Текст книги "Dоwnшифтер"

Автор книги: Макс Нарышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

«Вы можете мне помочь?» – и при этом она стоит в дверях, чуть выставив вперед ногу, плечи ее чуть развернуты в сторону, а взгляд такой, словно она и впрямь хочет, чтобы я рассказал ей о Рюрике. Между тем девочке семнадцать или и того хуже, и я своим необыкновенным чутьем перевоплотившегося в учителя ушлого бизнесмена догадываюсь, что стоит мне сказать «да», как последует просьба поправить на чулках сбившиеся в сторону стрелки или ослабить застежку на бюстгальтере. Фантазии женщин, сколько бы прожитых лет они ни имели за худенькими плечами, не имеют границ, если речь идет о главном. Если же речь заходит о чем-то, что не связано с сексом, тут с женщинами случается настоящий интеллектуальный ступор. Из коварных обольстительниц они мгновенно превращаются в существ с репутацией клинических идиоток, едут на красный, плачут во время просмотра «Жары» и красят губы перед тем, как вынести ведро с мусором. А вообще Набоков со своей «Лолитой» сегодня уже неактуален. Встретить любовь зрелого мужчины с юной кудесницей нынче не так уж трудно.

«Нет», – говорю я и захлопываю перед топ-моделью дверь. С достаточным грохотом для того, чтобы во второй раз прийти охота у хорошистки не появилась. Неприятности с милицией мне не нужны. Пара таких встреч у меня в офисе, где я выступлю в роли репетитора, и мне пришьют статью, даже если мы не слишком углублялись в лабораторный практикум. Вообще отношения с лицами противоположного пола я считаю делом серьезным и осмотрительным. Общение же с красавицами, которые моложе тебя на десятилетие, – мероприятие вообще взрывоопасное. А потому только «нет», даже если речь на самом деле идет о помощи.

Изредка, а обычно эти визиты совпадают с днем выдачи зарплаты, ко мне приходит учитель труда Петр Ильич, и мы с ним под несколько бутылок доброго вермута рассуждаем на темы курса оппозиции, внешних долгов и внутренних резервов. Последние, как правило, у меня изыскиваются, после чего мы засиживаемся до поздней ночи.

Однако в последнее время, в связи с тем что я стал категорически неплатежеспособен, я избегаю этих встреч. Мне стыдно говорить в лицо этому трудолюбивому человеку, что денег у меня нет и заработать их нечем.

Итак, миновала неделя, первые дни моего присутствия в новой форме существования минули, я шел домой, будучи твердо уверенным в том, что трава у входа в мой дом стала еще выше и еще желтее, замок скрипит еще отвратительнее, а на плите скользкая, застывшая с утра яичница со свернувшимися от ужаса пластинками «Докторской».

Через час случится то, что круто повернет мою жизнь, но я об этом не знал и потому спокойно выкладывал из пакета в маленький холодильник несколько упаковок пельменей, раскладывал в ячейки яйца и с удовольствием посматривал на рубиновые бутылки превосходного вермута. Хороший вермут в Москве только в магазине «Вина Грузии» на пересечении Халтурина и Хромова, здесь хорош тот вермут, который есть. Теперь я могу ответить Ильичу, приди он завтра, в день получки, в гости.

Есть у меня еще одна слабость. На земле существуют люди, способные организовывать пир во время чумы. Выпивать и устраивать поручиковские посиделки на учительскую зарплату – дело опасное, но поделать с собой я ничего не мог. Из выделенного себе мизерного резерва (подъемных) я находил средства и на портвейн, и не только. Вернувшись к куртке, я вытянул за горлышко бутылку коньяка, именуемую в народе «мерзавчиком», аккуратно перелил содержимое в свою, обтянутую кожей кенгуру, плоскую фляжку. Эта фляжка вместе с ноутбуком и пледом – все, что напоминает мне о прежней жизни. Впрочем, есть еще и «Лаки Страйк», блок которых я уложил в шкаф.

