Текст книги "Трудно быть сержантом"

Автор книги: Мак Химэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА XVI

Добравшись до казармы, я сразу же принялся за уборную. И знаете, какая меня осенила мысль? Я подумал, что будет гораздо эффектнее, если во время проверки уборной полковника буду приветствовать не только я, но и каждый унитаз. Я решил механизировать подъем крышек унитазов, соединив их проводом через систему блоков и выведя конец провода к двери. Правда, мне пришлось повозиться с этим довольно долго, но к двум часам я управился. Сержант Кинг с ребятами все еще не появлялся. Я прикинул, что они рано или поздно вернутся: ведь не может же сержант отсутствовать во время проверки. Подумал и завалился спать. Не успел голову на подушку положить, как тут же будто провалился куда-то.

Проснулся я рано утром и вижу, что Кинга с приятелями все нет. Долго не раздумывая, я

отправился в уборную, которую не успел прибрать с вечера, достал швабру, мыло, тряпку, ведро с водой, начистил все до блеска и глазам своим не поверил – красота! Мытье я закончил до побудки и запер дверь: не мог же я допустить, чтобы вся моя работа пошла насмарку.

Не успел я положить ключ в карман, как меня стали осаждать, жаждущие проникнуть за дверь. Мне пришлось провести беседу о том, каких трудов стоила мне уборка. Одни уходили сразу, а другим нужно было дополнительно разъяснять, что с ними будет, если они попытаются открыть уборную. А один парень вел себя просто неприлично и все говорил о какой-то английской соли. Я ему сказал:

– Послушай, иди в другой сортир и глотай эту чёртову соль, сколько влезет.

– Да я уже проглотил, – стонал он, – принял полчаса назад, пусти, мне очень нужно, пусти…

Я объяснил ему все сначала, а он опять за свое. Начал мне доказывать, что в соседней казарме уборная полным – полна, что он туда не дойдет, а потом вдруг как-то посинел, задергался и стал хныкать. Мне стало противно, я оттолкнул его легонько, отвернулся и перестал обращать на него внимание. Поняв, что я неумолим, бедняга ушел. Время шло, и я все больше волновался за сержанта Кинга. Кроме того, мне очень хотелось показать сержанту сортир перед осмотром. Я уже просто места себе не находил, как вдруг один парень выглянул в окно и говорит:

– Полковник уже в соседней казарме. Вот-вот явится сюда, и тогда нашему Кингу придется плохо.

– А я-то надеялся, что он успеет. Подумать только, как я старался.

Едва я успел сказать это, как парень закричал:

– Идут, идут!

Открылась дверь, я стал навытяжку: думал,

что войдут офицеры, а это явились мои приятели– сержант Кинг, Полетти, Крис и коротышка Пи Джи. Идут, едва ноги передвигают, из ботинок вода так и брызжет, волосы висят сосульками, а у Кинга к тому же один рукав рубашки оторван и фонарь под глазом – в общем, хуже не придумаешь. Остановились они посреди казармы, и с них сразу же натекли лужи. Сержант Кинг осмотрел койки и вдруг спрашивает:

– А разве командира части еще не было? Разве…

Но в это время дверь снова отворилась, кто-то скомандовал: "Смирно!" – и вошел полков-ник, а за ним другие офицеры. Сержант дернул головой, вытаращил глаза, но тут же подтянулся и встал, как положено. Воцарилась мертвая тишина, слышно было только, как капает вода с одежды Кинга, Криса, Полетти и коротышки Пи Джи.

Когда офицеры обходили казарму, я потихоньку пробрался к сортиру, встал у двери и просунул ногу в проволочное кольцо.

