Текст книги "Место действия - Южный Ливан"

Автор книги: Макс Кранихфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Утробно взревев, будто атакующий слон, кавказец рванулся к обидчикам, замолотил огромными кулачищами не тратя времени на предисловия. Он вовсе не обладал отточенными навыками спортсменов-единоборцев, атаковал беспорядочно, делая ставку на ярость и сокрушительный напор, но при его массе никакие особые ухищрения и не требовались. Попадание пудового кулака в цель автоматически означало для незадачливого оппонента как минимум тяжелое увечье. Однако в этот раз все вышло строго наоборот. Первым оказавшийся на его пути Шрам и не подумал спасаться бегством, или падать под тяжелыми ударами. Ловко нырнув под свистнувший в воздухе кулак, он вдруг возник сбоку и сзади от потерявшего его из виду Саламбека, и пока чеченец, яростно рыча, разворачивался к перехитрившему его противнику, вырвал из кармана правую руку. Тускло блеснула на солнце серой сталью мощная крестовая отвертка с удобной резиновой ручкой.

– Гр-ра! – взревел чеченец, когда стальной стержень легко пробив льняную рубашку, глубоко вошел ему в печень.

Истошно закричала некрасиво кривя рот и прижимая ладони к щекам, все еще не поднявшаяся на ноги блондинка.

Сначала Саламбек даже не понял, что с ним произошло. Отчего все тело пронзила острая вспышка невыносимой боли, яркой световой гранатой разорвавшейся в голове, на миг ослепившей и оглушившей его. Потом вдруг разом ослабли такие мощные и всегда послушные мышцы. Он хотел ударить русского локтем, но отчего-то не смог даже поднять руку. Хотел развернуться к нему лицом, но ноги подломились в коленях, отказываясь держать его тело. Что-то горячее потекло в пах и дальше по бедрам. Саламбек почувствовал, что мир вокруг стремительно закружился, как в далеком детстве, когда он ездил с отцом на ярмарку в довоенный еще Грозный и катался в парке на каруселях. Он еще успел удивиться, такому яркому детскому впечатлению вдруг ни с того, ни с сего всплывшему сейчас из глубины памяти. Потом вспомнил про бритоголового русского, поискал его глазами, но не нашел, зато почувствовал, как сзади его подхватили под мышки чьи-то сильные руки, помогая осторожно опуститься на асфальт. Асфальт оказался теплым и мягким, нагретым летним солнцем, почти таким же теплым и мягким, как трава на высокогорных лугах, и солнце было таким же нежным и ласковым, гладило его лицо своими лучами, и Саламбек, потянулся за этой лаской, закрыв глаза и постепенно проваливаясь в темноту.

Когда кавказец бросился в атаку, Вовка весь сжался от страха за посмевших вступиться за блондинку парней. Все-таки он был очень силен и страшен, этот дикий сын гор и сразу было понятно, что его врагам, как минимум не поздоровится. Однако бритые ничуть не испугались. Тот, что со шрамом уверенным плавным движением скользнул навстречу врагу, ловко избегая разящих ударов, извернулся немыслимым образом, будто прилипнув к кавказцу в извращенном сладострастном объятии. А потом похожий на огромную гориллу, заросший волосами горец, вдруг пошатнулся, закачался и едва устоял на ногах. Бритоголовый заботливо поддержал его под мышки и аккуратно усадил на асфальт. Сидеть кавказец, правда, тоже не смог и тут же мягко завалился на бок.

– До встречи в аду, обезьяна! – ухмыльнулся второй бритый, так и не принявший участия в схватке.