Включив крошечный телевизор, я развалился на диване и уставился в экран. Где-то между десятью и одиннадцатью – часы в моем доме одни, наручные, но они лежали на столе, а вставать мне было лень – в дверь ко мне раздался осторожный стук.

Я засомневался в госте, потому что учитель труда – тот всегда стучит залихватским «спартаковским маршем». Это же был скорее не стук, а просьба впустить и накормить. Поразмыслив, я решил подняться и открыть дверь. Несмотря на то что на окнах в моей берлоге всегда опущены жалюзи, свету, исходящему от экрана телевизора, помехой это не является. Я дома – и не открываю. Совсем уже глупо…

Пройдя в прихожую, я щелкнул замком и распахнул дверь.

На пороге стояла она.

Глава 7

Кажется, я видел ее на одном из уроков физкультуры, который проводился в спортгородке. Шестнадцать лет. Меня обдало запахом цветущей яблони, когда в мае заходишь в сад, и свежестью, которая врывается в январе в квартиру вместе с открытой дверью. Короткая юбка, ясный взгляд, телосложение нимфы. Волосы цвета нового обручального кольца и легкий макияж. Кажется, предмет обожания не одного десятиклассника.

На ресницах милого создания стояли капли вечерней мороси, она моргала и смотрела на меня, словно знакомы мы тысячу лет. Между тем знакомы мы не были вовсе, и, признаться, у меня и сейчас не было к тому расположения.

– Вы, верно, перепутали дверь, – произнес я свою стандартную фразу при подобных визитах. – Шли домой, заплутали и теперь совершенно не понимаете, где находитесь. Позвольте сориентировать вас. Вы находитесь в пристройке школы, в которой учитесь, и, если обойдете этот угол, увидите парадное. Если встанете к крыльцу спиной, вы мгновенно поймете, где дом.

Я уже закрывал дверь, когда она сказала:

– Артур Иванович Бережной – это вы?

Ну а кто еще может жить в школе?! Конечно, это я.

– Это так, но вряд ли это что изменит. Я не разговариваю в столь поздний час с незнакомыми девушками.

Она помялась, чуть залившись румянцем. Видимо, мне следовало быть чуть сдержаннее в своем желании поскорее отправить девушку восвояси. Но это единственный способ предотвратить повторное появление. Хамов не любят ни дети, ни девушки, ни женщины, ни собаки. Хам, он есть хам – для всех.

– Мне посоветовала прийти к вам одна знакомая, – произнесла наконец она и переступила на месте. Эти ноги, безусловно, могут свести с ума, но пусть лучше безумеют от них ее сверстники.

Знакомая ей присоветовала… Не одна ли из тех, что так и не смогла пробраться дальше этого порога?

– Вы должны ее помнить, – настойчиво продолжала экскурс в мою память гостья. – Ее зовут Ангелина Антоновна.

– Не знаю такой, – слегка напрягшись, просвистел я и посмотрел поверх головы гостьи. Мне не нужны свидетели даже этого разговора.

Она рассмеялась. Клянусь богом, я и не думал веселить эту девушку. Я хотел лишь побыстрее от нее избавиться. Для веселья не было никакого повода, но ей отчего-то стало смешно.

– Послушайте, мне, право, неудобно, что я держу вас на улице в такую погоду, – неожиданно по?шло для самого себя начал оправдываться я, – но и вы должны понять меня. А вы меня, кажется, не понимаете…

– Я вас действительно не понимаю, – призналась она, честно заглядывая в мои презренные глаза.

Конечно, трудно ей понять… Оказаться в гостях у видного мужчины, пышущего здоровьем, хотя и неудачника, это, кажется, в большой чести у юных дам этой школы. В силу своего возраста они еще не понимают, что от такого видного мужчины, как я, женщинам нужно держаться подальше, а если уж судьба все-таки сведет вместе – бежать не оглядываясь.

