Текст книги "Место действия - Южный Ливан"

Автор книги: Макс Кранихфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Повернувшись в сторону пролома, он крикнул резким, командным голосом:

– Эй, кто там! Ну-ка русского сюда!

И не успел Кэп еще сообразить, чтобы это значило, как двое здоровенных бородачей в турецком камуфляже и черных беретах, втолкнули в комнату Колумбийца. На их фоне солдат выглядел особенно жалко, грязный оборванный, по-мальчишески худой, с непропорционально большой головой на узких плечах. Увидев своего бойца, Кэп вслух застонал от досады. Не вышло, все его жертвы, весь риск оказались напрасны. Боевики все-таки отыскали тех, от кого он пытался их увести. Когда бородачи отпустили Колумбийца, он без сил рухнул на подогнувшиеся колени. Губы солдата постоянно тряслись, глаза усиленно моргали, в них плескался дикий, животный страх. Кэп со стыдом отвернулся, сейчас перепуганный солдат являл собой точное отражение того, кем, точнее чем, был он сам всего несколько минут назад.

– Ну вот, теперь можно и развязать тебе руки, – довольно хихикнул Саладин.

Скупой жест командирской руки, и угрюмый Али, рванув все еще лежащего на спине Кэпа за шиворот, придал ему сидячее положение. Лязгнул, вылетая из ножен знакомый тесак, и капитан почувствовал, что его руки свободны. Еще не веря, он поднял к лицу затекшие, посиневшие запястья. Кровообращение быстро восстанавливалось, напоминая о себе тысячью иголок разом впившихся в многострадальную плоть, но пальцы уже шевелились и запястья нормально гнулись в обе стороны. Так что в принципе все было в порядке. В порядке, да не совсем.

Все так же хитро улыбаясь, Саладин вытянул из поясной кобуры пистолет. Самый обычный штатный пистолет российской армии, восьмизарядный ПМ. Ловко выщелкнув из рукояти обойму с восемью тупоносыми патронами, искоса поглядывая на трущего запястья Кэпа, он один за другим вылущил семь из них в подставленную кепку, затем одним щелчком загнал магазин назад в рукоять оружия, скинул вниз флажок предохранителя и передернул затвор. Кэп смотрел на него со все возрастающим беспокойством, он кажется уже знал, что последует дальше, знал, но даже самому себе не хотел до конца признаваться в этом знании. Чтобы не накликать и так неизбежную беду, что ли? Однако, самые черные его предположения все же полностью оправдались.

– Держи, – Саладин протянул ему пистолет с одним патроном.

Рука автоматически сжала еще теплую, нагретую пальцами араба рукоять, ладонь почувствовала привычную, рождающую спокойствие и уверенность тяжесть оружия. Вот только сейчас никакого спокойствия и тем более уверенности Кэп не ощущал.

– Убей его, и мы тебе поверим, – равнодушно заявил Саладин, ткнув пальцем в сжавшегося на полу Колумбийца.

Кэп глянул на дрожащего солдата, вскинувшего на него молящие глаза, и отрицательно мотнул головой.

– Ему все равно не жить, – терпеливо пояснил Саладин. – А смерть от пули, легкая смерть. Подари ему легкую смерть, и мы тебе поверим.

Кэп дрогнувшей рукой поднял пистолет. В голове бушевал ураган, мысли теснились, обгоняя друг друга. Что делать? Выстрелить в этого урода? Нет, не успеть, он встретился взглядом с одним из арабов, притащивших Колумбийца и тот предостерегающе качнув головой, показал ему направленный в его сторону автоматный ствол. Точно, не успеть… Господи глупо-то как… Почти поверил… Уже думал, что все, пронесло… Тогда, значит, надо стрелять в себя. Вот тебе шанс. Не ты ли всего несколько минут назад мечтал об ампуле с ядом, хотел легкой смерти? Но теперь отчего-то даже одна мысль о возможности повернуть оружие против самого себя, казалась капитану невыносимой. Сбился нужный настрой, умелый психолог Саладин, подарил пленнику надежду, заставил поверить в то, что все уже позади, все благополучно обошлось. Расстаться с подаренной жизнью теперь уже не хватало душевных сил. Значит, придется стрелять в Колумбийца? Пистолетный ствол неуверенно потянулся к голове стоящего на коленях солдата.

