Текст книги "Место действия - Южный Ливан"

Автор книги: Макс Кранихфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Хроника событий:

23 июля, воскресенье, день 12-й

• ВВС атакуют десятки целей в Ливане, в том числе здания и штабы в Бейруте и Сайде.

• АОИ призывает население южноливанских деревень покинуть районы к югу от реки Литани.

• Число мобилизованных резервистов достигло 18000 человек, в основном для замены регулярных частей на Территориях и на границе с Сирией. Общая численность войск, действующих в Ливане на данный момент, – менее 1 бригады.

• Продолжаются обстрелы Израиля – в этот день выпущено 110 ракет. Двое погибших от попадания «катюш» – в Хайфе (Шимон Гликлих) и Кирьят-Ата (Авад Хавив из деревни Иблин).

• За день 45 раненных.

• Ущерб промышленности Севера оценивается в 2 миллиарда шекелей.

• 20:15 – 51-й батальон бригады «Голани» входит в Ливан в рамках операции «Курей Плада-2».

• Премьер-министр Израиля Ольмерт предостерегает Сирию от вмешательства в войну, а также заявляет, что Израиль обдумывает предложение разместить в Ливане силы из стран Европы, которые приведут к выполнению резолюции ООН Љ 1559.

• Министр иностранных дел Франции посещает Израиль после визита в Ливан.

• Министр иностранных дел Ливана заявляет, что похищенные солдаты чувствуют себя хорошо.

• В Ливане создано правительство чрезвычайного положения.

• До сих пор из Ливана на Кипр эвакуированы около 30000 иностранных граждан.

24 июля, понедельник, день 13-й

• ВВС наносят удар по сотням целей в Ливане. В том числе уничтожены 9 РСЗО «Хизбаллы», по 14 направляющих на каждой. Всего к 24-му июля ВВС выполнили около 4500 боевых вылетов, в том числе 800 – боевых вертолётов.

• Начало операции «Курей Плада-2» против столицы «Хизбаллы» в Южном Ливане – города Бинт-Джебейль. В операции участвуют 3 бригады: 1-я пехотная «Голани», 35-я парашютно-десантная и 7-я бронетанковая.

• Утром 6 бойцов «Голани» получили ранения в районе Бинт-Джебейль в результате ошибочного удара ВВС Израиля. При их эвакуации гибнут 2 танкиста, ещё 6 получают ранения.

• полдень – вертолёт AH-64D «Апачи Лонгбоу» («Сараф») 113-й эскадрильи «ха-Цраа» разбился на севере Израиля. Оба пилота погибли.

• Продолжаются обстрелы Израиля – в этот день выпущено 106 ракет.

• За день 44 раненных, в том числе 27 солдат.

• Государственный секретарь США Кондолиза Райс прибывает с визитом в Бейрут и в этот же день отбывает в Израиль. Райс обвиняет «Хизбаллу» в начале войны и заявляет, что прекращение огня невозможно без возвращения похищенных солдат.

Мусульманин поневоле

Очередь ударила на этот раз откуда-то справа, вроде с первого этажа покосившегося остова строения, бывшего когда-то пятиэтажным домом. Когда-то давно до артналетов и ударов штурмовой авиации. Но от этого не легче, точного расположения стрелка он засечь не успел. Не ожидал никого с той стороны. Собственно говоря, как раз рассчитывал, что там и есть та самая вожделенная дыра в затянувшемся смертельной петлей вокруг них окружении. Именно туда и собирался рвануть, выдираясь из готового захлопнуться капкана. Ан нет, выходит и там тоже вилы. Крепко обложили, уроды, качественно.

– Не дрейфь, пацан, прорвемся! – собственный голос показался чужим, хриплым, сдавленным.

