Текст книги "Книга русских инородных сказок - 1"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Про Мертвую Букву

Один злой журналист давным-давно придумал Мертвую Букву. Написал ее в какое-то слово, слово написал в какую-то статью, статью отдал в какую-то газету, получил гонорар, пропил его и стал дальше жить. А Мертвая Буква осталась.

Стоит ее читателю увидеть – и вот она уже сама собой выучивается. А потом неожиданно пишется в самое неподходящее место. Пишет читатель письмо своей любимой, а Мертвая Буква в него и попадает. Читает любимая письмо и сама Мертвую Букву выучивает… Пишет другой умный человек свою книгу, а там на каждой странице – по Мертвой Букве. Книжка большим тиражом выходит, и все ее читать принимаются…

Такие дела. Сейчас, пожалуй, и не осталось уже человека, который бы эту Мертвую Букву случайно для себя не выучил… В каждом она сидит, каждый ее в свой черед пишет… Увидеть ее нельзя, и по-другому как объяснить – не получится.

Мертвая Буква душу свободы лишает, разум ленью угнетает, сердце холодом леденит. Мертвая Буква слова не портит, но написавшего и прочитавшего ее навеки губит. Говорят, что спасения от нее нет, и потому страшно… Может, и есть спасение? А?

Игорь Лазовский

КАК СОЛДАТ ОБМАНУЛ СМЕРТЬ

Сидел солдат в окопе, хотел любви, высокой и чистой, с ахами и охами.

Очень долго сидел, поэтому очень хотел.

А тут приходит за ним Смерть и говорит: «Пойдем со мной».

Как известно, некрасивых женщин не бывает, бывает мало водки.

А уж если сидишь в окопе уже который год, так и водки не надо – достаточно просто женщины.

В общем, истолковал Солдат предложение Смерти не правильно, а так, как ему хотелось (а хотелось ему очень сильно).

Встал Солдат и пошел за Смертью, и только они отошли чуть-чуть от окопов, как он не смог сдержать одолевавших его высоких чувств, набросился на Смерть, повалил ее на землю и давай любить со страстью, которую дают четыре года сидения в окопе.

А Смерть даже растерялась от такого натиска и удивилась – чего это он, вроде я его не за этим звала.

Тут надо сказать, что Смерть, хотя и была женщиной опытной во всех отношениях, мужской любви не знала, как, впрочем, и женской. Не довелось как-то, так уж сложилось, что никто ее не любил.

И вот лежит она под Солдатом, прислушивается к своим ощущениям и чувствует, что – хорошо. И все лучше и лучше становится. А потом и совсем хорошо стало, так хорошо, что словами не описать.

Сколько времени прошло – никто не скажет.

Однако Солдат вдруг спохватился, что ему обратно в окоп пора.

А Смерть его отпускать не хочет – так ей хорошо было.

А он тоже ничего поделать не может – служба. Да еще если старшина отлучку заметит, он же ему все яйца оторвет или, того хуже, отправит портянки стирать. Так что уходить все равно надо.

Сговорились, что назавтра Смерть опять к Солдату придет.

И она пришла.

И каждый день приходила.

А Солдат любил ее высокой и чистой любовью в ближайшем к окопу лесочке. И так и не умер – некогда было Смерти такой ерундой заниматься, а Солдату-то – и подавно.

Кстати, это все в Румынии происходило…

Станислав Львовский

РОУМИНГ

Я – бета-тестер. Бета-тестер – это значит работать в Большой Компании, ходить на работу каждый день, кроме субботы и воскресенья, выслушивать грубости от Александра Петровича и разбираться в технике. И не просто в технике, а в мобильных телефонах. Мобильные телефоны украшают наш мир, делают его ярче, дают возможность любящим сердцам говорить друг другу глупости на расстоянии и без перерыва па обед.

Мобильные телефоны – прекрасные маленькие вещи. Их все любят. Им покупают чехольчики и подставки, учат их петь песенки ангельскими голосами, дарят на дни рождения и носят у самого сердца. Именно такими словами наш Маркетолог объяснял мне смысл своей революционной тактики по завоеванию покупателей. Объяснив мне все про Конкуренцию, которая дышит огнем и готовится нас пожрать, про Рецессию, которая дышит холодом и готовится нас придавить, попугав меня падением акций, он выложил на стол Мию.

