Текст книги "Год ворона. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Максим Бояринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

К вечеру департамент по персоналу кэнтонского отделения «Нисан моторз инкопорейтед» получил письмо из иммиграционного агентства Министерства внутренней безопасности. К письму прилагалось постановление суда о том, что нелегальный иммигрант из Албании, скрывавшийся под именем Кшиштоф Стрембджинский, был обнаружен офицерами агентства в результате плановой проверки, задержан и выслан из страны.

Вакансия Стрембджинского была заполнена в течение шести часов. Освободившуюся должность занял двадцатилетний выпускник колледжа, в ожидании повышения подрабатывающий грузчиком на складе элементов ходовой части, а на его место, в свою очередь, заступил чернокожий житель Джексона, чья заявка оказалась первой в базе данных. На основании постановления суда лизинговый контракт со Стрембджинским был разорван, и через три дня в занимаемый им коттедж вселились новые хозяева – вновь назначенный инженер из департамента контроля качества с женой.

Механизм, укрытый от сторонних глаз, уже начал неумолимое движение, методично перемалывая судьбы многих людей во имя достижения четкой и практичной цели. И трусливый радист, и спившийся штурман, умерший от передоза «сыворотки правды» были в этом потоке даже не щепками, а пылинками, неразличимыми взгляду…

9. Поминальные сны

Пока я, отхлебывая из явдохиной «пляшанки», переваливал обратно в могильную яму пару кубов земли, тени от тополей растворились в сухой траве, и над кладбищем начали сгущаться сумерки. Все время, пока шла работа, девчонка ждала в стороне, тщательно глядя в сторону и закрываясь рукавом. Иногда доносились приглушенные всхлипы. По уму, конечно, надо было подойти и попробовать успокоить… Но лучше я холмик попытаюсь в меру возможностей выровнять, пока еще хоть что-то видно, чем буду нести стандартное положенное вранье.

Еще ладно, если бы я чувствовал хоть малейшее сострадание… Но к облепленному мухами пакету, который был тем, что осталось от ее папки, я ничего, кроме брезгливости не испытываю. Хотя, что еще может вызывать обгрызенный бродячими собаками труп совершенно незнакомого человека? В общем, работаю и не отвлекаюсь. Почти закончил… Все, шабаш!

Тихо подходит девчонка. Шмыгнув в который раз носом, кладет на холмик тощенький букет полевых цветов. С верхушки скатывается несколько камешков…

– Спасибо вам, Виктор…

В первое мгновение даже не понимаю, что это она ко мне обращается, больно уж тон… неживой. Так с покойными прощаются. Ну в общем-то так и есть. Кошусь на девчонку, пытаясь сообразить, где же все-таки её видел. А видел точно, и не один раз. Наш Зажопинск – городок маленький. Через полгода можно смело здороваться с каждым, даже если в упор не помнишь. Один хрен, знакомы каким-то боком…

– Да не за что. Пошли, что ли? Хул… нечего тут в темноте делать.

Девчонка кивает и идет рядом. Глаза у нее блестят, как плошки с водой, однако не плачет. Вот и умница. Истерика мне после земляных работ и до принятия вовнутрь народных антидепрессантов нужна, как ежу кальсоны. Да и делать-то нам действительно, здесь нечего. После захода солнца за искореженной невысокой оградой кладбища всякая хрень творится. Алкашня с наркоманами – это мелочи, досадные, но привычные. И похлеще бывает. В «Ласточке» мужики трепались, как с месяц назад пацана хоронили – в пьяной драке на нож несколько раз наткнулся. Какие-то уроды в ту же ночь могилу разрыли. Ценного ничего не нашли, так сперли, придурки, белые тапочки…

У выхода, глупо таращась на тусклый фонарь, нас поджидает хмурый сторож. Принимает четыре лопаты, которые я с грохотом сваливаю с плеча. Заметив горлышко, торчащее из кармана, делано вздыхает. В бутылке остается еще пару глотков, но я взглядом посылаю его… далеко, в общем, посылаю. Ты хоть обсоболезнуйся, да только обломишься. Пока я горбатился и мозоли набивал, ты, мудак, яйца чесал! Даже не подошел узнать, как процесс движется. Так что – лесом!