– Давай, давай! Стреляй! Чего ты ждешь?! – по-русски кричали, подбадривая его столпившиеся вокруг арабы.

Им было весело, перед глазами игрался забавный спектакль, итогом которого в любом случае будет смерть. Одна, или две, это уж как получится. Где-то сбоку мелькнул хищно сверкнувший глазок видеокамеры. Так-то вот, они и про видеосъемку не забыли! Выстрели сейчас и после не отмоешься, до конца жизни с ними будешь, душу им продашь с потрохами. Не человеком тебе дальше жить, а травленым волком, волком-людоедом, которому обратной дороги уже никогда не будет. Но ведь Колумбиец все равно умрет! И так, и так ему не жить! Ему так даже лучше, хоть без мучений умрет, без издевательств… Это же простая арифметика, пусть лучше погибнет один, чем оба, правда ведь? Ну это же понятно каждому… Ну! Ну!! Ну!!! Палец на спусковом крючке, будто сам по себе, как бы нехотя, преодолевая невероятно сильное сопротивление, пополз назад.

– Тащ капитан! Тащ капитан! Не надо! Пожалуйста, не надо! – зачастил, дергая губами солдат. – Я все сделал, как вы говорили… Все… Правда. Они только меня одного взяли. Слышите, одного! Не надо, тащ капитан, пожалуйста! Не надо стрелять, тащ капитан! Тащ капитан!!!

– Стреляй! Ну! – голос Саладина хлестнул по нервам ударом бича.

– А-а! Суки! – в голос взвыл Волк, зажмуривая глаза и дожимая спуск.

Грохот выстрела ударил в уши невыносимым громом, будто не маленький пистолет стрелял, а, как минимум, мощная гаубица. Рукоять выскользнула из дрожащих обессиленных пальцев. Лязгнул о камень металл, потом послышался мягкий звук завалившегося тела. Весело загомонили арабы. Не открывая глаз Кэп тоскливо, по-звериному завыл, качаясь из стороны в сторону, выплескивая в обращенном к небесам стонущем вопле весь ужас, презрение к себе и запоздалое раскаяние… Вот только небеса оставались глухи к его мольбам. Может тот, кто все же есть там наверху, не слышал этот полный боли стон, был, чем-то занят, а может, ему просто не было дела до страданий маленькой ничтожной букашки, вдруг переставшей быть человеком.

– Ты чего орешь?! – грубый рывок за плечо встряхивает его, заставляет открыть глаза.

Вокруг темнота лишь слегка подсвеченная заглядывающими в открытое окно звездами. Лицо склонившегося над ним Фашиста, в этом освещении видится бледным размытым пятном, вовсе не заспанные, как обычно остро и проницательно смотрящие глаза, кажутся темными бездонными провалами.

– Чего орешь, говорю? Время два часа ночи. Спи, давай!

– Извини, кошмар приснился, – сипло, едва выдавливая непослушные звуки из сведенного судорогой горла, хрипит Волк.

– Ничего, бывает, дядя Жень… Что, мальчики кровавые в глазах?

– Да, что-то вроде… – теперь он уже лучше владеет голосом, и тот звучит почти спокойно и ровно. – Пойду, покурю на балконе, воздухом ночным подышу.

– Иди, иди, – соглашается Фашист. – Врачи советуют… Полезно.