От ларьков им навстречу рванулись товарищи кавказца, у одного в руке блеснул нож. Видимо, до последнего момента горцы не считали нужным вмешиваться в конфликт, веря, что славяне, как обычно разбегутся при виде разъяренного Саламбека. Но что-то пошло явно не так, то ли славяне попались неправильные, то ли сам Саламбек оплошал, только факт был налицо, их брат лежал без чувств, завалившись на покрытый чахлой городской травой газон, а оба бритоголовых были целехоньки. Меж тем, русские, похоже, не замечали нависшей над ними новой угрозы: тот, что со шрамом, увлеченно протирал носовым платком побуревшую отвертку, второй что-то деловито советовал ему, повернувшись к приближающимся чеченцам спиной. Вооруженный ножом был уже всего в нескольких метрах, еще три-четыре секунды и он нанесет удар в спину. Он не будет предупреждать врага, окликать его и предлагать повернуться, такие фокусы хороши для красивых рыцарских романов, а отнюдь не для уличной драки. Тут нужно использовать любое преимущество над противником, а прав будет тот, кто останется стоять на ногах. Рука, сжимающая нож уже пошла в замах, удар в который будет вложена вся инерция бега и немалый вес тела, окажется страшным, если даже не убьет на месте, то в любом случае надежно выведет из строя. Вовка с неожиданной ясностью осознал это в тот момент. И сделал единственное, что мог в данной ситуации. Сам потом себе удивлялся, но сделал. С громким полувизгом, полукриком он метнулся под ноги набегающему чеченцу. Сжимаясь в комок ударил его плечом в колени, проехался локтями по обдирающему кожу зернистому асфальту, не чувствуя боли, непередаваемой музыкой слыша ударившие в уши злобные ругательства. Остро воняющая потом тяжесть навалилась на него, он запутался в чужих ногах, сжался в комок, силясь спрятаться, укрыться, от того, что происходит вокруг. А где-то над головой яростно хрипела злая матерщина, слышались глухие удары и вскрики боли. И вдруг все кончилось. Чья-то сильная рука вздернула его за шиворот на ноги, прямо перед глазами оказалось лицо одного из бритоголовых, щедро перемазанное струящейся из носа крупными сгустками кровью.

– Живой?

Он поспешно закивал, хотя вовсе не был в этом до конца уверен.

– Хорошо. Тогда ноги в руки и айда за нами. Ну, быстрее! Не тормози!

Какое-то время его просто волокли по загаженным подворотням, проходным дворам, нескончаемому лабиринту дворов-колодцев, трущоб, заборов и тупиков. Потом он, немного придя в себя, уже бежал сам, бежал, превозмогая нещадное колотье в боку, жадно хватая воздух распяленным ртом, стараясь не отстать от пыхтящих впереди бритоголовых.

Остановились неожиданно, как раз в тот самый момент, когда Вовка уже всерьез думал, что больше не выдержит, этого стремительного бега с препятствиями по грязным задворкам, о существовании которых он даже не подозревал до сегодняшнего дня. Оба бритых тоже запалено дышали, видно и им пробежка далась нелегко.

– Пику скинул? – сдавленно прохрипел тот, что повыше.

– Обижаешь, начальник, – ухмыльнулся в ответ Шрам. – Давно уже.

Высокий тоже расплылся в улыбке, демонстрируя ряд металлических коронок на месте передних зубов. Переминавшегося с ноги на ногу рядом с ними Вовку они будто бы вовсе не замечали. Наконец железнозубый повернулся к нему, проехался жесткой пятерней по волосам.

– Спасибо, малой. Если бы ты чертям в ноги не кинулся, не знаю, что и было бы. Не заметили мы их вовремя, думали этот черножопый один куражился. Самостоятельно.

– Молодца, братишка, с нас при случае сто грамм и пончик, – поддержал товарища Шрам, криво улыбаясь одной половиной лица.

Вовка только теперь рассмотрел, какая у него кривая и неестественная улыбка. Располосованная бугристым, плохо сросшимся рубцом левая щека оставалась совершенно неподвижной, и лишь правый уголок рта полз вверх, превращая лицо в перекошенную гротескную маску. По идее это должно было смотреться отталкивающе и уродливо, но видимо из-за тепло глянувших на него больших серых глаз, опушенных неожиданно длинными, как у девушки ресницами, улыбка показалась ему доброй и открытой. Видимо поэтому, когда железнозубый, еще раз потрепал его по волосам и, кивнув на прощание мол, бывай, брат, развернулся, собираясь уходить, Вовка, набрался смелости уцепить того, что со шрамом за руку. Парень недоуменно обернулся, и Вовка, торопясь, пока тот не отмахнулся от него как от надоедливой мухи, захлебываясь от волнения выпалил:

