Текст книги "Год ворона. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Максим Бояринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

В месте, где было закопано с полсотни аккумуляторов, так и должно быть. «Здесь птицы не поют, деревья не растут…», поскольку свинец для здоровья не полезен, и флора с фауной это чуют. Стало быть, мы на верном пути, товарищи! Но верный путь – это не значит быстрый и безопасный. Осторожно ложусь на землю и ползу, изображая индейского воина по имени Чингачгук Гросс Шланге. Луна, наблюдающая за моими действиями с высоты небесных сфер, оценивает героические усилия и ухмыляется.

Так и есть, поляна! И место то самое, которое мне и нужно. В этом нет ни малейших сомнений. Потому что посреди травяного ковра чернеет провал траншеи, рядом с которым громоздится террикон из кучи выпотрошенных автомобильных аккумуляторов. Похоже, пипец, приехали, опередили вас, герр гауптман…

Первым порывом хочу вскочить и обматерить всех и вся. Вторым – долго и обреченно завыть на Луну. Но плутовка, словно прочитав мои мысли, шустро прикрывается черной тучей. Поляна погружается в вязкую темноту. Включаю ноктовизор. Окружающая чернота становится зеленоватой и теперь можно разобрать подробности.

Ага, не так уж все и плохо, товарищи присяжные заседатели! Куча вынутой земли, края траншеи и террикон железных аккумуляторных останков уже осыпались и давно поросли травой. Так что, зуб даю, что это не работа моих конкурентов. Давно прошли те времена, когда свинец из аккумуляторов был нежелательным и бесполезным мусором. А металлоискатель здесь имеется не только у меня.

Сердце, едва не ухнувшее в район пяток, возвращается на законное место и бьется ровно и деловито. Осталось лишь выяснить, не копался ли кто на дне ямы совсем недавно… Еще раз внимательно оглядываю поляну в поисках свежих автомобильных следов и комков выброшенной земли. Ни первых, ни вторых не имеется. Теперь осталось спуститься вниз, пошарить на дне металлоискателем, поглядывая на экранчик дозиметра, после чего начать вдумчивые археологические раскопки.

Это я прикидываю уже в движении – продолжаю играть в пластунскую роту на маневрах и ползу в направлении террикона. Лопатка, напоминая о себе, цепляется за ветки. От мыслей о процессе изъятия у меня, как и у любого киевлянина, выросшего на чернобыльских страхах, неприятно ноет в паху. Но тут уж ничего не поделать, попала собака в колесо, пищи, но бежи!

Укрывшись в ложбинке, прежде чем спуститься в яму, достаю из кармана «Терру». Хрен его знает, товарищ майор, может внизу там фонит хуже, чем в припятском саркофаге, а яйца по-любому мне еще пригодятся. Что бы там себе не думали неведомые вражины.

Мысли о яйцах переключают на главный вопрос философии – так было что-то с Милой в ту злополучную ночь ли нет? Ну ничего, вот вернусь героем, сама расскажет, сама покажет… Мечты о бессмертной душе и довольно-таки соблазнительном (если чуть откормить, конечно), теле моей спутницы неожиданно приобретают весьма и весьма конкретный характер. Так что я, размечтавшись, не сразу и понимаю, что из-за деревьев доносятся тихие голоса.

Слов не разобрать, говорят на грани слышимости. К тому же и за деревьями. Но, судя по всему, движутся сюда, на поляну. Здравствуй, Жора, Новый год! Похоже, не разминулся я с конкурентами! Ну, стало быть, и к лучшему. Как говорится в пафосных триллерах: «Все решится здесь и сейчас!». Заодно к специзделию и языком-другим разживусь… Осторожно перекатываюсь в другую ложбинку, поудобнее, прячу дозиметр, занимаю позицию.

