Текст книги "Ирландское обещание (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Франко Бьянки.

В самолете она упомянула его как человека, причинившего ей боль, но я не представлял всей глубины этого. Я знал, что она была каким-то образом временно нетрудоспособна и потеряла карьеру. И все же я не знал, что ее ноги были так ужасно изуродованы, не представлял, каким ужасным образом ее пытали. Я, конечно, не понимал, что Франко, блядь, Бьянки был тем человеком, который был ответственен за это.

– Блядь! – Я выдавливаю проклятие сквозь зубы, злобно проводя руками по волосам. Я сказал себе, что должен быть честен с Анной. Мне нужно было прямо рассказать ей все по мере развития событий и выложить все это на кон, чтобы, если мы хотим быть вместе, мы могли начать с фундамента правды и честности.

Теперь я понимаю, насколько это было чертовски наивно.

Я не обычный человек. Я ирландский король. Даже если бы я сохранил свои руки относительно чистыми от крови и пыток до того, как помог Виктору с Алексеем и до того, как застрелил Александра, моя семья погрязла в этом не меньше, чем любая из криминальных семей. Мой отец, Коннор, Найл, Грэм, любой из других королей, все их руки обагрены кровью. А что касается Франко Бьянки… Этот человек в земле и уже некоторое время гниет вместе с моим… с нашим отцом, но он все еще преследует меня. Даже сейчас он угрожает единственному, чего я хочу, единственному, что действительно важно для меня.

После ухода Коннора мой отец хотел поставить его выше своего законного сына, а не меня, и Франко этим гордился. Он ненавидел меня так же сильно, как я ненавидел его, и эта ненависть преследует меня даже сейчас, после его смерти. Если я скажу Ане правду, она уйдет. Я знаю, что так и будет, и мне было бы трудно винить ее. Это будет еще одна вещь, портящая связь между нами, еще одно напоминание о боли каждый раз, когда она будет смотреть на меня, вдобавок к тому, что Александр уже сделал с нами.

Я уже не знаю, возможно ли преодолеть то, что сделал Александр, смогу ли я когда-нибудь снова прикоснуться к Ане без чувства вины, сможет ли она когда-нибудь захотеть меня, не сравнивая с Александром, сможет ли хоть что-нибудь компенсировать тот факт, что наш первый раз был по принуждению сумасшедшим. Если я добавлю к нему Франко…

– Боже и все святые, простите меня, – бормочу я, стоя в коридоре, изо всех сил стараясь не думать о ней в другой комнате, раскрасневшейся и обнаженной в ванне, и о том, как сильно мне хочется рывком открыть дверь и шагнуть обратно туда, вытащить ее тело и отнести влажную на кровать, прежде чем я изнасилую каждый дюйм ее тела своими пальцами, языком и членом. – Я не могу ей сказать. Я просто, блядь, не могу.

Ана здесь, в моем доме, живет под моей крышей. У меня есть шанс наладить отношения с ней, узнать ее при более обычных обстоятельствах и попытаться что-то построить с ней. Я, черт возьми, хочу жениться на ней, если смогу придумать, как разорвать мою помолвку с Сиршей, не уничтожая Королей полностью. Я хочу, чтобы она была моей навсегда, но она тоже должна этого захотеть. Я не буду принуждать ее, и я не буду вторым выбором вместо мужчины, который, блядь, владел ею.

Но если она узнает правду о Франко, это будет невозможно.

Чувство вины, переполняющее меня, обжигает мои вены, но я знаю, что принял решение. Я не могу потерять ее, не тогда, когда я только что привез ее сюда. Не тогда, когда у меня наконец появился с таким трудом завоеванный шанс, о котором я так долго мечтал.