Посмотрев на нее, я спросил, нельзя ли отдать Это на тестирование кому-нибудь из моего отдела, у меня инсектофобия, я боюсь предметов с тонкими ножками.

Маркетолог сказал, что нет, нельзя, я начальник, это революция, мне ее и тестировать. А потом он Это включил. Мия открыла глаза, помигала ими, сказала «Привет» и направилась ко мне.

Я вскочил с кресла. Мия помигала глазами и остановилась. Маркетолог довольно захихикал и спросил, чего я, собственно, боюсь. Я протянул к Мие руку. Она немедленно протянула ко мне лапки. Я осторожно взял ее двумя пальцами. Маркетолог сказал, что прочный корпус, лапки из принципиально нового, гибкого, но сверхпрочного пластика, ничего не поломается, обращаться как с обычным телефоном, батарей хватает на сутки, меньше, чем у обычного телефона, но она же бегает! И разговаривает! Я спросил Маркетолога, уверен ли он, что мне предстоит иметь дело с девочкой. Маркетолог ответил, что да. Говорит как девочка, думает как девочка, зовут Мия. Девочка.

– Хорошо, – сказал я.

– Сроку, – сказал Маркетолог, – три недели.

И ушел.

Мы остались с Мией.

Вечером этого дня я сидел на кухне, читал на ночь. Мия лежала в кармане рубашки, я уже как-то смирился с существованием у нее двух пар лапок, коровьих ресниц и ангельского голоска. Ну телефон. Ну такой. Тут я почувствовал, что кто-то меня легонько, но настойчиво пихает в грудь.

– Звонят тебе, – сказала она. – Звонят. Маша звонит. +70958456789.

Маша – моя… ну, невеста не невеста. Девушка. Мы ходим в кино, в кафе, гуляем в парке. У Маши есть две основные вещи: длинная такса и короткая память. Маша все забывает, ей можно много раз рассказывать один и тот же анекдот. Иногда я не уверен, что она помнит меня в лицо. Маша.

Мы договорились, как послезавтра пойдем в кино на гонконгского режиссера про любовь и настроение, я положил Мию на стол. Она поднялась, сначала села, а потом встала и подошла ко мне поближе.

– Расскажи про Машу.

Я долго рассказывал ей про Машу, как мы познакомились и ходили гулять в парк и в кино. И другое тоже рассказывал. Это было довольно странно, потому что время от времени я смотрел на эту картину со стороны. Как сидит у себя в кухне взрослый, мол, человек тридцати без малого лет и рассказывает своему мобильному телефону про свою девушку. Мия, впрочем, в нужных местах всплескивала лапками, говорила «Ага! И дальше чего?» и вообще вела себя как приятный и заинтересованный собеседник.

То есть это был хороший маркетинговый ход. К концу нашей беседы я уже не помнил, что она мобильный телефон. Когда я сказал, что пора спать, она повернулась ко мне левой щекой, и я не сразу сообразил, что это она хочет не чтобы ее поцеловали на ночь, а чтобы ее на ночь выключили. Даже потянулся к ней. Но вовремя опомнился (дисплей, надо сказать, успел покраснеть) и аккуратно, очень аккуратно, медленно нажал на кнопку «NO».

Оставить Мию на столе в кухне меня как-то не хватило. Взял с собой и положил рядом, только что не на подушку. Это, возможно, было ошибкой.

Следующий день прошел в хлопотах, потому что в предыдущей модели что-то не склеилось, телефон звонил слишком тихо, SМSки принимались в кодировке UTF-8 и вообще, все было не слава богу. Я довольно быстро привык, что телефон у меня не звонит, а говорит деловым тоном только что принятой на работу девочки-секретарши: «Это Александр Петрович». Лапки оказались ужасно удобной штукой, потому что после звонка Мия подтягивалась на краю кармана и практически впрыгивала мне в руку. Только было немножко щекотно, но это ничего, нестрашно.