Полковник сразу обратил внимание на Кинга и его приятелей. У Кинга был вид настоящего бродяги, да и у остальных не лучше. Полковник подошел ближе и осмотрел сержанта с ног до головы, а тот даже дышать перестал. Отойдя от сержанта, полковник осмотрел Криса, Полети, коротышку Пи Джи и снова вернулся к сержанту. То же самое проделали и остальные офицеры. Потом полковник многозначительно взглянул на капитана, а капитан-на лейтенанта, и все молчали, будто воды в рот набрали. Наконец полковник, словно спохватившись, быстро направился к уборной. Все получилось, как я задумал. Как только полковник открыл дверь, я гаркнул, что было мочи: "Смирно!" – и дернул за провод. Все крышки унитазов подпрыгнули, как по команде, и ударились о сливные бачки. Раздался такой грохот, будто вся казарма проваливалась в преисподнюю. От неожиданности полковник слегка отпрянул назад и наступил на ногу лейтенанту. Однако он очень быстро оправился от испуга, прошел вперед, заглянул за дверь, пытаясь понять, почему поднялся такой шум, ведь он не видел, отчего подпрыгнули крышки унитазов. Заглянув в одиндва унитаза, полковник посмотрел на меня, потом опять на крышки, но придраться было не к чему; и я и крышки стояли так прямо, как только можно было пожелать.

В конце концов, полковник, будто опомнившись, кивнул мне и сказал, чтобы я шел в казарму. И я оставил свой пост. Вернувшись в казарму, полковник подошел ко мне и сказал:

– Теперь я вспомнил, кто ты, определенно вспомнил.

– Так точно, сэр, – ответил я. – Это меня сержант Кинг назначил постоянным дежурным

по уборной.

– Да, я помню…

– Так точно, сэр, – снова сказал я, взглянул на сержанта Кинга и спохватился. Я вспомнил, Что он просил меня не оказывать ему больше никаких услуг. Однако остановить ход своих мыслей я уже не мог и по инерции проговорил:

– Мы с сержантом думали, что вам эта затея понравится. Это он научил меня.

Посмотрев на Кинга, полковник сказал:

– Да, сержанту Кингу следовало бы рассказать нам об этом и еще кое о чем. Пожалуй, ему лучше всего пройти в канцелярию. – Он оглядел сержанта с ног до головы да как закричит:

– Немедленно, сию минуту, и никаких переодеваний! Докладывать будете в таком виде. Тогда будет куда приятнее воздать вам по заслугам, – с этими словами полков-ник повернулся и зашагал к выходу.

Сержант Кинг поплелся следом, и все на минуту замерли, будто приросли к месту, а потом повалили в сортир смотреть мое изобретение.

Ждать возвращения сержанта Кинга пришлось очень долго. Всем, а особенно мне, не терпелось узнать решение полковника. Несколько человек специально холили в канцелярию, и им даже удалось подслушать часть разговора полковника с сержантом. Оказывается, сержант не растерялся и докладывал примерно так: попал, мол, он в кино, а там матросы. Увидели его и стали поносить летчиков, а он якобы отчитал их как следует, за что эти самые матросы набросились на него и били целую ночь напролет. Все шло хорошо, и полковник готов был уже поверить, но вдруг спросил сержанта, какой фильм он смотрел, и тот долго не мог ответить. Наконец, Кинг вспомнил название какой-то кинокартины, но не смог рассказать ее содержание и вспомнить хотя бы одного артиста. Таким образом, полковник, что называется, припёр его к стенке.

Других сведений пока не было, и я, обеспокоенный судьбой сержанта, пошел в канцелярию сам. Разговора мне уже не удалось подслушать: дверь в комнату полковника была плотно закрыта, да и говорить там стали тише. В соседней комнате сидели писаря. Я заглянул туда, постоял немного у двери, и вдруг ко мне подошел старший сержант и сказал:

– Знаешь, Стокдейл, тебя посылают на курсы воздушных стрелков. Ты, пожалуй, сам скажи об этом сержанту Кингу, когда он выйдет, это его обрадует.

– Вот это здорово! Какая приятная новость! – восхитился я.

