Текст книги "Год ворона. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Максим Бояринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Ну вот, началось, подумал уже без пяти минут специальный агент Беркович, не в силах сдержать широчайшую улыбку. Шеф вызывает срочно, значит, он бесится. Да и пусть бесится! Все это наверняка из-за того, что Алана срочно отзывают в Америку, на прием к самому директору. Не могут не вызвать! В ушах у Берковича торжественными фанфарами зазвучал американский гимн в исполнении Мормонского Табернакального ^[21]хора.

And where is that band who so vauntingly swore

That the havoc of war and the battle’s confusion

A home and a country should leave us no more?

Their blood has washed out their foul footsteps’ pollution. ^[22]

Садясь за руль многострадальной Тойоты, которую, за неимением времени, он так и не отогнал на техстанцию, Алан прокручивал в памяти события минувшего дня.

После прошлого разноса, по мнению Алана, незаслуженного и совершенно несправедливого, шеф приказал возвратиться к себе и ожидать звонка. Офис регионального представительства «Международной лиги», сотрудником которой он числился официально, находился в административной столице графства или, как здесь это называли, «в райцентре». Там же Лига арендовала ему жилые апартаменты. Формально, конечно, следовало выполнить приказ шефа и сидеть в неудобном кабинете, не имеющем даже кондиционера, играя на «XBox» в последнюю «Rainbow Six» ^[23]и ожидая новых распоряжений. Однако сидеть сложа руки Алан не собирался.

Нельзя было ни в коем случае позволить недоброжелателям, тайным и явным, вырвать из рук победу. Чтобы не оказаться снова под градом неудобных вопросов, Беркович решил, проявляя максимальную осторожность, самостоятельно исправить ошибку, на которую ему указал несправедливо придирчивый резидент. А главной своей ошибкой Алан считал то, что не пресек все каналы потенциальной утечки столь важной и существенной информации.

Эти каналы следовало в первую очередь точно определить, для чего Беркович решил воспользоваться своей агентурной сетью, раскинутой в Русе. Наскоро приняв душ и проглотив разогретый в СВЧ завтрак, он позвонил Котельникову.

Энергичный экс-майор КГБ, работающий под крышей агента по торговле недвижимостью, собственно, и являлся всей его русинской сетью. Из досье, оставленного предшественником, Алан знал, что майор плотно сотрудничает с украинской мафией. Вполне возможно, что Котельников представлял в Русе еще чьи-то интересы, может быть, даже иных разведок. Однако пока они не представляли прямой и явной угрозы национальной безопасности США, начальство закрывало на все глаза. Да и выбора у Алана, честно говоря, не было – за несколько месяцев ему не удалось завербовать никого, кто бы давал хоть какую-то существенную информацию.

Котельников ответил сразу. Он был дома, у себя в Русе, предложил встретиться в своем риэлтерском офисе, который размещался в здании мэрии. После подобных переговоров непременно следовал, в зависимости от времени суток, обед или ужин в ВИП-зале местного ресторана. Часть акций ресторана принадлежала Котельникову, а потому для Алана, как для руководителя по разведывательной линии, там были ощутимые скидки.

Да и вообще, если быть честным перед самим собой – экс-майор для Алана был человеком незаменимым. Каждые две недели он предоставлял Берковичу важную информацию, на основе которой Алан, как того требовала должностная инструкция, готовил ежемесячный отчет. Эти сведения касались в основном многочисленных нарушений, происходивших в процессе уничтожения самолетов, а помимо этого не попавших в прессу событий на оставшихся в районе немногочисленных военных базах. Обходились эти сведения довольно дорого, так что порой Алану не хватало выделенного на агентуру бюджета и приходилось доплачивать из собственного кармана. Но что не сделаешь для исполнения своего гражданского долга!

Котельников перезвонил по дороге и предложил сразу же встретиться в ресторане. Беркович не возражал. Кухня там, конечно же не шла ни в какое сравнение не то что с МакДональдс, но даже и Pizza Hut – гамбургеры были слишком жирными, а картофель жарили почти без масла, но это было лучше, чем сидеть в обшарпанном кабинете с двумя старыми креслами и грязным письменным столом.

