Текст книги "Место действия - Южный Ливан"

Автор книги: Макс Кранихфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Доложив свои соображения в штаб, он присовокупил, что база может быть гарантированно уничтожена в результате авиационного или артиллерийского налета по снятым координатам при поддержке и страховке его разведгруппы. Ответ оставался столь же нелогичным, сколь и стереотипным – продолжайте наблюдение. И сколько можно его продолжать?! До тех пор, пока питомцы арабов не закончат свое обучение и не разъедутся по заданиям в разные концы мятежной республики, чтобы нанести свои одноразовые удары. Ищи их потом! А сейчас есть уникальный шанс прихлопнуть весь гадюшник одним ударом, зацепив заодно и арабских инструкторов. Однако равнодушный эфир, приносил все ту же фразу: «Продолжайте дальнейшее наблюдение».

В яме оставленной вывороченными наружу корнями поваленного дерева ласково плясал язычок пламени. Со знанием дела разложенный костерок абсолютно не давал дыма и с десятка метров был уже незаметен. Зато сколько радости и уюта он приносил в оборудованную разведчиками берлогу, обеспечивая бойцов теплом, горячей пищей, да просто радуя глаз, непрекращающейся игрой, танцующего на сухих ветках пламени.

– Эй, воины! Где завтрак для отцов-командиров! – еще на подходе свистящим шепотом окликнул дремлющих возле огня солдат Кэп.

– Щас все будет, тащ капитан, щас все будет, – засуетился плотный крепыш сержант Фахрутдинов. – Эй, ну-ка, завтрак товарищу капитану! Быстрее!

Разведчики подхватились, будто и не спали секунду назад. Едва только офицеры спрыгнули в яму и уселись у костра, протягивая ладони к огню, как к ним уже потянулись разогретые и аппетитно скворчащие плавящимся жиром банки армейской тушенки. Маленький кругленький словно колобок украинец Каширский, бывший внештатным поваром группы и на этом основании носивший аппетитное прозвище Каша, уже пристраивал на самодельной треноге котелок с крепко заваренным чаем, хлопоча вокруг вернувшихся офицеров, словно заботливая жена, встречающая с работы припозднившегося мужа.

– Вот еще галеты, тащ капитан, с галетами тушенка вкуснее, – приговаривал он, преданно заглядывая Кэпу в глаза. – Эх, щас бы сала, чи ковбасы. А тушняк це разве ж еда. Так баловство одно… Вы ешьте, ешьте, тащ капитан, бо чай вже почти поспел… Еще пара хвылын и будет горячий…

– Да что ты вьешься вокруг меня, Каша. Так весь аппетит пропадет, когда ты постоянно в рот заглядываешь, – притворно сердито ворчал Кэп, отмахиваясь от чересчур заботливого солдата.

– Та хиба ж так можно, тащ капитан, вы же без моего догляду, як дите малое, в сухомятку ели бы, – обижался, надувая щеки Каша, но привычной своей суеты, тем не менее, не оставлял.

– Эх, любят меня зверушки, – довольно похлопывая себя по округлившемуся животу, шутливо заявлял Кэп, откинувшись на земляную стенку ямины. – Правда, Фахрутдинов?

– Так точно, правда! – радостно скалился сержант, легко уворачиваясь от шутливого тычка командирского кулака в печень.

«А ведь они действительно его любят, – лениво думал, приятно осоловевший после сытного завтрака Шварцман. – Вот вроде бы и не миндальничает он с ними, порой под горячую руку и в морду провинившемуся может заехать. А вот, поди же ты, все равно любят, и без дураков готовы за ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть к черту в пасть. Интересно, будут когда-нибудь бойцы так же относиться ко мне. Ведь когда-нибудь у меня тоже будет своя группа, а потом рота, батальон… а может быть даже и целая бригада…»

Толчок локтем в бок совершенно не деликатным образом прервал полет его фантазии, на легких крыльях мечты уже уносившей его к генеральским погонам и брюкам с лампасами.

– Ты чего, заснул что ли, Черный? Слышишь, чего говорю?

– А? Что? – Шварцман непонимающе уставился на смеющегося командира.