Задача, поставленная вышестоящим командованием, выполнена. Стало быть, до самого утра я, как тот Вини-Пух, совершенно свободен. А следовательно, пора подумать о досуге и культурной программе на вечер. Петро вроде бы собирался подвалить со своей ненаглядной посудомойкой. Очень кстати! Друг мой хохол, как он это любит, в темпе вальса нажрется и отрубится. А уж мы-то с его пассией времени зря терять не будем. К обоюдному удовольствию – бабу мне после сегодняшнего ужастика хочется жутко, аж под ложечкой ноет.

Надо бы, конечно, возвратиться на базар и забрать второй положенный мне пузырь, но тут нужно мыслить стратегически. Как говорится, на шаг вперед. На сегодня нам бухла вроде бы достаточно набирается. А завтра утром Любина «Хортица» придется мне очень кстати. И на опохмел, и вообще. Понедельник – он день тяжелый… Так что пойду я сейчас прямо домой.

Оставив материально ответственного наемника коммунхоза с шанцевым инструментом, выходим за ограду. По аллее, ведущей от кладбища к дороге, двигаемся к поселку.

– Ну что, – на первом же перекрестке оборачиваюсь к девчонке, плетущейся сбоку, – будем прощаться?

Она отвечает непонимающим взглядом, будто мой вопрос не только застает врасплох, но еще и крайне дурацкий. Да и хрен с тобой. Пожимаю плечами и мы, бок-о-бок, движемся дальше. По дороге с облаками, блин, и обратно…

ДОСы – то есть, в переводе с армейского на человеческий – дома офицерского состава, вдоль которых мы топаем, вполне годятся для съемок военных фильмов. О блокадном Ленинграде, к примеру. Фасады – словно вчера бомбили, почти из каждой форточки торчит жестяная труба буржуйки. Газ за массовую неуплату отключили еще прошлым летом, а отапливаться электричеством по карману разве что местной элите: колхозным воротилам да бандитским топ-менеджерам. Так что – печная труба как примета времени…

Вот и мой дом. Девчонка, и не подумав прощаться, сворачивает вместе со мной. Не понял, она что, в гости напрашивается? Радость-то какая. Вот уж чего мне сегодня категорически не нужно! Сурово нахмурившись, прямо через чахлый газон шагаю к подъезду. Девчонка, за ногу ее, да об стену, не отстает. Правда, по пожухлой траве не пошла – обежала по дорожке. Перегнав меня, шмыгает в обшарпанную подъездную дверь и тупотит по гулкой бетонной лестнице.

– Здравствуй, деточка! – звучит сверху старушечий голос. Соседка этажом выше, которая вечно жалуется на мои вечерние посиделки. Стало быть, эту пигалицу знает…

– Здрасьте, баба Нина! – пищит моя работодательница.

– Горе-то какое! – начинает причитать бабка. – Витюша хорошим был человеком, царствие ему небесное…

Бабкины фальшивые жалобы прерывает девчачий рев. И тут я понимаю, что дебил. Ну конечно, где еще я мог видеть эту девчонку!? Это же, блин, та самая старшеклассница и есть. Соседка, у которой я все никак линейку попросить не собрался. Вот, значит, как… Ее отец, которого мы только что похоронили – тот самый Витек Сербин – в прошлом боевой летун, что иногда на рюмку чая забредал?

Печень у тезки была точно ни к черту, развозило его, как пионера. После второй начинал трепаться о полетах, дежурствах. После третьей и до отруба – о бомберах с крылатыми ракетами с прикрученными ядрёными боеголовками. Нудел он многословно и скучно…

Ну конечно, он это и был! И расписывался я у санитаров за Сербина! Эх, жизнь, за ногу ее да об пень… Мать у них года три назад умерла. Получается, соседка теперь – круглая сирота. Как ее, Людмила, вроде бы? А я перед девчонкой выеживался, да еще и денег стряс, как последняя сука! Захотелось провалиться сквозь землю…

Бегу вслед, перепрыгивая через две-три ступеньки. Она стоит перед дверью, всхлипывает и никак не может попасть ключом в щель замка.