Гости выходят на край поляны. Двое. Говорят почти шепотом, один чуть громче, повизгивая, второй совсем глухо. Слов не разобрать. В смысле разобрать оно можно, только понять – хрена лысого. Потому что говорят по-английски. Минус тут, конечно, есть, неясно о чем щебечут, но дело то поправимое, разберем по жестам и интонациям, обучены, слава богу. А плюс – жирный и однозначный, раз не на нашей мове лопочут, значит точно, они, родимые. В смысле, неродимые, но желанные…

Луна выползает снова, приходится выключить ноктовизор. В неверном свете ночной подельницы рассматриваю парочку, благо они отклеились наконец от деревьев и дискутируют посредине поляны. Первый – ростом чуть выше Милки и такой же шклявый. Глист в скафандре, блин. Суетливый, дерганый и ушастый. Второй выше и здоровее. Пошире меня будет. Движения скупые, чутка замедленные. Опасный дядя!

Продолжая беседу, люби друзи огибают с противоположной от меня стороны террикон, останавливаются над самым краем ямы. Ушастый, похоже, что-то приказывает собеседнику. Слышу отдельные слова, но в общую картину не складываются. И этот чижик у них старший? Опасный в ответ кивает. Как-то нарочито, что подозрительно. И о чем-то тихо просит Ушастого. Тот недовольно ворчит, делает пару шагов и наклоняется над ямой. Опасный подшагивает ему за спину. Он поворачивается ко мне в профиль – теперь у него в руке «предмет, визуально схожий с пистолетом». На конце визуально схожего предмета – длинный цилиндрик. Визуально схожий с глушителем.

Опасный медленно поднимает ствол, и зрительный зал окончательно утверждается в мысли, что сейчас здесь начнут убивать…

* * *

Алан Беркович с детства боялся темноты. Даже в собственной спальне ему всегда оставляли включенным ночник. Что уж говорить о заброшенном летном поле и этой жуткой роще, где луна только сгущала тени? Стараясь хоть как-то справиться с замешательством, он всю дорогу от машины до места изводил спутника разговорами о всевозможной ерунде. Под покровом ночи Опоссум растерял большую часть подчеркнутой субординации, отвечал односложно, а некоторые вопросы и реплики вообще позволял себе игнорировать. Но Алан не одергивал зарвавшегося оперативника. В двух шагах от заслуженных наград и скорого повышения он мог себе позволить определенную душевную щедрость. Именно так бы на его месте поступил бы Джек Райан…

– Все-таки, Айвен, я не понимаю, к чему такая спешка, – в который раз поинтересовался он у Опоссума. – Неужели мы не могли дождаться утра?

– Это приказ из Ленгли, – спокойно, сдерживая раздражение, отвечал спутник. – Приказ, который передан вам через меня. Немедленное взятие образцов грунта и доставка его в посольство. Директор считает это задачей первостепенной важности, мистер Беркович.

– Ну, это понятно, – произнес Алан, для которого обращение «мистер Беркович» было не менее лестно, чем «ваша светлость». – Открою секрет. Вероятно, после повышения мою группу усилят еще тремя-четырьмя оперативниками кроме вас, Айвен. Ладно, давайте будем делать дело, и поскорее выбираться из этой чертовой дыры.

– Тогда, не могли бы вы лично указать мне то место, откуда именно взять образец? – в голосе Айвена ощущалась явная издевка, но Алан не придал ей значения. Ему было до ужаса интересно заглянуть в яму, а руки чесались настолько, что он готов был докопаться до бомбы безо всякого инструмента.

Алан подошел к краю ямы и наклонился над ней, чтобы в свете Луны разглядеть, что творится на дне. Его подчиненный при этом даже попытки не сделал, чтобы сдвинуться с места. Ну ничего, бездельник, не пройдет и недели, как я с тобой разберусь, подумал Беркович…

* * *

Опоссум настолько устал от бесконечного нытья Алана и постоянного «мне», «моя», «мое», что с радостью бы прикончил недомерка еще в машине. Путем отворачивания головы. Медленного и постепенного, чтобы успел глубоко прочувствовать степень своей нелепости. Или посадкой на кол, как тогда, в Ливане. Но это было непрофессионально, а потому недопустимо. Да и к тому же почему бы не дать парню выговориться? Напоследок. Как только они пришли на аэродром, мальчишка явно занервничал, будто что-то почуял. На два метра слышно, как у него, словно у загнанного зайца, сердце колотится.