– Глухих мимо повезли, вот что! Ладно, бойцам постоянно дембель снится, да сиськи шестого размера, ты-то, о чем размечтался?

– Да так… – смущаясь и от того никак не успевая придумать какой-нибудь достойный ответ, пожал плечами Сашка.

Сейчас он злился на себя, на свою неуместную мечтательность и неумение осадить острого на язык капитана. В самом деле, как заработать молодому лейтенанту, авторитет у солдат входящих в группу, если сам командир так и норовит выставить его на посмешище?!

– Ладно, не дуйся, – миролюбиво хлопнул его по плечу Кэп. – Я говорю, ждать надоело у моря погоды. Мы же на войне, а не на курорте, согласен?

– Ну, – все еще переживая собственную неловкость, буркнул Шварцман.

– Хер колечком гну! Ты чего, лейтенант, как неживой совсем?! Я тебе говорю, пора потрогать этих уродов за вымя! Сколько ждать можно?

– Так ведь приказ… – неуверенно начал было Сашка, и тут же осекся, так сверкнул на него взглядом капитан.

– На тот приказ, у тебя мой будет, все беру на себя, не боись! Ну а мне, чтобы давить эту мразоту ничьи разрешения не требуются. Так что будем считать вопрос решенным, подержим сегодня вечерком этих обезьян за яйца!

– А что, командир, разве обезьяны несут яйца? – с самым серьезным видом осведомился единственный контрактник в группе Петрович.

Петрович был по возрасту даже старше, чем сам Кэп, а в Чечне мотал уже второй срок и на этом основании ему позволялись некие вольности.

– Нет, Петрович, не несут. Некоторые обезьяны носят яйца, – в тон контрактнику отозвался Кэп.

Держать обезьян за яйца начали сразу после заката, в неверных сумеречных тенях группа выдвинулась на исходные позиции. Учебный день в школе подрывников завершался вечерней молитвой, после нее измотанные курсанты отправлялись в свой дом, оставляя наблюдать за территорией всего одного часового. Разведчики за несколько дней непрерывного наблюдения успели досконально изучить принятый на объекте распорядок. Часовым назначался один из курсантов по очереди. Службу он нес довольно своеобразным образом, вовсе не предусмотренным положениями Устава гарнизонной и караульной службы. Наряженный на охрану чеченец просто-напросто садился на крыльцо домика служившего казармой курсантам и тихо дремал в обнимку с автоматом до двух часов ночи. В два он уходил в дом, будил своего сменщика, и на крыльцо возвращался уже тот. В течение времени, необходимого на побудку, а время это в зависимости от крепости сна второй смены, иногда могло достигать получаса, школа оставалась вообще без охраны. Сразу было видно, что всерьез нападения здесь никто не ждал. Еще бы, в глубине территории, полностью контролирующейся бандитскими отрядами Басаева и Гелаева, на которой не было ни одной заставы, ни одного блокпоста федеральных войск, боевики чувствовали себя абсолютно вольготно и безопасно. А охранник был скорее данью традиции устройства любых военных лагерей, чем реальной необходимостью. Разведчикам такое разгильдяйство создавало прямо-таки тепличные условия для работы, оттого настроение в группе при выходе на задачу было скорее приподнятое, чем тревожное. Налет, задуманный командиром, имел все шансы пройти без сучка и задоринки.

Да и солдаты в группе подобрались бывалые и тертые, несмотря на молодость видавшие виды, предстоящий ночной бой, вызывал в них по большей части лишь позитивную, веселую злость застоявшихся без дела бойцов. Как это ни удивительно, практически самым зеленым и необстрелянным в группе, был как раз, формально назначенный заместителем ее командира лейтенант Шварцман. Кроме него этот выход был первым лишь для одного разведчика, отслужившего всего полгода. Видимо от этой общности Сашка испытывал особую симпатию к невысокому круглоголовому крепышу со странным прозвищем Колумбиец. Поинтересовавшись как-то истоками такой странной клички, Шварцман с разочарованием узнал, что произошла она всего лишь от переделки фамилии солдата Коломиец. Он-то ожидал какой-то запутанной истории, а все оказалось так примитивно и просто. Вообще лейтенант частенько ловил себя на том, что все придуманные им головоломные приключения и яркие события, оборачиваются на деле такой вот примитивной простотой. Даже сама воображаемая романтика службы в разведке, обернулась всего лишь тяжелой лошадиной пахотой, требующей больше терпеливой покорности вьючного животного, чем бесшабашной храбрости грозного хищника. Правда, сегодняшний ночной налет на базу боевиков, обещал, наконец, настоящее приключение, в духе тех, что грезились ему горячечными бессонными ночами перед командировкой на взаправдашнюю войну.