– Тебя ведь Люда зовут? – спрашиваю, уставившись на выпирающие из-под черной застиранной футболки острые лопатки. Обычно ведь с рюкзачком ходит…

Девчонка резко останавливается на середине пролета, поворачивается. Лицо опухшее, в пятнах…

– Не Люда, а Мила!

Да ну хоть Фёкла, если для нее так важно! Характер, блин… С трудом выдавливаю слова:

– Слушай, ты извини меня, что я так вот это… Что… Деньги с тебя взял… Короче, с зарплаты помогу, чем смогу. Ну и так, вообще, если что, обращайся. Соседи ведь…

– Спасибо! А я подумала, что вы такой же, как все эти… А вы что, меня совсем не узнали?

Поняла в чем дело… Покаянно киваю, виновато развожу руки. Ну что скажешь, если действительно не узнал. Последние мозги пропил, блин.

Судя по растерянному лицу, соседка не знает, то ли радоваться ей, то ли обижаться. Лицо у нее снова кривится, уголки губ идут вниз. Похоже, вот-вот снова зарыдает.

Так, пока реветь снова не начала, надо разговор поддержать.

– Ты, получается, совсем одна осталась? Что дальше делать думаешь? Родня хоть есть?

– Тетка в России, в Брянске, – девчонка закрывает лицо узкими ладошками и все-таки захлебывается слезами, в который уже раз за этот день.

Поддержал, блин, разговор, отвлек, понимаешь…

Чтобы хоть как-то успокоить, осторожно беру ее за худенькие плечи, шепчу тупую банальщину, типа: ну хватит, не плачь, все хорошо будет… Шепчу, и понимаю, что несу херню. Не будет ни лучше, ни хорошо. И чем дальше, тем хуже будет…

К счастью, Мила быстро берет себя в руки.

– Виктор, – шепчет она, то и дело всхлипывая, – у меня здесь нет никого. Мне страшно! Может, у меня посидим, папу помянем? Там коньяк остался, я ужин приготовлю…

Последние слова приходится чуть ли не по губам читать. Ох и не вовремя все это, скоро Петро подвалит. Но и девчонку в таком состоянии бросать тоже нельзя. Тем более, что коньяк… Киваю, и мы временно расстаемся. Она к себе, я к себе.

Хорошо, что успели до того, как воду отключат. Быстро смываю кладбищенскую грязь пополам с рабочим потом, захлопываю дверь и звоню соседке. Из щелей уже тянется головокружительный аромат вареной картошки…

Двухкомнатная квартира Сербиных, в отличие от моей берлоги-однушки, имеет вполне жилой вид. Пока топчусь в коридоре, прикидывая, куда бы поставить грязные кроссовки, ненароком заглядываю в ближайшую комнату. Приличная мебель, годов восьмидесятых еще. Симпатичные, не особо и выгоревшие обои. На серванте рядком непременные слоники, на тумбочках вышитые салфетки. На стенах с десяток фотографий. Сосед в фуражке и при погонах, самолеты, групповые снимки и прочая военная херь…

Озлившись сам на себя, стаскиваю обувь, аккуратно ставлю у стены и шлепаю на кухню. Хорошо хоть, носки чистые нашлись, а то и раскрытое настежь окно не спасло бы… Как-то неуютно мне в этом доме… Не соответствуем мы друг другу, вот как. Но картошка и, опять же, коньяк…

Мы поминаем Витю уже часа полтора, а может и больше. Часов на кухне нет, а когда стемнело, фиг ты определишь точное время… Тарелка передо мной пустеет уже раз третий. Давно так не ел вкусно! Картошка с тушенкой после тяжелого дня проваливается в меня с такой скоростью, будто внутри бездонный колодец.

Остаток Явдохиной бормотухи приговорен, да и большая, ноль-семь, бутылка дрянного коньяка «Ужгород» скоро покажет дно. Ну, кому дрянного, а после того «мохито», которое притаскивает Петро со своей слабой на передок подругой – просто «Вдова Клико» ^[12].