– Видите ли, – проскрипел я, с неприятностью ощущая, как капли воды затекают мне под отворот пуловера, – наш возраст разнится не менее чем на десять лет… И в условиях того уединенного образа жизни, что я веду… Словом, могут пойти слухи, которые доставят больше неприятностей вам, чем мне.

– Вы опасаетесь больше за свою репутацию, чем за мою, – сказала она, ежась под дождем, который из сита изволил превратиться в порядочный ливень, – а потому выглядит это не так красиво, как звучит. Если вы думаете, что мнение обо мне окружающих поставит на вашу безупречную репутацию несмываемую печать, то вы ошибаетесь. Ваша квартира мне совершенно безынтересна. Она скорее всего убога и примитивна. Как мужчина вы тоже не представляете для меня никакого интереса, поскольку снобы у меня не в чести. Меня привело к вам дело и… – она вздорно сверкнула глазами и впилась взглядом мне в лицо, – и, если вы, черт возьми, не впускаете промокшую девушку к себе в дом просто так, то, быть может, вы примете меня как вашу ученицу?

Признаться, я струхнул. Не помню, когда это со мной случалось в последний раз, но слог этой девушки меня поразил настолько, что я, кажется, даже открыл рот. Она между тем останавливаться не собиралась:

– Господин Бережной, это не вам нужно бояться связи со мной, а мне страшиться информированности людей о связи с вами. – Когда она переступала ногами в очередной раз, я услышал, как в туфлях ее хлюпнула вода. – Неприятно, поверьте, что вы не впускаете меня в дом просто как приглянувшуюся девушку, но, наверное, вас прельстит кое-что интересное из истории?

После этого заявления я принял решение поступить с ней так же, как и с остальными, – хлопнуть дверью перед носом. Иногда поведение юных особ бывает столь безапелляционно, что в головах таких взрослых мужиков, как я, начинается беспорядок. А потому разговор лучше закончить сразу, закрыв дверь.

Интересное из истории… Откуда? – из учебника Данилова и Косулиной за 7-й класс?

– Артур Иванович, – кажется, спесь с нее сошла, тому причиной было, видимо, резкое похолодание, связанное с начавшимся ливнем, – да впустите же вы меня, черт бы вас побрал!.. Будьте хоть чуть-чуть джентльменом!..

– Послушайте, юная леди, – я вскипел, как чайник, – вы приходите к мужчине, который старше вас на десять лет, просите принять вас, а между тем на дворе ночь! Ваши родители, несомненно, устроят квалифицированный сыск! И где они найдут свою дочь? Кто войдет в это жилище? – милиция, рычащий отец семейства и мать, готовая выцарапать мне глаза!

– Вы узнаете то, чего до сих пор не знал ни один учитель истории.

Я так и знал… Ей осталось добавить: «Учитель истории этой школы».

И тут до моего слуха донеслось то, чего я боялся больше всего. За углом школы, где мы сейчас разговаривали, среди всхлипов дождя на асфальте стал хорошо различаться разговор, который вели двое или трое человек. Если мне не изменяет слух – трое. Мужчин. Лет по пятнадцать.

Я могу сейчас просто закрыть дверь. Трое пацанов выйдут из-за угла и, обнаружив ее под моей дверью, будут весьма впечатлены увиденным. Мне кажется, девочка не заслужила этого…

Но берегись же, маленькая лиса, если так было задумано изначально…

Посмотрев в ее полные отчаяния и стыда глаза, я коротко приказал:

– Войдите.

Девушка быстро прошла в мою прихожую, едва не коснувшись меня тугой грудью в узких дверях. Зато по лицу моему вполне ощутимо пронесся аромат ее волос. Маленькое божество, прошагав мимо меня, занесло в мою берлогу запах насыщенного влагой воздуха и, кажется, чистоты и целомудрия.

Этого мне только сейчас и не хватало…

С этого момента и началась история, разрезав мою жизнь, словно ножом, на две части.