Я стискиваю зубы, иду в гостиную и падаю на диван, обхватив голову руками. Я не могу сделать это один, но я не знаю, с кем поговорить. Я уверен, у Макса найдется для меня какой-нибудь совет, но сомневаюсь, что это будет тот совет, который я хочу услышать. Я достаю свой телефон, постукиваю пальцем по экрану и обнаруживаю, что пишу Найлу, прося его приехать. А затем я откладываю телефон в сторону, потирая лицо руками со стоном, который, кажется, исходит из самой моей души. Как только я начинаю думать, что все может измениться, на моем пути встает еще одно препятствие, но я не позволю этому остановить меня на пути ко всему, чего я с таким трудом добился. Я не могу позволить призракам моего прошлого удерживать меня от будущего, которого я так сильно хочу.

***

– Черт.

Голос Найла вторит моим мыслям, когда я заканчиваю рассказывать ему, выражение его лица напрягается, когда он качает головой. Ана все еще в ванне, или, по крайней мере, она не выходила из своей комнаты. Найл сидит напротив меня на другом кожаном диване, закинув руки на спинку, и он выслушал каждое мое слово, как и подобает хорошему другу. Технически он работает на меня, он мой заместитель, и мы часто можем расходиться во мнениях по таким вопросам, как то, что я должен делать с моей помолвкой с Сиршей. Тем не менее, он самый близкий мне человек, который есть у меня близкий к брату. И я доверяю ему больше, чем кому-либо другому в мире.

– Именно. – Я прикрываю рот рукой, разочарованно вздыхая. – Я не могу сказать ей правду, Найл. Я просто не могу. Она вернется на Манхэттен. Она ни за что не останется со мной, если узнает.

– Может быть, это было бы к лучшему. – Найл поднимает руку, увидев мгновенное выражение моего лица. – Просто выслушай меня, чувак. Ты хочешь эту девушку, но хочет ли она тебя? Звучит так, будто она прошла через ад и вернулась обратно. Ты думаешь, что это та женщина, которая может быть женой ирландского короля? Кто выдержит то, как другие пожилые жены будут обращаться с ней? Кровь течет глубоко в нашем мире, и ты знаешь это не хуже меня. Жены других королей узнают, что она заняла законное, по их мнению, – быстро добавляет он, – место Сирши в качестве твоей жены. Они не будут так приветливы с ней. Женитьба на ней будет нелегким путем для вас обоих. Ты говоришь, что она заслуживает немного покоя после всего этого, но это действительно то, что ты пытаешься ей дать?

Это больше слов, чем я слышал от Найла за один раз за долгое время. Я пристально смотрю на него с другого дивана, мы оба молчим несколько долгих мгновений после этого, и Найл вздыхает.

– Это не имеет значения, не так ли? – Он поднимает бровь, оценивающе глядя на меня. – Ты хочешь ее, да? И ни я, ни кто-либо другой не могу сказать об этом ничего такого, что заставило бы тебя изменить свое мнение. Ее категорический отказ был бы единственным, что могло бы это сделать.

– Даже не смей думать о том, чтобы действовать за моей спиной и разговаривать с ней. – Я прищуриваюсь, глядя на него, и Найл поднимает обе руки, качая головой.

– Клянусь Богом, я бы и не думал об этом. Но, Лиам, чувак, я бы хотел, чтобы ты смог увидеть и услышать меня, хотя бы на секунду. Она зажала тебя в тиски, это точно.

Я пристально смотрю на него. Найл всегда был откровенен со мной, но это выходит даже за рамки того, к чему я привык от него.

– Тиски, хм? – Я бросаю на него многозначительный взгляд. – Я предоставил ей место для ночлега, вот и все. Место для восстановления сил, для…

– Место, где можно влюбиться в тебя, начать полагаться на тебя, чтобы, когда ты попросишь ее выйти за тебя замуж, она согласилась.

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я женился на Сирше. Каждый чертов ирландец в этом городе хочет, чтобы я женился на Сирше…

– Дело не в Сирше! – Найл впивается в меня тяжелым взглядом, качая головой и наклоняясь вперед, его огрубевшие руки зажаты между колен. – Черт возьми, чувак, ты знаешь, как я отношусь к девушке О'Салливан. Я думаю, ты настоящий идиот, раз не упал на колени в благодарность за шанс жениться на ней. Она красивая, элегантная, хорошо образованная, с хорошими манерами, подходящая жена для такого человека, как ты…

– Мне не нужно, чтобы ты снова превозносил достоинства Сирши.