На алкоголь в основном, конечно, я налегаю, но под хорошую еду мягко пошло, в голову почти не бьет. Девчонка, сидящая напротив, крохотными глоточками мурыжит от силы, третью рюмку. Хотя, жара и переживания свое грязное дело делают – ее заметно развозит.

– Тебе лет сколько? – в перерывах между тарелками спрашиваю для поддержания разговора.

– Шестнадцать… – выдавливает она. – Через два месяца…

– Ну вот, видишь как оно получается… – продолжаю нести всякую хрень, лишь бы самому не молчать, и ей не дать времени задуматься. – Давай, еще раз за отца твоего, земля ему пухом…

Не чокаемся. Мила, подцепив вилкой кусочек картошины, собравшись с духом, пытается выпить залпом, но не может одолеть и половины. И хорошо, что не можешь. Надо оно тебе, девочка?… Я опрокидываю в себя полстакана, и вот тут-то «Ужиный город» наконец бьет по мозгам. Комната начинает понемногу качаться из стороны в сторону. Из всех углов наплывает сиреневый туман. Все, писец котенку, больше ссать не будет…

Мы, кажется, еще несколько раз опрокидываем рюмки. Снова закусываем. Что-то рассказываю. О чем – не знаю. Язык работает отдельно от головы, а та давно уже объявила незалежность от тела. Потом, кажись, иду в туалет. То есть что собираюсь – точно, однако непослушные ноги зачем-то несут не в санузел, а в комнату. Там почему-то Мила. Сидит на диване, обхватив обтянутые джинсами острые коленки. Плачет.

Кого она мне так напоминает, а? Бывшую жену? Нет, скорее ту лярву, которая окончательно угробила мою и без того невзлетную жизнь? Вот некстати вспомнил… А из головы теперь не выкинешь, – все равно, что не думать о белой обезьяне.

Нахлынули дела прошлогодние, даже как будто трезвее стало… Лярву я в тот вечер подцепил в баре. После развода и размена квартиры мне досталась гостинка неподалеку от обшарпанной кафешки с дешевой разливной водкой. Хорошее было место – недорогое и людное. И девок туда набегало как мух на варенье. Из той породы, про которых Жванецкий еще говорил: «Сто грам налил, на автобусе прокатил – твоя!». В общем, пока еще деньги в заначке были, всегда находилось, кого снять на вечер с ночью.

Как ее звали, я то ли не спросил, то ли с пьяных глаз не запомнил. Лярва, она лярва и есть. Страшненькая, глазастенькая, мосластая. Ребра торчат, голова немыта. Что даст без ломаний, было написано на узком на лбу горящими буквами. Поделился пивом, соврал, что дома есть шампанское. Дальше все обычным порядком в шесть этапов. Чай-кофе-потанцуем… Пиво-водка-полежим. Главное, гондоны не забывать, чтобы седьмым незапланированным этапом не оказался культпоход в кожвендиспансер.

Первые пять «ступеней наслаждения» мы прошли с Лярвой в темпе разогнавшегося поезда и уже вовсю проходили шестой (да так что мой битый диван ходуном ходил), когда начался вдруг хипиш. Дальше вспоминаю кусками.

Пашет телевизор – на экране порнуха. Поэтому сразу и непонятно, откуда доносятся стоны – то ли из хрипатого динамика, то ли из-под меня, где трепыхается костлявое тело. Мерно скрипит кровать, задевая тумбочку. Позванивают бутылки. Дело стремительно приближается к завершению, когда, прорываясь сквозь сдвоенные стоны и звяканье, доносится хрип дверного звонка. Что за хрень? Свои в такое время не ходят. А если и ходят, то зря. Не до них. Продолжаю трудиться.

Лярву, похоже, вштырило не по-детски. Она уже не стонет, а орет, впиваясь мне в спину всеми десятью ногтями. Ускоряюсь. Звонок все не умолкает. В дверь колотят. Под последний аккорд и совсем уже неприличные вопли трещит раскуроченный косяк, и тут же комнату наполняет куча народу. Все почти в форме. Менты. Они что, толпой за дверью ждали, когда я кончу?