Но веснушчатый паренек с дурацкой кличкой Колумбиец, глянул в ответ с надеждой. Похоже, и впрямь поверил, что командир знает, что и как теперь делать, что сможет вывести его живым из этой ловушки. Эх, дурачок, ты дурачок… Ну да так оно и в самом деле лучше, пусть верит и надеется до последнего. Лучше так, чем тупой ступор обреченности, или бессмысленная истерика. А вот самого себя так легко не обманешь. Все, похоже, отгулял свое по белу свету Женька Севастьянов. Крепко зажали, теперь не выскочишь. Как же неудачно все вышло! Может и вправду стоило остаться в осажденном опорном пункте с вэвэшными спецназерами? Пусть на исходе были боеприпасы, давно закончились запасы воды и продовольствия, а раненым не хватало обезболивающего, и угрюмый поседевший в двадцать пять лет фельдшер-контрактник при перевязках совал им в зубы сложенный вчетверо кожаный ремень. Зато вокруг были свои… А в компании, как известно, и умирать веселей.

Шли девятые сутки августовских боев за Грозный. Район Минутки, где в окружении боевиков Хаттаба еще отчаянно сопротивлялись на блок-постах и опорных пунктах вэвэшники, был полностью отрезан от федеральных войск. В приход помощи давно никто не верил. Хаттаб, потерявший в бесполезных штурмах чуть не половину своих людей, уже дважды присылал парламентеров. Обещал жизнь и неприкосновенность, обещал коридор для выхода к своим, почетную сдачу с сохранением знамен и оружия… Все что угодно, только уйдите с Минутки, прекратите сидеть костью в горле. В ответ они скупо били одиночными выстрелами, отгоняя размахивающих белыми флагами боевиков. Не о чем нам с вами говорить! Не о чем! Живой пример того, как Хаттаб держит слово был у всех перед глазами. Три дня назад сдались чеченские милиционеры, зажатые боевиками в угловой пятиэтажке, выходящей прямо на площадь. Поверили посулам Черного араба, и вышли с поднятыми руками. Всем им отрезали головы, деловито и беспощадно, прямо там же перед домом, в котором они держали оборону. Так что теперь никаких переговоров, лучше умереть в бою, чем быть зарезанным словно баран на бойне. Потому дрались, дрались без надежды на победу или спасение, отстреливались до последнего патрона, в мрачном ожесточении рвались в контратаки. Порой доходило до того, что озверевших от крови, обкуренных анашой боевиков приходилось отбивать врукопашную. Пили набранную в каски дождевую воду, жарили, и ели пойманных в самодельные петли воробьев и крыс. Но держались.

Севастьянов с Шварцманом и Колумбийцем в качестве водителя приехали в Грозный накануне штурма, для передачи документов в штаб. На ночь расположились в комендатуре 101 бригады внутренних войск. Там их и застал, начавшийся на рассвете штурм. Девять дней они держали оборону вместе с «вованами», на десятый, видя что положение становится совершенно безнадежным, решили пробиваться к своим. Ушли тихо, под покровом ночи, не имея ни карты города, ни схемы расположения своих и чужих войск, зная только общее направление движения. На юг, через Черноречье, где-то там, должны быть свои… Уходили втроем, теперь ходить могут лишь двое. Уже на рассвете их обстрелял чеченский снайпер одну из пуль положивший Шварцману в бедро. Изжевавшего весь воротник, чтобы не кричать от боли, периодически теряющего сознание лейтенанта Кэп волок на себе. Щуплый Колумбиец на такой подвиг в принципе не был способен. Соответственно и темп продвижения, был понятно какой.

Много позже узнает Женька Севастьянов о том, что пока зажатая боевиками в клещи сто первая, харкая кровью, отбивалась в окружении в центре города, прибывший в Чечню миротворец Лебедь, вел переговоры с чеченскими лидерами, устраивал односторонние прекращения огня и матом крыл генералов, пытавшихся пробиться на выручку к осажденным, заявляя, что они срывают ему всю политику. Прочтет он и о том, как ликовали полевые командиры, узнавая о его приезде: «Лебедь едет! Вот, теперь мы спасены!», и о цене в два миллиарда рублей, заплаченных за беспрепятственный вход боевиков в город. Много чего узнает разведчик, но это будет уже после, в другой жизни…

А сейчас Кэп загнанно дыша, опустил на бетонный пол тихо застонавшего в беспамятстве Шварцмана и аккуратно выглянул в оконный проем, сильно не высовываясь, всего в треть лица. Однако и этого хватило, тут же по карнизу зло взыкнула пуля. Капитан отшатнулся, удивленно выматерившись. Не ожидал такого. Плотно обложили.

