Текст книги "Трудно быть сержантом"

Автор книги: Мак Химэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА VII

На следующее утро все были очень любезны со мной и совсем не сердились. Я проснулся рано, раньше Бена, и пошел в уборную умываться. Там я застал нескольких ребят, и надо сказать, что все они были очень вежливы. Правда, когда я вошел, они немного испугались. Один из них перестал бриться и уставился на меня. Я кивнул ему и поздоровался, но он будто замер с бритвой в руке и с открытым ртом. Я подошел поближе и хотел дружески похлопать его по спине. Но стоило мне поднять руку, как парень, втянув голову в плечи, отскочил в сторону и забился в угол. Я направился к другому умывальнику, но и здесь произошло почти то же самое. Около умывальника стоял толстый парень, по имени Пит и настороженно наблюдал за мной. Я спросил:

– Ты будешь здесь умываться?

Парень поспешно отошел от раковины и проговорил:

– Умывайся сначала ты. Я не тороплюсь.

– Нет, я подожду, пока ты умоешься.

– Но я не тороплюсь, – убеждал меня парень. Я все-таки отошел в сторону, уступив ему место. Толстяк решился подойти к умывальнику, но занимал его недолго. Он несколько раз ополоснул лицо водой и, торопливо схватив свои туалетные принадлежности, сказал мне:

– Пожалуйста, я уже умылся, большое спасибо.

– Очень тебе благодарен, – ответил я. Я стал умываться, тихонечко насвистывая. Тогда и остальные стали бочком подходить к раковинам и тоже умываться. Закончив свой туалет, я вернулся в казарму, чтобы разбудить Бена. Он крепко спал и, когда я потряс его, только что-то проворчал, но не проснулся. "Пусть еще поспит, не буду его беспокоить", – решил я и отправился будить Ирвина.

Подойдя к его койке, я увидел, что он выглядит неважно. Одна сторона лица у него почернела, а верхняя губа сильно распухла. Я потряс его, и он открыл глаза.

– Ирвин, тебе лучше встать, а то опоздаешь на завтрак, – сказал я.

Мне показалось, что он здорово зол, потому что с минуту он в упор смотрел на меня, а потом тихо застонал и снова закрыл глаза. Я оставил его и пошел будить Бена. Но не успел я подойти к его койке, как Ирвин вскочил и довольно резво зашагал в уборную. Я опять принялся трясти Бена.

– Пора идти завтракать, – говорю, а он в ответ только ворчит.

– Вставай, Бен, петухи уже пропели и хотят пить, – пытался я рассмешить его.

Наконец Бен открыл глаза, хмуро посмотрел на меня и уставился в потолок.

– Вставай, – приставал я, а он даже не пошевелился и продолжал лежать.

– Что с тобой? – спрашиваю, потому что я уже начал беспокоиться, не избил ли его кто-нибудь этой ночью. – Мы выходим строиться, ты опоздаешь.

Тут он приподнялся, отбросил одеяло и сел. Волосы у него были сильно взъерошены, а, глаза смотрели бессмысленно.

– Ладно, ладно, сейчас встаю, – пробормотал он, слезая с койки, и больше не проронил ни слова.

Его поведение меня озадачило: ведь он никогда не был таким медлительным. Обычно он быстро вставал, старательно начищал свое обмундирование, приводил все в порядок, а сегодня еле-еле слез с койки и медленно стал надевать ботинки, а потом брюки. Покончив с одеванием, Бен взял мыло и полотенце и, с трудом переставляя ноги, потащился в уборную. Когда я уже занял свое место в строю, чтобы идти завтракать, он все еще оставался там. Я не спускал глаз с двери и ждал его. Наконец я не выдержал и побежал в казарму. Вижу, он стоит спиной к койке. И медленно надевает рубашку, словно ему совсем некуда спешить.

– Дружище, если не хочешь опоздать на завтрак, поторопись, ты что-то очень медлишь

сегодня, – уговаривал я его, но он продолжал, не спеша одеваться, застегивая одну, за другой маленькие пуговки рубашки.

– Я почти не спал сегодня ночью, – наконец проговорил Бен, позевывая.