Наручники, вспышка фотоаппарата, понятые, протокол. Лярву, которая с головой закуталась в простыню, все с какого-то перепугу зовут «потерпевшей». Как из-под земли появившийся доктор в новомодной зеленой робе деловито, словно опись имущества производит, откидывает простынку, раздвигает ей ноги и громко диктует протокол первичного осмотра. «Факт полового акта», «наличие микротравм», еще какая-то медицинская херня. Кривоносый хмырь-криминалист сурово елозит кисточкой по недопитой бутылке «Джин-тоника».

Картина Репина «Приплыли». Или, как говаривал парикмахер непонятного пола: «Звезда в шоке…» В смысле, не понимаю, что происходит, от слова «вообще».

– Штаны одень, мудила! – в ответ на мой вопрос брезгливо цедит сквозь зубы молодой старлей в мятой форме. Он звонит по номеру, что надиктовала сучка, и голосом завуча вызывает ее родителей. Я понемногу въезжаю в ситуацию. Какие родители, нахер?! Старлей, да ты на эту проблядь посмотри! Ее уже лет пять окружная дорога кормит! Доктору через плечо глянь, там же кулак со свистом! Четырнадцать?! Да ты гонишь…

– Оксаночка! – это испуганно верещит, объявившаяся чуть ли не сразу после звонка мамаша, по виду – такая же плечевая что и «потерпевшая». И машет перед понятыми свидетельством о рождении. Ох я и попал…

– Витя! Витя! – Надрывается подо мной девичий голос, и снова скрипят старые пружины. Чудится… Или нет? Воспоминания вылитым за шиворот кипятком обжигают, перемешиваясь с реальностью так плотно, что я не могу понять, что происходит сейчас, а что происходило тогда. И не подсовывает ли мне память прошлое, выдавая за настоящее?

Кто кричит? Мила? «Потерпевшая» блядь – Оксана, она же Лярва? А может, бывшая жена? Та попервоначалу, пока были бабки и квартира напротив Госбанка, зажигала в постели так, что шлюха со стажем нервно курит в сторонке… Пытаюсь разглядеть лицо, но оно размыто, словно на смазанной фотографии…

Так до конца и не поняв, где я и с кем, проваливаюсь в липкий тяжелый сон.

10. Удар по фейрвею

Полуостров Флорида, славный мягким климатом и удобными пляжами, является для населения Восточного побережья США примерно тем же, чем некогда был Крым для русских и украинцев – «домашней» курортной зоной.

Представители среднего класса проводят здесь отпуска, люди богатые покупают коттеджи, а кубинская мафия контролирует торговлю популярным в этих зажиточных местах кокаином. И подобно тому, как Крым в советские времена имел невообразимое количество военных аэродромов, по числу полей для гольфа Флорида с большим отрывом опережает любое место на Земле, включая и самые богатые европейские страны.

Всего в мире насчитывается около сорока тысяч игровых полей. Больше пятнадцати тысяч – в США, две тысячи в Западной Европе и около четырехсот в России. Хотя со стороны поле для гольфа кажется всего лишь хорошо подстриженным газоном, на самом деле это высокотехнологичный, сложный и дорогостоящий комплекс. Простое поле на девять лунок занимает около трех гектаров земли, одно лишь его проектирование обходится не менее чем в сто-сто пятьдесят тысяч долларов. Стандартное поле на восемнадцать лунок требует не менее ста гектаров. Его содержание, даже без учета стоимости земли, обходится в два-три миллиона ежегодно. Для того, чтобы построенное поле «отстоялось» и вошло в полноценный режим, требуется по меньшей мере двадцать пять лет.

Гольф-клуб «Голден Паттер» ^[13]раскинулся на двести сорок гектаров, из которых сто сорок отошло непосредственно к полю, а девяносто пять под взлетно-посадочную полосу «домашнего» аэродрома. Остальное пространство занял роскошный гостиничный комплекс, рассчитанный на тридцать человек. Здешнее поле достигло возраста восемьдесят шесть лет и представляло собой настоящий шедевр ландшафтного дизайна.