На группу боевиков они налетели ближе к полудню. Как обычно и бывает, вышло все совершенно случайно. Завернув за угол здания, вдоль стены которого, они двигались сторожкими перебежками, Кэп нос к носу столкнулся с одетыми в турецкий камуфляж бородачами. Спасла только отточенная многолетними тренировками реакция. Успел и назад податься, и Колумбийцу махнуть предупреждающе, и гранату рвануть из разгрузки. Разгрузка, слава богу, не стандартная армейская А-1, а трофейная импортная, со специальными петлями в предназначенных для гранат кармашках. Надел кольцо предохранительной чеки на петельку, потом можешь одной рукой дергать, колечко так и останется в кармане, а готовая к бою гремучая смерть в ладони. Осторожно, словно шар в кегельбане, катнул железное яйцо гранаты за угол, навстречу уже орущим что-то по-своему боевикам, навстречу торопливым оскальзывающимся на бетонных обломках шагам, лязгам передергиваемых затворов, щелчкам предохранителей. На, суки, получай! Грохнуло. Азартные охотничьи крики сменились воплями ужаса и боли. Ага, не нравится! Так и подмывало высунуться на мгновенье из-за угла, оценить результаты, может даже дать пару очередей для пущего замешательства. Но такого откровенного мальчишества Кэп позволить себе не мог. Был бы один, так запросто сыграл бы с этими уродами в кошки-мышки, вот бы умылись кровью ублюдки, вылавливая его по развалинам! Но рядом тихо сипел что-то неразборчивое в горячечном бреду, не ходячий Черный и жался обмирающий от страха пацан-первогодок. Так что нет, на сегодня, никаких лишних фокусов. Будем надеяться, что удачный гранатный бросок позволит оторваться, и то будет просто подарком судьбы.

Не вышло. Не оторвались. Духи тоже оказались хваткие, сразу видать не новички в уличных боях. Зажали крепко и грамотно, не вырваться. В головоломных скачках по развалинам наперегонки со смертью прошло полтора часа и вот теперь их все же загнали в тупик. Дальше из этого дома им хода нет. Куда ни сунься, везде открытое, простреливаемое засевшими вокруг духами пространство. Одному еще есть шанс рвануть, но с раненым, не стоит и пытаться… Кэп задумчиво обвел взглядом просторный двор уставленный покалеченными и выгнутыми в причудливые формы детскими горками и лесенками. Если проскочить на ту сторону, нырнув с разбегу в гостеприимно ощерившийся битым кирпичом провал в стене обрушившейся многоэтажки, то можно вырваться сразу на параллельную улицу, вдоль по ней уходя от преследования. Вот только до нужного пролома метров тридцать открытого пространства. Это много, слишком много… С Черным на спине не меньше десяти-пятнадцати секунд… Достаточно чтобы превратить обоих в дуршлаг… Что же делать? Что делать?