Тут уж ничего личного, мистер Беркович. Приказ есть приказ, а приказы Опоссум привык выполнять по возможности дословно и точно. Фраза, произнесенная директором по каналу закрытой связи, слово в слово звучала так: «Убедись в том, что предмет на месте, после чего реши вопрос с мальчишкой, а затем и Аскинсом». При этом руководитель ЦРУ не уточнил, в какой последовательности исполнять его предписание, а потому, сообразуясь с реальной ситуацией, Опоссум планировал вначале убрать дурачка – «агента», затем не спеша и вдумчиво порыться на дне еще вчера обнаруженной ямы, и лишь потом устроить перформанс в стиле любимого им русского писателя Акунина.

В одном из его детективных романов убийство знаменитого генерала из политических соображений было замаскировано под «смерть на бабе». Такая кончина сделает Аскинса, уже запятнанного «зиппергейтом», окончательным лузером в глазах окружающих, а ее обстоятельства будут оберегаться от журналистов получше любой государственной тайны. Но это заботы дня завтрашнего. Сегодня же предстояло завершить то, что было тщательно подготовлено на протяжении двух предыдущих дней.

Айвен прибыл на аэродром утром, в сопровождении Берковича. Представился новым менеджером «Калибертона», желающим ознакомиться с «производством» на месте. Украинский подрядчик недружелюбно поскрипел, но в цех запустил, после чего быстро выяснилась причина холодного приема. Из десяти порезанных самолетов местные официально смогли отчитаться за цветной металл лишь по девяти. Судьба пропавших нескольких тонн титана терялась в лабиринтах подставных оффшорных компаний, так что у украинских коллег были определенные основания для беспокойства. Однако Опоссум получил все необходимые консультации и знал, как себя вести.

Успокоив местного директора тем, что его совершенно не интересует судьба металла, а исключительно состояние доставленного из Америки оборудования, он за несколько часов облазил все склады и цеха, и когда утомленные сопровождающие сбежали наконец на обед, заложил в стопку металлических листов, еще недавно бывших крыльями и обшивкой грозных «Медведей» портативный, но мощный термозаряд, принесенный в кейсе. В состав металла, из которого делали самолеты, в большом количестве входит магний. В сплаве с алюминием – страшная горючая смесь.

Теперь достаточно нажать на кнопку радиодетонатора, и чернеющий вдалеке второй по счету ангар вспыхнет исполинской зажигательной бомбой с пламенем в несколько тысяч градусов. В котором и предстоит «сгореть» бедолаге-сотруднику негосударственной организации «Американская лига социальных исследований» Алану Джефферсону Берковичу, чей портрет вскоре появится в «черном холле» штаб-квартиры ЦРУ, где стены увешаны фотографиями сотрудников, погибших при исполнении.

А чтобы ни у кого не возникло вопросов, какого Ктулху Беркович среди ночи оказался на складе, Опоссум так, чтобы его «случайно услышали» местные, несколько раз тихо произнес по-русски, обращаясь к невидимому, а на самом деле и не существующему собеседнику: «Факт недостачи на первый взгляд подтверждается. Но мы собираемся еще раз посетить склад негласно, ближайшей ночью. Будьте готовы открыть нам нужные помещения». Информация о том, что слишком въедливый мальчишка ночью пробрался на склад, а местные, чтобы упрятать свои махинации, совершили поджог, станет рабочей версией для обоих следствий. Официального, которое проведут местные власти, и негласного под эгидой ЦРУ. Версия станет объяснением произошедших событий, а дело будет закрыто за недостаточностью улик.

Опоссум, изучая документы, обратил внимание на то, что в пожаре погибнут последние части того самого самолета, который доставил в Русу злополучную бомбу. Что же, все возвращается на круги своя…

Ну что же, теперь, наконец, к делу. Опоссум долго размышлял над тем, где исполнить Берковича и куда укрыть тело. Привычка тщательно изучать место будущей операции – важнейшая составляющая оперативного профессионализма. Позапрошлую ночь Опоссум провел на летном поле и знал, что с наступлением темноты внешне безлюдный разоренный аэродром живет своей, достаточно напряженной жизнью. В капониры, где Советы прятали от взрывов бомб и снарядов свои самолеты, несколько раз за ночь ныряют машины, в которых сидят парочки, ищущие уединения. В цех подпольных бутлегеров возят спирт, а обратно – поддельную текилу и виски. По всей территории шныряют, как их здесь называют, «сталкеры» – охотники за ценным металлом и брошенным оборудованием. Русинский аэродром побогаче любой «зоны» будет, для многих – настоящий Клондайк…