Оказалось, что Котельников тоже не терял времени зря. Во время той злосчастной пирушки, когда Сербин пустился в свои пьяные откровения, он отсутствовал, и, к огромному счастью Алана, о бомбе ничего не узнал. Поэтому речь пошла о том «как бы исключить утечку информации о незапланированных потерях во время проведения полевой операции».

Именно Котельников первым и высказал мысль о том, что единственная родственница Сербина, пятнадцатилетняя дочь, может настоять на расследовании обстоятельств смерти отца, и тогда Беркович, как сотрудник ЦРУ, окажется под угрозой раскрытия…

Алану ничего не оставалось, как выдать своему агенту письменное распоряжение на «локализацию источника возможной утечки», присовокупив к нему довольно ощутимую сумму наличными, которая, по заверениям Котельникова, вся целиком и полностью будет истрачена на оплату услуг «профессионального исполнителя».

Это было вчера вечером. Утром Котельников перезвонил и лаконично сообщил, что, несмотря на некоторые незапланированные заминки, дело движется к завершению. Алан не стал вникать в суть «незапланированных заминок», потому что буквально с минуты на минуту ждал подвижек в собственной судьбе. И они незамедлительно последовали – его, агента Берковича, ждал вызов директора…

Едва Алан появился в дверях, шеф привстал, уперев в стол волосатые кулаки и взревел, как разъяренный бизон:

– Что там у вас происходит, Беркович?! Мне доложили, что сегодня утром произошла какая-то совершенно безумная попытка покушения, связанная с убитым тобой Сербиным! Что это значит?

– В соответствии с инструкцией я дал команду одному из моих агентов осуществить местную локализацию, – гордо вскинув голову, ответил Алан. – Как раз, с минуты на минуту, ожидаю доклада…

– От кого, ослиная голова?! – шеф взревел так, что звуконепроницаемые, акустически защищенные стеклопакеты на окнах заходили ходуном. – От меня ждешь доклада? Ну, так разрешите доложить, сэр, что этой ночью какие-то кретины вломились в квартиру к дочери Сербина и попытались ее убрать. Убрали бы, бог с ним, но она оказалась дома не одна, а с бойфрендом. Твой так называемый агент, а на деле, нанятый в соседнем поселке мелкий уголовник, был избит и сбежал. Скрылся! Так что девушка не только до сих пор жива, но еще и смертельно напугана, а число объектов локализации увеличилось ровно вдвое!

Сарказм в голосе обычно невозмутимого резидента добил Алана больше, чем крик. Кричали на него всегда и везде – родители дома, учителя в школе, командиры в армии и инструктора учебного центра в Лэнгли. Но обращения «сэр» от непосредственного начальника он удостоился впервые.

Мечты о скорой поездке домой и повышении таяли на глазах, как мираж в пустыне. Словом, дело принимало неожиданный и скверный оборот, как и положено в хорошем боевике, когда в самый неподходящий момент происходит нечто фатальное. Беркович украдкой провел по штанинам разом взмокшими ладонями и попытался набраться мужества в привычном вопросе – а как бы поступил в таком случае Джек Райан? Но на ум пришло только одно – Райан скорее всего, просто не допустил бы подобной ошибки. И уж точно не оказался бы в пределах досягаемости начальства, пока не узнал о результатах спецоперации.

Теперь допущенные ошибки предстали перед Берковичем как на ладони, щедро приправленные пониманием того, что сделать «правильно» не представляло труда, нужно было только не спешить.

– Я могу все исправить! – твердо произнес Алан, собравшись с духом.

Шеф обреченно вздохнул.

– Можешь. Куда ты теперь денешься, гений разведки. Твой доклад ушел в Лэнгли и сразу же получил высший приоритет, – начальство чуть сбавило тон, по-прежнему свирепо буравя агента взглядом.