В развалинах мелькнула смутная тень, и Кэп оскалившись, дал в ту сторону одиночный выстрел. Он давно уже перекинул предохранитель своего автомата на одиночный огонь, патронов оставалось штук пятьдесят – пять минут боя. У Колумбийца еще хуже, давно уже пристегнут последний магазин. Автомат Шварцмана так и остался валяться где-то среди битого кирпича в двух кварталах от Минутки, там, где его подстрелил снайпер. Так что всего боезапаса чуть больше пары полных магазинов, не шибко разгуляешься… Тень в развалинах напротив исчезла, попал, или нет, не понятно, но уж напугал точно… Мама, я одну муху убила, а еще одну в обморок уронила! Кэп невесело ухмыльнулся, поводя стволом из стороны в сторону, внимательно вглядываясь в залитое солнцем пространство двора. Из глубины комнаты через пролом окна обзор был не важный, но высовываться наружу, подставляясь под снайперский выстрел, он не рискнул. Ага, есть! Быстрая фигура в ярком новеньком камуфляже, метнулась за разбитый бетонный блок посреди двора. Капитан подвел мушку чуть левее каменной махины, принялся ждать. Не будет же этот шустряк там слишком долго отлеживаться, отдышится и дальше вперед. А вот выскакивать из-за укрытия он будет как раз справа, если не левша, конечно. Не прошло и минуты, как его терпение было вознаграждено. Из-за блока высунулась голова в лихо заломленном на ухо черном берете, воровато огляделась и спряталась обратно. Указательный палец офицера на спусковом крючке медленно пошел назад, выбирая свободный ход. Боевик всем телом подался вперед из-за укрытия, сам насаживаясь грудью на край автоматной мушки. Приклад ласково ткнулся в плечо резиновым затыльником, экстрактор лязгнул, выплевывая стреляную гильзу. Получив полутонный удар пули точно в середину груди, боевик, всплеснув руками, будто услышал нечто удивительное, завалился назад, за бетонный обломок, пропал из виду. «Качественный минус», – решил про себя Кэп. Наверняка задето легкое, а с такими ранениями в полевых условиях не выживают, разве что оказать экстренную медицинскую помощь в условиях хорошо оборудованного госпиталя, но подобный сервис, боевикам пока не доступен. Хотя если так дальше пойдет, они и в наших госпиталях скоро лечиться начнут! Вот будет хохма – сначала стреляем друг в друга, а потом на соседних койках раны залечиваем! А что? На этой заказной войне и такое никого не удивит…

– Эй, русские, сдавайтесь, тогда убивать не будем! – заорал кто-то с другой стороны двора.

– Пошел ты на х…! – хрипло отозвался, сложив ладони рупором для лучшего звучания, Кэп.

– На х… твоя жопа хороша! – явно обиделся неудачливый парламентер. – Сдавайтесь, пока мы добрые, все равно вам деваться некуда! Обещаем, что не убьем!

На этот раз капитан решил даже не отвечать, цену обещаниям боевиков он знал хорошо, навидался за эту войну. Однако предпринять что-то просто необходимо, в одном орущий с того конца двора чеченец прав на все сто процентов. Если и дальше сидеть здесь, сложа руки, то конец их будет скорым и весьма предсказуемым. Стараясь ступать аккуратно и лишний раз не шуметь, Кэп выскользнул из квартиры в подъезд, спустился по короткой лестнице в несколько ступенек в подвал. Осмотрелся. Нет, безнадежно, подвалом не пройти. Авиаторы, а может и артиллеристы постарались на славу, несущие перекрытия во многих местах обрушились, опорные балки просели и некогда общий подвал под домом оказался полузавален, и разделен обвалившимися кирпичами и бетонными плитами на маленькие изолированные отсеки. Не уйти! А вот спрятаться, пожалуй, можно. Ну-ка! Так же бесшумно вернувшись в квартиру, он тронул за плечо, вздрогнувшего от неожиданности Колумбийца.

– А ну, воин! Помоги!

Общими усилиями они кое-как взвалили что-то бормочущего в бреду Шварцмана капитану на плечи, и Кэп, поманив солдата за собой, двинулся обратно в подвал. Затащив раненого лейтенанта в неприметный закуток, за рухнувшей вертикально плитой, разведчик обернулся к замершему рядом Колумбийцу.

– Значит так, военный, слушай приказ Родины. Останешься здесь с лейтенантом. Будете сидеть тихо, как мыши, боевики вас не заметят. Я сейчас попробую увести их за собой. Понял? Они все рванут за мной, а вы пока тут отлежитесь. Только тихо, это главное, врубаешься?

Боец торопливо закивал стриженой головой, смертельная тоска, плескавшаяся в его пронзительно голубых глазах, стремительно сменялась вспыхнувшей где-то в глубине души безумной надеждой. Кэп невесело улыбнулся. Сейчас он совершал сделку, его собственная жизнь, против жизни этих вот двух. Цена, конечно, не равная для него, но так надо… «Так надо», – мысленно повторил он, упрямо мотнув головой, и продолжил:

– Будете ждать меня до ночи. Понял? До темноты! Если я к тому времени не вернусь, попытаетесь самостоятельно выбраться из города. Лейтенанта не бросать. Уяснил, воин? Не бросать! Узнаю, что ты струсил и сбежал, а его здесь кинул, найду даже на том свете. Ясно?