Делая вид, что слушает монотонные, как мормонская проповедь, вопросы своего спутника, Опоссум внимательно огляделся по сторонам, кожей впитывая малейшее шевеление. Тихо. Можно работать. Решение положить мальчишку в яму, на дне которой спрятана бомба, было лишь на первый взгляд непродуманным. Если верить предварительным данным – длина контейнера около тридцати футов, так что места внизу будет достаточно. Тело не придется никуда относить, что резко уменьшает шансы на случайных свидетелей. Ну и в крайнем случае, если его найдут, то никому не придет в голову копать глубже, что на несколько дней станет дополнительным обеспечением безопасности…

Привычное ощущение оперативной кобуры под мышкой настраивало на рабочий лад. Главное, не забыть обыскать. Потом. У подобных идиотов всегда что-то вываливается из карманов. То расческа, то бумажник. А то и документы, удостоверяющие личность мелкого вонючего квартерона.

Странное дело, подумал Опоссум. Всего на четверть ниггер, а воняет, как от стаи нигерийцев. Или тут еще добавляется еврейская составляющая? В Питтсбурге, где он вырос, русские эмигранты добрососедски уживались с англосаксами, при этом, все они дружно ненавидели негров, латиносов и евреев…

Луна вышла из-за тучи и осветила поляну неживым, будто украденным у солнца, светом. У Опоссума была давняя привычка перед самым началом операции рассуждать на отвлеченные темы, это помогало резко сконцентрироваться в нужный момент. Как можно любить ночь и ненавидеть Луну? Но ворованный свет полезен – не надо пользоваться фонарем. Хоть тяжелый, надежный «Магалайт» и лежит в рюкзаке, лучше обойтись без него…

* * *

Я, конечно, не старший лейтенант Таманцев по прозвищу Скорохват, описанный Богомоловым. И наказывать за то, что не взял живыми диверсантов, меня не будут. Но смерть одного из этих в мои планы не входит. Если среди товарищей согласья нет, то один про другого может много интересного рассказать. А такого внимательного и благодарного слушателя, как я, им еще поискать.

Отцовский ПСМ без глушителя и не взведен. Лязг затвора разнесется по всей поляне, а взводить медленно и печально – нет времени. Зато есть два ножа. Достаю левый. Метание – пошлость и понты для всяческих «выживальщиков» и диванных боевиков. Убить одетого человека таким образом практически невозможно. Но убивать я и не рассчитываю. Отвлечь, не более.

Примериваюсь.

Свист растревоженного воздуха, хлопок выстрела, два синхронных вскрика.

– What are you doing, Ivan? – верещит, кувыркнувшись в сторону, Ушастый.

– Fuuuck! – глухо рычит Стрелок.

А я молчу. Потому что уже бегу. Пять шагов – это меньше секунды. Стрелок и сообразить ничего не успевает, как я с разгону сбиваю его с ног. Падаем. Я сверху. Бью головой в лицо, что кажется сплошным зеленым пятном. Мля! Забытый ноктовизор врезается врагу куда-то чуть выше лба, но и мне достается от проклятого прибора, по физиономии течет кровь. Но противник вырубаться и не собирается. Жилистый, скотина! Тянет руки, что-то рычит. На одной ноте, неразборчиво, но злобно. Не успеваю сгруппироваться, как в ухо прилетает удар. Звезды вспыхивают перед глазами. Стрелок вскакивает, отбрасывая меня, как щенка. Пытается принять какую-то хитрую стойку. Где его ствол?!

Левой рукой сбрасываю расхреначенный ноктовизор. Обратным движением выдергиваю из «Скарабея» лопатку. Прямо как есть, в чехле. Вот уж где тонкий брезент пригодится! Перекидываю в правую руку и очень нехорошо улыбаюсь. Ну что, сука, рискнешь?!