– А я спал очень хорошо, давно уже так не спал, – похвалился я.

– Вначале я тоже хорошо уснул, но вдруг проснулся и стал думать и долго не мог снова заснуть.

– Правда? Это почему же? – спросил я. – Не знаю почему, но не спал. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент раздалась команда, ж мы бросились догонять строй.

Позавтракали мы хорошо. Я ел много и с аппетитом. А бедный Ирвин ничего не мог есть и только выпил немного кофе. Видно, челюсть у него сильно побаливала. Я не отказался от его порции, а также и от того, что осталось у Лаки. У него тоже в это утро был плохой аппетит, так что у меня получился довольно плотный завтрак. Бен почти ни к чему не притрагивался. Он лишь ковырял вилкой в тарелке и долго размешивал сахар в кофе. Казалось, его злит уже одно то, что он сидит в столовой. Через некоторое время он встал, взял свой поднос и ушел, не сказав мне ни слова.

Когда я вернулся в казарму. Бен лежал на койке, уставившись в потолок. Я сел на свою койку и сначала не хотел его беспокоить. Но мне не сиделось, и я решил поговорить с ним. Когда все ушли, я спросил Бена, что его беспокоит.

– Ничего особенного. Просто очень мало спал, – нехотя ответил он.

– Может быть, кто-нибудь тебя побил этой ночью?

– Нет-нет, что ты. Это я оттого, что… – Но он не договорил, глубоко вздохнул и отвернулся. Я подождал немного. Вдруг он быстро поднялся и, глядя прямо мне в глаза, проговорил:

– Уилл, ты не должен был этого делать, тебе не нужно… – Но он опять замялся, глубоко вздохнул и снова повалился на кровать.

– Чего я не должен был делать? – спросил я, но Бен только покачал головой. – Чего я не должен был делать, Бен? – снова спросил я, пытаясь узнать, в чем дело, но он перебил меня:

– Рассказывать нет никакого смысла. Ты не можешь понять меня, но ты в этом не виноват.

Тут, наконец, я понял, что Бен тяжело переживает вчерашнюю потасовку в уборной. Я стал его успокаивать, но он продолжал свое:

– Мы погибли, Уилл. Нам это может испортить все дело. Когда я приехал сюда, я держал язык за зубами, никому ничего плохого не делал и думал попасть в пехоту. Мне казалось, что и ты захочешь пойти в пехоту. У меня плохое зрение, но я думал, что это полбеды. А вот теперь, когда они узнают…

– Что узнают? Кто они? – допытывался я.

– Кто-нибудь обязательно расскажет начальству о том, что произошло вчера. Что тогда? Ты думаешь, что после этого нас возьмут в пехоту, Уилл! Нет, друг, они не захотят с такими связываться. Им нужны люди выдержанные, умеющие держать язык за зубами и вести себя как надо. Мы допустили ошибку, Уилл. Солдат не должен так поступать. Ты понимаешь, солдат не должен ввязываться ни в какие скандалы в сортирах. Он должен проявлять себя на поле боя, где идет настоящая битва. И какое ему дело до какой-то глупой возни в уборной. Для него это слишком мелко. Ты, наконец, понял меня, Уилл?

– Не совсем, – ответил я, – мы не на…

– О, я знал, что ты опять не поймешь меня, – прервал меня Бон, – но ты попытайся понять. Разве они возьмут в пехоту такого малыша, как я? Ты только послушай. Мой прадедушка, под командованием Стоунуолла Джексона. ^[1]Джексон знал его лично и наградил медалью, которая до сих пор хранится у нас дома. Его брат тоже воевал. А мой отец служил в дивизии «Рейнбоу». Два брата были участниками последней войны, и оба служили в пехоте. А вот мне из-за этой проклятой драки теперь не попасть в пехоту. Там не нужны солдаты, которые ведут себя, как мы. Понимаешь? Только матросы в идиотских белых штанах могут драться в уборных. Ведь по настоящему они никогда, не воевали. То же самое можно сказать и о летчиках. Между ними и моряками нет никакой разницы. Только честный солдат, пехотинец, по-настоящему сражается на поле боя… Понимаешь? – Он наклонился ко мне и шепотом продолжал: – Они могут засунуть нас в военно-морской флот, и нам придется носить короткие белые штаны, или упекут в береговую оборону, а то и в авиацию. А ты знаешь, как зовут тех, кто служит в авиации?