Однако этот предельно фешенебельный гольф-клуб не был отмечен ни в одном туристическом справочнике и каталоге. На сайте международной ассоциации, где были перечислены чуть ли не детские песочницы, которых касалась клюшка гольфиста, о нем не говорилось ни слова. А на единственной дороге, ведущей сюда через лес, не имелось ни одного указателя.

Безупречно зеленое поле с травой нескольких оттенков, ровное, без сорняков и проплешин, похожее на ковер, в этот день принимало всего двух игроков. У края взлетной полосы стояло два самолета, и отнюдь не «Бичкрафты», которые мог при желании позволить себе приобрести любой фермер или менеджер среднего звена даже после Большого Кризиса. Нет, сюда прилетели реактивные машины бизнес-класса, из тех, что предпочитают богатые промышленники и адвокаты, кинозвезды, а также правительственные чиновники высокого ранга.

Виктор Морган, советник президента по вопросам национальной безопасности, будучи вырванным из привычной атмосферы коридоров административной власти и кабинетов с удобными креслами, потерял большую часть солидности. Теперь его сходство с кинокомиком де Вито усилилось до карикатурного неприличия.

Советник начал осваивать игру миллионеров совсем недавно, и клюшка у него в руках смотрелась каминной кочергой. Его партнер, вице-президент США, напротив, являлся типичным, чуть не до карикатурности, представителем WASP – белых англо-саксов протестантов. Он словно сошел с рекламного плаката сигарет «Мальборо», был высок, подтянут и сдержанно улыбчив. Брюки цвета индиго и кремово-пастельная рубашка-поло сидели на поджаром тренированном теле так, будто он в них родился, а небрежно заброшенный на плечо вуд – клюшка с большой головкой для сложных ударов – ясно говорил о том, что ее владелец свой первый удар по мячу сделал намного раньше, чем научился читать и писать.

Несмотря на жару, оба игрока были в длинных свободных брюках. Хотя после того, как на одном крупном турнире игрок умер от теплового удара, шорты, наконец, узаконили, в «Голден Паттер» они были не в ходу. Единственным отступлением от строгих классических правил оставались одинаковые серые бейсболки с эмблемами клуба на длинных козырьках. Но это являлось не проявлением демократичности, а данью необходимости. Козырьки усложняли работу спутникам наблюдения – новые компьютерные программы позволяли восстанавливать разговор по одним лишь движениям губ.

Игроки, отправив вперед служителей на гольф-карах, медленно брели по безупречно подстриженному, изумрудно-зеленому фэрвею в направлении к лунке, над которой возвышался флажок с цифрой пять. Убедившись, что ближайшим к ним человеком является одинокий гринкипер, приводящий в порядок раф ^[14]метрах в пятидесяти, у самого края поля, они вернулись к прерванной беседе.

– У меня впечатление, Виктор, что ты пересказываешь какой-то фантастический технотриллер, – шаря взглядом по траве в поисках мяча, негромко произнес вице-президент. – Дивот ^[15], под котором обнаружено золото Майя… Словно, промахнувшись по мячу, открываешь клад. Насколько вероятно, что вся эта история – правда?

– Уже в самолете я получил заключение экспертов-психологов по фонограмме и результатам допроса. Они утверждают, что русские летчики не солгали. К тому же вся информация из обоих рассказов, которую можно было проверить по базе ЦРУ и АНБ, подтверждается. Такой внеплановый сброс действительно был. И действительно бомба не взорвалась. Считается безвозвратно потерянной в океане.

– Когда мы получим окончательное подтверждение?

– Через несколько дней. Не так уж много у нас в распоряжении специалистов этого профиля.

«Тем более таких, которыми можно было бы потом пожертвовать без особых сожалений», – добавил про себя советник. – В общем, полную картину ожидаем к уик-энду, – закончил он.

Вице-президент обнаружил свой мяч в ловушке – искусственной ямке, заполненной ярко-желтым песком, недовольно поморщился и точным ударом отправил его на грин – зону вокруг лунки, где трава была высотой не более пяти миллиметров.