Войдя, она осмотрелась, скинула свою куртку, закапав при этом не менее одного квадратного метра моего стерильного жилья, прошлась по жилищу и совершенно без впечатлений села на диван. Диван, надо сказать, был новый, и она со своими мокрыми волосами и туфлями, покрытыми грязью, не очень с ним гармонировала. Закончив свои ознакомительные мероприятия, она уставилась на меня долгим взглядом.

– Вы меня впустили, почувствовав профессиональный интерес, или не пожелали выставить в дурном свете?

– Между прочим, в прихожей стоит вторая пара тапок.

Подумав, она встала, дошла до входа и, высоко подняв сначала одну ногу, потом вторую, скинула туфли. Я почувствовал себя при этом очень неловко. Красота линий ее тела под юбкой была столь выразительна, что я отвернулся. Надо же… Каждый день на протяжении восьми лет видеть выглядывающие из низкого лифа соски сотрудниц компании, ежеминутно любоваться ажурными вставками чулок под срезами коротких юбок, и только усмехаться. А тут вдруг навалилось смущение.

Она сунула свои крошечные ступни в мягкую обувь сорок четвертого размера и, обращая на меня внимание ровно столько, сколько обратила бы на пустое место, невозмутимо вернулась и села на диван.

– Так из-за интереса или нет?

Не отвечая, я прошел к шкафу и вытащил из него чистое полотенце.

– Ванной комнаты у меня нет. Руки можно помыть на кухне, если это, конечно, можно назвать кухней.

– Где же вы моетесь? – услышал я из кухни под грохот воды по жестяной раковине.

– В бане я, блин, моюсь! Можете посмотреть телевизор, пока ваши одноклассники курят под моими дверями. – Нарочито строжась, я сел за стол и включил компьютер.

– А чай в этом доме есть? – совершенно забывая о чувстве такта, бесцеремонно поинтересовалась она, выходя из кухни.

Знаете, я уже не сибарит, но еще и не до конца аскет. Чувство понимания того, что ко мне прокралась несовершеннолетняя девица, меня стопорило и охлаждало. Но впечатление от красоты этой девочки было столь высоко, что я, позабыв о том, что являюсь премудрым взрослым мужчиной, и позабыв, черт бы его побрал! – о законе! – перестал контролировать свои чувства.

Передо мной на диване располагались совершенные из всех, что довелось мне увидеть в жизни, линии женского тела. Юное создание смотрело на меня во все глаза, и я наконец сдался. Оторвавшись от экрана, я осторожно посмотрел на нее и тем себя выдал. Она удовлетворенно поджала губы и забралась на диван с ногами.

Глаза цвета покрытой росой майской травы, волосы… о них я уже говорил, изящный овал лица, невероятно стройные ноги, поджатые на моем диване, руки с тонкими и белыми пальцами, словно выточенными из мрамора… Понимая, что в своих зрительных изысканиях перекидываюсь на ее стан и грудь, я отринул от греховных наблюдений. Между тем, совершенно не представляя, зачем это делаю, снова дошел до шкафа, вытянул настоящий шотландский плед, с которым отправился в путешествие, и осторожно положил на диван рядом с ее ногами. Она стеснялась менее, чем я, – сказать честно, она вообще не стеснялась. Натянув на хрупкие плечи покрывало, она поежилась и поджалась еще сильнее. Хотя еще больше, казалось, уже некуда.

На моем диване сидит самая красивая девушка, что мне доводилось встречать в этой своей жизни. Уж не знаю, какая она будет, эта жизнь, но и в предыдущих мне так не везло. Знойные секретарши, топ-менеджеры, переводчицы… Плавали, знаем. Но ни одна из них не выглядела так сексуально, как эта девица. И сидит она при этом так, словно является частью этого дома. И я стал уже понемногу привыкать и к этому усыпляющему аромату, что распространялся от ее волос все больше и больше, и к тонкому запаху духов, такому незнакомому для этих стен, и к самой этой картине: на моем диване сидит юное очарование и не сводит с меня глаз.