– Дело не в ней, – повторяет Найл. – Я думаю, ты оказываешь ей медвежью услугу, но это касается Анастасии Ивановой и того, почему она здесь. Ты так чертовски настроен сделать ее своей женой, стать ее спасением, что не думаешь об этом до конца или о том, что для нее лучше. И ты также не думаешь об остальных Королях.

– К черту остальных королей, – рычу я. – Они хотят использовать меня как пешку в своих собственных махинациях, а не как своего лидера.

– Тогда стань их лидером. – Найл качает головой. – Ад… это определенно то место, куда многие из них хотели бы отправить тебя на данный момент. Есть много другого, о чем тебе сейчас стоит беспокоиться. Половина присутствующих за столом довольна союзом с итальянцами и русскими, а другая половина считает, что мы заключаем сделки с дьяволом. Почти каждый мужчина обеспокоен тем, что ты не решаешься произнести клятвы девушке О'Салливан. По словам сотрудника казначейства, наши доходы упали, и тебе следует искать способы, это исправить. – Он хмурится. – Есть немало людей, Лиам, которые не возражали против измены твоего отца и Франко, потому что это сделало бы их богатыми людьми. И еще есть Грэм О'Салливан…

– Что насчет него? – Слова выходят отрывистыми и сердитыми, моя челюсть сжимается, и каждый мускул в моем теле напрягается. Я чувствую, как гнев пульсирует во мне, пробирает до костей, отчего у меня начинает болеть голова. Я, блядь, не был предназначен для этого. Это должен был быть не я. Если бы мой гребаный брат не ушел…

Но Коннора больше нет, и ничто, черт возьми, не может этого изменить. Мне, нежеланному подменышу, предстоит продолжить наследие моей семьи. Наследие, на которое у меня никогда не было времени до того, как я стал наследником по умолчанию.

– Есть основания полагать, что он мог связаться с кем-то из наших поставщиков частным образом. Если это правда, то это плохой знак. Это означает, что он обдумывает войну против тебя… гражданскую войну, которая может сломать стол переговоров и оставить тебя всего с несколькими союзниками, по-настоящему преданными тебе. И Сирша…

– Это единственная гребаная вещь, которая гарантировала бы его лояльность.

Найл кивает.

– Я знаю, это не то, что ты хотел услышать, Лиам, но…

– Это не имеет значения. – Я качаю головой. – Я найду какой-нибудь другой способ добиться их лояльности. Я не могу этого сделать, Найл. Я не могу.

– Из-за Аны?

– Ты знаешь ответ на этот вопрос.

– Она тебе неподходящая жена.

– Мне все равно.

В комнате снова воцаряется тишина, тяжелая и гнетущая.

– Тебе предстоит долгая битва, парень, – тихо говорит Найл. – Ты только усложняешь себе задачу. А что касается ее, подумай о том, как с ней будут обращаться. Последствия того, что такая женщина, как она, станет твоей женой, будут плачевными. С какими трудностями вам обоим придется столкнуться после того, как вы оба через столько прошли…

– Она поймет, что это значит. Я расскажу ей. И если она захочет меня, то это будет потому, что она готова быть рядом со мной, несмотря ни на что…

– Ты расскажешь ей о Франко?

И снова тишина.

– Я так и думал. – Найл качает головой. – Ты мне как брат, Лиам несмотря на то, что я тоже работаю на тебя. И я буду рядом с тобой до конца, несмотря ни на что. До смерти, если это потребуется, спина к спине, бок о бок. Я буду сражаться с любым, кто угрожает твоему праву на это место. Но мне нужно, чтобы ты хорошенько это обдумал. Подумай о том, что это значит.

– А если я все равно скажу, что хочу ее, и ничто не изменит моего решения?