Желанной ночной прохлады на огороженном витыми гипсовыми колоннами балконе, прилепившемся к стене маленького отеля на уровне второго этажа, Волк не нашел. Ночь дышала в лицо удушливым жаром, густо замешанным на вони канализации и гниющих отбросов. Оно и понятно, гражданское население давно покинуло обреченный город, бросив и свое имущество и дома. Лучше быть нищим, но живым, чем умереть на нажитом добре. В городе остались только, готовящиеся к обороне боевики, а им было не до таких мелочей, как вывоз мусора и ремонт давно забившихся стоков. Потому, учитывая летнюю жару, весь город просто тонул в тошнотворных запахах гнили и разложения. Вокруг ни огонька. Бинт-Джебейль спал, тревожно ворочался во сне, изредка вздрагивая от то и дело хлопавших где-то на окраинах выстрелов. Это шайки мародеров делили между собой добычу в брошенных жителями частных домах. В центр они старались не заходить, чтобы не нарваться на не жалующих их боевиков, потому на этих искателей чужого добра пока что никто не обращал особого внимания, лишь бы под ногами не путались.

Волк вытянул из пачки сигарету, дрожащими пальцами сунул ее в рот и долго чиркал ломающимися в руках спичками о коробок, пытаясь прикурить. Наконец удалось, он, глубоко, всей грудью втянул горький дым, чувствуя, как уходит, растворяется в табачной горечи владеющее им напряжение, разжимаются сжавшие сердце тиски. Мысли потекли ровнее… Вспомнилось, как вот так же он курил ночью на балконе, глядя на искалеченный, погруженный во тьму город под названием Грозный. Вот только тишины в те дни в чеченской столице не было. Стрельба и вопли веселящихся чеченцев не смолкали до утра. Как же! Они считали, что смогли победить Россию, отстоять свою независимость и вырвать принадлежащее им по праву из алчной пасти северного соседа. После подписанных в Хасавюрте мирных соглашений радостная эйфория охватила даже самых трезвомыслящих. По городу носились абсолютно дикие слухи о том, что Яндарбиев якобы потребовал от русских компенсацию за все страдания, причиненные чеченскому народу и те, конечно, согласились заплатить. Еще бы! Куда им деваться, ведь иначе мы их просто порвем. Продолжим войну уже на их территории и тогда уж сполна посчитаемся за все! Давно пора вышвырнуть русских с Кавказа! Или пусть платят! По слухам сумма, причитающаяся каждому чеченцу, колебалась в районе ста пятидесяти тысяч долларов, и должна была уже вот-вот быть выплачена на руки. Доходило до того, что в Грозном даже занимали под эту грядущую выплату вполне реальные деньги и брали банковские кредиты. Все находились постоянно в приподнятом настроении, в ожидании богатства, что должно было вот-вот свалиться им на головы. Каждый день завершался праздником, со стрельбой в воздух, запуском сигнальных ракет и ритуальным зикром на площади.

Однако в отряде Саладина общего веселья не разделяли. Профессиональные наемники не слишком довольны были сложившейся ситуацией. В результате мирных соглашений они оставались не у дел, без работы. «Это абсолютно нечестно! – досадливо качал головой Саладин. – Тупые скоты – чеченцы, просто-напросто купили себе победу! Причем купили ее на российские же деньги. Это самое грандиозное надувательство в истории. Надо же – игрушечная война на заказ». Он был, бесспорно, умен, этот практически без акцента говоривший по-русски ливанец, которого склонность к авантюрам толкнула на рискованный и неверный жизненный путь наемника. И надо отдать ему должное, не будучи настоящим жителем Чечни или России он намного лучше коренных обитателей видел суть сложившейся проблемы и гораздо реальнее смотрел на вещи. Неудивительно, что наемник чувствовал себя обманутым, он-то рассчитывал на длительное противостояние, приносящее его команде стабильный доход, а в результате неприкрытого предательства российскими политиками своей собственной армии, вышло так, что здесь больше нечего было делать. Вливаться в формирующуюся армию Ичкерии он не желал, а воевать самостоятельно, как раньше, было не с кем.