Вечером я снова сидел на кухне. Пил кефир. Мне в детстве мама стихи такие читала:

Жил лев, лев добрый,

Ел хлеб, хлеб с воблой,

Пил кефир на ночь,

Звали его – Лев Иваныч[2]2
  Стихотворение Эммы Мошковской.


[Закрыть].

Мия спросила меня, были ли у меня другие мобильные телефоны. Она понимает, что были, но какие они были?

– Обычные, – ответил я. – Nokia, Samsung, Philips, Siemens. Телефоны. Я не помню всех. Я же бета-тестер.

– А самый-самый первый?

– О! Первый был Nokia. Я ее носил в чемодане, и у нее была антенна, как у спутникового терминала. Такая тяжелая она была, из черного пластика.

Мия озадаченно похлопала ресницами и замолчала. Она явно не знала, что такое спутниковый терминал, но спросить, видимо, стеснялась. И как это – в чемодане? Мне не очень хотелось объяснять.

Я все-таки ее положил на подушку. Очень хотелось поцеловать на ночь, но она уже спала, я ее выключил и потом это как-то странно все-таки. Ну не знаю. Странно.

На следующий день после работы мы с Машей пошли в кино. Я всегда выключаю телефон при начале фильма, потому что, если кто-то звонит в тот самый Ответственный Момент, это всегда неприятно. Даже если кто-то хороший звонит, кого ты любишь или к кому просто хорошо относишься. Я сказал Мие, что вот, если кто будет звонить, говори, пожалуйста, что меня нету, но запомни, кто звонил, мы потом разберемся. Мия обещала все сделать как надо, но попросила, чтобы я отодвинул пиджак немножко, чтобы ей тоже было видно. Я так и сделал. Она как-то так присела на край кармана и весь фильм сидела, не мигая смотрела.

Когда мы вышли из зала, ей срочно понадобилось рассказать мне, кто звонил (кто звонил, кто звонил… Александр Петрович звонил. И мама моя звонила). Пришлось ее достать из кармана. Маша немедленно взвизгнула: «Ой какая прелесть, дай посмотреть!» Она долго вертела Мию в руках, та морщилась, Маша трогала Миины лапки и пришла в совершеннейший восторг. У Мии хватило вежливости поздороваться, но дальше она молчала, набрав в рот воды. Когда я вернул ее в свой карман, то почувствовал, что она дрожит. Мы проводили Машу до дому и вернулись к себе.

Потом пили кефир на кухне. Мия то вскакивала, то садилась снова на стол и расспрашивала меня про маму. А потом про папу. А потом про младшую сестру, которая давно уже уехала в Америку. Мия немножко знала про Америку, потому что роуминг. Перед тем как выключить, я все-таки ее поцеловал. Для этого пришлось посадить ее на ладонь и поднести к лицу. Она обхватила мой нос лапками и прижалась к нему. Мия.

В обеденный перерыв я сидел за столом и ел салат из пластмассовой мисочки. Вообще это хороший обед, салат, и японская лапша, и хачапури из киоска с выпечкой. Мия ходила по столу и трогала разные предметы, наподдавая лапкой ручки и прилипая время от времени к желтым самоклеящимся бумажкам. Когда я закончил, она подошла ко мне и обняла меня за палец.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего. Просто так.

«Просто так», – пробормотал я, погладил ее по клавишам, встал и пошел к Маркетологу. Тот очень обрадовался и долго расспрашивал меня, как что. «Все хорошо, – говорил я, – прекрасная у вас идея. Прекрасная». Маркетолог радовался. Когда я вернулся в кабинет, Мия сидела на краю клавиатуры, спиной ко мне.

– Маша звонила.

– Откуда, с мобильного или из дома?

– С мобильного.

Не хватило духу перезвонить. Потом.

Вечером Маше я не перезвонил. И на следующий день не перезвонил тоже. Дней через пять Мия перестала сообщать мне о ее звонках. А может, она перестала звонить. Не знаю. Мия все чаще приходила обнимать меня за палец. Иногда она, сидя в кармане, прижималась ко мне всеми клавишами и тихонько царапала меня лапками. Тогда мне как-то переставало хватать воздуха, и переговоры шли несколько наперекосяк. Я ей выговаривал потом. Она хихикала. За неделю по вечерам я успел ей рассказать все про себя, про свою семью, про своих девушек, про свои мобильные телефоны.