– Нет, я никогда не слыхал.

– Их зовут… – он остановился на секунду и скривил губы, – их зовут летунами. Черт возьми, Уилл, каково, а? Тебе понравится, если тебя будут так называть?

– Ей-богу, я не собираюсь быть летчиком.

– Но тебе придется туда пойти! – воскликнул Бен. При этом он так сильно свесился с койки, что чуть было не свалился на пол и это немного его охладило. Чтобы окончательно успокоить приятеля, я решительно заявил:

– Нет, они этого не сделают, Бен. А если кто-нибудь из ребят проговорится, я до него доберусь и заставлю взять свои слова обратно.

– Ну ладно, Уилл. Я хочу, чтобы ты понял одно. Я не собираюсь сваливать все на тебя:

ведь мы в этом деле оба замешаны одинаково, но мне кажется, что, несмотря на мое плохое зрение и другие недостатки, они все-таки должны взять меня в пехоту. Я думаю, они не должны обращать внимания на такие мелочи, как плохое зрение.

– Да, – согласился я, – конечно.

– Ладно, поживем-увидим, – сказал Бен.

– Ну, я больше не буду об этом беспокоиться, – заявил я.

– И я тоже посмотрю, что будет, – проговорил Бен и, стал рассматривать свои ногти.

Но я знал, что Бен все равно не успокоится, потому что он был ужасно упрямый. "Конечно, он будет еще долго волноваться", – подумал я.

ГЛАВА VIII

Следующие два дня мы изнывали от безделья, в ожидании приказа о назначении. Это были самые тяжелые минуты, которые я когда-либо испытал в своей жизни. Настроение Бена становилось все хуже и хуже, да и мне было не сладко. Иногда, правда, я забывался немного, и тогда мне становилось легче. Я то болтал с кем-нибудь из ребят, то играл в карты или ложился на койку и предавался размышлениям.

Приказы о назначении вывешивались на доске объявлений у дверей канцелярии. Всякий раз, когда кто-нибудь входил и сообщал об очередном приказе, все выбегали искать в нем свою фамилию. Парни, получившие назначение в береговую оборону, военно-воздушные силы или еще куда-нибудь, ухмылялись, радостно восклицали и жестикулировали. А про нас с Беном словно забыли.

Ожидание было, просто мучительным. Иногда я доставал варган и играл на нем что-нибудь невеселое, а когда забывался, то переходил на плясовую или марш.

Однажды в казарму, гикая и размахивая руками, влетел один парень. Его зачислили в военно-морской флот. Мне пришлось сыграть для него веселый танец, и он здорово его исполнил. Если бы не Бен, который молча лежал на койке и смотрел в потолок, я бы, даже, наверное, развеселился. Скоро в приказе появились имена Ирвина и Пита. Их зачислили в военно-воздушный флот. На радостях они то и дело хлопали друг друга по спине. После этого приказа настроение у Бена несколько улучшилось: ведь в пехоту-то еще никого не назначили, а нас оставалось не так уж много. Бен взглянул на список, вздохнул и пошел назад в казарму ждать следующего приказа. Конечно, совсем не обязательно было каждый раз бегать просматривать списки, но ведь в противном случае могли подумать, что ты не идешь потому, что не умеешь читать. К тому же, всем не, терпелось

поскорее узнать свою судьбу.

В казарме только и говорили о том, кто куда зачислен. Хотя многие призывники знали, друг друга не больше пяти дней, вовсю шел обмен адресами, давались обещания писать друг другу. Мы с Беном с горечью думали что, может быть, никого из получивших назначение больше не увидим, потому что нас зачислят в пехоту. А мы уже успели к ним привыкнуть. У всех, кроме нас, было хорошее настроение. Как-то вечером мы вышли строиться, чтобы пойти на ужин.

– Почему бы тебе, Бен, не повести нас в столовую? – спросил я, и некоторые ребята одобрили мое предложение. Но Бен, покраснев, замотал головой и ответил:

– Нет, мы еще не научились ходить в строю.