Единственным, кто неприкрыто радовался сложившейся ситуации, был новый русский член отряда. Хоть и была уже перейдена в момент рокового выстрела в развалинах девятиэтажки некая роковая черта, но стрелять в своих, вести с ними бой, Женька Севастьянов наверняка бы не сумел. А ведь пришлось бы… Война штука такая, или стреляешь и убиваешь ты, или убивают тебя. Третьего не дано. «Звать мы тебя будем Волком, – заявил Саладин. – Чувствую я что-то волчье в твоей натуре». Волк, так Волк… Он не возражал, после убийства Колумбийца бывший капитан впал в равнодушный ступор. Словно автомат он делал то, что ему говорили, ел, не чувствуя вкуса пищи, пил, потому что так надо, спал, проваливаясь в черную пропасть без сновидений… Его не оставляло ощущение того, что тот пистолетный выстрел убил вовсе не Колумбийца, убил его самого, превратив в жуткого бездушного зомби, который продолжает ходить, говорить, что-то делать… Но при этом полностью лишен души, превращен в ожившего по чьей-то злой воле мертвеца, в ходячий труп. Так, какая разница, как будут называть этого зомби окружающие, настоящие живые люди? Пусть зовут Волком, если хотят.

Отряд Саладина состоял всего из десятка боевиков. Костяк его составляли жители Ливана и примкнувшие к ним иорданцы и иранцы. Славянином и вообще представителем белой расы был только он один, потому остальные относились к нему с едва скрываемым недоверием, хотя сам Саладин не редко демонстративно выказывал русскому наемнику свое расположение. Ну что же, тут ничего не поправишь, свой среди чужих, чужой среди своих, известное дело. Все бойцы отряда, насколько успел оценить Волк, были настоящими профессионалами, людьми войны, впитавшими в плоть и кровь ее жестокие законы, умевшими убивать влет, без сомнений и лишних рефлексий. К его удивлению почти все они отлично говорили по-русски, на этом языке решали все вопросы с чеченцами, и даже между собой предпочитали общаться тоже именно так. По обрывкам подслушанных разговоров он вскоре понял, что кого-кого, а уж исламских фанатиков в отряде нет вовсе, и воевать сюда эти люди прибыли совсем не за зеленое знамя пророка, а только лишь за собственный кошелек. И уж эту войну они ведут куда как с большим рвением. Чеченцев арабы недолюбливали и презирали за их дикость и умственную ограниченность, за то, что те, пытались исламом прикрыть проявление своих грабительских инстинктов. Нет, насчет помародерствовать, ограбить местное население, без разницы, какой оно национальности, люди Саладина тоже были отнюдь не дураки, но они при этом не пытались прикрываться Кораном и знаменем борьбы с неверными.

После подписания Хасавюртовских соглашений отряд Саладина обосновался в центре Грозного, захватив два этажа не слишком разгромленных квартир в пятиэтажке на Партизанской улице. Тогда это делалось запросто. Имея автомат и твердый характер, можно было поселиться в любых апартаментах, лишь бы хватило железа в позвоночнике после отстаивать их от других претендентов, которых по городским улицам шлялось немеряно. В город стекались не только крупные отряды известных полевых командиров, более менее организованные и спаянные некой дисциплиной, но так же и огромное число мелких откровенно бандитского толка шаек и даже просто агрессивных и предприимчивых одиночек, в поисках счастья и богатой добычи покинувших обжитые места. В круговерти этой разношерстной человеческой мути, порой было чрезвычайно сложно ориентироваться, еще сложнее было уцелеть не став случайной жертвой, шныряющих вокруг акул и пираний. Потому ночная стрельба в Грозном велась отнюдь не только в воздух, и причиной ее была не одна лишь радость по поводу долгожданной победы. Под покровом тьмы, мародеры шныряли по брошенным квартирам, бандитские шайки мерялись крутизной и грабили еще уцелевшее мирное население, даже средь бела дня в одиночку и без оружия выйти на улицу мог только совершенно безрассудный человек. Победа, независимости по-чеченски. Когда каждый стал независим не только от России, но еще и от защищавших его раньше российских законов. Волчье время.

Саладин вернулся уже в сумерках, после того, как пропадал где-то весь день. Вид у командира наемников был усталый, но донельзя довольный. Собрав весь отряд в специальной совещательной комнате, куда боевики стащили уцелевшую мебель чуть ли не со всего дома, Саладин, дождавшись пока все рассядутся и приготовятся его слушать, открыл совет.