– Если все подтвердится, как долго нам удастся удерживать информацию под замком?

– Что знают двое, знает и свинья, – советник наконец-то высмотрел в траве мяч, и теперь двигался к нему, чтобы прочитать номер. – С каждым днем число вовлеченных в операцию будет расти, этого не избежать. Я могу дать гарантию на срок не больше месяца.

– Члены русского экипажа? – неопределенно поинтересовался вице-президент.

– С ними в самом ближайшем времени будет проведена соответствующая работа. Как раз с этой стороны нам ничего не угрожает. Они молчали много лет, думаю, промолчат и еще несколько дней. Большего не требуется.

Понимающая улыбка скользнула по губам вице-президента и сразу пропала, как рябь на воде под порывом ветерка.

– Не доставит ли сложностей… – вице президент на мгновение задумался, подбирая нужные слова. – Возможная судьба всех членов экипажа?

Морган едва воздержался от усмешки, прекрасно поняв смысл оговорки.

– Командир авиабазы умер от рака, инженер также на том свете – цирроз печени от беспробудного пьянства. Смерть штурмана стала следствием недостаточного профессионализма случайного исполнителя, но, в целом выглядит естественно, – демонстрируя отличную память перечислил советник. – Радист давно живет… жил у нас в Миссисипи под чужим именем. Бывший командир экипажа сейчас топ-менеджер в частной украинской авиакомпании, а оператор работает там же простым летчиком. Второй пилот уехал в Россию и служит в Энгельсе, ныне он полковник, летает на «Блекджеке» ^[16]. Таким образом, половина экипажа уже нейтрализована.

– Любопытно, Виктор, любопытно. Однако, этот второй пилот…

– Знаете… Джон… – в их кругу было принято называть друг друга по имени, но советник президента был выходцем из низов, играл в высшей политической лиге относительно недавно и фамильярное обращение в отношении второго человека в государстве давалось ему с трудом. – С русским полковником в Энгельсе получается интересный расклад. По этой авиабазе уже несколько месяцев работают исламисты. У них весьма смелые и радикальные планы, которые отлично ложатся в шаблон наших общих задач. Согласно моему распоряжению, ЦРУ несколько месяцев назад передало им в поддержку несколько местных законсервированных агентов. Возможно, в скором времени на базе случится нечто…

Советник неопределенно пошевелил пальцами. Вице-президент внешне остался невозмутим, но в его глазах мелькнула искорка понимания и согласия.

– Таким образом, – продолжил Виктор, – может возникнуть целый веер стратегических возможностей. Это событие очень хорошо ляжет в канву «безжалостного и всепроникающего мирового терроризма».

– С которым Америка неустанно сражается по всему миру на благо процветания и прогресса, – кивнул вице-президент, выбирая клюшку для очередного удара.

– Именно в этом и заключался первоначальный план. Резонансная катастрофа или террористический акт. Паника президента, несанкционированная операция за рубежом, шквал возмущения, инициирование импичмента или добровольная отставка. Однако информация об этой потерянной бомбе позволяет осуществить более сложную, но крайне эффективную операцию. Впрочем, механизм подготовки в Энгельсе запущен, и его отмена вызовет ненужные трения с нашими… радикальными партнерами. Пусть все идет как задумано. С одним лишь небольшим изменением – в катастрофе должен погибнуть полковник из того экипажа.

Вице-президент прищурился. Выражение на загорелом лице теперь точь-в-точь напоминало суровый прищур «Ковбоя Мальборо».

– Ты считаешь, с учетом новых обстоятельств это имеет смысл? Катастрофу такого уровня будут расследовать очень тщательно. Если всплывет массовая гибель летчиков, летавших когда-то вместе… Это может поставить крест на последующих наших действиях и помешать основному плану. До выборов осталось не так уж и много времени.

– Не думаю. Экипаж в том составе работал меньше четырех лет и это было более двадцати лет назад. Даже если особо въедливый аналитик или, что вероятнее, компьютерная программа просчитает совпадение – те, кто отвечает за расследование, не обратят на него внимание. Там, где взорвался тротиловый заряд, не ищут стреляные гильзы.