– Но мы сумеем, если ты будешь командовать нами, – настаивал я, и Ирвин тут же поддержал меня:

– Давай, Бен!

Бен продолжал отнекиваться, но ребята вытолкнули его вперед и выстроились в ожидании его команды.

– Давай, Бен, приказывай нам что-нибудь, – сказал Лаки.

– Ну, подавай команды, а мы будем их исполнять, – подхватил Ирвин. Его поддержали

остальные. Всем хотелось повеселиться, а многим по-настоящему пройти строем, так как

обычно мы строя не соблюдали.

Наконец Бен сдался. Он подтянулся, расправил плечи, выпятил грудь и крикнул:

– Ну ладно. Смирно!

Команда явно не удалась. Получился ка-кой-то слабый писк. Бен сам это почувствовал, покраснел и хотел уйти. Но допризывники, не нарушая тишины, подобострастно ждали следующей команды. Тогда Бен собрался с духом и прокричал: – Ну, приготовились!.. Смирно! Все замерли по стойке «смирно». Строй выглядел неплохо. Только один Пит, стоявший в начале первой шеренги, портил всё дело. Он широко расставил ноги, закинул руки назад и замер в такой позе. Всем, конечно, это бросилось в глаза, и ребята начали спорить, правильно ли он стоит. Ирвин стал доказывать, что Пит неправильно встал по команде «Смирно», но Пит утверждал, что он лучше его знает, как нужно выполнять эту команду.

– Нет, ты стоишь неправильно, – заявил Лаки. – Надо стоять прямо, не шевелиться и держать руки по швам. Ведь, правда, Ирвин?

– Ну конечно. А так, как стоишь ты, – сказал Ирвин, обращаясь к Питу, – стоят только на параде.

Однако Пит не сдавался:

– Нет, как раз вы стоите, как на параде. Они еще долго спорили, пока Пит, совсем рассердившись, не сказал:

– Помните фильм "Остров пробуждения"? Когда там майор подошел к парню и скомандовал: «Смирно», парень подпрыгнул, широко расставил ноги и, заложив руки за спину, замер. Помните это место?

– Нет, этого я не помню, но еще неизвестно, как ты пройдешь в строю, – ответил Ирвин.

– Ладно, я-то пройду, а вот пройдешь ли ты? Уж лучше бы помолчал, – проворчал Пит, и на этом спор закончился.

Когда мы начали маршировать, все шли правильно. Только Пит, как-то неестественно широко расставлял ноги.

Вот Бен подал команду «Налево», и все повернулись налево, правда, некоторые немного замешкались. Потом раздалась команда "Шагом марш", и Бен стал считать:

– Раз-два, раз-два…

Мы старались идти в ногу, но не у всех получалось хорошо, и скоро строй сбился. Тогда Бен стал подсчитывать:

– Левой-правой, левой-правой… И дело пошло на лад, мы снова все зашагали в ногу. Бен строго следил за строем и продолжал считать:

– Левой-правой…

Теперь его голос звучал властно и энергично, а самого его просто нельзя было узнать:

он шагал важно, высоко подняв голову, выбрасывая ногу далеко вперед, широко размахивая руками:

– Раз-два, три-четыре, левой, раз-два, три-четыре…

Казалось, что Бен был просто рожден для этого. Под конец он так разошелся, что стал подсчитывать стихами, сочиняя на ходу:

– Семью оставил солдат бравый!

– Правой! – вторил ему Ирвин.

– Жену бросил парень смелый!

– Левой! – отвечал тот же голос. Строй незамедлительно поддержал инициативу своего командира и в ответ на очередные "раз-два, три-четыре" стал скандировать:

– Распахни-ка окна шире!

Через некоторое время парни во всю мочь скандировали уже другое:

– Раз-два, раз-два! – считал Бен.

– Виски, налетай, братва!

– Раз-два-три!

– Выпил, парень, – рот утри! – дружно раздавалось в ответ.

Какой-то горластый парень вдруг озорно крикнул на Бена:

– Проваливай отсюда и больше не появляйся!