– Посылают не только тебя, – продолжал сержант. Он посмотрел на дверь, за которой допрашивали сержанта Кинга, и добавил:

– Я никогда его особенно не любил, но все-таки жалко парня, надо же было ему так влипнуть. Так ты передай ему все, как я тебе сказал, может быть, это его утешит.

Я вернулся в казарму и стал дожидаться сержанта. Наконец он явился. Через некоторое время захожу к нему. Вижу: лежит он на койке пластом, одной рукой закрыл глаза, а в другой держит сержантские лычки. Кинг даже не пошевельнулся, но догадался, что вошел я, и проговорил:

– Стокдейл, я сдаюсь, только уходи.

– А у меня есть хорошие новости, – отвечаю.

– Угадайте какие?

– Не хочу ничего угадывать. Считаю до тридцати, и, если ты хочешь сделать мне в последний раз приятное, скройся, чтобы глаза мои тебя не видели.

– Я хотел сказать вам, что меня посылают на курсы воздушных стрелков, я только что узнал об этом.

Сержант Кинг взглянул на меня, потом снова закрыл лицо руками и застонал:

– Нет, ты здесь останешься надолго, навсегда…

– Но мне сержант только что сказал…

– Стокдейл говорит правду, – подтвердил один малый.

Сержант Кинг отнял руку от лица и огляделся по сторонам. Потом медленно приподнялся, уставился на парней и спрашивает:

– Так значит, он правда уезжает отсюда? Значит, вчера мы напрасно устроили весь этот

спектакль? Он и так уехал бы?

– Факт, – сказал тот же малый.

Сержант посмотрел на меня и только головой покачал. Потом улыбнулся, глубоко вздохнул и сокрушенно проговорил:

– Ну, всего не предугадаешь. Меня разжаловали, но это я переживу, это я переживу. – С этими словами он встал и начал ходить по комнате, рассуждая вслух:

– Кое с чем приходится мириться. Как говорится, выше головы не прыгнешь, плетью обуха не перешибешь. Вы, конечно, думаете: расхныкался старина Кинг. Нет! У Кинга есть еще порох в пороховнице. Разве я допущу, чтобы четыре маленькие лычки испортили мне жизнь? Никак нет, сэр, не на того напали. Я все выдержу, черт возьми!

После этой тирады Кинг обратился ко мне:

– Значит, отправляешься на курсы воздушных стрелков, уедешь далеко-далеко и больше не вернешься…

– Я постараюсь навещать вас по возможности, – попытался утешить я сержанта, а он продолжал свое:

– Так точно, сэр, теперь мне уже ничто не-страшно, ничего не жаль, даже машину…, мою машину…

Вдруг кто-то в казарме закричал:

– Везут, везут!

Сержант Кинг умолк и прислушался. Снова раздался тот же голос:

– Уже привезли, Кинг, она здесь!

Сержант распахнул дверь и спросил;

– Что привезли?

– Вашу машину. Да вот и она! Нет, вы только взгляните, ха-ха, только взгляните.

В казарме поднялся невообразимый шум и гам, все рвались к окнам, всем хотелось посмотреть на машину сержанта. А она выглядела, прямо скажем, неважно: переднее сиденье перевернуто вверх тормашками, а заднее выглядывает из окна, стекол и в помине нет. Мало того, кузов сильно помят, и вся машина опутана водорослями. А цвет! Такого диковинного цвета я никогда раньше не видел!

Автомобиль сержанта доставила аварийная машина. Его поставили прямо против канцелярии, куда направились несколько патрулей. Сержант Кинг глянул было в ту сторону, но тут же отвернулся, закурил сигарету и стал ходить взад– вперед по комнате, пыхтя и потирая лицо руками.

Через некоторое время его позвал старший сержант из канцелярии. Что произошло потом, я узнал только после обеда. Перед тем как собирать вещи, я снова завернул к сержанту. Он сидел на краю койки и смотрел в окно, а парни, которые там стояли, сразу же замолчали и уставились на меня. Я сказал:

– Мы с Беном сейчас начнем укладывать вещи, но я, конечно, разыщу вас перед отъездом. Разве можно уехать, не попрощавшись?