Совершенно непонятно, зачем она так на меня смотрит; мне это, разумеется, нравится, но пора бы уже ей и начать излагать свою мудреную ложь. Мне почему-то казалось, что ложь должна быть непременно мудреной.

– Я вас своим вопросом что, убила?

– Каким вопросом?

– О чае.

Ах да, чай… Убила, конечно. Я выбрался из-за стола и направился к кухонным шкафчикам. И в этот момент вспомнил, что убила она меня гораздо бесчеловечнее, чем показалось на первый взгляд. Чай закончился вчера. Я не большой любитель этого напитка, предпочитаю растворимый кофе, но объяснять это сейчас как-то глупо. В хороших домах чая не может не быть даже по такой, совершенно необоснованной, причине. Поразмышляв над этим, я понял, что тускнею в своих глазах. Да не может быть такого, чтобы юная девица, пробравшаяся в мой дом таким образом, еще и выставляла меня передо мною же в неудобном свете!

Нет чая – значит, нет! Кофе есть. И я тут же, непонятно по какой причине, занял еще более унизительную позу:

– Я приготовлю вам кофе. Чаем хозяева поят грузчиков мебели и риелторов. У меня хороший кофе, я варю его поздними вечерами, когда… когда холодно, дождь… Я люблю хороший кофе.

Правдой из всего сказанного являлось только то, что я люблю хороший кофе, приготовленный в джезве. Все остальное – гнусная ложь, на которую меня вдохновило, как ни странно, обаяние девушки. Я воровато шумел на плите жестянками, имитируя звуки готовки «хорошего кофе», сам же в это время насыпал в чашки молотый, растворимый. Такого стыда за свое поведение я не испытывал все двадцать восемь лет своей жизни.

Когда я появился с двумя чашками в руках, она, уже подсохшая и еще более милая, смотрела с пультом в руке телевизор. Не без благодарности взглянув на меня, она приняла в руки свою чашку. Бесшумно – признак хорошего тона – пригубив дымящийся напиток, она поставила чашку на столик рядом с собой и снова обратила на меня свой взгляд. При этом движение выразительных губ ее было столь восхитительно, что, если бы она сейчас даже закурила, это вызвало бы у меня неподдельный восторг. Есть женщины, которые одним движением губ способны влюблять в себя по уши.

Я отдавал себе в тот момент отчет в том, что размышляю о несовершеннолетней девочке. И понимал, что некоторые могли бы посмотреть на меня строго и укорить – мол, а не мог ли бы ты, парень, подождать со своими размышлениями еще пару-тройку лет? Но красота женщины не имеет возраста, и настоящим мужчинам, к коим я смело отношу и себя, свойственно размышлять об этом независимо от того, сколько лет живет очарование в увиденном ими чуде.

– Артур Иванович, я хочу, чтобы вы меня внимательно, не перебивая, выслушали. Вы хотели бы стать самым известным историком за все время существования земной цивилизации?

Чашку до рта я так и не донес. Остановил ее ход где-то на полпути, подумал и поставил ее рядом с ее чашкой. Дверь нужно было закрывать сразу, едва я увидел, кто пришел. Этим я избавил бы себя и от будущей бессонной ночи, и от переживаний за самого себя, неудачника, и от стыда за собственную нищету, и за уверенность в том, что такие подобных девочек, когда последним исполняется восемнадцать, не восхищают.

Школьница пришла к двадцативосьмилетнему учителю истории, наслаждающемуся тишиной и покоем, чтобы сделать его звездой. Несмотря на потрясение, которое я испытал и продолжаю испытывать сейчас, – о чем идет речь, я думаю, понятно, – мне очень захотелось, чтобы девушка снова оказалась на улице и направилась-таки домой. Однако сейчас, когда я совершил ошибку, впустив ее в свой дом, стягивать с девочки плед и втискивать в ее руки холодные грязные туфли было бы свинством. Я сам загнал себя в угол, выбираться из которого теперь придется, подключая весь свой интеллект и ловкость.