Этого оказалось достаточным, чтобы многие в строю сразу сбились с ноги. Однако Бон не стушевался и так гаркнул «левой-правой», что все быстро взяли ногу и опять зашагали дружно. В это время мы подходили к столовой, и парни из других казарм, особенно те, которые

только что прибыли, с любопытством смотрели на нас, высунув головы из окон, и махали руками. Когда мы подошли к углу здания, Бен вместо команды «Налево» подал команду «Направо», но все были так увлечены, что не заметили ошибку, и, таким образом, мы обошли квартал еще раз, выйдя к столовой с другой стороны.

– Отряд, стой! – скомандовал Бен, а затем:– Вольно, разойдись!

Бен последнюю команду отдал так громко и таким чистым голосом, что можно было

только удивляться, как такой маленький паренек мог так громко кричать. Он весь снял от гордости. Я подошел к нему и спросил:

– Бен, скажи, где ты научился так командовать?

Он немного смутился, отвернулся и ответил:

– В этом нет ничего особенного, ты сам можешь этому заучиться где угодно.

– Ну, так, как ты умеешь, не научишься, – возразил я.

– Пойдем-ка, лучше есть, – предложил мне Бен.

И представьте себе, что с нами было, когда, возвратившись после ужина в казарму, мы увидели в последнем приказе свои фамилии! Нас зачислили в военно-воздушные силы. Видно, пока мы ужинали, кто-то наябедничал, и мы попали в этот приказ. Как это было низко и бесчестно! Но что мы могли сделать? Убитый горем, Бен молча забрался на свою койку, да и у меня не было желания разговаривать. Я достал свой варган, и на этот раз веселая песенка "Субботний вечер в Роки Ботом" звучала, как похоронный марш.

ГЛАВА IX

На следующее утро нас посадили в поезд. Несчастный Бен, уставившись в окно, безразлично смотрел на пролетающие мимо поля, словно не замечал их. И весь следующий лень он вел себя так же. Меня это начало серьезно беспокоить, и я попытался расшевелить приятеля, обращая его внимание на мелькавшие за окном виды. А когда наш поезд остановился на маленькой железнодорожной станции и мы, высыпав из вагонов с вещевыми котиками за плечами, увидели самолеты, кружившие над городом, я постарался заинтересовать Бена ими. Все кругом только и говорили об этих самолетах, называя их малютками и другими ласковыми именами, спорили, какой из них может быстрее подняться, у какого больше скорость, какой надежнее в полете.

– Посмотри-ка, Бен, вон та малютка здорово набирает высоту, правда? – сказал я, задрав, как и другие, голову.

Но Бен ничего не ответил. А когда один самолет вырвался вперед, я опять сказал:

– Посмотри-ка, Бен, эта малютка тоже быстро летает.

На этот раз Бен мельком и, как мне показалось, даже с каким-то пренебрежением взглянул на небо и сказал:

– Быстро? Эта мелюзга даже при всем своем желании не может дать больше ста пятидесяти километров в час!

– Бен, откуда ты так много знаешь о самолетах? – удивился я.

Но он опять как в рот воды набрал. Сидит на своем вещевом мешке и даже глаз не поднимает.

Наконец нам подали грузовик, и мы поехали на аэродром. Город мне очень понравился. Мы проезжали по набережной залива, берега которого были усеяны загорающими. Тут уж мы позабавились. Мы свистели, махали руками, выкрикивали девушкам разные шуточки. Но они не очень-то обращали на нас внимание, только одна ехидно улыбнулась и крикнула:

– Эй, вы, закаленные в боях новобранцы!

А это было действительно смешно: ведь боя-то мы еще не видели. Правда, кроме меня, никто не засмеялся. Ребята только проворчали что-то себе под нос и прекратили шуточки.

И вот мы прибыли на аэродром. Всюду были самолеты. Они взлетали, низко проходили над зданиями, приземлялись и снова взлетали. Кругом стоял невообразимый шум от ревущих моторов. Как раз в тот момент, когда Бен спрыгивал с машины, над одним зданием с ревом пронесся самолет, почти задевая колесами крышу. В кабине была хорошо видна голова пилота.

– Ты бы хотел полетать на этой штуке, Бен? Это было бы здорово, правда?! – воскликнул я.