И тут парень, который стоял ближе всех ко мне, говорит:

– А чего прощаться-то? Кинг едет вместе с тобой.

"Вот это да!" – подумал я про себя и посмотрел на сержанта. А он по-прежнему сидел, уставившись в окно. Подумать только,

Бен, сержант Кинг и я будем вместе!

– Вот видите, – сказал я, – ведь правильно говорят: нет худа без добра!

Кинг по-прежнему смотрел не отрываясь в окно. Но я видел, что в душе он согласен со мной.

ГЛАВА XVII

По окончании курсов мы с Беном получили: нашивки рядового ВВС I класса; их, правда, скоро пришлось спороть, а все из-за капитана, командира экипажа, в который нас зачислили. Капитан этот ко всему придирался. Он, например, требовал, чтобы мы постоянно носили галстуки и разную другую чепуху, а я этого терпеть не мог. Однажды капитан остановил нас с Беном в городе, и на мне, по обыкновению, не было галстука. Помню, я все пытался объяснить ему, как это случилось, а оказывается, разговаривать с начальством не положено. Бен сказал, что я должен был стать «смирно» и ответить: "Виноват, сэр!" А разве это ответ? Глупее и не придумаешь!

Ну, как говорится, раз пришла беда, отворяй ворота: за одним замечанием последовало другое, третье, и мы с Беном в конце концов, стали опять просто рядовыми. Мало того, капитан добился, чтобы нас перевели в другой экипаж, самый захудалый, так, по крайней мере, считал Бен.

Пожалуй, Бен преувеличивал, потому что я совсем неплохо чувствовал себя на новом месте. Здесь все было проще, никаких придирок: хочешь лететь на задание-лети, не хочешь– оставайся в казарме.

Среди членов экипажа я сначала знал толь-ко нашего командира корабля лейтенанта Бриджеса. Дело в том, что самолет, на котором мы летали, был огромный, мы с Беном сидели в хвосте, а остальные члены экипажа– в носовой части, поэтому мы их даже в лицо не знали. А лейтенант Бриджес оказался хорошим малым. Главное, ему было наплевать на то, что ты делаешь и где бываешь. Сам он идет, бывало, еле ноги переставляет, веки припухшие, глаза красные-вот-вот на ходу заснет. Частенько я встречал его в таком виде. Конечно, в такой момент его больше всего интересовало, как бы опохмелиться. Но служить в его экипаже было легко, не то, что у капитана. Иной раз не явишься, Бриджес и не заметит. Помню, один парень из нашего экипажа пропустил несколько полетов, и лейтенант совсем про него забыл и даже не хотел пустить в самолет, когда тот, наконец, объявился. Пришлось парню пойти в штаб и принести выписку из приказа о зачислении его в экипаж лейтенанта Бриджеса.

Мы с Беном часто слонялись без дела: ведь, кроме учебных полетов, мы ничем не занимались, и, когда он, наконец, перестал горевать о споротых нашивках, мы зажили на славу.

К этому времени Кинга снова произвели в сержанты. Он устроился в канцелярии, и виделись мы с ним не так уж часто.

Должен сказать, что Бену не нравился наш новый экипаж. Об офицерах он был прескверного мнения и все время ворчал. Хорошо еще, что не все такие, говорил он. Однако летать ему нравилось, и мы не отсиживались в казарме, как большинство ребят. Работа не пыльная, сидишь себе и дремлешь, иногда в карты, играешь или в шашки, а то просто вниз, на землю, смотришь. Когда к нам прислали еще одного стрелка, втроем стало веселее. Правда, этот парень играл в карты редко. Обычно он брал с собой модель самолета и только ею занимался. С ним мы так и не познакомились поближе. Он вскоре исчез, наверное, удрал из экипажа. Во всяком случае, мы его больше не встречали.