– Ребята, а вы кто? Я тоже хочу, так как вы… С вами… То есть, я хотел сказать…

Он замолчал, не умея выразить словами теснившиеся в груди чувства, боясь, что ошибся и все не так понял, но вместе с тем надеясь, что все это неслучайно, что наконец-то обрел единомышленников. Шрам несколько секунд внимательно вглядывался в его раскрасневшееся лицо, а потом, повернувшись к своему товарищу, нерешительно произнес:

– Слышь, Кастет, а паренек-то похоже стоящий… Как думаешь? Нам молодая поросль нужна… Смену себе растить надо…

Вовка с надеждой глянул в мрачное оценивающее лицо железнозубого Кастета. Тот укоризненно качнул головой:

– Вот всегда ты так, Меченый, так и норовишь кого-нибудь на улице подобрать, да на груди пригреть. Только думать же надо, это тебе не котенок бездомный, а человек, пусть маленький еще, да глупый. Но человек со своими мыслями, желаниями и идеями, а ты его уже норовишь к нам записать. Так это только в пионеры всех подряд одним чохом принимали, а тут личное осознание требуется, желание и понимание…

– У меня есть, – затараторил, торопясь убедить железнозубого Вовка. – У меня есть желание, есть понимание… Я с вами хочу…

Больше всего на свете он боялся, что эти двое сильных взрослых парней сейчас развернуться и бесследно исчезнут из его жизни, потому был готов буквально на все лишь бы они признали его право быть рядом с ними. В конце концов, разве не он так мужественно помог им только что справиться с кавказцами. Они сами говорили, что без него бы не обошлись. Так чего же они теперь раздумывают, а этот самый Кастет вообще смотрит подозрительно, будто на врага?

– Чего ты с нами хочешь? – устало вздохнул железнозубый. – Сам не знаешь о чем речь, а туда же, возьмите меня, я хочу… Куда ты хочешь?

– Я это… Ну… – Вовка еще раз оценил черные футболки парней, красноречивую надпись «Я – русский» у Меченого и более непонятную, но тоже будящую в воображении какие-то смутные ассоциации, «Нет цветным революциям» у Кастета, и наконец, решившись выпалил: – Я хочу защищать русских, за Русь, за страну! Только я не знаю, что делать… Возьмите меня к себе, я не подведу, правда!

– Слыхал, Кастет? – мотнул головой Меченый. – Я же говорю, наш парень. Я своих нутром чую.

– Да уж, на ментовскую прокладку вроде не похож, хотя кто знает… – все так же угрюмо протянул Кастет, но в глубине его нарочито строгих глаз уже плясали ясно видимые Вовке веселые огоньки. – Ладно, малой, считай, уговорил. Диктуй контактный телефон, я тебе на днях позвоню. Там все и решим.

Замирая от счастья, Вовка продиктовал телефонный номер, Кастет деловито записал его на извлеченный из кармана джинсов потертый дешевый мобильник и удовлетворенно кивнул:

– Ну, бывай, молодой, до связи!

Вовка потянул было новым знакомым руку для прощального мужского пожатия, в эту минуту он сам себе казался взрослым и солидным, потому такой жест по его пониманию как нельзя соответствовал моменту. Однако ближе к нему стоявший Меченый с усмешкой отстранил его ладонь и пожал локоть.

– Привыкай, молодой, у нас здороваться и прощаться принято только таким образом.

Удивленный Вовка перечить не посмел и неловко перехватил под локтем протянутую руку Кастета, вызвав взрыв доброжелательного смеха.

– Ничего еще научишься, будет случай!