– Тогда я сделаю все, что нужно, чтобы убедиться, что у тебя это есть и ты по-прежнему сохраняешь свое место. – Найл пожимает плечами. – Это обещание, которое я тебе дал, и я намерен его сдержать. Но все, о чем я прошу, это чтобы ты точно знал, что для тебя нет другого пути, и ты ни за что не сможешь посадить ее на самолет до Манхэттена, оставив весь этот бардак позади.

Я чувствую, как сжимаются мои зубы, такое ощущение, что груз на моих плечах с каждым мгновением становится все тяжелее. В глубине души я знаю, каким был бы самый простой путь вперед. Но я не могу этого сделать.

Если я отпущу Ану, я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Но не так долго, пока есть шанс, что я все еще могу быть ей нужен.

8

АНА

Я со вздохом опускаюсь в ванну, закрывая глаза. Горячая вода приятна на ощупь, она обволакивает мою кожу и успокаивает ноющие мышцы. Я не хочу думать о том, что ждет меня впереди, и здесь мне почти кажется, что мне это не нужно, как будто мир может остановиться на мгновение, и я могу просто существовать. Я стараюсь не думать о парижской квартире, о тамошних ваннах, о том, что я делала. Я стараюсь не думать о серьезном лице Александра, о его руках на моем теле. Я стараюсь не притворяться, что мои руки… это его руки, когда они блуждают по моей коже, но это трудно не делать.

Я была там с ним совсем недолго, но это оставило во мне след, от которого я не могу так легко избавиться. После стольких лет, проведенных в темноте, Александр почувствовал себя со мной светом, кем-то, за кого можно цепляться, на кого можно надеяться. Кем-то хорошим, и я была рада это принять. Но теперь Лиам предлагает мне кое-что другое, то, чего у меня не было с Александром, независимо от того, насколько счастливым было время, проведенное с ним. Выбор.

Мне просто нужно решить, хочу ли я этого.

Я закрываю глаза, погружаясь все глубже в воду, пока почти не оказываюсь под водой, мои волосы плавают вокруг меня, а над дымящейся поверхностью остаются только нос и губы. Мне приходит в голову мысль, что я могла бы погрузиться еще глубже, что я могла бы открыть рот и втянуть всю эту горячую воду в легкие, остаться лежать и позволить ей заменить там кислород и подарить мне новый вид покоя. Другой вид. Постоянный вид.

Вряд ли эти мысли посещают меня в первый раз. Они преследовали меня каждую минуту бодрствования в моей одинокой квартире, которую я сняла после того, как София переехала к Луке. Оставшись одна, не имея ничего, чем можно было бы заполнить мои дни, которые когда-то были забиты занятиями и репетициями, друзьями и активными тусовками, мои ноги болели и горели от боли, по сравнению с которой все остальные синяки и повреждения на моем изломанном теле казались несущественными, я продумала все возможности в этой маленькой квартирке, которые могли бы позволить мне покончить с этим. Я провела много времени в ванне, пытаясь избавиться от боли, и там я о многих вариантах думала. Временами это становилось почти навязчивой идеей, я перечисляла все способы, которыми могла бы положить этому конец. Утешало то, что возможность была. Даже если в глубине души я знала, что никогда не воспользуюсь ею. Я была слишком напугана, даже больше, чем кажущейся бесконечной болью и печалью.

Сейчас большая часть боли отступила. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова ходить так же, как раньше, и смогу ли я когда-нибудь прожить целый день без боли, но я могу ходить… ура мне. Я просто не могу бегать, или танцевать, или когда-либо по-настоящему забыть о причинах, потому что они напоминают мне о них каждой частичкой боли, которую я чувствую. Каждый раз, когда я вспоминаю что-то, что я хотела бы сделать, каждый раз, когда я хочу что-то сделать, я потом вспоминаю, что не могу. Лиам хочет, чтобы я поверила, что я могу исцелиться здесь, и я тоже хочу в это верить. Он хочет, чтобы я поверила, что я могу двигаться вперед, оставить прошлое позади и начать все сначала. Но я не знаю, смогу ли я. И тихий голос шепчет у меня в затылке, пока я плаваю в ванне, вдохни. Пусть это прекратится. Пусть это все прекратится.