Отправляясь в полет, мы с Беном залезали в хвостовую часть самолета через специальный люк. После посадки выходили тем же путем. О прибытии никому не надо было докладывать. Иногда случалось, что командир корабля лейтенант Бриджес заглядывал к нам, но это бывало очень редко. А с остальными членами экипажа, как я уже сказал, мы почти не виделись.

Однажды произошел такой случай. Разговорился я с одним летчиком, и мне показалось, будто я слышал где-то его голос. Он сказал, что тоже вроде где-то меня видел. В конце концов, мы установили, что служим в одном экипаже. Это был наш второй пилот лейтенант Гарделла, славный парень. В зубах у него дымилась огромная сигара, он был навеселе. Спрашиваю его, чем офицеры, занимаются во время полета, а он отвечает:

– Да так, ничем особенным. А вы? Ну, я рассказал ему про карты, про шашки. Он решил, что это здорово, и вызвался составить нам компанию, а я пообещал познакомить его с Беном. Потом я спросил, какие у него обязанности как у второго пилота.

– Да разные, – сказал лейтенант, – обычно выпускаю и убираю шасси. Это моя основная работа. Да меня и не тянет сейчас еще чем-нибудь заниматься.

– И давно вы убираете и выпускаете шасси?

– Давно, почти шесть недель, с тех пор как окончил офицерскую школу. Вот в следующий раз я буду опускать и поднимать щитки. Приходи посмотреть, только попроси разрешения у командира.

– Спасибо, – говорю. – Мне очень хочется посмотреть, как убираются и выпускаются щитки.

Этот второй пилот был очень славный, просто не верилось, что говоришь с офицером: такой он был молодой, розовощекий. Его можно было вполне принять за бойскаута лет тринадцати, если бы не сигара и запах спиртного изо рта. Ведь большинство бойскаутов не курит и не пьет.

Я разыскал лейтенанта Бриджеса в доме для офицеров-холостяков. Лейтенант лежал на койке. Я подошел поближе и стал гадать: спит он или нет, потому что глаза у лейтенанта были, как обычно, полузакрыты. Но тут он сам приподнялся и молча взглянул на меня. Я попросил у него разрешения лететь в следующий раз в кабине, вместе с офицерами.

– Послушай, парень, – ответил лейтенант Бриджес, – так же нельзя: то здесь, то там. У тебя есть свое место. А впрочем, пойди спроси своего командира.

– Но вы, и есть мой командир, – ответил я.

Тогда лейтенант внимательно посмотрел на меня и виновато проговорил:

– Да, теперь припоминаю, я тебя видел как-то в самолете. Как, говоришь, твоя фамилия?

Я назвал свое имя и фамилию. Мы побеседовали еще немного, и я получил разрешение в очередном полете быть вместе с офицерами. Я попросил и за Бена.

– Это какой еще Бен? – удивился лейтенант. Я объяснил, что Бен служит в нашем экипаже.

– Ладно, мне все равно, садитесь, где хотите, – махнул рукой лейтенант.

На этом разговор наш окончился. Я вернулся и рассказал все Бену.

– Я буду сидеть там, где мне положено, – решительно заявил он. – Офицеры нашего экипажа– самые беззаботные люди на свете. Вот отчислили нас из первого экипажа, а жаль.