Гимн, растворенный в криках шефа, снова заиграл в душе Алана.

– Я сделаю все, что от меня зависит сэр! – произнес он, вложив в голос всю страсть, на которую только был способен.

– Нисколько не сомневаюсь, – с невыносимым ядом в словах вымолвил шеф. – К счастью, в твоих силах не так уж и много, так что больших бед ты натворить не сможешь. Значит так. Сейчас же ты пулей полетишь в Русу и установишь за обоими, за девушкой и бойфрендом, круглосуточное наружное наблюдение. Привлекай к этому всю свою агентуру. Обо всем немедленно докладывать мне лично. И ни при каких обстоятельствах не предпринимать активных действий! Ты меня понял?

Ясно, сглотнув, подумал про себя Алан. Стало быть, весь это спектакль с криками и оскорблениями был разыгран только лишь для того, чтобы принизить его, Берковича, роль во всем этом деле. Теперь он был на все сто процентов убежден, что шеф предпринимает титанические усилия, чтобы перетащить одеяло на себя. Однако следовало максимально воспользоваться преимуществами создавшейся ситуации.

– Местные агенты ненадежны. Мне понадобится штат оперативников, – поджав губы, сухо ответил он.

Шеф посмотрел на него так, как смотрят на детей и безнадежно больных.

– Штат я, пожалуй, действительно расширю. И потребую провести самую тщательную проверку. Вы должны за два дня без малейшей огласки убедиться, что то, о чем рассказал этот бедолага-майор, существует на самом деле. Как только организуешь наблюдение, напишешь и подашь на утверждение предварительный план. Этому, надеюсь, на курсах учили?

Алан кивнул.

– Я, в отличие от тебя, Беркович, не могу себе позволить такую роскошь – нестись сломя голову к своему руководству с конкретными предложениями, не убедившись, что это не плод воспаленного воображения спившегося русского летчика. Все, свободен.

Не дожидаясь, пока Алан покинет кабинет, шеф ткнул кнопку селектора.

– Григ? Сколько можно возиться со своей оптикой, когда вы наконец займетесь хоть каким-нибудь полезным делом? Выдайте мне данные по всем экипажам стратегических бомбардировщиков в Русе за вторую половину восьмидесятых.

Закрывая за собой внешнюю дверь входного тамбура, Алан услышал, как шеф говорит по внутреннему селектору: «Люси! Немедленно свяжите меня с директором».

Из разговора Алан уяснил главным образом одно – очередной карьерный скачок нового Джека Райана, судя по всему, уже не за горами. По дороге к выходу он остановился у зеркала, оглядел себя с головы до пят и поправил галстук. Если ему в подчинение дают особых агентов, стало быть, шеф, несмотря на свои мелочные придирки, отнесся к докладу более чем серьезно.

Теперь главное – снова не оступиться. Продумывать каждый шаг, не совершать опрометчивых действий и не дать ни малейшего повода принизить собственную роль в этом деле.

Потому что дело здесь не только и не столько в его, Алана Дж. Берковича персональных амбициях. Речь идет не больше и не меньше, как об угрозе национальной безопасности Соединенных Штатов Америки!

13. Игры патриотов

Сверхзвуковой ракетоносец сто двадцать первого тяжелого бомбардировочного авиационного полка Ту-160 выполнял плановую пятидесятикилометровую «коробочку». Полет по аэродромному кругу, проводившийся по предписанию завода-изготовителя, по сравнению с боевыми дежурствами и участившимися за последние годы учениями был несложным. Он напоминал утренний выгул собаки – рутинную и не требующую особого внимания процедуру, поэтому экипаж, четыре высококлассных летчика, почти не ощущал характерного полетного напряжения.

Второй пилот завершал выход на предпосадочную прямую, после чего управление самолетом должен взять на себя командир корабля. Готовясь начать посадку, полковник Юрий Дорошенко, привычно обегая глазами шкалы приборов, вдруг припомнил домурыженный, наконец, с третьего захода, американский технотриллер, где регулярно и на все лады склонялось эффектное слово «стелс».