Ей ужасно хотелось попробовать роуминг. А я сказал ей, что мы обязательно поедем в Америку к моей младшей сестре и там попробуем все, мы можем, потому что она двухдиапазонная, а в Америке только GSM-1900, но все будет – и Pacific Bell, и далее AT&T.

Каждый раз я целовал ее перед сном, а она обнимала меня за нос и щекотала ресницами.

А потом как-то позвонил Маркетолог. Мы с ним долго говорили, что вот, все прекрасно и это лучший телефон из тех, что наша Компания и всякое такое. Вечером Мия была очень задумчивая и как-то невпопад задавала вопросы. А днем в офис мне принесли посылку. Я-то знал, что ничего не заказывал, но мальчик-курьер очень настаивал и говорил, что моя секретарша звонила им тогда-то, и счет оплачен каким-то неведомым способом, и вообще, заберите свой телефон, мне что его, обратно везти?

В коробке лежала последняя модель Nokia. Голосовой вызов, цветной дисплей, возможность записывать посторонние звуки в качестве звонка, сменные цветные панельки для клавиатуры. Принес в кабинет.

– Это ты ведь заказала, да?

– Я.

– Nokia. И что я с ней буду делать?

– Не знаю. Звонить. Это будет твой телефон. Совсем твой, никакое не бета-тестирование, а вот твой. Насовсем. Тебе. Меня же ведь скоро отберут же, да? А это Nokia. Как твоя первая. Я думала, тебе будет приятно.

Я бросил коробку в корзину и вышел. Только успел увидеть, как она лицо руками закрыла.

Назавтра я снова пошел к Маркетологу. Я не стану долго, в общем, я просил ее мне оставить, а Маркетолог совершенно не понимал, про что я, и объяснял, что стоит она целое состояние, и корпоративный кодекс не позволяет, и вообще, ты с ума сошел, это же ТЕЛЕФОН. Телефон, да. Я знаю.

На ночь я ее поцеловал и выключил. А она обняла меня за нос и потерлась верхними клавишами. И все было как обычно. А наутро она не включилась. Я заряжал аккумулятор и все время жал на эту проклятую кнопку «NO», но ничего не помогало. В обеденный перерыв я поехал к знакомому мастеру, который, увидев Мию, присвистнул, но разобрал, собрал, сказал, что все в порядке, что он ничего не понимает, но должно работать.

Ничего не получалось.

Еще две недели я скандалил с Маркетологом, орал на Техников, на Вице-президента Компании, ворвался на собрание Акционеров, орал на собрание Акционеров. Они не хотели меня увольнять, потому что я очень хороший бета-тестер.

А потом я уволился сам. Она так и не включилась.

Их никогда не запустили в серийное производство, потому что Маркетолог сказал Акционерам, что так никто не будет покупать новые телефоны, а купят один, пусть даже очень дорогой, – и все, это навсегда уже, ошибка получилась, маркетинговый просчет. Потому что невозможно, я сам знаю теперь, что невозможно, я хороший бета-тестер.

Она мне звонит иногда откуда-то оттуда. Я в первый раз очень испугался. И во второй раз мне было не по себе, и в третий. А потом привык. И мы теперь очень часто сидим на кухне, я пью кефир, а она рассказывает мне какие-то глупости, а потом говорит, что вот обнимает меня за нос лапками, пора спать, созвонимся. Я говорю, что до встречи и что я целую ее.

Я бета-тестер. Очень хороший. Никто на свете не знает о роуминге больше, чем я и Мия.

Елена Мулярова

ИСТОРИЯ ПРО ТО, КАК САЙТА КЛАУС НАБИЛ МОРДУ АРИЮ

Радуйся, Отцу равночестна Сына проповедавый; радуйся, Ариа возбесившагося от собора святых отгнавый.

Из акафиста святителю Николаю архиепископу Мирликийскому Чудотворцу

Он поставил в сушку вымытую тарелку, а губку положил на бортик раковины. Сжатая его рукой губка постепенно возвращалась к прежнему объему. Но тень ее на белом кафеле стены увеличивалась быстрее. Прочитавший эти строки сразу поймет, что автор – женщина, которая скрашивает мытье посуды разнообразными наблюдениями. Не стану отпираться, я действительно женщина. Но ведь мог и мужчина заметить разницу в скорости тени и тела. Как это заметил мой герой, носящий имя Арик – уменьшительное от Арий, что любым ономастиконом переводится как храбрый.