Мне показалось, что Бен слишком строго судит наших новых офицеров, поэтому я решил сам понаблюдать за их работой и при очередном вылете сел в кабину к летчикам:

На этот раз экипажу предстояло совершить ночной полет. Лейтенант Бриджес ловко поднял машину в воздух, а лейтенант Гарделла наш второй пилот, мастерски убрал шасси. Не успели мы сделать круг над аэродромом, как он уже сунул в рот сигару и уткнулся в иллюстрированный журнал. А лейтенант Бриджес, едва самолет лег на курс, включил автопилот, откинулся на спинку сиденья, вытянул ноги и задремал. По-моему, тот и другой прекрасно справились со своим делом, и я, понаблюдав еще некоторое время за ними, подошел к бортинженеру лейтенанту Кендаллу. Оказывается, и он тоже собирался поспать и даже подложил для удобства парашют под голову. Ну, делать было нечего, поэтому я присел на место радиста (он в этот день не явился) и стал наблюдать за лейтенантом Кавером, штурманом. Мне никогда еще не приходилось видеть такого трудолюбивого человека. Кавер буквально метался по кабине самолета и все время что-то высчитывал. Потом мне говорили, что он продолжает вычислять даже тогда, когда самолет уже заканчивает посадку. Лейтенант Кавер то и дело рассматривал какие-то трубочки, поглядывал на землю через стекла фонаря кабины, делал отметки сразу на всех картах, разбросанных по столу, сверял время сразу по трем наручным часам, хватал вещицу, похожую на фотоаппарат, смотрел на звезды и снова что-то записывал. Он писал очень быстро, то и дело ломая карандаши. Кончик одного карандаша, отскочив, чуть не попал мне в глаз. А после того как Кавер схватился за карту, придавленную каким – то тяжелым прибором и этот прибор чуть не угодил мне в голову, я встал и пересел на другое место: оставаться рядом со штурманом было просто опасно, хотя наблюдать за ним было очень интересно.

Пожалуй, и Бен с удовольствием посмотрел бы, как он работает. Во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы Бен был сейчас рядом со мной. Подметил я и еще одну странность у штурмана. Обычно люди, которые много работают, любят поговорить. Но лейтенанту Каверу было не до этого, и, когда я спросил, куда он ведет самолет, штурман, даже не подняв головы, отрезал:

– Билокси. Миссисипи. Не мешай, я занят?

В общем, все шло своим чередом, мы летели по какому-то курсу; за стенками кабины глухо рокотали моторы, а в самой кабине было тихо и почти темно. Только над головой лейтенанта Кавера горела небольшая лампочка, да слабо светились голубые циферблаты на приборной доске. Скоро я устал наблюдать за штурманом и задремал под монотонный шум моторов. Вероятно, я проспал довольно долго и, когда проснулся, в кабине стоял шум и гам. Вокруг меня кричали члены экипажа, а я никак не мог понять, в чем дело. Скоро мне стало ясно, что наш самолет кружит над каким-то городом. Лейтенант Бриджес стоял рядом со штурманом и водил карандашом по карте. Лейтенант Кавер хватал со столика то один, то другой листок бумаги, показывая командиру корабля свои расчеты. Лейтенант Кендалл сидел, подперев рукой подбородок, и наблюдал, как командир корабля отчитывает штурмана. Машину в это время вел лейтенант Гарделла, который то и дело оборачивался посмотреть, не потухла ли его сигара. Лейтенант Бриджес разговаривал со штурманом очень серьезно. Он, наверное, сам здорово разбирался в штурманском деле. Размахивая картой, он говорил:

– Да мне наплевать на твои цифры, я из кабины все прекрасно вижу. Разве ты сам не понимаешь, что мы не там, где должны быть по твоим расчетам?

– Можешь проверить, – доказывал штурман, – я точно определил, где мы находимся сейчас и где были тридцать минут назад. – Черт возьми, я же еще не ослеп, мне и без расчетов видно, что мы совсем в другом районе, – горячился наш командир. Они еще долго говорили о том, как теперь определить курс самолета, и, кажется, были этим очень увлечены. Бортинженер Кендалл сидел сзади и ловил каждое слово. Наверное, он тоже разбирался в навигации, хотя он и инженер. Я подошел к нему и спросил:

– О чем спор?