– Так, Черный, ты сегодня только на подхвате. Первый бой эта штука такая, сложная, его пережить надо. Тогда станешь настоящим бойцом. Потому пойдешь со мной в паре, будешь держать спину. Вперед не лезь и без нужды не высовывайся, герои нам здесь не нужны. Герои они вон штабы на Ханкале охраняют, а мы на этой войне так, чернорабочие, мусор человеческий чистим… Так что главное спокойнее, не паникуй и лишний раз не дергайся. Гут? Ну, вот и отлично, договорились…

Кэп говорил нарочито бодро и весело, стараясь придать себе небрежно-уверенный вид, показать, что ему все нипочем, заразить невольно дрейфящего перед ждущей впереди неизвестностью новичка своим позитивным настроем. В глубине командирских глаз Шварцман легко различил вспыхивающие то и дело азартные огоньки. Для капитана Севастьянова ночной налет был своего рода спортом, вроде очередного выхода на ринг, против сильного и хитрого соперника, которого необходимо было, во что бы то ни стало, обязательно победить. Такой вот кровавый спорт.

К базе они вышли чисто. Шварцман, устраиваясь рядом с Кэпом в самой гуще цепляющегося за склон лощины кустарника, еще подумал, как забавно было бы сейчас посмотреть на вытянувшиеся бородатые рожи чеченцев, если сообщить им, что они со всех сторон окружены федералами, уже держащими их всех под прицелом.

– Командир, может того, – рискнул предложить он. – Дать сейчас по ним со всех стволов, да и делу конец.

– Ишь, какой быстрый! Дать и все! – усмехнулся Кэп. – Легкой жизни ищете, юноша…

Потом все же пояснил снисходительным тоном:

– Видишь ли, это тебя в училище, на огневой подготовке дяди с большими звездами добросовестно обманули. Ты думаешь, что здесь так же как на стрельбище, с двенадцати патронов завалишь двух автоматчиков, плюс пулеметный расчет? Хрена лысого! Если даже учитывать момент первоначальной растерянности, эффект неожиданности и прочие эфемерные психологические нюансы, то процентов пятьдесят этих деятелей, я думаю, уцелеют после огневого налета, займут оборону и вполне продержатся до подхода подкреплений. А вот после этого подхода обороняться в самую пору будет уже нам. Теперь угадай с первого раза, кого после твоей кавалерийской атаки будут долго и нудно гонять по горам хмурые и очень раздосадованные духи? Что, молчишь, студент? От тож, думай прежде, чем чего-нибудь ляпнуть. Нет, мы все сделаем чисто и грамотно, так, что комар носу не подточит…

Красный от стыда Шварцман, зарекся больше давать какие-либо советы и, насупившись, принялся наблюдать за раскинувшейся внизу прямо под ним территорией школы. Смотреть, прямо скажем, особо было не на что. Знакомые, кажется до последнего гвоздя, домики, зеленый бок торчащей из-за стены полевой кухни, натянутая поодаль армейская палатка, в которой хранилась используемая для практических занятий взрывчатка, мерно тарахтящая ДЭСка. Вот собственно и весь пейзаж, даже глазу зацепиться не за что. Отмолившиеся духи неспешно разбредались по домам, несколько человек курили на крыльце, о чем-то тихо беседуя. Вскоре угомонились и они, один за другим потянулись внутрь, в подсвеченное электричеством тепло большого домика. На крыльце остался только скучающий часовой, мечтательно опершийся на ствол поставленного между колен автомата, глядя на усыпанное огромными яркими звездами ясное небо.