– А теперь я хочу, чтобы вы послушали меня, не перебивая, – сказал я, потирая ладони друг о дружку. – Однако статус самой известной школьницы со времен Адама я вам не обещаю.

В этот момент я выглядел, наверное, как учитель, объясняющий ученице, почему та получила двойку.

– Вы, наверное, пришли для того, чтобы озадачить меня каким-нибудь оригинальным заданием. Я знаю, на что сейчас способна молодежь. Наверное, в соответствии с планом вашего задания мне следует ослепить учителя ботаники или вбить гвоздь в ухо вашему классному руководителю. На это дело звания учителя года, конечно, не жалко. Знаете, мне очень не хочется портить этот вечер… – Я помолчал, раздумывая над тем, как закончить фразу, чтобы она не натолкнула девушку на какую-нибудь ассоциацию типа: «…а потому давайте лучше потанцуем». – А потому давайте просто молча допьем кофе, помолчим и расстанемся. Мне очень приятно было с вами познакомиться.

– Артур Иванович, вам доставляет удовольствие выглядеть хуже, чем вы есть, или у вас на самом деле не все дома?

Я посмотрел на нее. Она не ерничала. Она всерьез интересовалась. Наблюдая, как она тянет простывший кофе, сжимая чашку обеими ладонями, и смотрит на экран телевизора, по которому передавали «Вести», я крепко задумался.

Этот день как-то сразу не заладился. Во сне я испачкал в дерьме туфли, о чем никому не собирался сообщать еще минуту назад. Утром сломалась первая из пачки сигарета, а я не знаю приметы хуже. А вечером встретил ее. Говорят, испачкаться в дерьме – к прибытку. Но это во сне, черт возьми, а не наяву!

– Вам сколько лет, чудо?

Она помялась, соображая, видимо, как сообщить мне, что скоро семнадцать, если до семнадцати около десяти месяцев. Я ждал смущения и кокетства. Но ответ ее поразил меня настолько ощутимо, что уже через секунду я понял, что прижимаю спиной спинку стула.

– Через три дня будет восемнадцать, если для вас это так важно! – рассердилась она и ослепила меня искрами глаз. – И я не учусь в вашей дурацкой школе!

Глядя, как я корчусь в сомнениях, она решительно откинула плед, ослепляя меня еще сильнее, вскочила с дивана и ринулась к куртке. Если она сейчас уйдет, то вымараться в дерьме наяву, Бережной, означает оказаться завершенным дебилом!

Но я ошибся. Через некоторое время шуршания материалом на стол передо мной плюхнулся паспорт, облаченный в кожаные корочки. Представляю, насколько глупо я выглядел, прочитывая и шевеля губами: «Полесникова Лидия Александровна… девятнадцатого сентября восемьдесят девятого года…»

– Лидия… Невероятно редкое нынче имя. Сейчас все больше девушек вашего возраста с именами Вика, Сабрина. – И в этот момент я выглядел, пожалуй, еще хуже. Встряхнувшись, я вернул девушке паспорт, и с еще бо?льшим смущением посмотрел на обтянутые черными колготами ножки, взбирающиеся на мой диван. – Вы не выглядите на восемнадцать лет, Лидия. Дело в том, что я…

– Пользуюсь успехом среди выпускниц, – закончила она за меня, с сердитым видом кутаясь в плед. – Бывает. Но на меня вы произвели, Артур Иванович, не самое лучшее впечатление. Просто не понимаю, что эти несчастные девочки в вас нашли. Так мы поговорим о деле?

Я поскреб подбородок, с улыбкой иранского купца таращась на ножку дивана.

– Видите ли, Лида… Имея перед вами преимущество прожитых лет в одно десятилетие, я рассуждаю таким образом… Откуда в голове семнадцатилетней девочки, гуляющей по провинциальному городку в дождливый вечер в курточке китайского производства, может быть какая-то серьезная история?

– Вы на историка тоже не похожи. От вас разит деньгами, и это видно за версту. Но при этом я стараюсь соблюдать правила приличия, а вы их почему-то презираете.