Кастет позвонил только через два дня, и все это время Вовка провел будто на иголках в ожидании его звонка, удивляя родителей, первым бросался к телефону, уходя из дома, строго наказывал обязательно поднимать трубку и если его будут спрашивать точно записать все что скажет позвонивший. И вот, наконец, свершилось. Он сразу узнал железнозубого по голосу, и от первых же его слов сердце ухнуло куда-то вниз, провалившись в желудок, Вовка и сам не ожидал, что так сильно разволнуется. Он едва мог связно говорить, постоянно заикался и переспрашивал, чем вскоре довел собеседника до настоящего раздражения.

– Короче, записывай адрес, подъедешь, там и пообщаемся, – отрезал в конце концов Кастет и продиктовав улицу и номер дома повесил трубку.

К месту встречи Вовка летел как на крыльях, ничуть не заботясь о том, что внезапная поездка на другой конец города полностью срывает его весьма плотный жизненный график. Оно и понятно, в конец обрыдшие уже занятия в музыкальной школе, по важности и эмоциональной насыщенности не шли ни в какое сравнение с предстоящей встречей. «Подумаешь, ну совру завтра что-нибудь!» – окончательно решил он для себя возникшую проблему и тут же позабыл о ней, захваченный предвкушением ждущего впереди эпохального события.

Кастет ждал его во дворе старой облезшей четырехэтажной хрущевки с неряшливыми, завешанными стираным бельем балконами и мутными от пыльной грязи окнами. Он сидел на покосившейся лавочке у подъезда и вполне мирно пыхтел сигаретой. Сегодня в облике защитника Руси не было ничего героического и угрожающего, самый обычный парень, каких полно в любом московском дворе. Даже бритый наголо череп не смотрелся чем-то выдающимся на фоне простецкого спортивного костюма и домашних тапочек на босу ногу. Просто молодой бездельник вышедший покурить в свое удовольствие перед подъездом, подышать свежим воздухом пополам с никотином. Однако Вовку мирный облик его визави обмануть уже не мог. Видели совсем в других ситуациях! Подойдя, он, еще чуть робея, протянул для приветствия руку, тем самым опробованным в прошлый раз способом, и Кастет привычным жестом пожал ему локоть, мимоходом похвалив:

– Молодец, быстро схватываешь!

– А я вообще способный, – задиристо вздернув подбородок, ответил Вовка, подпустив в голос тщательно выверенную нотку легкой наглецы.

– Ну-ну, посмотрим… – по лицу Кастета скользнула мимолетная тень улыбки. – Ладно, нечего здесь сидеть. Приглашаю в гости.

Недокуренная сигарета ловким щелчком пальцев была отправлена в примостившуюся рядом урну, а сам бритоголовый до хруста в спине потянувшись, поднялся с лавочки и зашагал к подъезду. Шел, даже не оборачиваясь, абсолютно уверенный, что Вовка тут же последует за ним. Конечно, домашний мальчик Вова когда-то в раннем детстве имел беседу с родителями на тему недопустимости хождения на квартиры незнакомых людей, но сейчас явно был не тот случай, потому помявшись несколько секунд он все же шагнул на ступеньки крыльца. Ободранная рассохшаяся дверь, снабженная неожиданно мощной пружиной хлопнула за его спиной, навсегда отрезая выход обратно в прошлую беззаботную, простую и ясную жизнь. Вот только в тот момент Вовка еще не понимал этого. А если бы понимал, то возможно бросился бы тут же обратно. А может быть и нет… Как знать?

Жил Кастет на третьем этаже в маленькой двухкомнатной квартирке. Несмотря на бедность обстановки и явную нужду хотя бы в косметическом ремонте, в квартире царили чистота и порядок, все вещи были аккуратно разложены по местам, создавая впечатление нахождения не в жилом помещении, а в отлично отлаженном производственном цехе, библиотеке или операционной. Порядок, конечно, дело хорошее и нужное, но конкретно здесь его было явно чересчур. Вовка даже остановился в нерешительности посреди прихожей, опасаясь что-нибудь задеть, или ненароком испачкать. Чутко уловив его настроение, видимо не впервые сталкивающийся с подобной реакцией гостей Кастет успокаивающе буркнул через плечо:

– Не обращай внимания. Это мать моя извращается. Совсем сдвинулась на чистоте. Ходишь, как по музею. Потопали в мою берлогу. Да, чуть не забыл, разуваться не надо.