– Ясно, – послушно кивнул солдат.

– Ну, вот и ладненько. Вот и хорошо…

Не зная что еще сказать, как оттянуть тот момент, когда надо будет выйти наружу, бежать, стрелять, уводя боевиков от места, где прячутся боец с раненым лейтенантом. Понимая это и от того злясь на себя, он резко развернулся, затопал по ведущим наверх ступенькам. Уже у выхода обернулся, бросив через плечо нарочито небрежно:

– Удачи, солдат. Увидимся.

– И вам, тащ капитан, удачи, – заикаясь и стуча зубами, еле выговорил Колумбиец.

Сначала он двигался вдоль дома, перебегая из комнаты в комнату, через проломы в стенах пробираясь из подъезда в подъезд. Изредка постреливал одиночными на звук, на мелькнувшую тень, на смутное движение. Попасть в кого-то конечно даже не надеялся, просто обозначался, вот он я, смотрите, я здесь. Боевики вроде клюнули, тоже начали перемещаться по своей стороне двора, по-крайней мере он довольно часто ловил краем глаза, осторожно перебегающие от укрытия к укрытию параллельно ему силуэты на той стороне. Значит, поверили, это хорошо, чем больше боевиков он сейчас уведет за собой, тем больше шансов уцелеть будет у оставшихся в подвале разведчиков.

Следующая комната, куда он заскочил, оказалась угловой, все, дом кончился, дальше открытое, простреливаемое пространство. Скорчившись в углу комнаты, он внимательно осматривал расстилающийся за выбитыми провалами окон пейзаж, искал промежуточные укрытия, что позволили бы под огнем пересечь улицу и заскочить в следующий дом. В лабиринте брошенного дома он долго мог водить за нос преследователей, не то что на открытом пространстве, к тому же там, они сразу поняли бы, что русский остался всего один, а значит, еще двое прячутся где-то позади и неплохо бы их поискать.

В принципе выбирать особо было не из чего, окна выходили на две стороны. Одно – прямо во двор, открывая дорогу к бегущим параллельно ему, стремясь отрезать путь, чичам. А второе выводило на узкую улочку, на другой стороне которой маячил обглоданный артиллерийским огнем скелет девятиэтажки, с бесстыдно вывороченными, выпирающими наружу внутренностями. Так что выбор был очевиден, вот только как перемахнуть улицу. Прямо к проезжей части притулилась покореженная пулеметным огнем ржавая «копейка». Это будет первый рубеж, добежав до которого можно будет чуть-чуть перевести дух, ну а потом открытое пространство. Ну что же делать? Значит спринтерский забег, другого варианта нет. Ну что? Пошел? Пошел!

Размашисто перекрестившись, никогда не веривший в Бога и сроду не бывавший в церкви, Кэп вскочил на невесть каким чудом уцелевший подоконник. Рванул вперед, не скрываясь, делая ставку только на быстроту, даже не пригнулся ни разу. Лишь бы не оступиться на устилающих землю обломках, лишь бы не подвернуть ногу, не упасть, сбивая набранный темп. Под прикрытие капота машины он въезжал уже на спине, с разбегу бросившись наземь и перекатываясь за спасительное железо. Вслед ударила запоздалая очередь, звонко простучали по асфальту веселыми градинами пули. Точно в том месте, где он был секунду назад, чуть-чуть опоздал боевик, самую малость. Перевалившись на живот, Кэп дал три одиночных подряд по развалинам, надеясь заставить противника хоть на мгновение укрыться, выиграть себе несколько спасительных секунд для очередного рывка. Вновь вскочил на ноги, пригнувшись, метнулся вперед через улицу. Странно, но вслед не стреляли. «Что? Страшно стало за шкуры свои поганые, уроды? Попрятались!» – злорадно подумал он, с разбегу заскакивая в пролом на первом этаже девятиэтажки. Остановился, щуря глаза, внезапно ослепнув в темноте комнаты после яркого солнца, заливавшего двор.