Арик, храбрец и мойщик вечерней посуды, мог бы быть моим знакомым, но не стал им. Он всего лишь как-то вечером подвез меня на своем сером «фольксвагене». Меня подвозили многие, но запомнила я только его, потому что он не взял с меня денег. Вероятно, Арик проникся сочувствием ко мне, стоящей у края дороги женщине с сумками. Лишь одна деталь выгодно отличала меня от этого классического персонажа – из моего пакета торчал не хвост селедки, а хвост ананаса.

Арик подвозил многих – он так дорожил своим автомобильным комфортом, что охотно делился им с другими. А однажды ему довелось подвезти Деда Мороза, о чем Арик потом многократно, громогласно и нецензурно сожалел.

На новогоднем утреннике в детском саду Арик стоял в толпе разнообразных женщин – технически оснащенных женщин с видеокамерами, фотоаппаратами и сотовыми телефонами, заботливых женщин – с сумками, бутербродами и пакетиками сока, просто женщин – без ничего, даже без косметики на лице.

Дочка Вера, как это водится, была Снежинкой.

После утренника Арик подержал несколько секунд ладонь на горячей макушке дочери. Верино счастье поднималось вверх по руке Арика и уже готово было ударить ему в голову, но он попрощался и вышел на улицу.

Арик боролся с примерзшей дверцей машины, когда услышал: «Папаша, подвезешь до метро?» – и дверь сразу же открылась. Это был Дед Мороз без бороды и в одежде обычного парня, каких много, – джинсы, кожаная куртка, толстый шарф. Арик обрадовался. Подумал, что вечером удивит дочку, когда скажет, что вез в своей машине Деда Мороза. «Садись. На другой утренник едешь?» – «Ну да, сейчас такое время – только успевай». – «Потом отдыхать будешь?» – спросил Арик. «Не, я без работы не сижу», – ответил Дед Мороз.

Если бы Арик только знал, что этот тип с бородой в сумке имел в виду. Но Арик, наивная душа, довольно кивал головой, как будто он был послушным оленем, а его «фольксваген» – санями, где ехал важный Сайта.

«Слушай, а ты хороший Дед Мороз, я даже не ожидал. Не пьяный. И дети были просто счастливы!» – «Ну, во-первых, я на работе не пью. А, во-вторых, что дети… Им одну бороду и мешок с подарками покажи, они уже от счастья сами не свои. Я для мамаш старался. Видел, как они на меня смотрели?!»

Арик мысленно вернулся в душный зал, украшенный разнообразными блестящими предметами, означающими праздник. Дед Мороз был прав – все эти технически оснащенные и источающие заботу мамаши смотрели на Дедушку с вожделением. Каждая из них, и недотраханная, и по лени еженощно уклоняющаяся от непосредственных супружеских обязанностей, с радостью отдалась бы Деду Морозу здесь же, за пыльным занавесом, куда заведующая детсадом велела положить мешок с подарками.

Они мечтали, чтобы он овладел ими, не отклеивая своей пропитанной противопожарной дрянью бороды. Не снимая красной хламиды с ватной опушкой. И даже не разувая валенок. Всего лишь приспустив брюки. Хотя какие могут быть у Деда Мороза брюки и тем более трусы. Под шубой у него нет ничего – только горячий красный член в противовес холодному красному носу.

В жадных объятиях Деда Мороза каждая из этих женщин испытывала бы снаружи холод, а изнутри жар. А вечером звонила бы подруге и срывающимся от волнения голосом шептала: «Никому не говорила, тебе одной скажу: ты представляешь, сегодня меня трахнул Дед Мороз». И подруга умирала бы от восхищения и зависти. Куда там Арику с его нелепой гордостью по поводу того, что он подвез Деда Мороза в своей машине.