Подавая гостю, пример он бесцеремонно зашлепал пыльными тапочками по натертому до зеркального блеска паркетному полу. Вовке ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Правда он все же старался идти чуть ли не на цыпочках, чтобы лишний раз не следить.

Берлога Кастета располагалась сразу за большой комнатой игравшей роль зала и являла по сравнению с ней разительный контраст. Сразу было понятно, что в этих двух комнатах живут совершенно разные люди, у каждого из которых имеется свой собственный мир, куда соседу ход заказан. Первое на что натыкался взгляд в комнате Кастета был огромный рисованный красками плакат, в центре которого стоял бритый наголо парень в высоких черных ботинках, сжимающий в правой руке бейсбольную биту, левой рукой он обнимал светловолосую девушку, прижимающую к груди младенца, рядом с ней присел на корточки рабочий в спецовке и оранжевой строительной каске, справа от бритоголового замер солдат в камуфляже. На заднем фоне дымили заводы, шли по полям комбайны, и вставало из-за горизонта ярко-оранжевое солнце. Над солнечными лучами кроваво-красными буквами горел девиз: «Когда мы вместе, нам все по силам!» Вдоль стены тянулись плотно заставленные книжные полки, сбоку притулился компьютерный стол с отражающим стремительно несущееся навстречу звездное небо монитором. У дальней стены аккуратно заправленная кровать, над ней крупномасштабная карта России, испещренная непонятными пометками и маленькими бумажными флажками на булавках. Особое внимание Вовки привлекли три пары белых шнурков повязанные на три вбитых прямо за дверью гвоздика. Еще один гвоздик вбитый рядом, сейчас пустовал, пока только ожидая свою пару. Уловив его взгляд, Кастет криво ухмыльнулся, непонятно заявив:

– Смотри, смотри, молодой, когда-нибудь и у тебя такие будут…

Вовка счел за лучшее более подробно не расспрашивать, что-то подсказывало ему, что за этими на первый взгляд вполне безобидными предметами кроется какая-то мрачная тайна, которую, если уж совсем честно, ему не слишком-то хотелось знать.

– Присаживайся, – Кастет махнул рукой в сторону мягкого кресла с пепельницей на подлокотнике.

Вообще, судя по въевшемуся в стены и мебель крепкому табачному духу можно было легко догадаться, что хозяин берлоги не часто утруждает себя выходами на улицу для перекура. Некурящий Вовка слегка поморщился, но изо всех сил старался не показывать вида, что ему неприятна затхлая прокуренная атмосфера. Кастет, небрежно скинув тапочки, с ногами забрался на кровать и, видимо сочтя на этом прелюдию достаточной, огорошил в Вовку лобовым вопросом:

– Ну и что к нам привело?

– Ну я… Это… В общем…, – жалко замямлил Вовка, чувствуя, что и в самом деле никак не может четко сформулировать, что он собственно забыл в этой провонявшей табаком берлоге.

– Желание бороться за русскую национальную идею, наверное, – пришел ему на помощь едва заметно усмехающийся Кастет.

Вовка облегченно вздохнув, быстро закивал, строго говоря, эфемерная национальная идея была не совсем тем, что он имел в виду, но сейчас он готов был согласиться и на это.

– А ты хоть отдаешь себе отчет, к кому именно желаешь присоединиться в этой борьбе? – теперь в вопросе звучала неприкрытая ирония.

Может быть, именно реагируя не нее, Вовка неожиданно даже для самого себя набычился и, резко кивнув головой, брякнул:

– Отдаю!

– Да ты что?! – притворно восхитился Кастет. – Так кто же мы тогда, по-твоему, такие? Просвети, сделай милость!

– Ну… Это… – вновь замямлил Вовка, чувствуя себя полнейшим идиотом.