И тут на него бросились черные силуэты, соткавшиеся вдруг из той самой непроницаемой темноты. Нахлобученный на голову мешок на мгновение лишил его возможности сопротивляться, потом он забился, замолотил вслепую руками и ногами. Но на него уже навалились чьи-то мускулистые, жилистые тела, зажали в борцовском захвате, сбили с ног, выворачивая руки. Потом последовал удар по голове, в мозгах поплыл колокольный звон, нет, он не потерял сознания, но все тело вдруг стало будто тряпочным, бессильным, непослушным. Кэп не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Нападавшие тут же воспользовались этим, выкручивая ослабшие руки в суставах, обматывая их веревкой. Наконец с него сдернули мешок.

– Ну что? Добегался, козел? – злой шепот громом ударил в уши, отдаваясь многократным эхом, ударяясь о стенки черепа и вновь отражаясь от них каким-то непереносимым внутренним эхом.

Из багрового тумана перед глазами выплыло, склонилось над ним смутно знакомое смуглое лицо, с аккуратно подстриженной щегольской бородкой, черные глаза смотрели с насмешливым прищуром. Где-то я его уже видел, или не его, другого, но очень похожего… И тут тоскливым ужасом сжало сердце, поползли внутри холодные липкие щупальца страха. Плен… Это слово на разные лады крутилось в мозгу, затапливая сознание пониманием своей жуткой сути. Помимо воли всплывали из памяти картины растерзанных тел солдат, что они не раз находили, затравленный взгляд извлеченных из зиндана рабов… Это все плен… Все это слилось воедино в одном коротком слове, заключавшем в себя черную бездну морального унижения, физических страданий и бесславной гибели в конце. Кэп зарычал, отчаянно задергался всем телом, и только тут обнаружил, что руки крепко стянуты за спиной. Когда только успели гады? Он никогда не думал о том, что может вдруг попасть в плен, на многочисленных рабов и заложников, взятых ради выкупа, которых доводилось освобождать в чеченских селах, всегда смотрел с брезгливым интересом, уверенный, что уж он-то никогда не окажется на их месте. Раньше смерть, чем бесчестье! Так он всегда думал, с чувством внутреннего превосходства разглядывая эти опустившиеся, дрожащие от страха тени прежних людей. А вот оно как все вышло…

Эх, сейчас бы ампулу с ядом, как у того араба, инструктора подрывников! Араба! Давшая прихотливый извив мысль обожгла внезапной догадкой. Да, точно, вот на кого похож тот, что сидит рядом, внимательно вглядываясь в лицо. Действительно, нехарактерные для чеченца тонкие и правильнее черты, более смуглая кожа, темные глаза с миндалевидным разрезом, говорили в пользу этого предположения. Тоже араб. Значит, взяли его наемники Хаттаба, а это ничего хорошего не сулило. О звериной жестокости выходцев из Иордании, составлявших костяк отрядов Черного араба не зря ходили легенды, видно на легкую смерть теперь рассчитывать не приходится.

– По кускам тебя резать сейчас буду, – словно подслушав его мысли, спокойно и буднично заявил араб, извлекая из ножен на поясе устрашающего вида тесак с зачерненным лезвием.

Вот тут Кэп и испытал впервые в жизни приступ настоящего оглушающего страха. Его не могла напугать гибель в бою, когда умираешь, даже не успев этого понять. Его не пугала схватка с любым противником один на один, в схватке всегда есть шанс победить… Но вот эта беспомощность, когда ты полностью во власти жестокого врага, способного измыслить для тебя самые изощренные пытки, не ведающего ни жалости, ни сострадания, просто размазала его, заставила каждую клеточку его тела вопить от ужаса. Он уже забыл о том, что лишь секунду назад хотел умереть. «Жить! Жить любой ценой!» – захлебываясь верещал мозг, лихорадочно перебирая самые фантастические варианты спасения. Мышцы сжимались и разжимались в судороге запредельного усилия, пытаясь разорвать стягивающие запястья путы. Ноги бестолково сучили каблуками по полу, стараясь уползти как можно дальше от араба и его жуткого ножа. Но тот, довольно улыбаясь, придвигался все ближе, поднося нож к самому лицу обезумевшей жертвы, наслаждаясь ее смертельным ужасом.