Главным героем этой голливудской истории, по новой военной моде, которую в мире задавала Америка, был не человек-супермен, а самолет Б-2. А если быть до конца точным – Нортроп B-2 «Спирит». По воле сценаристов и режиссера, сей неуязвимый летательный аппарат невидимкой проскальзывал в стан врага (которым у политкорректных создателей была уже не Россия, и даже не Китай, а абстрактные «международные террористы, захватившие власть в некой средневосточной стране») и, нанося удары «сверхточным оружием», в очередной раз спасал мир.

«Стелс» – ухмыльнулся про себя Дорошенко, машинально проводя циклический обзор приборной панели, – больше-то этому хваленому американскому самолету и похвастаться нечем. Особо если сравнивать с нашим «Тушкой», по-ихнему «Блекджеком». У нашего максимальная дальность почти в два раза – 17 400 километров против их 10 400. А это означает, что, взлетев из Энгельса, моя птичка может даже без дозаправки спокойно добраться не то что до любой точки на территории Северной Америки – до самого Южного полюса. А скорость? И смех и грех – разница почти втрое. «Блекджек» – сверхзвуковой, развивает 2200 километров в час, а Б-2 всего 764, меньше, чем гражданский «Боинг». Но не это главное.

Быть может, когда система радиолокационной невидимости только разрабатывалась компанией «Нортроп-Грумман», она действительно была современна и эффективна. Но теперь «самолет-невидимку» может вычислить даже устаревший радар, с помощью новых компьютерных алгоритмов, отслеживающих возмущения воздуха за летящим Б-2. А новое поколение локакторов просто видит «стелс» чуть хуже, нежели обычный самолет. Потому на смену хвастливому прозвищу «невидимка», в последнее время все чаще и чаще американские «технические источники» используют более скромное определение «малозаметный»…

До начала снижения оставалось совсем немного. Дорошенко отбросил сторонние мысли и попытался сосредоточиться. Но заход на посадку на ВПП аэродрома постоянного базирования был процедурой настолько рутинной, что, глядя на необъятно-широкую даже с высоты нескольких тысяч метров Волгу и уходящую в горизонт степь, разбитую на пестрые квадраты полей, он мог думать о своем. На смену впечатлениям о просмотренном фильме предчувствием неясной угрозы неожиданно нахлынули тяжкие воспоминания.

В ту злосчастную ночь он, капитан Дорошенко, залег на верхушке защитного капонира и молил всех ему известных богов, чтобы впереди, со стороны аэродромных служб, не появился вдруг никто посторонний, а сзади, где располагалась стоянка, оператор вооружения не сделал роковую ошибку. Отпустило, и то не до конца, лишь когда серебристая сигара с начинкой, страшной до нереальности, исчезла под толстым слоем земли и хвороста.

Позже ему несколько раз приходилось присутствовать на похоронах, и каждый раз, когда гроб опускали в разверстое чрево могилы, в руках начиналась дрожь, словно он опять сжимал в руках тот самый трос…

Однако после того, как миновала вторая неделя, всем членам экипажа борта два-семь-два, включая и их туповатого штурмана, фотографа, ети его мать, любителя, Витю Сербина, стало ясно, что эта невероятная проделка каким-то непостижимым образом сошла с рук.

Все вроде было как всегда – они продолжали нести боевое дежурство, тревожа англичан в северных морях и американцев над Тихим океаном, но теперь… экипаж перестал быть единым целым. Общая жуткая тайна, дурацким волшебным кольцом из нудной книжки, которую несколько лет назад его, уже подполковника, заставил прочитать сынуля, медленно разъедала души, исподволь взращивая придавленный страх и взаимное недоверие.