– Ладно, не пыжься, – взмахом руки прервал его терзания хозяин берлоги. – Ты этого знать просто не можешь. Ибо привели тебя сюда не политические убеждения, а просто инстинктивный протест против засилья чуркабесов и цунарефов, наводнивших наш город. Ты просто впервые встретил тех, кто реально им противостоит и потому по молодой горячности тут же решил к ним присоединиться, не раздумывая над их мотивами и политической платформой. Так?

Вовка обреченно кивнул. Мало того, что все было действительно именно так, он еще и поражен был неожиданно правильной и грамотной речью, услышать которую от уличного бойца никак не ожидал. Наслаждаясь произведенным эффектом, Кастет несколько томительных секунд молчал, а потом рубанул резким как выстрел вопросом:

– О скиндхед движении что-нибудь слышал?

Огорошенный Вовка вновь смог лишь кивнуть, да жалко пискнуть:

– Это которые Гитлеру поклоняются…

– Чего? – в голосе Кастета мелькнули жесткие металлические нотки. – Не повторяй чухню, если сам не разбираешься! Поклоняются идолам и богам. А скинхеды просто чтят память Гитлера, как одного из величайших арийских вождей. Понятно?

– Понятно, – робко пискнул Вовка. – Но ведь Гитлер, он того… Ну, это…

– Что «того», что «это»?! Сейчас ты мне будешь говорить, что Гитлер маньяк и убийца, развязавший самую кровавую войну в истории человечества, рассказывать о миллионных жертвах нашей страны в этой бойне и нести прочий пропагандистский вздор изобретенный фальсификаторами истории. Так? Так… Потому можешь не трудиться, все аргументы, которые ты можешь привести, мне прекрасно известны. Заодно и время сэкономим.

– А что, разве это не правда?

– Представь себе, нет. Точнее, правда, конечно, но далеко не вся. Вот как ты, например, считаешь, какой был выход у разгромленной в первой мировой войне Германии, разоренной униженной аннексиями и контрибуциями. Что она могла сделать, чтобы подняться с колен? Могло ли с этой задачей справиться продажное демократическое правительство, состоявшее сплошь из безыдейных казнокрадов, воров и взяточников?

– Ну, я не знаю, – осторожно протянул огорошенный таким жарким натиском Вовка.

– А тут не надо знать. Ты просто подумай. После поражения в войне к власти в Германии пришли демократы. Страна лежала в руинах, производство уничтожено, вся инфраструктура разрушена, золотой запас разграблен победителями. Отрезаны плодородные земли за Рейном. Казалось бы, государство полностью уничтожено, поставлено на колени. Да еще и наверху оказалась продажная клика мерзавцев и ублюдков, озабоченных лишь собственным безбедным житьем, набиванием карманов, за счет обнищания и гибели своего народа. Как ситуация, ничего не напоминает?

Вовка молча закивал головой, напоминает, а то как же, даже ходить далеко не надо, выгляни в окно, увидишь ту же картину.

– То-то же, – довольно улыбнулся Кастет. – Верно схватываешь, молодой. Сегодня мы почти в том же положении. Тоже проиграли войну, пусть не горячую, а холодную, но последствия ее не менее тяжкие. Правит нами та же самая продажная элита, для которой мы лишь быдло, рабочие скоты, которых нужно как можно эффективнее доить, добывая себе безбедную жизнь. Как думаешь, если вдруг сейчас откуда-нибудь с неба на Россию свалится золотой дождь, ну не знаю, прилетят вдруг добрые инопланетяне и подарят президенту самородок весом в сто пятьдесят тонн. Если такое случится, станем мы с тобой жить лучше?

– Станем, наверное, денег же больше будет, – неуверенно проговорил Вовка, во все глаза глядя на пылающее вдохновением и праведным гневом лицо Кастета.