Капитан уже давно перестал быть собой, перестал быть офицером и даже просто человеком, теперь он превратился в воющего в смертной тоске зверя, готового на все, лишь бы избежать предстоящих мучений, избежать смерти. И тут на самом краешке еще сохранившего рассудок сознания вдруг мелькнула спасительная мысль, дурная, невозможная, но все же ставшая той самой соломинкой, за которую хватается утопающий. Вспомнился рассказ одного из ветеранов-разведчиков, прошедших Афган, случайно услышанный на какой-то юбилейной пьянке. Суть его сводилась к тому, что большой грех для мусульманина убить другого правоверного без веской на то причины, особенно это справедливо в отношении новообращенных. А ведь с формальной точки зрения стать мусульманином, принять ислам, совсем просто. Никаких долгих и красочных ритуалов, вроде православного крещения для этого не требуется.

– Лла… Илла…х-ха… – с трудом выдавил Кэп пересохшим горлом, пытаясь как можно дальше отодвинуться от мельтешащего прямо перед лицом ножа.

Араб рассмеялся беззаботно и весело, будто действительно увидел вдруг что-то донельзя забавное, и прижал холодное лезвие тупой стороной к щеке пленника, наслаждаясь перекосившей его лицо нервной дрожью.

– Лла иллаху алла ллахи, – выплюнул ему прямо в глаза Кэп. – Ва Махамадун расулу ллахи!

Араб отшатнулся, удивленно глядя на пленника, он никак не мог понять, что же происходит, даже нахмурился, вслушиваясь в непривычно звучащий в устах русского, исковерканный резким акцентом символ веры. Он явно слышал нечто знакомое, но вот не мог сообразить что.

– Лла иллаху алла ллахи, – торопливо зачастил Кэп, захлебываясь звуками чужого, никак не дающегося языка.

Вот так на самом деле и становятся мусульманами, фраза, которую пытался выговорить на арабском капитан является символом веры мусульманина и означает: «Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Любой произнесший это трижды, становится правоверным, все остальное: знаменитый обряд обрезания, беседа с муллой, первый намаз – уже вторично, главное вот этот момент, трижды повторенное утверждение.

Сообразивший, наконец, в чем дело араб издевательски расхохотался:

– Презренный гяур! Ты что же думаешь, что можешь обмануть и самого Аллаха? Считаешь, что бездумно произнесенные слова помешают мне убить тебя? Нет! Не все так просто! Принятие веры должно быть еще и искренним, а уж до искренности как я вижу тебе очень далеко, трусливая собака!

Зачерненный клинок взметнулся в воздух, но вдруг замер в верхней точке, перехваченный рукой еще одного бородача, неслышно подошедшего сзади.

– Постой, Али… Я почему-то ему верю. Быть может он и вправду решил отринуть свою дьявольскую веру и препоручить жизнь и смерть Аллаху…

– Ты что же, Саладин, хочешь, чтобы я пощадил эту свинью? – араб недоверчиво покосился на второго бородача.

Тот в ответ лишь молча кивнул, отпуская руку своего товарища.

– Ну хорошо, хорошо… Ты командир, тебе решать, – недовольно пробурчал Али, вгоняя тесак обратно в ножны и поднимаясь на ноги.

Кэп облегченно вздохнул, по мере того, как угроза гибели отодвигалась на второй план, к нему постепенно возвращался обычно присущий ему ясный аналитический ум. То, что названный Саладином боевик говорил по-русски, еще ничего не значило, черты лица у него тоже несли оттенок скорее персидской, нежели чеченской крови. К тому же араб безоговорочно выполнил его команду, а уж насколько своенравны и самоуверенны арабские наемники, считающие себя высшими существами, а чеченцев презираемой низшей расой, разведчику объяснять было не надо. Вряд ли араб стал бы подчиняться чеченцу, разве что очень высокопоставленному и авторитетному полевому командиру. Да еще и это прозвище, как невнятно вспоминалось из истории, Саладин это исковерканное имя арабского полководца Салах-ад-Дина, прославившегося успешной борьбой с неверными во времена крестовых походов. Очень подходящее прозвище, для арабского наемника конца двадцатого века.