Наказать ее? Выслушать внимательно, после чего отправить домой и глубоко, судорожно, с облегчением вздохнуть?

– Никогда не оценивайте людей по внешнему виду, – по-матерински посоветовала мне Лида. – На вас гардероб от Понти, но живете вы не на Ильинке. Вы живете в средней школе. Это странно. Это не может не натолкнуть на мысль, что вы прибыли как раз за историей.

Она увидела мое лицо и… перепугалась! Я вижу это по вспыхнувшим, как разрешающий сигнал светофора, огромным глазам. Она испугалась, что сейчас снова окажется на ветру, в туфлях и без разрешенной проблемы.

– Я не хотела вас обидеть, – сказала Лида, сжимая в кулачках бахрому пледа. Если бы мне понадобилось вывести ее сейчас вон, мне пришлось бы выдирать эту шерсть из ее рук силой. – Простите. Я была не права. Просто вы…

– Что?

– Нет-нет, ничего… Мне все по душе. Ваш растворимый «Нескафе» просто великолепен.

Временами ее внешнее великолепие просто тонуло в безобразной наглости.

– Рассказывайте, что там у вас. – Развязным жестом я вынул из кармана висящего на спинке стула пиджака фляжку и свинтил крышку. Пора учить маленькую нахалку.

Я приготовился слушать историю о папе, который восьмого октября вышел из дома и до сих пор, то есть спустя две недели после того, как сказал дочке «До вечера», не вернулся. Папу похитили инопланетяне. Милиция, куда она обратилась, конечно, приняла заявление о без вести пропавшем, записала его приметы, приколола скрепкой фото папы к розыскному делу, пообещала хорошей девочке Лиде помочь и до сих пор, как это принято, помогает. Где-то в марте, когда я буду измотан от безответной любви, когда сойдет снег и душа моя вспыхнет от нового притока светлого чувства, милиция при помощи старушки, выгуливающей на какой-нибудь стройке шпица, обнаружит труп, и наш альянс красоты и ума распадется. Она приведет в папину квартиру сверстника, одетого по последней моде – в штанах с мотней, болтающейся в районе колен, чулком от «Голден Леди» на голове, тату во всю правую руку и восемью серьгами в левом ухе. Они заживут счастливо, а придурок Бережной отправится пить горькую и размышлять над тем, как так его, человека с высшим образованием, искателя новых ощущений, провели на мякине.

Я редко ошибаюсь в людях. Когда они приходят ко мне и начинают разговор издалека, я всегда это чувствую. От любого, кто ко мне приближается, я ощущаю ароматы выделяемых ферментов. Если эти ферменты не напоминают мне запах долларов, этот человек обречен. Если я чувствую в нем вес, он все равно обречен. Но сейчас, за неделю отрицания прежних ощущений, я, видимо, напрочь утратил нюх. Я решил послушать ее и выставить вон.

Так я решил. И я ошибся.

– Меня интересует одна книга, – сказала она, уводя взгляд в сторону телевизора. Пальчики ее барабанили по столу, и этот звук мне отчего-то не нравился…

Я повел взгляд следом и обнаружил удивительное. На экране знакомый мне и остальной части населения России диктор говорил о приближающихся волнениях. Решив не отвлекаться, я снова посмотрел на девушку. Волнения в стране происходят каждый день. Я же волнуюсь крайне редко, а потому ощущать это чувство в своей душе, глядя на создание рядом со мной, мне не совсем удобно.

– Что за книга? – поинтересовался я, угадывая под толстым пледом очертание ее ног.

Она подумала, словно сомневаясь в том, что мне можно об этом рассказывать.

– Эта книга не имеет названия.

– Кто же, в таком случае, ее автор? – саркастически улыбаясь выдаваемой мне, доверенному лицу, информации, проговорил я.

Она покусала губу. Выглядело это совсем уж по-детски, и я начал подумывать о том, что речь идет об энциклопедии для девочек, которую у Лиды стащили вороватые подружки.