Вражина точно не герой фильмов про Шао-Линь, не рискует. Скалится в ответ и вытаскивает нож. В лунном свете лезвие – как на витрине. Ка-Бар, что ли? Не ожидал такого, не ожидал… На вид ведь – сурьезный мущщина, а таскает точеный лом, хороший разве только пиаром. Ну что же, должно было и мне когда-нибудь повезти, его «кынжаль» против моей лопаты, что голая китайская жопа супротив сурового сибирского ежика…

Тем не менее, кидается на меня вражина серьезно и грамотно, ножом особо не машет, работает не на эффект, а на поражение. Не мудрствуя, действую по простой и надежной схеме: отступаю на пол-шага. Удар американской железки проходит в пяти сантиметрах от корпуса. А вот любовно заточенная лопасть моей МПЛки попадает точно по руке. Мерзкий хруст отзывается в сердце всплеском нескрываемой радости – кость сломана, зуб даю. Не свой, вражий, конечно… Упиваюсь триумфом – любимое пырялово Корпуса Морской Пехоты США выпадает из руки противника и летит куда-то под ноги. Враг запоздало взвывает. И прыгает на меня всем корпусом, да так споро, будто не ему только что руку изувечили.

Весу в нем поболее, с ног надеется сбить. Это в его положении самое грамотное решение. Но не в моем случае – все-таки такие травмы даром не проходят, и двигается он теперь заметно медленнее. Снова отшагиваю и провожу отработанный контрудар. На этот раз мой «Коминтерн» врубается ему в плечо. Но инерцию никто не отменял, а разница в весе решает многое. Трижды раненый супостат врезается всей тушкой. Падаем оба, а лопатка-выручалочка улетает в кусты.

Враг наваливается. Неловко, но сильно бьет левой, дважды подряд. Первый раз промахивается, второй попадает. Закрываюсь от следующего удара, свободной рукой выдергиваю финку из набедренного кармана. Бью. Замахиваться неудобно, но для ножа много силы не надо, клинок входит по рукоять. Раз, другой, тут уж не до жиру, больше дырок – меньше бед! На руку плещет горячим. Третий удар приходится то ли в почку, то ли в селезенку. Враг хрипит, изо рта течет кровь. Тело выгибается дугой, обмякнув, падает на меня, будто надеясь задушить.

Ну что, в финальном поединке, как говорится, в бою против рыцаря плаща и кинжала представитель команды русинского базара одержал убедительную победу. И очко проигравшего переходит в зрительный зал! Правда, досталась победа недешево – силы почти на исходе. Сваливаю обмякшее тело, кое-как встаю на четвереньки. Трясу звенящей головой – неплохо зарядил все же, паскудник.

Чтобы снять мандраж, представляю себе, как выгляжу со стороны – ободранный, трясущийся и весь в крови. Давлю нервный смех, больше схожий с дурацким хихиканьем. «Дрищет, дрищет на погосте краснорожий вурдалак!». Так, шевелиться уже могу, адреналиновая дрожь из рук частично ушла. Самое время законтролить товарища – человек, как показывает богатый опыт всемирной истории войн, тварь иногда феноменально живучая…

Подползаю. Свежеубиенный не дергается. Как упал, так и лежит. Ресницы застыли, стало быть, не притворяется. Да и как тут притворишься, с открытыми стекленеющими глазами… Но хрен их, командосов, знает, на дворе двадцать первый век, может, у них специальные линзы в глазах… Одной рукой упираю финку ему в кадык, другой щупаю пульс на шее. Вот теперь, товарищи дорогие, можно чуть-чуть расслабиться. Этот котенок больше ссать точно не будет…

А где, кстати, второй!? Ага, вон в стороне подскуливает. Сдергиваю с себя футболку, вытираю лицо. Наскоро охлопываю тело. Интересностей – множество. Но с ними потом разберемся. Откладываю в сторону. Успеется еще рассмотреть, кого уконтрапупил. Нож, который я метал, в теле не обнаружен. Возможно, неглубоко вошел и вывалился, но, скорее всего, вообще стукнул цель рукояткой. Мы не в кино, бывает. Главную задачу он выполнил, обеспечил мне пять жизненно важных секунд… Зато нахожу пистолет. Он валяется в паре метрах от тела прежнего хозяина.