– Помнишь меня? – Саладин низко склонился над пленником.

Пораженный вопросом Кэп пристально всмотрелся в заросшее бородой лицо. Нет, ничего не подсказывала обычно цепкая, специально тренированная память.

– Нет? – расплылся в улыбке араб. – А вот я тебя сразу узнал…

Выдержав томительную паузу, во время которой Кэп напряженно гадал, где же мог встречать этого борца за свободную исламскую республику Ичкерия, он, наконец, подсказал:

– Школа подрывников, возле Хотли-Чу, в горах? Помнишь? Двое арабских инструкторов. Одного, Хасана, вы взяли. Ну а второй… – он вновь широко улыбнулся. – Второй это я. Понял теперь, почему я удержал Али?

– Потому что большой грех одному мусульманину убить другого, – с надеждой произнес Кэп.

Саладин в ответ залился веселым смехом.

– Удачно пошутил! Конечно, нет! Попробуй угадать еще раз.

– Ну, значит, ты хочешь от меня узнать о судьбе своего пленного напарника, – предположил Кэп.

– О Хасане? Было бы действительно забавно. Но, честно говоря, он меня не сильно занимает. Думаю, что он не зажился на этом свете, всегда мечтал умереть в бою с неверными, придурок.

Кэп невольно кивнул, подтверждая версию Саладина.

– Нет, русский, я оставил тебя в живых не потому, что ты стал мусульманином, поверь это ни меня, ни Али, не остановило бы. И не потому, что мне нужны от тебя какие-то сведения. Я оставил тебе жизнь, потому что видел тебя в бою и знаю, что ты умелый и опытный воин. Я хочу предложить тебе стать одним из нас. Вступить в мой отряд на правах равного, среди равных. Одинаковая опасность и такая же доля в добыче, как у остальных. Мусульманином ты уже стал, – он хитро усмехнулся. – Так что здесь проблем не будет. Если надо, Али подтвердит перед всеми, правда Али?

Выдвинувшийся из-за спины Саладина араб угрюмо кивнул, подтверждая его слова.

– Ну, что скажешь?

Кэп переводил непонимающие глаза с непроницаемого лица Али, на смеющегося Саладина и никак не мог поверить в то что слышал. Неужели все повернулось вот так вот просто! Мысли неслись в голове бешеным галопом. «Ерунда! – кричал внутри кто-то захлебывающийся в радостной эйфории. – Сейчас можно притвориться, наобещать им чего угодно. А как только развяжут руки, наверняка удастся найти способ удрать к своим. Не будут же они его караулить, в самом деле! Главное, чтобы это все было сказано всерьез, а не ради издевки над беспомощным пленником. Лишь бы все оказалось правдой! Ну, Господи, Аллах, кто там еще, ну, пожалуйста! Пусть все это будет правдой! Тогда еще повоюем! Еще отомстим за пережитое только что унижение! Главное уцелеть! Уцелеть здесь и сейчас!»

Саладин хитро улыбаясь, следил за вихрем чувств, как в зеркале отражавшимся на лице пленника, он видел уже такое не раз, читал все мысли русского, словно в открытой книге и если бы захотел, легко мог бы поразить его, произнеся их вслух. Но молчание сейчас входило в правила игры, пусть, пусть пока считает, что он умнее всех, так же, как многие до него.

– Зачем тебе это? Зачем я тебе? – хрипло выдохнул Кэп, вглядываясь в прищуренные глаза араба.

– Буду с тобой откровенным, – вздохнул, беспомощно разводя руками Саладин. – Я и мои люди сражаемся здесь не только за Аллаха, но и за деньги, нам все равно, кто будет биться с нами рядом: чеченец, русский, мусульманин, христианин… Лишь бы он был хорошим воином. Ты хороший воин, а я за последнее время потерял очень много людей и нуждаюсь в новых бойцах. Ну как, согласен?

– Ладно, – Кэп облизал пересохшие губы. – Уговорил, красноречивый. Не могу тебе ни в чем отказать. Руки-то развяжешь?

– Развяжу, конечно, развяжу, но только позже, – улыбка Саладина просто сочилась медом.