Боль, страх, воспоминания, калечащая потребность выбирать, принимать решения для себя, не зная, каков будет конечный результат. Раньше мне это давалось легко. Я весь день принимала решения за себя, жила своей жизнью так, как хотела, и никогда не думала об этом дважды. Начиная с простейших решений, таких как, какие яйца купить, и заканчивая решением попытаться выудить информацию у солдат Виктора, чтобы помочь Софии, я с головой отдавалась любому выбору, который делала, веря, что он правильный.

И куда, в конце концов, это меня привело?

Я делаю глубокий вдох и погружаюсь под воду.

***

Час спустя я сижу на кровати, завернувшись в халат, который нашла в шкафу, толстый гостиничный халат, который, должно быть, оставил для меня Лиам. Я прижимаю руку к груди, ощущая влажную, теплую кожу под ладонью, и делаю глубокий прерывистый вдох.

Я была очень близка к этому. Я открыла глаза под водой и посмотрела на колеблющийся потолок надо мной, и я действительно думала об этом. Я задерживала дыхание так долго, как только могла. Когда мои легкие, наконец, начали кричать, я сделала первый собственный выбор с тех пор, как меня отправили на конспиративную квартиру в России после предательства Алексея.

Я вынырнула и вдохнула воздух.

Я слабо слышу голоса, доносящиеся из гостиной, голоса Лиама и еще кого-то, кого я не знаю, хотя я не могу разобрать ничего из того, что они говорят. Интересно, стоит ли мне пойти туда, попытаться быть общительной… чего Лиам хочет от меня. Как он хочет, чтобы я себя вела.

Что мне надо сделать?

Этот вопрос я не задавала так давно, что он кажется почти чужим. Я не знаю ответа на него, на самом деле нет. Тем не менее, я все равно заставляю себя подняться на ноги и подхожу к платяному шкафу, куда поместилась бы моя одежда, если бы она у меня была. К своему удивлению, я вижу, что несколько вещей, которые Лиам купил для меня в Лондоне, на месте, аккуратно сложенные и развешанные в соответствующих местах. Интересно, Лиам сделал это сам или это сделала горничная, и я не совсем уверена, что я чувствую по поводу того и другого. Лиам, развешивающий мою одежду, слишком похож на то, что сделал бы Александр, но я не могу представить, чтобы за меня что-то делала горничная. У меня никогда не было горничной. Хотя я знаю, что София и Катерина сказали бы, что к этому привыкаешь, мне трудно это представить.

Я достаю еще одну пару узких джинсов и свободную шелковистую черную майку, материал прохладный и приятный на ощупь под моими пальцами. Джинсы мне немного велики, но не слишком. Топ скользит по моей коже, свисая с узких плеч и прикрывая маленькую грудь, что выглядит скорее лестно, чем просто великоватое. Я не узнаю названия на этикетках, но опять же, я никогда не обращала особого внимания на модельеров. Я не могла позволить себе такие вещи, как Chanel и Dior, а Софии было все равно, поэтому мы никогда не ходили по магазинам. С тех пор, как она стала жить с Лукой, она стала чаще ходить по магазинам, а до России время от времени таскала меня с собой, пытаясь вытащить из квартиры. Не часто это у нее получалось.

Они, должно быть, были дорогими, я могу не знать этикеток, но я знаю качество ткани. Я достаточно хорошо знакома с этим со времен моей работы балериной. Я чувствую это по тому, как они ложатся на мою кожу, вижу это по тому, как топ и джинсы драпируются и облегают меня, и я провожу руками по бедрам, глядя в зеркало, задаваясь вопросом, что заставило Лиама так много тратить на меня. Он мог бы попросить кого-нибудь сходить в магазины на главной улице и купить мне одежду, но он этого не сделал. Это не так уж сильно отличается от того, что делал Александр…и все же это тоже так.