– Братья, я считаю, что скажу сейчас то, о чем думают все здесь сидящие, – он обвел замерших наемников внимательным взглядом, чуть дольше задержавшись при этом на непроницаемом равнодушном лице Волка. – Война закончилась, и нам больше нечего делать в этой стране.

Наемники оживленно задвигались, одобрительно загудели.

– Но! – Саладин поднял вверх руку, призывая их сохранять спокойствие. – Все вы знаете, что мы долго и честно бились за свободу Ичкерии, а значит, заслужили немалую награду.

В ответ раздалось общее одобрительное ворчание. Да, они все были не против того, чтобы их наградили, считали это вполне заслуженным.

– Однако, взявшие с нашей помощью власть в этой стране люди, забыли о наших услугах, – горестно опустил взгляд в пол Саладин. – Они не хотят делиться с нами ни полученной властью, ни деньгами, ни славой. Они вообще хотели бы сделать вид, что таких, как мы вовсе не существует на свете. А может даже не только сделать вид, а претворить эти мысли в реальность. Так что же нам делать в сложившейся ситуации?

Арабы заворожено молчали, уставившись в рот своему вожаку, ловя каждое его слово. Даже Волк, вроде бы начавший догадываться куда клонит хитрый ливанец, позволил себе чуть податься вперед, а по сковавшей его душу броне безразличия пробежали первые едва заметные трещины.

– Я заявляю, братья! Те, кто хочет нас обмануть, не ценит наших услуг, вообще отворачивается от нас, те нам не друзья, и мы им ничем не обязаны! – голос Саладина гремел, набирая обороты. – А потому мы сами должны взять то, что принадлежит нам по праву! Сами, своей рукой, потому что никто не сделает этого за нас. И пусть гнев Аллаха падет на головы тех, кто забыл сражавшихся рядом с ними в дни священного джихада братьев. И теперь я спрашиваю вас: верите ли вы мне, пойдете ли вы со мной туда, куда я вас поведу?

Последние слова Саладина потонули в дружном восторженном реве.

А уже на следующее утро Волк в паре с угрюмым и неразговорчивым Али сидел в засаде, на крыше чудом уцелевшей девятиэтажки с которой открывался шикарный вид на здание Госбанка. Солнце ласково гладило лучами их спины, прохладный, налетавший порывами ветерок обдувал разгоряченные лица. До банка было по прямой не больше двухсот метров, потому все происходящее внизу они отлично различали даже без биноклей, да и то сказать, бинокль в здешних местах штука опасная. Когда по улицам ходит огромная масса изрядно повоевавших людей с готовым к бою оружием в руках, любой случайный блик, напоминающий о ненавистных снайперах федералов, изрядно кровушки попивших у чеченцев, может быть для незадачливого наблюдателя просто смертельно опасен. На ступеньках, поднимающихся к ведущим внутрь дверям, расселись вооруженные автоматами бородачи – охрана. Охранники принадлежали к элитному Президентскому полку национальной гвардии, носившему имя Дудаева. Именно они держали под контролем все правительственные здания в Грозном, несли охрану членов нового правительства республики. Соответственно и за безопасность Национального банка тоже отвечали они. По слухам в Президентские гвардейцы попадали лишь самые отчаянные и опытные головорезы, совершившие немало подвигов во славу Аллаха. Волк криво ухмыльнулся, вот сегодня вечерком мы на них и посмотрим в деле. Пустим кровь уродам, заодно и за Колумбийца посчитаюсь. В его измученном упреками совести мозгу, обстоятельства смерти злосчастного рядового как-то так причудливо трансформировались, что вроде бы теперь виновными в ней оказались как раз эти самые чеченцы, что сейчас лениво переговаривались, развалившись на ступеньках. Волк едва сдерживался, чтоб не дать по ним автоматную очередь уже сейчас. Минутная стрелка на часах ползла со скоростью беременной улитки. Лишь бы не подвел неизвестный информатор Саладина, лишь бы все оказалось правдой.

– Спокойно лежи. Что ты дергаешься? – Али покосился на него с недовольством, мало того, что дали в напарники этого еще вчера бывшего врагом русского, так он к тому же какой-то дерганный весь.