Ночное небо в горах, оно совершенно особое, не такое, как на равнине. Будто накрыли горные кручи огромной чашей черного стекла, изукрашенной узорами созвездий. Плывут по гладкой черноте купола неведомо куда сверкающие огоньки далеких звезд, перемигиваются между собой, будто знают какую-то очень важную тайну, настолько важную, что нет ничего более сокровенного, скрытого от людей в устройстве мироздания. Узнай ее, и станешь властелином жизни и смерти, самым могущественным и богатым, победишь старость и болезни, изобретешь вечный двигатель и машину времени, дашь счастье всем обитателям маленького шарика, плывущего в холодной пустоте, того самого, что носит смешное и трогательное название Земля. Много о чем мечтается под усыпанным звездами горным небом, много чего видится в его бездонной черноте…

– Петрович, давай со своими, только осторожно, на цыпочках!

– Принял, командир, сделаем.

Искаженный треском помех шепот из портативной рации бесповоротно ломает все очарование ночи. Рация вовсе даже не военного вида, куплена Кэпом еще дома на собственные деньги. В некоторых ситуациях связь внутри группы просто необходима, а у родного армейского начальства, как всегда, снега зимой не выпросишь, не то, что дополнительного нештатного оборудования. Шепот контрактника, долетевший с другой стороны лагеря, пронзая радиоволнами равнодушный эфир, громом ударил по и так натянутым нервам, Шварцман весь подобрался. Вот оно началось! Завозился, поправляя снаряжение, щелкнул предохранителем автомата.

– Ты чего? – недовольно прошипел рядом Кэп. – Блохи закусали? Чего вертишься?

– Так это… – не понял вопроса Шварцман. – Пора же, пойдем сейчас…

– Уймись, никто никуда не идет, – цыкнул на него Кэп. – Точнее идет, но не мы с тобой и вообще не здесь.

– Не понял…

– Нечего понимать. Сейчас Петрович, Цыпа и Шнур сползают аккуратно, заложат взрывчатку, под дом с боевиками, да заминируют ихний склад. Вот и все. А ты куда собрался, вояка?

Шварцман был так удивлен словами командира, что даже пропустил мимо ушей обидного «вояку».

– Так мы что же? Просто возьмем их и взорвем? А разведданные? А «языки», полевой допрос?

– Блин, ну и нудный же ты тип, Черный, – мотнул головой Кэп. – Тебе же русским языком сказано, взорвем только хибару с чеченцами. Они-то тебе на кой? Что ты хочешь от них узнать? Они же просто мясо, мясо и не более того. А вот арабов, конечно, попробуем спеленать живьем. Это и впрямь ценные типсоны. Много интересного в штабе рассказать могут. Все, теперь не отвлекай меня, смотри лучше, наши уже двинулись.

Повинуясь приказу старшего группы, Шварцман припал к ночному прицелу. Мир тут же залился призрачным бледно-зеленым светом, растеряв все свои краски. Зато он теперь отчетливо видел, растворившийся было в опустившейся на землю темноте бандитский лагерь. Там мало что изменилось, свет в домиках давно не горел, умаявшиеся за долгий учебный день боевики спали крепким сном. Часовой все так же сидел на ступеньках крыльца, не то был полностью погружен в какие-то одному ему известные думы, не то просто дремал. С замиранием сердца Шварцман пытался отыскать ползущих к лагерю подрывников, но как ни старался в неверных светло-зеленых тенях ничего разобрать не удавалось. Минуты тянулись цепляясь одна за другую, вытягиваясь будто резина до невероятной длины, в лагере ничего не происходило. Да где эти саперы? Когда же они доберутся до своих целей? Заснули что ли по дороге?

– Кэп, это Петрович, – всхрапнула рация в командирской разгрузке.

– Ответил, – тщетно пытаясь скрыть дрожь волнения в голосе, выдохнул Кэп.

– Подарки под елкой. Можно начинать праздник.

– Понял тебя, работаешь по моей команде.

– Принял, жду.

Шварцман вопросительно покосился на командира. Тот подтверждающе кивнул. Все. Заряды заложены, можно начинать.

– Когда? – одними губами шепнул лейтенант.

Кэп молча показал в ответ два растопыренных пальца. Ага! Значит в два часа, во время пересменки часовых. Специально для того, чтобы единственный готовый к бою защитник лагеря тоже оказался внутри обреченного здания. Что ж, разумно, слов нет. Вот только ждать еще целую вечность, а в крови приливной волной бушует адреналин, и каждая минута превращается по субъективному внутреннему отсчету времени едва ли не в час.

