов. И предназначение у всех людей разное. Одни напишут великую книгу. Другие, как Волобуев, покорят все вершины и впадины. А третьим зов крови – взорваться красивыми сферами с золотыми хвостами. Протрещать в морозном воздухе праздничными фейерверками на глазах у старейшин. Разметать по сторонам снег и доставить наблюдающим гражданам великую радость.

– Смерть наступила в результате взрывной сочетанной травмы головы, грудной клетки, живота, таза, верхних и нижних конечностей, – диктует Платон заключение, поднимаясь и снимая перчатки, – Изложенный вывод о причине смерти подтверждается множественностью и характером повреждений. Записал? Теперь в скобках: наличие повреждений подвешивающего аппарата внутренних органов, признаки воздействия высокой температуры… опаление волос, наличие ожоговых поверхностей на передней поверхности грудной клетки, шеи, лице, признаки воздействия высокого давления – радиарные разрывы кожи наружных слуховых проходов, эвакуация органной брюшной полости и таза. С учетом выраженности трупных изменений, давность наступления смерти составляет не более тридцати минут ко времени проведения экспертизы. Ну, а теперь, что ли, к артистам… Роман!

Я вздрагиваю словно бы ото сна. Белый, белый сектор. И черные пятна от взрывов. Красиво. Мы движемся молча, словно бы налегке. Мы словно плывем над этим сектором американской авиабазы «Шереметьево». То тут, то там по поверхности сектора разбросаны гайки, детали и прочее. Множество анатомических деталей от силиконовых кукол.

– Другое дело, – говорит Любомиров, когда мы приближаемся к месту теракта, – Ничего не осталось.

Действительно. Вокруг только искореженные куски железа, обугленные обломки сырых досок да блестящее конфетти из костромского лавсана.

– Вот, кстати, ступня Пугачевой, – говорит вдруг Платоша, пиная деталь силиконовой куклы, – А вот палец Киркорова…

Я вслушиваюсь в неизвестные мне фамилии певцов стабилинизма.

– Ну пиши, чего там, – оборачивается Платон к пехотинцу, – Раз террорист у нас испарился – опишем же тех, кто пришел к нему выступить. Итак. Левая ступня человеческой копии номер сто семьдесят восемь одиннадцать. Модель – Пугачева Алла Борисовна. Народная артистка СССР.

Меня передергивает. Как омерзительно! Как можно называть по имени-отчеству того, кто веселил пролетариат, крестьянство и люмпен-интеллигенцию в то время, как в кровавых застенках томились политические заключенные!

– Как можно называть такого человека «народный»?! – возмущенно спрашиваю я у Платона.

– Они себя сами так называли, – отвечает Платоша, – Время было такое. Смутное было время. Жестокое…

– Да какое бы ни было время! – восклицаю я, – Сейчас-то свобода! И вещи можно называть своими именами. Никакие они не народные! Кремлевские прихвостни. Честный человек не мог быть народным артистом СССР! Им мог быть только предатель свободы. Только подонок мог быть народным. Безвкусный и пошлый. Вульгарный, бездарный. В СССР свободному человеку и жить-то не следовало! А ты их – по имени-отчеству…

– Так это для идентификации… – немного смущается Платон, – Как их иначе определять-то? Вот, например…

Платон поднимает с земли обгоревший силиконовый палец.

– Безымянный палец правой руки человеческой копии номер семьдесят восемь четырнадцать. Филипп Бедросович Киркоров. Он же – Рамзан Кадыров. Он же – Автандил Кобаладзе, преступный авторитет из Чертаново, кличка Мутноглазый Сосо. Торговля наркотиками, детская проституция и спекуляция местами в региональных выборных списках. Заслуженный артист Российской Федерации. Муж Аллы Пугачевой.

– Спасибо Борису… – шепчу я неистово, трогая хьюман райтс вотч, – Спасибо правозащитникам и академикам! Спасибо Соединенным Штатам Америки и Великобритании за то, что они избавили нас и весь мир от этой чудовищной федерации!

Рукоподаю освободителям.

– Берцовая кость левой ноги, – продолжает собирать детали от кукол Платоша, – Человеческая копия номер сто пятьдесят девять ноль восемьдесят. Максим Галкин – имитатор голосов и сознания. Знаменитый пожиратель высокого. Уничтожил старорусские театр и оперу. Известен также под псевдонимами Ковырялкин, Палкинд и Басков. Фаворит Аллы Пугачевой.

– Да это же банда! – вырывается у меня, – Они все связаны с этой Пугачевой!

– Должна еще быть… – Платоша оглядывается по сторонам и что-то выискивает в черном, – Вот! А, нет… кажется… вот!

Платон поднимает с поверхности сектора бесформенный кусок силикона.

– Это левая доля печени, – говорит мне Платоша, – Человеческая копия номер восемьдесят четыре сто семьдесят. Кристина Миколасовна Орбакайте. Настоящее имя неизвестно. Дочь Аллы Пугачевой и ее преемник на посту диктатора д. российской культуры. У нее еще был подельник – некий Владимир Владимирович Пэ. Подпольная кличка: Эмдэжэфэка.

– Как?! – удивляюсь я.

– Эмдэжэфэка, – повторяет Платоша, – Муж дочери жены Филиппа Киркорова. Страшный человек. Маньяк. Они поедали детей.

У меня замирает внутри.

– Владимир Владимирович этот… – тихо спрашиваю я, – Он тоже здесь?…

– Нет, – отвечает Платоша, поднимая с поверхности сектора новое нечто, – Его не заказывают. Про него мало кто помнит, да и изображений его толком не сохранилось. Говорят лишь, что он был весь волосатый и толстый. Но это разве приметы для стабилиниста? Они там практически все были толстые и волосатые. Все эти Максимы Соколовы и прочие.

Я вдруг вспомнил Паркера-Кононенко. Того самого практически уже нерукоподаваемого сатаровского писаку, которого министр сегодня выгнала из профессии. Как это точно заметил Платоша – они там действительно все толстые и волосатые. И неопрятные. Несвободные. Гадкие.

Я снова осматриваюсь. Конечно, я слышал про так называемую «эстраду» стабилинистов – огромную машину зомбирования и порабощения, которая неустанно работала на то, чтобы сделать из людей послушных бездумных роботов. Но я никогда не знал, что эта машина была настолько монолитна и связана. Чем больше узнаешь о диктатуре – тем больше ей ужасаешься.

– А вот, полюбуйся – редчайший образчик, – Платон с гордостью показывает мне обгоревшую косичку, – Это борода человеческой копии номер четырнадцать. Гребенщиков Борис. Сокращенно – гэбэ. Китайский специалист по гипнозу. Работал более ста лет, начинал еще при царизме. Успел деполитизировать двадцать два поколения россиян. Именно он, а не эта тупая кодла Пугачевых и Петросянов, нанес основной вред старорусской культуре. Именно его деятельность привела к тому, что старая русская интеллигенция отказалась от революционной борьбы. Жаль, что его куклу заказывают так редко. Я бы взрывал его каждый день.

– Я бы тоже, – соглашаюсь с Платоном, – А что, Петросяны здесь тоже?

– А как же! – восклицает Платон, – Вон, например, видишь? Большое?

И Платоша показывает мне на лежащую в отдалении кучу.