Вскоре их «братство бомбы» распалось. Сергей, радист, комиссовался по состоянию здоровья и пропал из виду. Командир Саня Емельянов, верхним чутьем учуяв, куда загонят военную авиацию горбачевские новомышленные перемены, списался из бомберов на непрестижные тогда транспортники Ил-76. Он, Дорошенко, все еще цеплялся за свое правое кресло пилота Авиации дальнего действия, надеясь получить должность командира и, как неизбежное следствие, майорские погоны. Приказ о назначении должен был быть подписан в конце августа 1991 года…

События на русинской авиабазе, едва не поставившие жирный крест на его летной, а стало быть, и командной карьере, были одновременно трагическими и комичными. Командир их дивизии, генерал Уфимцев, принял горбачевский «Закон о кооперации» как руководство к действию, и в течение нескольких месяцев преобразовал подчиненные ему военные самолеты в частное доходное предприятие.

В разгар августовского путча генерал, как человек ответственный и серьезный, лично сопровождал борт, идущий с Дальнего Востока с грузом японских контрабандных автомобилей в Смоленск. Где, как выяснилось, его уже ждали офицеры из КГБ.

Чем руководствовались внуки Дзержинского, собираясь взять с поличным легендарного генерала, история умолчала. По одним слухам, желая прогнуться перед ГКЧП, организовали образцово-показательный арест, по другим – собирались наказать делового партнера, задолжавшего немалую сумму. Так или иначе, предупрежденно-вооруженный верными соратниками Уфимцев, проявив гибкость и толерантность, на которую оказался позже не способен в том же городе польский президент(ныне покойный), объявил аварийную ситуацию и, под разочарованные стоны засады, повернул самолет на Русу, где он был царь, бог и воинский начальник…

Однако при посадке оказалось, что мстительная рука Москвы через особые отделы, может достать его и на территории Украины. Уфимцев провел бессонную ночь в тяжких думах и принял непростое решение. Утром двадцать второго августа одна тысяча девятьсот девяносто первого года он вышел к личному составу как пламенный патриот независимой Украины. Многие тогда повелись на его страстные речи и приняли присягу. Часть самолетов улетело в Россию, часть осталась, потому что генерал вызвал из соседней танковой дивизии несколько бронетранспортеров и перекрыл взлетную полосу.

Именно тогда Дорошенко понял, что у него есть реальный шанс стать генералом. Он оказался одним из немногих, кто не поддался на посулы и не побоялся выйти из строя, отказываясь присягнуть Украине. И, как выяснилось, не ошибся. Новой демократической державе, лишенной ядерного оружия, содержание собственной стратегической авиации, где одна только Руса обходилась СССР в три бюджета Черноморского флота, было не по карману. Поэтому на протяжении полутора десятков лет, пока Россия из последних сил сохраняла свои ударные силы, Украина резала самолеты. А бывшая элита вооруженных сил, летчики дальней авиации, как того и следовало ожидать, очень скоро стали лишними людьми. И не один Витя Сербин тому примером…

Оказавшись в Энгельсе, ставшем центральной российской базой стратегической авиации, Дорошенко почти сразу получил должность командира Ту-95 и майорское звание и подал документы на обучение, чтобы перейти на Ту-160. Больше не встречаясь с членами «братства бомбы» он отправил эти воспоминания в самый дальний угол памяти и целиком отдался карьере. Которая наконец-то довела его до заветных генеральских погон.

Вслушиваясь в переговоры с диспетчерским центром, заместитель командира самого элитного авиаполка Вооруженных сил России думал о том, что это, вероятно, его последний полет в нынешней должности. Выписка из приказа о назначении заместителем командира дивизии не сегодня-завтра должна была прийти с фельдъегерской почтой из Москвы, следом за ней ожидался и указ Президента.

Дело было решенное, генеральский мундир, пошитый еще на прошлой неделе, ждал своего часа. По заведенной традиции, следовало прибыть на совещание в штаб в полковничьих погонах. Командир дивизии должен был при этом ритуально спросить: «Дорошенко, почему нарушаете форму одежды?» На что следовало ответить «Виноват, товарищ командир!», немедленно покинуть зал и как можно скорее вернуться с лампасами и вышитыми золотом звездами…

Но все это будет там, на земле. В небе, как в бане – нет ни рядовых, ни генералов, а есть только пилоты, которые должны думать прежде всего о том, что происходит здесь и сейчас.