– О чем? Разве не видишь– сбились с курса. Седьмой раз с ними лечу, и в пятый раз сбиваемся с курса. Мое дело-горючее, и, если их это интересует, могу сообщить, сколько осталось, а прочее меня не касается. Пусть гробят машину, прыгают с парашютами – это их дело. Меня беспокоит только бензин!

Как раз тут лейтенант Гарделла спросил, сколько осталось горючего, и бортинженер ответил:

– Скажи лейтенанту Бриджесу, что минут на сорок хватит. Я не хочу говорить с ним и ввязываться в спор. Каждый раз одно и то же. Мне это уже надоело.

– Я вас понимаю, – сказал я лейтенанту. – Мне тоже не нравятся споры, то интересно наблюдать, как это всех берет за живое. Старина Бен удивился бы.

– Какой Бен?

– Наш второй стрелок, он сидит: в хвосте.

– Надеюсь, – сказал лейтенант Кендалл, – он знает, как обращаться с парашютом?

– Еще бы, – ответил я, – пари держу, что Бен разбирается в парашютах не хуже других.

Поговорил я с бортинженером и отправился послушать, чем же кончится спор лейтенантов Кавера и Бриджеса. Штурман все еще доказывал, что мы находимся именно в той точке, которую он определил по данным счисления пути. Но командир корабля с ним не соглашался. Вдруг лейтенант Кавер, вспылив"

сказал:

– Послушай, Бриджес, кто из нас штурман– ты или я? Так вот, я с полной ответственностью говорю, что делал засечку полчаса назад. Мы сейчас находимся в ста милях

от Мексиканского залива.

– Ну, хорошо, пусть не моё дело определять местонахождение самолета, – не унимался лейтенант Бриджес, – но глаза-то у меня есть? Я же вижу, что мы кружим над городом, а по твоим расчетам должен быть за-лив. Как же вдруг в заливе появился город?

– Да ты взгляни, – умолял штурман Кавер, – не спорь, а только взгляни сюда. Можешь проверить каждую цифру. По данным счисления пути мы находимся…

– Меня это не интересует, – сказал лейтенант Бриджес. – Я хочу знать, что это за город-под нами, ясно? Если тебе это известно – говори, и мы пойдем на посадку. Не можем же мы кружить всю ночь и слушать твои сказки о большом городе посреди Мексиканского залива!

Командир и штурман опять заспорили, а второй пилот и бортинженер тем временем собирались выключить один мотор, который грозил выйти из строя. Они обсуждали этот вопрос довольно долго, пока лейтенант Кендалл не сказал:

– Хватит рассуждать, я буду флюгеровать винт.

Когда лейтенант Бриджес вернулся на свое место и увидел, что один мотор выключен, его прямо-таки покоробило. Обратившись к бортинженеру, он проревел:

– Кто тебе дал право флюгеровать? Это дело пилота!

– Да, но ты же решил заменить штурмана, а твое дело вести машину, – спокойно ответил лейтенант Кендалл.

– Ну ладно, пусть будет так. Но ты обязан был доложить мне, что у нас вышел из строя мотор. Уж кому, как не командиру корабля, полагается об этом знать? – уже совсем другим тоном проговорил лейтенант Брнджес.

Я долго наблюдал за экипажем и в конце концов опять задремал.

Проснулся я от сильного толчка: самолет совершал посадку. Машину встряхнуло так, что я слетел с сиденья и шлепнулся на пол посреди кабины. При втором толчке меня отшвырнуло на прежнее место; тут уж я зацепился за что-то и больше не отлетал. Потом завизжали тормоза, и машина покаталась по бетонной дорожке. Наконец она остановилась.

Когда экипаж выходил из кабины, лейтенант Гарделла несколько раз сказал лейтенанту Бриджесу, что, по его мнению, третий «козел» был самый гладкий, однако командиру корабля вовсе не хотелось распространяться на эту тему.