Без пятнадцати два, когда истомившийся в ожидании Шварцман, уже всерьез стал считать, глядя на замершую стрелку наручных часов, что они неведомым образом провалились в некую дыру в иные измерения, где время попросту кончилось, уступив место вечности, Кэп шепотом позвал:

– Пейджер! Ходи сюда дорогой!

– Прибыл!

В окружающей тьме бесшумно соткался более черный, чем ночь сгусток, постепенно превратившийся в расплывчатую фигуру в мешковатом маскхалате. Пейджером в группе звали радиста, огненно рыжего, веснушчатого паренька откуда-то с Валдая.

– Давай связь со штабом.

– Есть, – кивнул головой радист, опускаясь на колени и аккуратно снимая с плеч, массивную штатную рацию. – Только на обычный штырь не возьмет, надо антенну бегущей волны разворачивать.

– Ну так давай разворачивай, только швыдче, швыдче, хлопец, не томи!

Наконец все приготовления были закончены и радист, нахлобучив на голову огромные наушники, сделавшие его разом похожим на инопланетянина из фантастического фильма, шепотом забубнил в гарнитуру: «Молот десять, я Муфта двадцать один, прием… Молот десять, я Муфта двадцать один, прием…» «Кто только выдумывает такие дурацкие позывные, – удивленно качнул головой Шварцман. – То ли дело у чичей: барсы, волки, ангелы, а тут на тебе, молот с муфтой!

Вскоре Молот отозвался сонным голосом дежурного радиста и Пейджер протянул гарнитуру с наушниками Кэпу:

– Есть связь, тащ капитан, ответил Молот.

– Ответил? – хитро улыбнулся Кэп, пряча руки за спину. – Тогда передай ему: «Обнаружен охраной лагеря, веду огневой бой, требуется срочная эвакуация воздухом, нахожусь в квадрате сорок восемь, по улитке девятка, ближе к тройке», понял?

– Но… – заикнулся за его спиной пораженный Шварцман.

– Молчать! – грозным шепотом рявкнул на него Севастьянов, и вновь повернувшись к радисту, ласково продолжил:

– Давай, Пейджер, передавай. А то засиделись мы тут чего-то… Давно домой пора…

Радист, расплывшись в понимающей улыбке, склонился над гарнитурой.

Едва закончилась передача, Кэп злорадно улыбнулся, представляя, какой переполох сейчас царит на Ханкале и тихим свистом дал команду штурмовой группе спускаться. Обнаружить себя разведчики не боялись, единственный часовой в этот момент как раз был занят тем, что прилагая титанические усилия, пытался разбудить своего сменщика.

К домам подошли метров на пятьдесят. К немалому удивлению Шварцмана все роли оказались уже заранее расписаны, и сейчас Кэп только коротко уточнил диспозицию.

– Снайпера, на прикрытие, и внимательнее там, чтоб ни один не выскочил. Фахрутдинов, ты со своей тройкой к казарме, проконтролируете работу подрывников. Трак и Каша, оба с нами в дом инструкторов. Вперед не лезть, эти перцы нужны живыми. Маньяк, ты с пулеметом на тот конец лощины, прикроешь, мало ли… Колумбийца с собой возьми, если что, поможет… Все? Всем все ясно? Ну, тогда с Богом, славяне, натянем глаз на черную задницу!

Вытянув из кармана разгрузки черную коробочку портативной рации, Кэп вжал большим пальцем тангенту.

– Петрович, это Кэп.

– Ответил.

– Давай, давай, родной!