Полковник взялся за ручку управления и уж было собрался подать команду на начало снижения, как вдруг машину сотрясло от сильного удара. Конвульсивная дрожь прошлась по всему корпусу, металл застонал, коротко и страшно, совсем как живое существо, получившее стремительный и смертельный удар. Индикаторы разом полыхнули угрожающими цветами. В «Туполеве» после модернизации было установлено более ста компьютеров, и сейчас все они разом слали сообщения о многочисленных неисправностях и разрушениях.

Но это длилось считанные секунды, которых экипажу хватило лишь на то, чтобы осознать угрозу, но было недостаточно для того, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Огненный вал прокатился от кормы к носу бомбардировщика, испепеляя все внутри, раскидывая на десятки метров опаленные куски корпуса.

Последнее, что успел увидеть командир в разваливающемся от взрыва самолете, был пресловутый тоннель, в конце которого виднелся не «волшебный свет», а быстро формирующийся ядерный гриб. Но и эта иллюзия, порожденная гибнущим мозгом, продлилась от силы пару мгновений. Избыточное давление превратило его внутренности в кровавое месиво, так что умер Дорошенко еще до того, как запоздавшая система аварийного катапультирования выбросила экипаж из разваливающегося в воздухе самолета меньше чем в двух десятках метров от земли.

Холмик на могиле Виктора Сербина за ночь чуть осыпался и просел. Мусор из секретного крематория ЦРУ вместе с пеплом, оставшимся от радиста Сергеева, был собран и высыпан в близлежащее озерцо. Вице-президент США заканчивал ужин в закрытом фешенебельном клубе, временно отрешившись от забот и тревог. Советник Президента США по вопросам национальной безопасности Виктор Морган засиделся с документами в своем кабинете. Алан Беркович терзал игровую приставку, проводя образцово-показательную антитеррористическую операцию в лучших традициях бестселлеров любимого автора. Бывший капитан госохраны Верещагин, проснувшись, рыскал по квартире бывшего штурмана Дальней Авиации в поисках спиртного для опохмела. Спецагент Опоссум под чужим именем заказывал билет на рейс из аэропорта имени Кеннеди до Стамбула, откуда собирался вылететь в Урумчи.

Мертвым было уже все равно. А живые и те, кто был обречен на смерть неумолимым ходом событий, еще не ведали своего будущего. Не знали, что роковое стечение обстоятельств уже связало их судьбы в незримый ядерный узел…

14. Гумберт-Гумберт и ментовоз

Мы – я и Мила, стоим на краю центральной русинской площади напротив сквера с геройским бюстом. За гранитной спиной земляка-космонавта виднеется грязно-желтое одноэтажное здание с припаркованным бобиком-ментовозом. Площадь большая, вылитый стадион. По причине понедельника совершенно безлюдная. В дальнем конце «майдана» скучают, ожидая пассажиров, маршрутки, обшарпанные и замызганные, как и все здесь. На одном из этих стальных коней нам предстоит покинуть ставшую крайне негостеприимной Русу. От греха, так сказать, подальше.

Но перед стартом требуется выполнить обязательную программу. Она, правда, была достаточно скудной и состояла всего из пары пунктов, но пунктов весьма важных и равнозначных.

Во-первых, срочно требуется найти какого-нибудь бухла на опохмел.

Во-вторых, разжиться деньгами на проезд. Маршрутка не электричка, от контроля не побегаешь.

Трубы продолжают гореть, потому успокоение бодуна идет за нумером раз. Впрочем, решение этой проблемы сложностей как раз и не обещает. За стоянкой «бусиков» (так в этих краях называют микроавтобусы), виднеется до боли знакомый транспарант над базарными воротами. А за ними, в директорском кабинете, меня еще со вчерашнего вечера ждет законный флакон. До кучи, у Любы можно попробовать выцыганить гривен триста – четыреста в счет зарплаты…

Что делать после того, как мы покатим из городка, я, как ни старался, так и не придумал. Ну то, как говорится, война – херня, главное – маневры! Уверен только лишь в двух вещах. Первое – надо уносить ноги вслед за девчонкой, пока не приговорили с ней за компанию. Второе – к властям хода нет.