– Ангелина Антоновна сказала, что вам можно доверять, – пробормотала она. – Что вы весьма начитанный человек, понимающий толк в порядочности. Она представила вас как умного историка аналитического склада ума, который способен составлять логические цепи по нестандартным схемам…

Меня чуть качнуло от этой чудовищной лжи. С каких щей директор школы будет наговаривать субтильной молодице такие предложения о педагоге?!

– Будет вам трубить в пионерский горн, Лида! У вас потерялась книжка, которую нужно найти. Я всего лишь спросил, кто ее автор, и буду настаивать на этом, коль скоро вы отказываетесь оглашать ее название! В противном случае, не зная о предмете ровным счетом ничего, мне будет затруднительно разыскать ее, даже если она будет лежать перед моими глазами! – Я отпил из фляжки. – И… прекратите щеголять именем директора школы.

Прикурив сигарету, чем окончательно деформировал девическое представление о реноме учителя, я уставился в нее тем взглядом, которым пронзаю не учеников, а менеджеров, отказывающихся сливать мне информацию.

– Вам известно что-нибудь об острове Патмос, месте ясновидения пророка Иоанна?

Коньяк из фляжки полился мне не в рот, а в нос, я фыркнул, как двинутая ногой охотника росомаха, и расплескал на линолеум не менее трети коньяка, который купил, скрепя сердце.

Понимая, что с коньяком, льющимся из носа, выгляжу совсем уж плохо, я с сигаретой в одной руке и фляжкой в другой двинулся в кухню. Там, едва слышно матерясь, разыскал тряпку, выбросил в раковину сигарету и поставил фляжку на стол. Наверное, чувства мои находились в полном беспорядке, раз уж я, почти дойдя до комнаты, вернулся и умылся, что сделать нужно было в первую очередь.

Эта девица доведет меня до ручки! – думалось мне, когда я ерзал перед ее ногами с прошлогодней футболкой в руках. Остров Патмос. С ума сойти. Откуда в этой крошечной головке столько информации?!

Я оставил ее наедине с телевизором и направился за второй порцией кофе. Первую мне пришлось вытирать вместе с коньяком, поскольку столик, удерживающий ее чашку, стоял перед моими ногами в тот момент, когда она заговорила о Патмосе.

– Шоколадку будете? – недружелюбно крикнул я в комнату, яростно постукивая ложкой о липовый китайский фарфор.

– Благодарю, но нет. У меня от какао изжога.

Я подумал, что бы можно было сказать ей гадкого.

– Это потому, что вы фольгу не разворачиваете, – это большее, на что меня хватило.

– Послушайте, Артур Иванович, давайте объяснимся, – донеслось до меня, когда я снова ее увидел. Приняв от меня чашку, она решительно поставила ее на столик и обожгла мою щеку взглядом. – Читать книги я стала в пять лет. Отец мой сделал все возможное для того, чтобы я не терпела нужды ни в учителях, ни в учебниках. Когда мои сверстники после летних каникул собрали учебники и отправились в седьмой класс, я начала учиться в одиннадцатом. Сейчас я учусь на последнем курсе истфака Московского госуниверситета. Любому другому это может показаться странным, вам же, я так думаю, просто подозрительным, но, к сожалению, чего я не захватила с собой, так это диплома о высшем образовании. Просто потому, что у меня его еще нет. Мне как-то не пришло в голову, что он может мне понадобиться!

Она говорила и цокала ноготками по столу. Мне это не нравилось. Коньяк стал давить жаром.

«Жаль, что не захватила», – подумал я о том, что не удивлюсь, если вдруг она мне заявит, что имеет мужа и ораву внуков.

– Я не знаю, как настроить вас на разговор с собой, поэтому и спросила о Патмосе. – Она помялась, снова раздумывая, стоит ли мне говорить правду, но потом, видимо, решилась: – Мне очень не хотелось бы снова увидеть на это реакцию, но, поверьте, это лучший способ найти общий язык. Итак, что вы знаете об этом острове?