И Петрович дал. Грохнуло вначале за задним углом дома, использовавшегося бандитами под казарму. Яркий столб пламени взметнулся, казалось, до самого неба. Строение, жалобно скрипнув, перекосилось набок, однако все-таки устояло. Но тут ударило сзади в землянке, да так, что первый взрыв показался детской хлопушкой. У разведчиков даже на расстоянии почти в сотню метров заложило уши, взрывная волна тяжелой кувалдой пихнула в грудь и пронеслась дальше вдоль лощины, ломая на своем пути древесные стволы. Склад боеприпасов и взрывчатки детонировал на славу, уже после основного самого мощного взрыва последовала еще целая россыпь более тихих, глухо хлопавших то тут, то там, видно рвались раскиданные ударной волной боеприпасы. Взрыв в палатке доконал искалеченное строение, с тяжким всхлипом деревянная кровля осела вниз, погребая под собой сложившиеся карточным домиком стены, кое-где в обломках уже мелькали язычки пламени – занимался пожар. Сквозь треск расходящегося огня и гулкое уханье рвущихся боеприпасов то и дело пробивались отчаянные вопли заживо погребенных под рухнувшим домом боевиков.

– Не стоять, не стоять, уроды!

Перекошенное гневом, зло оскаленное лицо Кэпа неожиданно оказалось прямо перед Шварцманом. Сильные пальцы рванули его за рукав.

– Вперед! Штурмовые группы, вперед! Бегом! Порвем ублюдков!

В каком-то нереальном полуобморочном состоянии, будто в кошмарном сне, Шварцман последовал за командиром. Мимо неслись гротескные изломанные тени, как-то разом ни с того ни с сего вспыхнула беспорядочная автоматная стрельба. Причем кто в кого стреляет было абсолютно не разобрать. Сашка, поддавшись общему ажиотажу, тоже выпустил пару очередей по горящим обломкам казармы. Никто ему не ответил, и он стрелять перестал. Однако со всех сторон продолжали грохотать длинные очереди, порой пули противно взыкали прямо над головой. «Вот блин! Чеченцев, похоже, всех взрывом накрыло! Так и без них, свои уложат!» – мелькнула в мозгу заполошная паническая мысль. Он бежал, стараясь не упускать из виду спину летящего вперед гигантскими прыжками Кэпа. Где-то сзади и сбоку азартно пыхтели Трак и Каша. Пятьдесят метров они преодолели за рекордное время секунд в шесть – семь, не больше. Вот и домик арабских инструкторов.

С разбегу удар литой подошвой десантного ботинка. Дверь отлетает внутрь и с маху бьется об стену маленького коридорчика. И тут же выстрел. Пуля смачно входит в косяк, но Кэп уже в длинном прыжке-перекате влетает в дом. Шварцман инстинктивно вскидывает автомат, но вовремя вспомнив, что арабы нужны живьем, успевает задрать ствол вверх на мгновение раньше, чем указательный палец додавливает свободный ход спускового крючка. Выстрелы громом рвут барабанные перепонки, автомат трепыхается, захлебываясь ненавистью, рвется из рук. Воспользовавшись секундной заминкой, мимо лейтенанта внутрь дома протискивается Трак. Каша нетерпеливо толкает в спину, что-то кричит, плавающие в колокольном звоне уши никак не могут разобрать, что хочет боец. Но это и не важно, сейчас уже не важно. Важно только одно, взять живьем! Живьем хотя бы одного!

В комнате на полу ворочается чудовищная куча мала, сплошное переплетение рук, ног. Гигантский человекообразный осьминог. Периодически где-то в самом центре кучи мелькает растрепанная черная борода араба, сейчас густо перепачканная кровью текущей из разбитого лица. Куча постоянно движется, хрипит на разные голоса свирепой матерщиной и проклятиями на чужом незнакомом языке. Шварцман в растерянности замирает, не зная, что сделать, что предпринять, как помочь Кэпу и Траку. Оттолкнув его в сторону, в комнату влетает Каша. Боец не сомневаясь ни секунды, отбрасывает автомат и падает в самый центр кучи. Секунда и он выныривает из объятий «осьминога» крепко сжимая обеими руками за уши чужую бородатую голову.

– Га! Га! – утробно вскрикивает солдат, и раз за разом бьет в окровавленное лицо врага головой.

Шварцман тупо смотрит, как далеко до хруста в шейных позвонках откидывается назад голова в зеленой косынке и с размаху впечатывается лбом в расквашенное лицо араба. «Ух!» – говорит тот при этом. «Га!» – вскрикивает боец. «Ух!» – отвечает араб.

– Безумие, это какое-то безумие! – сам того не замечая вслух бормочет Шварцман, безвольно роняя вниз сжимающие автомат руки.