Вице-президент впервые за всю игру поглядел на партнера изучающим внимательным взглядом, в котором не было и тени насмешки. Так, вероятно, охотник-аристократ смотрит на беспородного пса, которому неожиданно для всех удалось взять след, опередив чистокровных ищеек. И спросил:

– А потом?

– А потом, пока еще на слуху будет гибель русского самолета, неподалеку от Киева произойдет ядерный взрыв…

– Это было бы весьма… эффектно. Однако ты уверен, что бомба способна еще взорваться? Насколько мне известно, без периодического техобслуживания любая боеголовка очень быстро становится просто перегретым куском плутония.

– По предварительным данным, тогда испытывался заряд сверхдлительного хранения. Шансы на то, что бомба боеспособна, очень велики. Впрочем, в ближайшее время мы об этом узнаем совершенно точно. Сразу же после… локализации экипажа, в Киев прибудет полевой агент управления специальных операций. Он произведет предварительную оценку, после чего информация о спрятанной бомбе «случайно» попадет к исламистам.

– Что же дальше? После акта ядерного терроризма? – слова совпали с приготовлениями к замаху, будто вице-президент ударом и полетом мяча хотел приглушить остроту вопроса и откровенность формулировки.

– Дальше ЦРУ «обнаружит» секретную базу исламистов и доложит об этом мне. Я, в свою очередь, проинформирую президента, присовокупив к докладу собственные соображения о том, что бомба у них может быть не одна, а потому следующий взрыв вполне может произойти на территории США, Мексики или Канады. Президент санкционирует «точечную» антитеррористическую операцию в одной из дружественных нам арабских стран Ближнего Востока… или Турции, где находится база террористов. Возможно даже с применением «ответного ядерного удара».

– Да, полагаю, это неизбежно, – согласился вице-президент, и его клюшка с глухим стуком отправила мяч в очередной полет. – Здесь не нужно быть провидцем, чтобы просчитать ход событий. Наш защитник конституции наложит в штаны так, что начнет раздавать приказы в стиле «уничтожьте их всех»… Однако следует быть готовым к тому, что выдержка ему не изменит.

– Маловероятно, – поморщился советник, прекрасно знающий своего шефа.

– Но возможно, – непреклонным тоном заметил вице-президент.

– На этот случай… у меня в распоряжении имеется несколько номерных бланков с его подписью, куда достаточно впечатать любой приказ. Командующий группировкой в Персидском заливе – преданный нам человек, и у него в арсенале есть тактический ядерный боеприпас.

– Слишком грубо, Виктор! – вновь поморщился вице-президент, определенно имея в виду не «преданного нам человека».

– В крайнем случае я всегда смогу сказать, что «выполнял невысказанный приказ»…

– Резонно, – кивнул вице-президент, куда более благосклонно.

В Белом Доме была совершенно нормальной практика, когда глава государства отдает распоряжения в форме общих пожеланий или намеков. В случае, если результат оказывался негативным, вина возлагалась на исполнителя, поэтому такие интриги требовали смелости и выдержки. Но в многоходовой комбинации, которую предлагал хитрый итальянский проныра, президенту никак не удастся свалить вину на других. Использовать в операциях такого политического значения Моргана, этого выскочку-макаронника вице-президенту до крайности не хотелось, но так уж сложилось, что именно советник обладал одновременно и влиянием на директора ЦРУ, и прямым выходом на прикормленных террористов, и соответствующими неформальными знакомствами с военными в Персидском заливе. Вице-президент и его коллеги могли бы выстроить иную цепочку исполнителей, но это требовало времени. А времени, если разыгрывать неожиданную карту всерьез, как раз и не было.

– Месяц – это очень мало, – задумчиво протянул вице-президент, имея в виду указанный советником срок примерного сохранения тайны. – Начало августа, конгрессмены только разъехались на каникулы, и пока они не сползутся обратно в Вашингтон, мы не сможем провести ни один законопроект…