Бен слегка кивнул головой, посмотрел на самолет и протянул:

– Да – а.

Тут я дал волю своему воображению. Пройдет немного времени, думал я, и Бен сам будет бороздить небо на самолете, бодро отвечая: "Принято. Выполняю". Я похлопал приятеля по спине и совсем ясно представил себе кабину самолета, из которой торчит небольшая голова Бена в пробковом шлеме и очках. И только я хотел заметить, что в пехоте не полетаешь на самолетах, как вдруг услышал, что меня вызывают:

– Уилл Стокдейл! Кто здесь Уилл Стокдейл?

Я увидел парня, который стоял перед строем с листом бумаги в руках. Рядом с ним стояли еще двое или трое, и все они смотрели на нас с Беном. Когда парень опять назвал мое имя, я опомнился и говорю:

– Это меня вы зовете?

– Вы Уилл Стокдейл?

Тут я вспомнил, как отец говорил, бывало, в таких случаях, и выпалил:

– Так называла меня моя мама, а я знаю, что она никогда не лгала.

Всем это очень понравилось, ребята засмеялась, но парень с бумагой молчал. Он только недружелюбно посмотрел на меня и сказал:

– Ладно, если вы Уилл Стокдейл, становитесь сюда. Пойдете вот с ним, а остальным оставаться на месте. "Я уже точно не помню, что произошло дальше. В общем, я долго стоял с мешком в руках, и не выходил из строя. Тот, что с бумагой, кричал на меня, требовал, чтобы я шел с парнем, который жестами звал меня к себе. Но я не двигался с места. Когда Бену и другим ребятам была дана команда уходить, я было хотел пойти с ними. Тогда парень с бумагой и его помощники окружили меня и стали что-то с жаром объяснять, но я никак не мог понять, что они говорят.

– Если вы не возражаете, я лучше пойду с ними, – вежливо говорил я, показывая в ту сторону, куда уходили Бен и другие ребята.

Но меня не слушали. Один молодчик схватил мой мешок, что-то приговаривая. Тут к нему подскочил еще один, и теперь они уцепились за мешок вдвоем, что-то бормоча себе под нос. А Бен и другие ребята уходили все дальше и дальше. Я хотел броситься за ними, но парни крепко держали мой мешок. Я готов был оторвать им головы, лишь бы вырваться к своим друзьям, но вдруг увидел, что Бен машет мне рукой. Вспомнив, как он относится к таким вещам, я не стал бить парней по голове, а только слегка толкнул одного локтем под ребро. Парень глотнул воздух, лицо у него посинело, и он слегка пошатнулся, но мой мешок из рук не выпустил. Когда я снова оглянулся, Бен и другие уже скрылись из виду за каким-то зданием, и теперь я не знал, куда они ушли. Мне ничего не оставалось делать, как покориться. Я стоял и слушал, как парни о чем-то тараторили, а потом один из них мне сказал:

– Послушай, парень, сейчас я не советую тебе ничего предпринимать. Лучше потом доложить обо всем капитану. Ведь это он приказал назначить тебя сюда. Я тут ни при чем.

– Ну что ж, – согласился я. – Где он? Я скажу ему.

– Ты должен пойти с Ринго, и он тебе все объяснит. Ну, как, пойдешь? Или опять будешь упираться, а?

Этот вопрос мне показался совсем глупым. Ведь я не собирался никому причинять беспокойство, а напротив, старался быть вежливым.

Они продолжали объяснять мне обстоятельства дела и в то же время пытались привести в чувство парня, которого я задел локтем и которому почему-то стало плохо. Наконец парень, которого звали Ринго, выдавил из себя что-то вроде «пошли», и я не стал возражать.

По дороге он пытался объяснить мне, что это было за место, куда меня назначили, и нахваливал его, но толком ничего не рассказал" а вернее, я его плохо понял. Скоро я догадался, в чем причина: моим собеседником оказался чистейший янки. Я изо всех сил старался показать, что отлично его понимаю, и одобрительно кивал головой. "Вот придем в казарму, – думал я, – и уж там-то, наверное, найдется кто-нибудь, кого я хорошо пойму".