Хмуро смотрю на «маленькое желтое здание» поселковой ментовки. Заяви туда Мила о нападении, и все! Начнут выспрашивать подробности, неминуемо потащат на медэкспертизу. Сразу же всплывет «факт совращения», в наличии которого я уже почти и не сомневаюсь. Менты, они, как известно, ищут преступников, кактот алкаш из анекдота ключи – не в луже, куда уронил, а под фонарем, потому что светлее. Неизвестный ворюга для них – плод воображения и нежелательный головняк. А Виктор Верещагин, проведший ночь в квартире потерпевшей, вон сидит, перегаром дышит. И нахрена, спрашивается, казенный бензин жечь, когда вот он преступник – бери под белы рученьки, тыкай мордою в пол, и пиши протоколы?

Тут уж не надо быть ни Вангой, ни Глобой, ни Нострадамусом, чтобы прикинуть дальнейший ход. Окажусь в наручниках в райСИЗО, где после короткого и очень доброжелательного допроса сознаюсь. В чем? Да во всем! И как государственный переворот готовил, и как тоннель от Бомбея до Лондона рыл, с целью транспортировки наркотиков. И что церковь тоже я развалил. В тринадцатом веке. Это вам не Киев, где хоть какой-то порядок и права человека. Это провинция. Здесь в камерах калечат и убивают. А после, если выживу, поеду на зону. И все. Девчонка останется одна. Правда, очень ненадолго…

Хотя, невзирая на все подозрения, вопрос о том, что же у нас ночью было и было ли вообще, я до сих пор не прояснил окончательно. Момент, когда можно было спросить прямо, я благополучно прозевал, а теперь, как ни старался, не мог его сформулировать относительно внятно.

Не спрашивать же: «Трахались мы с тобой?» у пятнадцатилетней девчонки, вчера похоронившей отца, и в ту же ночь чуть было не повешенной в собственной квартире! Да лучше голову об стену разбить. Стыдоба, блин, полнейшая. «Слушай, а у нас ночью было что?» С одной стороны вроде как и лучше, но с другой, что девчонка про меня подумает? Защитничек херов, непросыхающий ветеран Югославии. Допился до того, что с кем спал не помнит…

Сама же Мила за все время никаких подсказок мне не дала. Всю дорогу от квартиры ни словом ни жестом о прошлой ночи не напомнила. Даже наоборот, чуть сторонилась. Когда в дверях подъезда я резко остановился, чтобы оглядеться, всем телом налетела на мою спину, шарахнулась и потом держалась метрах в полутора. Ну да, испуганно-вопросительные взгляды бросала. И что? В нынешней ситуации, это можно понимать как угодно. Вот и сейчас стоит на «пионерском» расстоянии и смотрит, как на фокусника. Ждет, чтобы я ей диетического кроля из шляпы достал и от неприятностей уберег.

Киваю, давай, мол, за мной. Еще раз оглянувшись, шагаю по растрескавшейся асфальтовой дорожке, что в обход площади ведет от космонавта к рынку. Мила сперва семенит в арьергарде, изображая эсминец в боевом охранении, а потом, набравшись храбрости, чуть обгоняет и идет впереди. Попеременно мелькают под футболкой острые подростковые лопатки. Господи, дите-то какое…

Все, промедление смерти подобно! Я уже и не помню, когда за последние месяцы дотягивал без утренней дозы до десяти утра, не говоря уже о полпервого.

Почти у самой калитки, ведущей к зданию базарной администрации сталкиваемся с кругломордым жлобом, покидающим территорию рынка. Надо же, какая встреча! Котельников, директор риэлторской фирмы, что привез меня в Русу. И что у нас забыл-то вдруг – базар выходной?