– Хорошо, лежу, – с усилием пряча бушевавшую внутри злость, выдохнул Волк.

Али смерил его презрительным взглядом, хотел уже сказать что-то обидное, но вдруг отвлекся, уставившись куда-то через его плечо.

– Смотри! Едут! – голос сиплый от волнения, глаза с расширившимися во всю радужку зрачками.

Волк стремительно развернулся, впиваясь взглядом в выползающую на площадь маленькую колонну. Два черных сверкающих лаком джипа, а за ними ободранный армейский БТР-70 с намалеванным на броне флагом свободной Ичкерии. Сидящие на ступеньках гвардейцы повскакали со своих мест, замерли, настороженно вглядываясь в лица вновь прибывших. Джипы шурша по асфальту мощными протекторами остановились прямо возле входа в банк. Захлопали двери, из машин выскакивали по всем правилам бандитского шика разодетые чеченцы. Темные очки-консервы, топорщащиеся от всевозможного воинственного барахла импортные разгрузки, добротный натовский камуфляж. Все говорило о том, что прибыли не абы кто, а настоящие горные орлы, элита бандитской армии. Волк аж зубами заскрипел от злости, глядя на их самодовольные, уверенные рожи. Вот начали здороваться с охраной, жать руки, обниматься. БТР тем временем занял позицию между джипами и окружающим площадь комплексом зданий, развернув тупорылое пулеметное дуло в сторону возможной угрозы.

Наконец с взаимными лобзаниями было покончено и вновь прибывшие принялись таскать в распахнувшиеся двери Национального банка, запечатанные брезентовые сумки. Ровно восемь штук.

– Есть! – тихо прошипел Али. – Есть! Слава Аллаху Милостивому и Всемогущему!

«Да, не подвел информатор! – думал меж тем про себя Волк. – Слава Богу, значит, задуманному на ночь делу быть. Вот тут-то я и посчитаюсь за все! Будет случай напиться вражьей кровушки, будет!»

В восьми брезентовых мешках, привезенных в Национальный банк под столь внушительной охраной, содержалось без малого восемь миллиардов российских рублей, направленных в мятежную республику федеральным правительством в рамках программы восстановления ее внутренней инфраструктуры. Чем не контрибуция с проигравшей стороны?

Откуда узнал о предстоящей доставке денег арабский наемник Саладин так и осталось тайной, но по этому поводу можно сказать, не рискуя слишком уж погрешить против правды одно: «Деньги легко находят путь к сердцам людей, открывают любые двери и развязывают любые языки».

Волк, стоя на узком балконе и глядя на чужой расположенный за многие тысячи километров от его родины город, глубоко затянулся, наблюдая, как вспыхивает яркой звездой огонек на конце сигареты, так же ярко смотрится в темноте летящий к цели гранатометный выстрел.

Ударивший по ушам грохот выстрела и вой летящей гранаты. Почти в упор, из-за угла ближнего к банку здания. Взрыв, похожий на вспыхнувший в ночи бенгальский огонь, расшвырял в разные стороны, разнес вихрем специально насеченных убойных элементов темные фигуры охранников на ступеньках. Китайцы плевать хотели на положения международных конвенций, запрещающие изготовление осколочных гранат для РПГ, поэтому их продукция весьма дорого ценится здесь понимающими людьми. Вот и сейчас одной гранаты оказалось вполне достаточно, чтобы разом смести всю внешнюю охрану. Правда оставалась еще внутренняя, та, что надежно укрыта сейчас внутри здания за металлическими дверями и забранными витыми железными решетками окнами. Несколько гранатометов ударили разом, полностью забивая звонким гулом и так оглохшие уши. На этот раз нормальные кумулятивные гранаты, две, одна за другой в двери, две в окна, туда, где по составленной от руки схеме, которую бережно прячет в нагрудном кармане Саладин, должно было находиться спальное помещение охранников.

– Вперед! Вперед! – надрывается командир, размахивая автоматом.