– Хрен там! – торжествующе воздел палец к потолку тот. – Не станем, даже не надейся. Все будет разворовано той самой продажной элитой, что окопалась наверху. Просто они станут еще богаче. У них появятся золотые унитазы в туалетах и обои, отделанные натуральными бриллиантами, а нищие в подворотнях все так же будут умирать от голода и болезней. Не в деньгах дело, брат. Мы с тобой живем в самой богатой в мире стране! Но власть в ней захватили воры и ублюдки, вот в чем загвоздка. Как может быть так, что у нас чуть ли не самый низкий уровень жизни среди европейских стран, а Москва один из самых дорогих городов мира? Откуда деньги у тех, кто здесь живет, а? Как может быть так, что все иностранные курорты, просто стонут от сказочно богатых «новых русских», а учителя, врачи, офицеры едва не умирают с голоду. Где справедливость?

Вовка потерянно молчал, оглушенный убийственной простотой приведенных аргументов.

– Нет такого понятия «разруха», точнее есть, только это термин не объективный, а субъективный. Находящийся в людских головах. Как говорил профессор Преображенский, если я начну мочиться мимо унитаза, у меня в туалете наступит разруха. Так и здесь. Нет объективных причин для бедности, есть субъективное неправильное распределение богатств страны, выгодное окопавшимся наверху уродам.

– А причем здесь Гитлер? – все же сумел вставить фразу в монолог увлекшегося скина Вовка.

– Гитлер причем? А вот причем! В тридцатые годы, придя к власти в Германии, он дал своей стране национальную идею. Ту, что и обеспечила невиданный экономический подъем, впоследствии и давший возможность для ведения победоносных войн. А что такое национальная идея? Это в первую очередь единство по национальному признаку. То есть немецкий бродяга, ближе немецкому банкиру, чем, к примеру, другой банкир, но француз, или там англичанин. Понимаешь? Единство нации, направленное на созидательную работу ради ее величия. Когда правящая элита думает не о своем благополучии, а о процветании своей нации, читай своего народа, а значит и самой страны. Чувствуешь разницу? Это когда капиталист сознательно идет на сокращение личной прибыли, лишь бы обеспечить в достаточной мере своих рабочих, а те в ответ поднимают производительность труда до заоблачных высот. Это когда никто не смеет воровать у нации и страны, а тех, кто пытается это делать осуждает не только формальный суд, но и все сограждане. Когда вору и казнокраду никто не подаст руки, не захочет с ним общаться ни за какие деньги, потому что украл он не у абстрактного государства, а украл у народа, у нации, у тебя лично, как ее части. Ощущаешь разницу подходов? Весь феномен германского чуда был в создании новой бескорыстной правящей элиты, той, что смогла организовать и повести за собой народ к сияющей цели величия нации. Вот именно в этом и есть величайшее проявление гения Гитлера, как политика и организатора. Так почему же не использовать его опыт? Не отдавать должное его заслугам? Только потому, что он воевал против нашей страны?

– Но ведь это не все, – попытался возразить Вовка. – Были ведь еще концлагеря, Хатынь, геноцид покоренных народов.

– Не вали все в одну кучу, – наставительно произнес Кастет, сурово сдвинув брови. – Тут однозначного ответа нет. Замечу лишь, что товарищ Сталин в свое время устроил ничуть не меньший по масштабам геноцид собственного народа, что, по-моему разумению, гораздо отвратительнее и чудовищнее, тем не менее многие до сих пор считают его величайшим вождем всех времен и народов. А концлагеря, да, существовали, это факт, но подобные перегибы ничуть не умаляют заслуг фюрера в деле борьбы против мирового сионизма, за чистоту арийской расы. Кстати основные зверства при этом совершали не столько сами немцы, сколько предатели и наемники из числа самих покоренных народов, лишний раз доказывая тем самым, что они и есть именно недочеловеки о которых и писал в своей брошюре доктор Геббельс. Унтерменши.

Вовку несколько покоробила такая трактовка вопроса, уж что-что, а ужас нацистских концлагерей, бывших истинными фабриками смерти, у него никогда не повернулся бы язык назвать просто «перегибами». Да и сама личность бесноватого фюрера в его представлении отнюдь не соответствовала тем сверкающим доспехам спасителя белой расы и гениального политика, в которые упорно облачал бывшего ефрейтора Кастет. Однако сегодня он решил не спорить и выслушать оппонента до конца, лишь подбросив ему пару вопросов на засыпку, долженствующих более-менее прояснить его позицию.