Жлоб пилит с таким видом, будто выполняет личное распоряжение президента. И не какого-то там президента Украины, а самого президента всесильной агрофирмы «Руса-инвест», которой принадлежат здесь все что растет, хрюкает и мычит. Заметив нас, а точнее, идущую впереди девчонку, он резко меняет курс и атакует нас, как «Тирпиц» PQ-17. Этого еще не хватало! Лесной пожар с минуты на минуту доконает мой страждущий организм, а тут…

– Людочка! – радостно вопит на всю улицу жлоб. – А я тебя по всему городу бегаю, ищу! Узнал про отца. Соболезную! Всем сердцем. Какие его годы были. Хотел спросить, может помочь чем?

Ищет, значит, хряк толстожопый. По всему, блин, городу. Ну-ну. Свежо питание, да серется с трудом…

– Здравствуйте, дядя Сережа, – стрекочет Мила.

Остановившись, как бы невзначай она пропускает меня вперед. Очень правильно поступила, то ли умная, то ли случайно получилось, но все равно правильно. Вроде как незнакомы мы с ней вовсе. Совсем-совсем. Втискиваюсь боком в приоткрытую калитку, отметив боковым зрением очень недобрый взгляд, которым меня окинул директор «Добродеи».

Оставив девчонку отшивать назойливого жлоба, захожу в администрацию. Любка сидит в кресле в той же позе, что и вчера. И по мобильнику разговаривает с тем же видом, словно никуда и не отлучалась из кабинета. Увидев меня, наспех обрывает разговор и смотрит испытывающим, и, как показалось, даже немного сочувственным взглядом.

– Виктор, что ты натворил?

– Да ничего я не творил, – отмахиваюсь от вопроса. – Любовь Иванна, должок за тобой. Жмуров закопал, как обговаривали, и на кладбище, и в мэрии подтвердят. Так что, давай бутылку.

– Ты уже за расчетом? Так быстро? – переспрашивает Люба, словно и не расслышав меня, – Понимаешь, тут такое дело… Мне Гена звонил только что. Приказал немедленно тебя увольнять.

В предвкушении алкоголя мой организм утратил возможность быстро соображать, поэтому, смысл прозвучавшего до меня не доходит.

– Ну так что? Дашь или нет? – не заметив двусмысленности вопроса, спрашиваю, нервно постукивая пальцами по столу.

– Дам, конечно. От тебя никуда не денешься…

Люба, думая о чем-то своем, тяжело вздыхает и, прокрутившись в кресле, достает из сейфа бутылку «Хортицы». Затем, порывшись среди дореволюционных полок, выкладывает на стол исписанный лист бумаги и начинает что-то черкать обломанной ручкой.

К чему какие-то бумаги?! Сейчас стакан нужен! Перехватив мой взгляд, что не хуже радара шарит по стеллажам, начальница, отлично знакомая с повадками своих подчиненных, снова вздыхает. На этот раз еще тяжелее. И, выдвинув мерзко заскрипевший ящик стола, достает немытый «гранчак».

Выдергиваю зубами дозатор, плескаю, и одним махом остаканиваюсь.

Проходит, наверное, с полминуты, пока мой взгляд кое-как фокусируется на придавленном бутылкой листке. Резкость наведена, читаю. Заявление на имя директора ООО «Васко» от некоего Верещагина Вы-Сы. Об увольнении с должности контролёра рынка по собственному желанию. Мною написанное и мною же подписанное. Только дата проставлена другим почерком. Которую Люба сейчас и добавила…

Пристально гляжу на директоршу. Она ерзает в кресле.

– Не понял…

– Что тут непонятного?! – ощутимо нервничает Люба. Одна моя половина бесится от несправедливости происходящего, а вот другая… Другая холодно и расчетливо фиксирует, что неправильно она нервничает как-то, нехорошо. Не могу сказать точно, в чем дело, но что-то здесь не то. Внутренне подбираюсь.