Им оказалось по пути. Дед Мороз попросил разрешения закурить и молча дымил в окно. Около бензоколонки Арик остановился, подождал, пока его заправили, вышел на пару минут расплатиться и они поехали дальше. В центре города Дед Мороз поблагодарил и простился, а подъезжая к офису, Арик заметил пропажу мобильного телефона.

Так что дочку обрадовать не получилось. Вместо этого Арик с горечью и непролитыми слезами в голосе пожаловался жене: «Подвозил Деда Мороза, и гад украл у меня сотовый». А эта дрянь Марина, вместо того чтобы пожалеть, стала хохотать как ненормальная. И вместо слов утешения Арик услышал он нее: «Дедульке мобильный нужнее. Ему будут детишки звонить. Вера, – крикнула Марина дочери, – ты бы хотела Дедушке Морозу позвонить?» «Да, – отозвалась дочка, – я бы его к нам в гости пригласила». Арику вдруг почудилось тайное вожделение в невинных детских речах, и он затаил злобу.

Папа Арика, Петр Васильевич, был инженером-конструктором мостов. Почему, спрашивается, простой советский инженер по имени Петр назвал сына столь странно? Ответ прост. Имя Арику придумал не папа, а я. Неважно, что в мире сем я младше и беспомощней Арика до такой степени, что ему приходится подвозить меня со всеми моими бедами, радостями и ананасами в сумке. В мире же потустороннем именно я для него и мама, и папа, и путеводная звезда, и автор всей его жизни, а не только нелепого имени.

Не все нелепое случайно, как и не все случайное нелепо. И я не слепо тыкала пальцем в ономастикой, попав в результате на храбреца. Я назвала Арика в честь пресвитера Александрийского, автора арианской ереси, увлекшего этой самой ересью 70 дев, 12 диаконов, 7 священников и нескольких епископов.

И, как всегда, дев оказалось значительно больше. Я легко могу представить себе этих 70 дев, ни черта не понимавших в доводах и умозаключениях болтливого Ария, но слушавших его с раскрытыми ртами и затуманенными мечтою глазами. Думаю, девы эти, хоть и жили в Александрии начала нашей эры, мало чем отличались от полоумных дев начала перестройки, исправных посетительниц оккультных лекций и астрологических курсов. Те же мутные глаза, полуоткрытый рот, жадное внимание и неустроенная личная жизнь. Арий с хорошо подвешенным языком и ярко выраженной харизмой пришелся очень кстати. И неважно, хорош он был собой или нет. История всемирная скептически относится к самому факту существования Ария, история же церковная ничего не сообщает о его внешности. А если бы и сообщала, то, скорее всего, наделила бы его омерзительными чертами лица и страшным, исходящим от его многогрешной плоти зловонием. Церковная история лишь рассказывает о характере Ария, о его способе вести беседу и добиваться своего: «Облекая свои мысли тонкими отвлеченными выражениями, при помощи диалектики, он из своих и других суждений выводил обоюдные и двусмысленные следствия. Так действовал Арий в частных прениях со своим епископом, в присутствии клира; между тем, под видом дружеской откровенности, в беседах со своими сверстниками, он тайно разливал яд тонкого злоречия».

«Было время, – говорил Арий, – когда Сына Божия не было. Он сотворен из несуществующего, а отнюдь не рожден из сущности Отца. Рожден во времени, а не от вечности, не как истинный Бог от Бога истинного, но сотворен из ничего. Он ниже Отца и по природе и воле изменяем». Вот такой дайджест арианской ереси, которую сам же он и излагал, рта не закрывая ни днем ни даже ночью.

Арик, в отличие от Ария, говорил совсем немного, но дев он все же в соблазн ввести умудрился. Вот каким образом.

Конечно, первым делом Арик позвонил на свой собственный сотовый и ничуть не удивился, когда приятный женский голос сообщил, что «телефон отключен или находится вне зоны действия». Не такой дурак этот Дед Мороз, чтобы сперва украсть сотовый, а потом оставить его включенным. Наверное, уже давно SIM-карта вынута, трубка продана, а сам бородатый козел находится вне зоны действия Арикового гнева. Ну это еще как сказать.