Голова кружится, все плывет перед глазами…

– Окно! Окно! Держи второго! – ревет откуда-то с полу Кэп.

Невольно подчиняясь магнетизму командирского голоса, Шварцман делает шаг к выбитому окну в дальнем конце комнаты, толком не понимая, что собственно и зачем он делает, осторожно стараясь не порезаться об острые клыки торчащих осколков стекла, высовывается наружу.

– Держи второго! – задыхаясь от ярости хрипит в спину командир.

На влажной земле под окном четко отпечатался ребристый след протектора армейского ботинка, рядом деревянный обломок рамы, битое стекло. «Второй выпрыгнул в окно. Кэп хочет, чтобы я его догнал», – приходит откуда-то издалека вялая мысль. Подняв голову и всмотревшись в неверные тени, отбрасываемые полыхающей рядом казармой, Шварцман различил ловко перепрыгивающую кусты, огибающую деревья фигуру араба. Всего каких-то двадцать-тридцать метров… Не далеко же он убежал за столько времени. Ошарашенное, впавшее в ступор сознание напрочь отказывается верить в то, что с момента, когда Кэп ударом ноги выбил закрытую на защелку дверь, прошло лишь несколько секунд. Неловко опершись рукой о подоконник, Шварцман все же порезался битым стеклом, резкая боль привела его в чувство. Тряхнув головой, он одним движением автоматного приклада смел с уцелевшей части рамы остатки стекла, принялся осторожно протискиваться в окно. Медленно, слишком медленно… Лохматая чернявая голова уже мелькает на самой границе освещенного пожаром, выхваченного из ночной темноты, круга… Нет, не успеть, уйдет… Уйдет… Кое-как вывалившись из окна, Шварцман вскинул автомат, ловя в прицел напряженно согнутую спину беглеца. Он уже глубоко вздохнул, готовясь послать первую пулю, которая должна была лечь точно между лопаток, в позвоночник, но тут навстречу арабу шагнула из темноты фигура в пятнистом комбинезоне. Облегченно вздохнув, лейтенант опустил автомат. Все решилось без его выстрела. И, слава богу, не пришлось никого убивать…

Когда на него выскочил спасающийся бегством араб, Колумбиец в первый момент растерялся, не зная, что же теперь следует предпринять. По идее следовало стрелять, но вот так просто выстрелить в безоружного человека почему-то показалось ему невыносимо глупым, не то чтобы недопустимым, или там негуманным, а именно глупым и стыдным. Он даже хихикнул нервным придушенным смешком, воровато оглянувшись, не видел ли кто? Однако араб приближался, и что-то предпринять становилось уже совершенно необходимым. Все еще сомневаясь, Колумбиец выступил из кустов ему на встречу и, передернув затвор, угрожающе выставил перед собой автомат.

– Стой! Стрелять буду! – привычную уставную фразу хотелось произнести значительно и грозно, но голос подвел, дрогнул в середине нервно, скатываясь во все тот же истеричный смех.

Араб остановился и замер, будто налетев с разбегу на каменную стену, медленно поднял на уровень плеч раскрытые пустые ладони. Оружия у него нигде видно не было. Да и сам он был весь какой-то нестрашный, растрепанный, всклокоченный, тяжело дышал, вздымалась и опадала широкая грудь. Однако в лице его Колумбиец никаких признаков страха не заметил. Глубоко посаженные черные глаза смотрели на него внимательно и спокойно и чувствовалась в них такая сокрушительная мощь, такая внутренняя сила, что хоть и стоял солдат с готовым к бою автоматом против безоружного, но все равно невольно вздрогнул, плотнее сжал вспотевшей ладонью цевье.

– Стрелять будешь? – прерывистым после быстрого бега, хриплым голосом на чистом русском языке осведомился араб.

Вопрос прозвучал буднично и непринужденно, словно не о жизни и смерти своей спрашивал наемник, а закурить просил у солдата.

– Кха… хха…, – попытался что-то ответить Колумбиец, внезапно чувствуя, как под гипнотическим взглядом араба непослушный язык вдруг прилип к небу, а колени пронзила противная ватная слабость.