Черные стремительные тени бросаются через площадь к выбитым гранатометным выстрелом дверям. В дверном проеме клубится дым, перемешанный с пылью, отлетевшей со стен штукатурки. Сквозь плотную завесу вдруг ярко вспыхивает четырехлучевая звезда автоматного пламени. Пули зло рвут воздух прямо над головой. Рука сама скользит в карман разгрузки, нащупывает гладкое холодное на ощупь яйцо наступательной гранаты. Замах, и гремучая смерть улетает вперед. Низко пригнувшись и закрываясь наискось автоматом, Волк рвется следом. Быстрее, быстрее! Сейчас единственный шанс уцелеть, это скорость. Рядом скользят пятнистые силуэты наемников, лица скрывают глухие черные маски. Неожиданно из глубины живота поднимается истерический смех, вспоминается шутка Саладина.

– Эй, Волк, знаешь, зачем пасечник надевает маску, когда идет собирать мед?

Прищуренные глазки командира хитро поблескивают, вопрос явно с подвохом. Женька равнодушно мотает головой, ему все равно.

– Если пчелы потом узнают, убьют! – довольно изрекает ливанец, протягивая ему черную маску, мешок с дырами для глаз и рта. – Понял намек?

Взрыв, гудящие колокольным звоном уши, едва различают его как далекий безобидный хлопок. Ударная волна боксерской перчаткой толкает в лицо, но на таком расстоянии она слишком слаба, чтобы сбить его с ног.

– Давай, русский! – ревет где-то сбоку Али. – Порвем уродов!

Под ногами ступеньки крыльца, ботинки звонко цокают по ним, перелетая за один шаг сразу через три штуки. Быстрее, быстрее! Пока не опомнились, пока не ударили в упор из пулеметов. Темп, темп!

Вот и повисшая на одной чудом удержавшейся петле стальная створка и свернувшийся клубком, посеченный осколками труп стрелка рядом. Короткая очередь под ноги на бегу, на всякий случай, мало ли что. Попал, не попал останавливаться и смотреть некогда. Темп!

Чужое, одышливо задыхающееся, нестерпимо воняющее потом и страхом тело, вылетает ему навстречу из-за угла. Палец автоматически нажимает на спуск и короткая, экономно отсеченная очередь отбрасывает чеченца с дороги. Воздух рвет истошный вопль боли. Вот эта распахнутая дверь должна вести в помещение для отдыха охраны, теперь стоп, теперь надо аккуратно. Прижимаясь спиной к шершавой стене, Волк скользит, настороженно вслушиваясь в то, что происходит за закрытой дверью. Там слышатся приглушенные голоса, какая-то возня, шорохи и скрипы. Ага, затаились, козлятки! Ждете? Ну-ну… Рядом возникает Али, показывает знаками: «Давай на два счета!». «Давай!» – кивком соглашается Волк, замирая с автоматом наготове у самого косяка. Али перебегает вперед и застывает по другую сторону двери. В руках араба граната Ф-1. Фенька гарантированно выкосит всех, кто находится за дверью. Али кивает головой – готов! Будто подброшенный распрямившейся внутри пружиной, Волк с силой бьет носком ботинка в дверь. Она распахивается, с размаху впечатываясь в стену, и в тот же миг Али сильным броском закатывает гранату внутрь. Синхронно оба приседают, зажимая ладонями уши. Удар! Одним коротким рывком оба бойца врываются в помещение, готовые к стрельбе автоматы уперты в плечи. Волк падает на колени и так на них и выезжает почти на центр комнаты. Али страхует по верхнему уровню. Даже не сговариваясь, они распределились по высоте, чтобы не задеть своим огнем друг друга. Вот что значит боевой опыт, и вовсе без разницы в какой армии и на какой войне он получен.