– Ну ладно, оставим Гитлера, тут мне вроде бы все понятно. Я вот про разных там мигрантов хотел спросить, с ними-то вы боретесь, правда?

– Правда, – разочарованно буркнул Кастет, явно недовольный столь пренебрежительным отношением к теме величия нацистского вождя. – Они же тоже представители низшей расы. Недочеловеки. А благодаря нашему антинародному правительству эти дикари сейчас поднимают голову, захватывают наши города, вытесняют русских с рабочих мест, пытаются контролировать розничную торговлю. А самое страшное, что они тут же начинают подтягивать сюда своих родственников, друзей, знакомых. Стоит одному чуркобесу закрепиться в русском городе, как не успеешь оглянуться, а он уже перевез сюда еще десятка полтора. Им же на хер ничего не надо, могут всем гуртом в однокомнатной квартире жить и на полу спать все вперемешку. А наши продажные менты их за взятки прописывают. Потом смотришь, а дети этих уродов уже бьют себя копытом в грудь, мы, мол, тут коренные жители, родились здесь и выросли, а значит это наша земля, мы здесь хозяева. Ну и творят само собой что хотят, пользуются тем, что менты у нас за копейки покупаются.

– Вот и я так думаю! – с горячностью подхватил Вовка. – Надо как-то положить этому конец! Надо собрать митинг, раскрыть людям глаза! Надо написать открытое письмо правительству! Донести до него народную волю!

– Ага, – презрительно скривился Кастет. – А еще обратиться в ООН, позвонить президенту Соединенных Штатов и в Лигу сексуальных реформ, им тоже интересно узнать будет. Не мели ерунды, молодой!

– Почему ерунды? – обескуражено развел руками Вовка, беспомощно глянув на заострившиеся вдруг жесткие черты лица сидящего напротив скина.

– Потому, – отрезал тот. – Ты что думаешь, правительству это все неизвестно? Думаешь, они там не в курсе про растущее влияние землячеств, про этническую преступность, про то, что в автономиях потихоньку разворачивается травля русского населения? Да они больше нас с тобой знают и все прекрасно понимают, вот только делать ничего не будут.

– Но почему? Они же тоже живут в этой стране, их дети ходят по тем же улицам, где устраивают беспредел кавказцы! Почему они ничего не будут предпринимать?

– Потому! Потому что этот процесс приносит им деньги! Потому что эти мутанты полностью уже переродились и мыслят другими категориями. Если кто из них и был русским по рождению, то давно уже позабыл об этом и спокойно продает своих соотечественников направо и налево. Дети? Да не смеши! Их дети разъезжают на престижных иномарках под охраной здоровенных мордоворотов. А когда здесь по-настоящему станет жарко и все эти Ахмеды и Мамеды заявят о своих правах на наши земли, вся эта продажная свора просто снимется отсюда и осядет где-нибудь в Монте-Карло. А мы, простые русские люди, захлебываясь в крови, будем разгребать последствия их толерантной национальной политики. Так уже было в Чечне! Там треть населения было русских, и что? Где они сейчас? Преданы собственным правительством, ограблены, убиты и изнасилованы. А этим пидорам все мало! Они тоже самое готовят для всей России. И так и будет, если не встать у них на пути!

– Так что же делать? – дрогнувшим голосом спросил Вовка. – Должен же быть какой-нибудь выход?

– Выход? – горько улыбнулся Кастет. – Выход один. Каждый должен съесть свой собственный кусок дерьма. Каждый должен чем-то пожертвовать в борьбе за свободу и независимость России. Маленький человек должен принести маленькую жертву, большой – большую. Но каждый, понимаешь, каждый должен хоть что-то сделать, а не сидеть сложа руки, ожидая чудесного спасения. Никто не даст нам избавления, не Бог, не царь и не герой, слыхал такое?

– Добьемся мы освобождения своею собственной рукой, – как завороженный продолжил Вовка.