Ну что же, теперь можно перейти и ко второй части Марлезонского балета. Бреду к хнычущему терпиле… Ноги слегка дрожат, но это нормально – тело начинает понимать, что на пару волосков разминулось со смертью.

* * *

Алан склонился над ямой, но в неверном свете луны смог разглядеть на дне лишь черную кучу хвороста, и то с большим трудом. Он обернулся к подчиненному, чтобы попросить фонарик, и увидел… черное дуло наведенного пистолета. Ничего не поняв, Беркович удивленно воскликнул: «Что ты делаешь, Айвен?» Но тут же, не успел он закончить фразу, в ответ раздался матерный рык агента, а плечо обожгло, будто кипятком плеснули.

Алан и сам не понял, как упал на траву. В бок и лицо тут же впились острые щепки. На то, что происходило дальше, он регистрировал, словно из-под толстого слоя воды. Вот из-за мусорного холма вылетает мутная тень. Айвен и тень начинают суматошно скакать, то сталкиваясь, то чем-то тыча один в другого. Наконец оба падают на землю, но продолжают бороться. Боль в плече нарастает и переходит в пульсирующее дерганье. Алан поворачивает голову. По рубашке расплывается липкое пятно, черное в лунном свете. Беркович зажимает плечо целой рукой и начинает негромко стонать. Наворачиваются слезы, но нужно терпеть. Сейчас Айвен поднимется и скажет, что делать. Айвен обязательно поднимется, ведь спецагент Джон Кларк непременно выходит победителем из любой схватки. Почему так кружится голова?…

Один из лежащих медленно становится на четвереньки, стаскивает футболку, обшаривает второго, поднимается на ноги и, шатаясь, словно медведь, движется в сторону Алана. Господь Вездесущий, спаси меня и помилуй! Это не Айвен!!!

* * *

Ушастый мелок и взъерошен. Сидит на краю ямы, зажимая плечо. Зыркает на меня и подвывает. Чтобы пролюбить такую ситуацию и не качнуть свежего клиента, надо быть полным дебилом. Поэтому времени зря не теряю. Для начала дадим ему оперативный псевдоним. Ну… пусть будет «Жужик»…

Жужик явно в шоке, психика слабая, угрозы вгонят в ступор однозначно, и пользы не будет. Блин, рожу бы вытереть, я же голый по пояс и весь в грязи, наверное, ему вурдалаком кажусь! Херня, прорвемся. Методичка по экспресс-допросу рекомендует использовать штампы и прочие мемы «образа врага». Они на подобный типаж, как ни странно, действуют лучше всего. Нет, кричать: «Превед, медвед!», воздевая к небу окровавленные руки и облизываясь, я не буду. Клиент у нас, похоже, из янкесов (откуда в Русе возьмутся англичане и прочие факающие иностранцы), соответственно и подход должен быть особым. Первым вспоминаю Клинта Иствуда и ору на скорчившегося подранка в стиле классического вестерна:

– Ты кто такой, мать твою? Признавайся, иначе вышибу тебе мозги!

И, пущего эффекту для, тыкаю трофейным пистолетом ему в лицо. От глушителя остро пахнет сгоревшим порохом, а это всегда впечатляет…

Жужик, походу, неплохо знаком с голливудской киноклассикой. Он дергается всем телом и поднимает на меня перепуганные глаза. Лишь бы не обгадился…

– Я-я, А-алан Б-бберкович! – отвечает парнишка, чуть заикаясь. По-русски шпрехает. Это категорически упрощает дело.

– На кого работаешь, ну?!

– А-американская Лига социальных исследований! – выпаливает Жужик.

– ЦРУ, значит, – припоминаю список полулегальных резидентур Киева, – … понятно. А это кто? – спрашиваю, указывая на труп глушителем.

– Мой полевой агент, Айвен, – Алан Свет Беркович шмыгает носом точь-в-точь, как Мила Сербина. И наивно добавляет: – Он жив?

– Не очень, – хмыкаю я, невольно скалясь в злой усмешке. Все-таки чертовски хорошо чувствовать себя живым…

Мальчишка не профессионал от слова «вообще». Ошалел от страха и боли. Морщит рожу, на которой засыхает кровь… Отвечает на вопросы механически, не задумываясь.