Однако и в казарме оказались одни только янки. Ринго указал мне мою койку. Как раз в это время усталые и покрытые пылью янки возвращались со строевых занятий. Я присел на койку, закурил и решил разузнать о капитане. Я стал присматриваться, с кем бы лучше заговорить. Но все они бормотали одинаково непонятно, усиленно жестикулируя и произнося слова как-то в нос, что ужасно резало слух. И двое парней ругались так, что просто смех. В их ругани не было ни одного по-настоящему крепкого словечка. У них получалось даже хуже, чем у Барта, хотя старались они не меньше его.

Чтобы лучше понять непривычную речь, я подошел к ребятам поближе. Но на близком расстоянии их говор еще больше резал мне слух. Наконец я заметил одного, который тараторил не так быстро, как остальные. Я подошел к нему и поздоровался. В ответ он бросил мне что-то похожее на «здравствуйте», но понять его все-таки было можно.

– Вы случайно не знаете, где я могу найти капитана? – спросил я.

– Вам нужно сначала повидать сержанта Кинга, – ответил он, ужасно коверкая слова. Однако я его понял.

Сержанта нигде не было, и я прождал его до трех часов дня. От нечего делать я слонялся по казарме, играл па варгане, курил и спал. В конце концов, терпение мое лопнуло. Настроение у меня было ужасное, и я даже готов был рассказать обо всем кому-нибудь из янки. Но в это время появился сержант Кинг.

Взглянув на него, я сразу понял, что не смогу ему выложить все, что у меня наболело.

Сержант Кинг показался мне самым неприветливым человеком на свете. У него было такое длинное и узкое лицо с глазами, как у гончей собаки, что мне просто стало жаль его. Кинг сразу же прошёл в свою комнату, которая находилась в начале казармы. Когда я вошел к сержанту, он сидел на койке, и вид у него был довольно унылый. Уж конечно, у меня не появилось желания сразу ему все выложить. Я решил действовать деликатно и вел себя так вежливо, как только мог. Я рассказал ему, кто я и откуда прибыл. Сержант поднял на меня глаза и спросил, что мне нужно. Я ответил, что хочу видеть капитала, потому как не собираюсь оставаться в этой эскадрилье, а хочу перебраться туда, где находится Бен и остальные мои земляки. И еще я сказал, что должен дать им знать о себе. Но мои слова, видно, не понравились сержанту. Он стал еще мрачнее, потер лицо руками и быстро заговорил:

– А, так это ты! Как это я сразу не сообразил. Мне же сказали, что тебя пришлют сюда. Именно таким ты и должен был оказаться. Ты думаешь, что сам можешь решать, оставаться тебе здесь или нет, и еще собираешься говорить об этом капитану. В эту казарму присылают одних лентяев и идиотов и надеются, что я сделаю из них людей. У меня и так неприятности, а тут еще прислали типа, который собирается перейти в другую эскадрилью.

– Очень жалко, что мне приходится слышать все это, – ответил я. – Если вы хотите, чтобы у вас в столовой сидели одни лодыри, я могу помочь вам в этом и тоже присутствовать там, но мне все-таки хотелось бы быть вместе с Беном и другими ребятами, хотя против вас я ничего не имею. Я только что… – И тут я понял, что увлекся и перехватил.

Однако лицо сержанта засияло улыбкой, как будто я вдруг стал ему очень нравиться. Он похлопал меня по спине, приговаривая, что, дескать, я умно сделал, решив остаться здесь. Я попытался было возразить, но он воспринял это очень болезненно.

Мы еще немного поболтали, говоря друг другу комплименты. Я заметил сержанту, что очень приятно, когда встречаешь людей с хорошими манерами. Он сказал, что чувствует то же самое и что ему нравится мое поведение. Давая понять, что наш разговор окончен, сержант Кинг сказал:

– А теперь вам лучше пойти и заправить койку, раз уж вы решили остаться здесь.

– Хорошо, можете больше не беспокоиться о казарме. Я сразу возьмусь за дело, и мы быстро приведем все в порядок, – ответил я сержанту, похлопав его по спине. Я старался сделать вид, что доволен, поскольку уж все равно застрял тут, хотя в действительности мне все-это было не по душе.