После изрядно подпорченных новогодних праздников Арик явился в кабинет заведующей Вериным детским садиком с требованием выдать ему анкетные данные Деда Мороза. Но совершенно неожиданно дама с хорошо поставленным добрым голосом промямлила уникальную в своей невразумительности историю. О том, что будто бы их регулярный, из Нового года в Новый год приходящий в садик Дед Мороз – человек проверенный, во всех отношениях респектабельный, отличный семьянин, сотрудник умирающего конструкторского бюро, и прочая, и прочая – выиграл сумасшедшую сумму денег в телешоу «О, счастливчик» и вместо того, чтобы потеть на утренниках в красной хламиде, предпочел потеть в купальных трусах на пляже Шарм-Эль-Шейха в окружении благодарного семейства.

А вместо себя в садик послал какого-то совершенно случайного типа. Причем случилось все так быстро, что ни фамилии, ни адреса новенького узнать так и не пришлось. Он позвонил и, назвавшись Николаем, сказал, что сам от такого-то (от счастливчика), предложил услуги и договорился о времени. Потом приехал, отработал, взял деньги и смылся на Ариковой машине, между прочим. «Да, я понимаю, что не имела права приглашать к детям кого попало, – оправдывалась заведующая, – но у меня выхода другого не было. К тому же все обошлось. Может, это еще и не он взял ваш сотовый».

Арику стало горько оттого, что даже и тут ему не верят. Но все же чего-то он добился – узнал, что этого типа звали Николаем. Значит, он был не Дедом Морозом, а Санта Клаусом.

Что общего между суровым епископом из ликийского города Миры и толстопузым Санта Клаусом с бутылкой рождественской колы в руке? Оба очень любили делать подарки, и поэтому первый выбрался из-под сурового иконного оклада и превратился во второго.

Св. Николай, как и нечестивый Арий, тоже имел дело с девами, но с девами совсем иного рода. Не с экзальтированными искательницами сомнительных откровений, а с девушками практичными до неприличия. Девушками, которые понимали, что в этой жизни им ничего не светит, а потом собирались искать богатых любовников или даже, хуже того, продаваться в публичный дом. Чудесным, на то он и святой, образом узнав об их намерениях, Николай не стал лезть к ним ни с занудными, ни с пламенными нравоучениями. Он кинул им в окно три золотых яблока, чтобы девушки справили себе приличное приданое и нашли корыстных, но приличных женихов. О том, как на самом деле эти девушки поступили с подарками, история умалчивает, но я очень надеюсь, что эти брошенные в окно деньги не оказались выброшенными на ветер.

Если бы кому-то пришла в голову самонадеянная идея снять фильм о св. Николае, получился бы сериал почище, чем посвященный подвигам бессмертного сына гор Дункана Маклауда. Серия первая. Страшная буря. Тонет корабль, моряки в молчаливой мужской истерике прощаются с жизнью. Прямо из смеси грозовых туч и грозных волн материализуется св. Николай, отстраняет перепуганного штурмана и спокойно становится к штурвалу – happy end.

Серия вторая. Палач собирается казнить невиновного, заносит меч над покорно склоненной головой. И тут прямо на место казни влетает св. Николай, бесстрашно выхватывает из рук заплечных дел мастера меч – happy end.

Ну и конечно, подарки, подарки, подарки – в двери, в окна, в печные трубы. Но главный подарок сделал св. Николай всем христианам, когда набил морду Арию на Первом Вселенском соборе в 325 году в Никее, где собрались отцы Церкви именно затем, чтобы разобраться наконец, верить Арию или нет.

Как скудоумие отличается от святой простоты, так и наглая самоуверенность отличается от истинной веры. Арик был уверен в своей правоте ничуть не меньше, чем в подлости Деда Мороза. Уже и сотовый он другой себе купил, легче и краше прежнего, и подключение сделал прямое вместо позорного федерального, и снег уже почти совсем растаял, а дочка давно уже съела и поломала все новогодние подарки, а Арик все никак успокоиться не мог. В пальцах у него появился нехороший тремор, а в душе странные интересы. Чем еще, кроме нервного срыва, можно, например, объяснить странное поведение Арика, когда он субботним вечером сел вместе с женой смотреть по телевизору ток-шоу «Родня», вместо того чтобы, как всегда, глумиться над бородатым Капраловым и его убогими героями. Но, видимо, не расшатанная нервная система, а шестое чувство посадило в тот вечер Арика задницей на диван перед телевизором, потому что на экране он увидел своего злейшего врага – Николая Деда Мороза.