– Этот твой Айвен тебя за что? – продолжаю импровизированный допрос.

– Я, я не знаю! – мальчишке явно хочется расплакаться, но пока держится. Точно, блин, Милкин собрат. – Может, у него крыша поехала?

Ну да, с ума сошел. И глушак прикрутил в помрачении рассудка?

Резко меняю интонацию и направление вопросов, используя надежный прием «имитация владения информацией с целью дезориентации допрашиваемого». Проще говоря, беру на пушку.

– То, что мы ищем, еще находится здесь? По законам Украины вы обязаны отвечать, или ваше молчание будет являться признанием вашей вины!

Эта откровенная чушь действует на клиента посильнее, чем «Фауст» Гете.

– Так, так значит вам все известно!? – Беркович отшатывается от меня, как от гремучей змеи. – И вы, вы за мной следили?! Да, еще здесь… Мы хотели все проверить и завтра ночью откопать… Но я не сделал ничего плохого, меня нельзя отдавать под суд…

Похоже, что я угадал с подбором ключа, и Жужик принял меня за местного контрразведчика. Так что с этого момента моя заросшая и грязная харя – олицетворение Службы Безопасности Украины. Ну ниче, не самое мерзкое лицо в этой конторе…

Мысленно себе аплодирую. А ведь я, как ни странно, молодец. За считанные минуты заполучил отличный источник информации, и одновременно – ценного свидетеля… Не успеваю до конца осознать собственную крутость, как «ценный свидетель» мешком оседает на траву. Коршуном кидаюсь к хлипкому цэрэушнику. Проверяю шейный пульс.

Живой. Сознание потерял. Интересные же у них кадры водятся…

Заливаю рану перекисью, накладываю тампон и наскоро поверху перетягиваю эластичным бинтом. Достаю из рюкзака рулон армированного скотча и, стараясь не слишком шуметь, скручиваю пленнику руки и ноги. Отрезав кусок, залепляю рот. Носом вроде бы дышит, кровь не сочится. Так что, раньше срока не помрет. Отволакиваю в кусты.

А теперь пора вплотную заняться коллегой Жужика. Он сказал, Айвен? Ну Айвен, так Айвен, мне один хрен. Для начало нужно найти ему надежное место для последнего пристанища. Здесь под боком, вроде как, пожарный водоем должен быть. Взваливаю тело на плечо и, пошатываясь, бреду через чащу. Есть! Метрах в пяти маслянисто поблескивает вода. Озерцо с поросшими кустарником краями. Изначально здесь был котлован, откуда брали землю для насыпей вокруг аэродрома. А потом ямы залили водой. Глубина должна быть приличной. Подходящий груз находится мгновенно – несколько шлакоблоков валяются прямо под ногами.

Стягиваю с покойника штаны и куртку. Их я потом тщательно изучу. Под мелкоскопом. Есть подозрение, что заначек там – как у матерого контрабандиста. Из кармана выпадает хреновинка, похожая на пульт от автосигнализации. Пожимаю плечами и тоже кидаю в рюкзак. Она громко ударяется обо что-то внутри. Да и хрен с ней, не развалится.

Дальше – по методичке. Не нашей, а той, которую когда-то у очередных «волевцев» отобрали. Вытаскиваю у покойника шнурки из ботинок, отбросив сами ботинки в кусты – всплывут еще… Приматываю «утяжелители». Для полной гарантии втыкаю финку в живот. Надрез делаю небольшим, сантиметров в двадцать. Противно, конечно, но сейчас жарко. Вдруг в пруду караси водятся, которые могут шнурки перегрызть? Нет, мы пойдем другим путем! Нам не нужен всплывший труп!

Собравшись с силами, поднимаю резко потяжелевшего «Айвена», будто жутко неудобную штангу, и толкаю его подальше от берега. Очень подальше не получается, все-таки покойный тяжелее меня, да еще с грузилами. Но уж как вышло. «Полевой агент» громко плюхается, и, пуская пузыри, уходит на дно. Хорошо уходит, не оставив за собой никаких демаскирующих признаков, а то лезь за ними, вылавливай… Это вам за «утонувшего» Серегу Бондаренко, гады!