– Ну, давай, выстрели, – криво ухмыльнулся араб. – Выстрели в живого человека, мальчик. Знаешь, что бывает, когда автоматная очередь попадает в человека в упор?

Оценивающе глянув в лицо замершему под его взглядом, как кролик перед удавом бойцу араб широко шагнул вперед, почти уперевшись грудью в автоматный ствол. Колумбиец отчаянно замотал головой, с ужасом ощущая, как слабость ползет от коленей вверх, как превращаются в жидкий бессильный кисель, только что каменевшие в напряжении мышцы.

– Если ты нажмешь на курок, мои внутренности, кровь, мозги полетят тебе прямо в лицо. Представь, капли теплой крови на своем лице…

Араб сделал неуловимо быстрое движение, и его ладонь легла на дрожащие пальцы Колумбийца. Короткий рывок и автоматный ствол уже безобидно уставился вверх. Солдат, цепенея от ужаса, попытался крикнуть, позвать на помощь, но из горла вырвался лишь еле слышный сдавленный сип. В глазах араба мелькнуло явное презрение.

– Зачем ты пришел сюда воевать, мальчик? Ты даже убить не способен.

Невыносимо долгую секунду наемник пристально смотрел в белое как мел лицо Колумбийца, в его расширенные в смертельном ужасе глаза, на дергающуюся в тике щеку, прыгающие губы…

– Живи!

Удара Колумбиец не увидел, и даже не почувствовал, просто на него вдруг обрушилась тугая, вязкая как кисель тьма. Наемник поддержал обмякшее тело оглушенного мальчишки, аккуратно опустил его на землю, разжал безвольные пальцы, по инерции цепляющиеся за автомат. Замер на мгновение, все еще колеблясь, даже перехватил поудобнее трофейное оружие. По всем канонам врага следовало добить, но, то врага и воина, а этот до звания воина явно не дотягивал. Пацан, одетый государством в форму… Ладно, пусть живет… С кошачьей грацией развернувшись, араб нырнул в чахлый кустарник, ужом скользнул между ветками, растворяясь в окаймляющей склоны зеленке.

Через полчаса на помощь разведчикам подошли вертушки. К сожалению, пленный арабский инструктор до их появления не дожил. Улучив удобный момент, когда охранявший его Каша на что-то отвлекся, наемник сумел раскусить зашитую в воротник его куртки ампулу с ядом.

– Ну ты и урод, – качал укоризненно головой стоя над трупом Кэп. – Что за дешевые шпионские фокусы? Фильмов про Бонда насмотрелся, скотина? А мне теперь такой пистон за это вставят, что тебе и не снилось!

Многоопытный командир разведгруппы был весьма недалек от истины, по результатам разбора полетов на базе он действительно словил от начальства очередной строгий выговор за самоуправство и халатное отношение к служебным обязанностям. Шварцман, как более молодой и неопытный, отделался выговором обычным, правда, со снижением квартальной премии аж на десять процентов. Сумма была эквивалентна на тот момент стоимости бутылки водки, так что лейтенант особенно не расстроился. Выговор, он, как известно, не триппер, с ним ходить можно…

Из задумчивости Шварцмана вырвал звон упавшего и покатившегося по полу блюдца. Он стремительно развернулся, уже готовый вмешаться в происходящее. Первой мыслью было, что беспокойный землячок, разозленной непонятливостью барменши, принялся распускать руки. Но нет, бритый здоровяк в безрукавке, тоже замер у стойки с раскрытым в удивлении ртом. Глаза девчонки меж тем словно черной вязкой водой наполнялись страхом. В чем же дело? Только тут до него долетели слова радиодиктора, прервавшего вдруг концерт классической музыки. Звук был почти на нуле, оглушенная услышанным барменша никак не могла сообразить, что нужно чуть привернуть ручку громкости. Потому до Шварцмана долетали лишь отдельные обрывки фраз, но и их вполне хватало. «Атака боевиков «Хизбаллы»… Минометные обстрелы опорных пунктов вдоль границы… Массированные ракетные обстрелы приграничных городов…» Началось, пронеслась в голове первая мысль, что ж, именно этого и следовало ожидать, после ухода армии из Южного Ливана, понятно было, что так просто они не успокоятся.