Тот сидел за столом, естественно, без бороды, но с мерзкими и явно накладными усишками и рассказывал до отвращения слезную историю. Что будто бы три года назад ехал он в поезде к себе домой и что долгую дорогу скрашивало быстрое знакомство с хорошенькой проводницей, которая обслужила путешественника по полной программе. Так что домой приехав, он ее не забыл, а женился и даже родил с ней вместе ребеночка. Но страдающая дромо– и нимфоманией мамаша спокойной семейной жизнью довольствоваться не захотела. Как, по справедливому библейскому замечанию, собаку тянет на свою блевотину, так и жену усатого подставного героя тянуло на многогрешную полку служебного купе скорого поезда. И вот она уже и сына с мужем бросила, и домой заходила, только чтобы переодеться, а все дни и ночи проводила в своем купе. А ее сослуживицы, эти бляди, вместо того чтобы сказать подруге образумься, мол, вернись к материнским и супружеским обязанностям, они покрывали ее грешки и прятали от мужа. «Что же мне делать? – вопрошал бедный муж. – Ведь ребенку нужна мать, подскажите, дорогие слушатели». И слушатели, а особенно сентиментальные и доверчивые слушательницы, кивали и возмущались и давали разнообразные, хотя и совершенно бессмысленные советы.

А Арик, глядя на самозванца, сначала потерял дар речи, а потом обрел и завопил, уставившись засиявшими от злости глазами на жену: «Марин, это он!» «Кто?» – удивилась Марина. «Дед Мороз, который спер мой сотовый».

Марина нехорошо посмотрела на мужа. С жалостью и тревогой. «Кризис среднего возраста, – подумала она, – оказывается, бывает и таким. Уж лучше бы бегал за молоденькими девушками». А сама сказала: «Зайчик, ты бы успокоился». При слове «зайчик» Арик сразу же вспомнил утренник в Верином садике, где девочки были Снежинками, а мальчики Зайчиками. Вспомнил, как ему самому в свое время от старшего брата перешли по наследству замусоленные, сшитые из натянутого на картон куска простыни уши и свалявшийся, вырезанный из старой цигейковой шапки хвост. Арик понял, что Новый год навсегда перестал быть для него праздником, что теперь – это черный день его календаря. Не найдя у жены понимания, Арик решил действовать самостоятельно. Он дождался конца ток-шоу, увидел в титрах телефон редакции программы и позвонил.

Никто из поклонников и поклонниц родственного ток-шоу и представить себе не мог бы, в каких условиях оно делается. Маленькая комната, заставленная дешевыми, расшатанными столами с исцарапанными поверхностями. Огромный бумажный мешок с издевательской наклейкой «Слезные письма» на боку. Продавленный диван, на котором перед съемками нетерпеливо ерзают интервьюируемые настоящие герои и уныло дремлют нанятые за пятьсот рублей подставы. Гудящий от чрезмерной натуги компьютер – собственно мое рабочее место. В свободное от придумывания имен героям время я сочиняю реплики для ведущего программы Андрея Григорьевича Капралова. Вот он выходит к гостям студии в своем шикарном костюме 65 размера и в ботинках 49. Мало кто знает, что под пиджаком, на попе, у него висит рация, от которой телесного цвета проводок тянется прямо в капраловское ухо. Это и называется работать с ухом. Суфлер – Божий одуванчик – Семен Семенович вполголоса читает в передатчик, а Андрей Григорьевич слышит все это в своем ухе и тут же звучно и с выражением повторяет на всю страну: «Знаете ли вы, что причина мужских измен в женском милосердии, в желании наших добрых женщин делиться самым ценным, что у них есть. У нас в студии редкая, абсолютно нежадная женщина – Тамара Сергеевна Лаврентьева из Барнаула». Любопытным открою, что пресловутая Тамара Сергеевна готова была подложить своего мужа под каждую желающую. В общем, эту ахинею писала я, за небольшие, но стабильные деньги.