На аэродроме нас ждал грузовик, члены экипажа забрались в кузов и молча расселись по местам. Я даже пожалел, что все вдруг разом приумолкли. Ведь теперь со мной был Бел, и ему было бы интересно послушать. Последним в кузов залез лейтенант Кавер. Под мышкой он держал свои бумаги и карты, и по всему было видно, что он тоже разговора заводить не собирается. Когда все были в сборе, грузовик тронулся. Только тут лейтенант Бриджес нарушил молчание. Он хлопнул штурмана по плечу и сказал:

– Послушай, Кавер, я не собираюсь доводить тебя до белого каления, но ты все же скажи, пожалуйста, где мы сели. Понимаешь, если этот город находится посреди Мексиканского залива, мы же сделали открытие, черт возьми!

– Удивительно, что мы вообще сели при твоем умении вести машину, – огрызнулся штурман. Наконец мы куда-то приехали. Все вылезли из грузовика, постояли, похмыкали, и лейтенант Брнджес снова спросил у штурмана, где мы находимся, а тот ответил:

– Я думаю, что тебе это лучше всех известно, ты же сажал машину, а впрочем, можешь узнать у шофера. Лейтенанту Бриджесу это не понравилось.

– Ты думаешь, – вскипел он, – что, посадив самолет, я побегу спрашивать у шофера, куда я его посадил? – Тут он увидел меня и позвал:

– Эй, как тебя?

– Рядовой Стокдейл, – ответил я.

– Так вот, Стокдейл, сбегай узнай, что это за место, но особого интереса не выказывай. Ясно?

Ну, я прошел немного, и первый встречный парень, к которому я обратился, сказал мне, что мы находимся в Хьюстоне, в штате Техас. Когда я вернулся и доложил об этом лейтенанту, он заметно повеселел и радостно проговорил:

– Хьюстон не такой уж плохой городишко. Черт тебя дери. Кавер, ты растешь! На сей раз ты ошибся только на семьсот километров! А лейтенант Кавер ответил:

– Так я же отлично знаю, что тебе нужна посадочная полоса не меньше семьсот километров. Еще несколько «козлов», и мы были бы как раз на месте.

Конечно, командир не мог такое снести, завязалась перебранка. А мне, честно говоря, все это уже порядком надоело.

– Такого мне еще не приходилось слышать, – сказал Бен. – Офицеры, а пререкаются

из-за пустяков.

– Да, это конечно нехорошо. Но видел бы ты, как они работали – любо-дорого смотреть. Ты бы сразу переменил о них мнение; держу пари офицеры нашего экипажа, когда не пьяны, ничуть не хуже других офицеров.

Мне не хотелось, чтобы Бен слышал перебранку, раз уж ему это так не нравилось, поэтому я занимал его разговорами, пока наши офицеры наконец не утихли. Потом все направились в гостиницу. Лейтенант Кавер плелся сзади. Его совсем заклевали. Мне стало жаль парня: ведь каждому обидно, когда его переспорят. Я подошел к штурману и сказал:

– На вашем месте я не стал бы беспокоиться. Ну, какая разница, где мы сели? Чем этот аэродром хуже любого другого, а в городе мы больше одного дня не пробудем.

Лейтенант Кавер, видимо еще не остывший после ссоры, резко повернулся, взглянул на меня так, будто видел во мне нового противника и ответил:

– Хочешь сам проверить цифры? Хочешь проверить и убедиться? Вот они, все тут! – И он стал совать мне под нос свои бумаги.

– Да я в этом ничего не понимаю, – ответил я.

– Раз вы считаете, что все правильно, значит, так оно и есть.

– Я могу показать тебе все данные счисления пути. Они говорят, что мы находимся

прямо над заливом.

– Ну, я, конечно, сам бы до этого не додумался, но если вы говорите, что по этому самому счислению мы находимся над заливом так оно, должно быть, и есть. И как вы думаете, мы долго там пробудем? Лейтенант Кавер ничего мне на это не ответил. Он повернулся и зашагал прочь, всем своим видом показывая, что никто в целом мире не сможет его разубедить.