Следом отправляется нож, которым я зарезал «варяжского гостя». Где-то его Ка-Бар все еще валяется. Ладно, поищу.

Бегом возвращаюсь на поляну. Наскоро обследую землю. Есть! Заодно с понтовым ножом подбираю окровавленную футболку и многострадальный ноктовизор. Сворачиваю все в ком, добавляю в середину кусок кирпича, обматываю скотчем и туда же, в воду.

К моему окончательному возвращению Беркович относительно приходит в себя. Спеленатый, как младенец, он и ведет себя соответственно. Мычит новорожденным телком и хлопает глазами. Сейчас обгадится и заревет…

Обхлопываю карманы пленного, вытаскиваю мобильник. Долго мучаюсь с тугой крышкой, подумывая об отправке следом за ножами, но всё же преодолеваю сопротивление. Аккумулятор отдельно, телефон отдельно. И – в карман, где уже лежит разобранный мобильник «Айвена».

Наклоняюсь над Жужиком. Тот пытается отстраниться, но со связанными конечностями выходит плохо.

– Ну что, слушай сюда, Алан Беркович…

Пленник сжимается в ожидании удара.

– Я тебя сейчас развяжу, и ты пойдешь со мной. Будешь делать, что я говорю, тогда оставлю жить. Ты меня понял, Алан Беркович?

Слышу утвердительное мычание. Жужик так страстно хочет быть правильно понятым, что киваем всем, чем только может. Ухмыляюсь и достаю перочинник, чтобы разрезать скотч. Отлеплять долго.

Э, уважаемый, а вот новый обморок нам не нужен! Матерюсь сквозь зубы, разрезаю ленту на ногах Жужика и достаточно сильно щелкаю потерявшего сознание от испуга пленника по носу. Тот дергается, пялится ошалевшими глазами, так и не поверив, что убивать его никто не собирается.

Ставлю Жужика на ноги и указываю направление, где оставил машину.

– Нам туда.

Пока мы продвигаемся, укрываясь за деревьями, спящий вроде бы аэродром оживает. Гремит рельсовый набат, а над ангарами взметаются языки пламени. Что же там произошло, уж не нас ли услышали? Да нет, не похоже, скорее всего, пожар. Могла загореться емкость со спиртом на «ликеро-водочном» производстве. При тамошней технике безопасности – дело нехитрое…

Похоже, так и есть, пожар, плавно переходящий во что-то более аварийное. Когда мы почти добираемся до машины, за спиной гремит несколько взрывов подряд. Ну нихера ж себе! Похоже, что рвутся боеприпасы, и достаточно большого калибра. Пламя на склады перекинулось, а там снаряды были припрятаны? Помня цель приезда сюда, я ни капельки не удивлен.

В кармане, где скучает «Опель-Астра» – никого и ничего. Осмотревшись из кустов, скидываю штаны, на которых, к Явдохе не ходи, обязательно найдутся капельки крови. Переодеваюсь во второй комплект, командую Берковичу сесть на переднее сиденье и ничего не трогать. Тот трясет головой, и, кое-как открывает связанными руками дверцу. И правильно. У нищих слуг нет…

Снятые штаны закидываю подальше в кусты. По уму, лучше бы избавиться более надежным способом, но поджигать – значит, привлекать к себе внимание, а тащить с собой в надежде выкинуть где-нибудь подальше – рискованно, можно наскочить на ментов. А на грязную тряпку мало кто обратит внимание. Особенно, когда рвутся боеприпасы или что там в ангарах жахает.

Не включая огней завожу машину и тихонько выезжаю на пустынную еще трассу.

Дорога, по которой мы возвращаемся в столицу, мягко говоря, не хай-вей. Каждый раз, когда нас встряхивает на очередной колдобине, Беркович стонет. Не проходит и получаса, как меня это окончательно достает. Нет, «язык» не плещет мозгами на оббивку салона, как в «Криминальном чтиве». Нахожу в бардачке «лист» обожаемого американцами «Тайленола». Парацетамол, он и в Африке парацетамол, но при виде патентованного медикамента глаза Жужика округляются от счастья и обожания. Еще немного, и завиляет хвостом. Тьфу, блин! Надежда и опора демократии! Хотя, какая страна, такой и теракт…