Однако стрелять, похоже, не в кого. В комнате три залитых кровью трупа и один еще живой чеченец с искромсанным осколками животом, серые ленты внутренностей, будто щупальца неведомого монстра вытарчивают из набухшей кровью камуфляжной куртки. Чеченец молчит, только тяжело дышит, так что при каждом вдохе бурно вздымается грудь. Выкатившиеся из орбит глаза, бессмысленно смотрят в потолок. За его спиной зарешеченное окно и застрявший сошками в прутьях пулемет ПК. Вот чего они здесь возились, сообразили, что враг уже в здании и пытались освободить попавший в стальной плен пулемет. Волк, заворожено глядя в остановившиеся глаза раненого чеченца медленно, словно в тяжелом кошмарном сне поднимает автомат, ствол опускается, почти упираясь в голову охраннику, но во взгляде того, так и не мелькает ни тени мысли, он уже на небесах, к нему тянут прохладные, пахнущие благовониями ладони обворожительные гурии. Очередь. Тело конвульсивно дергается под пулями и замирает.

– Упокой Аллах его душу! – издевательски хохочет Али, хлопая по плечу замершего Волка. – Пойдем, русский! Пора делить сокровища!

Докуренная до самого фильтра сигарета падающей звездой прочертила темноту ливанской ночи. Волк долго смотрел ей вслед, туда, где уже на земле все еще продолжал тлеть рубиновый огонек.

Утром их разбудил бесцеремонный грохот ударов прикладами и ботинками в запертые металлические ворота. Волк с Фашистом, когда устраивались в Бинт-Джебейле, не особо раздумывая, пошли по наиболее простому пути. Пользуясь тем, что практически все гражданское население покинуло город, они просто захватили в свое личное пользование небольшой частный миниотель, представлявший из себя двухэтажное здание, рассчитанное на десять номеров для постояльцев, общую столовую на первом этаже и довольно солидную территорию вокруг дома, окруженную глухим каменным забором. Теперь добраться до них можно было только через те самые, запертые предусмотрительными Абдами на ночь ворота, которые и сотрясались сейчас от града ударов.

– А ну прекратить этот грохот! – заорал только что проснувшийся и от того злой и раздражительный Фашист, распахнув окно.

– Отпирай! – рявкнули снизу в ответ, продолжая греметь прикладами.

– Я те щас отопру! Вот я те щас отопру! – вконец взъярился Фашист. – Эй, Волчара, где у нас гранаты?! Подай-ка мне одну для гостей!

Еле продравший глаза после практически бессонной ночи Волк, непонимающе уставился на что-то тараторящего на арабском напарника. Зато внизу сразу смолкли, послышались тихие совещающиеся друг с другом голоса. А потом кто-то робко прогундосил, не показываясь из-за забора:

– Нам нужен командир группы «Голубь» и его русский друг. Скажите, они здесь живут?

– Ты сначала покажись, уважаемый! – все еще грозно, но уже больше играя гнев, рыкнул Фашист. – А ну всем, кто не хочет словить прямо сейчас гранату, выйти на середину улицы, чтоб я вас видел.

Внизу вновь заспорили шепотом, так что не было слышно, что конкретно там говорят.

– Считаю до трех! – голый по пояс Фашист высунулся из окна так далеко, что Волк всерьез начал опасаться, как бы напарник не вывалился невзначай. – Раз! Два!

– Не надо гранату! Не надо! – заверещали из-за забора. – Нам приказали доставить вас к шейху Халилю. Приказали доставить немедленно! Все, не надо гранату, мы выходим!

Услышав имя шефа Аппарата центральной национальной безопасности, Волк разом подскочил с постели и высунулся в окно. Сонливость сняло, как рукой. Шейх просто так беспокоить не стал бы. Да и само появление его в Бинт-Джебейле в тот момент, когда туда вот-вот должны были войти израильские войска, уже говорило о чрезвычайной важности предстоящего задания. Трое типичных боевиков «Хизбаллы» одетых в темно-зеленую камуфляжную форму неловко переминались посреди улицы.

– Что, сам Халиль здесь? – переспрашивал удивленный не меньше своего старшего товарища Фашист. – Откуда он взялся?

– Приехал утром на трех машинах с охраной. Приказал немедленно вас отыскать. Наверное, всю ночь был в пути. Ночью самолеты не бомбят, можно ездить. Сейчас он в четвертом бункере в Северном секторе, ждет вас.