Я принадлежала Александру. Он купил меня именно с этой целью, чтобы я была его маленькой куклой: одевал, ухаживал, кормил, наказывал и баловал, как ему заблагорассудится. Я не принадлежу Лиаму. Я могла бы уйти сию же минуту, если бы захотела. И все же он предоставил мне место в своем доме. Он купил мне дорогую одежду. И, похоже, ничего не хочет взамен. Или, по крайней мере, то, что он действительно хочет, он отказывается брать, даже пытается отказаться, когда я настаиваю на том, чтобы это дать.

С того дня в гостиничном номере он почти не прикасался ко мне и не позволял мне прикасаться к нему. Он как будто боится, что снова не сможет контролировать себя, что сдастся, а он чувствует, что не должен.

Но зачем, если он делает все это для меня? Если он так явно хочет меня?

Это из-за того, что сделал Александр. У меня снова болит грудь при воспоминании об этом, при сокрушенном взгляде на лице Александра, когда он понял, что произошло, при осознании того, что он меня отдал. Он не защитил меня. Он набросился, испытывал меня самым невозможным способом, использовал Лиама, чтобы причинить мне боль. Это должно быть непростительно. Возможно, так и есть. И если да, то что это значит для нас с Лиамом?

Я тяжело сглатываю, отступаю от зеркала и поворачиваюсь к двери. Мое сердце бешено колотится в груди при мысли о том, чтобы войти в квартиру Лиама и заявить о своем присутствии. Это похоже на другой выбор, все равно что сказать: «Да, я собираюсь остаться». Я собираюсь встретиться с кем-то еще, кто там есть, и я собираюсь стать частью этого. Его жизни. Его дома.

Часть меня хочет спрятаться в спальне, ожидая, пока Лиам не найдет меня и не скажет мне, что я не могу остаться, и должна вернуться на Манхэттен, где я смогу прятаться вечно. Вместо этого я выхожу в коридор. Я делаю еще шаг, потом еще, пока не оказываюсь в пространстве между гостиной и кухней, глядя на Лиама и мужчину на диване напротив него. Это не тот, кого я встречала раньше. Он высокий и мускулистый, телосложением похож на Лиама, одет в темные джинсы и черную футболку. Он, несомненно, красив, смуглый, а не румяный, как Лиам, с зачесанными назад черными волосами и коротко выбритый с одной стороны головы. Его предплечья покрыты татуировками, доходящими до бугрящихся мышц предплечий и поднимающимися выше под рукавами. Интересно, сколько еще у него татуировок, я вижу несколько, поднимающихся над воротником, на его шее.

– Ана.

Голос Лиама возвращает мое внимание к нему, к моему ирландскому спасителю. Мужчина, который подхватил меня на руки и привез сюда, и ощущение в животе, когда его зеленые глаза встречаются с моими, подобны адреналину, подобны ощущению на вершине американских горок перед тем, как упасть. Мужчина, напротив меня, великолепен, и объективно, подобен скульптуре, которой вы не можете не восхищаться, искусству, которое, вы должны признать, прекрасно сделано. Лиам заставляет меня чувствовать, что я таю каждый раз, когда смотрю на него. Как будто я хочу не просто восхищаться искусством, но погрузиться в него, быть его частью, чтобы оно ожило и окутало меня. Он заставляет мое сердце биться чаще каждый раз, когда он смотрит на меня. Даже после всего, что произошло. Он заставляет меня хотеть чего-то другого. Чего-то большего. Он заставляет меня желать, чтобы Парижа никогда не было, и тогда я чувствую вину за то, что желала этого, потому что до самого последнего дня Александр не причинял мне боли. Он не делал ничего, кроме попыток заботиться обо мне.

– Это Найл Фланаган, – говорит Лиам, указывая на мужчину напротив себя. – Он мой заместитель, но, по правде говоря, мы гораздо ближе. Он мне больше, как брат. Скорее всего, ты будешь часто его видеть, пока ты здесь.

Найл поднимается на ноги, пересекает комнату тремя быстрыми шагами и останавливается передо мной, беря меня за руку.

– Приятно познакомиться с тобой, девочка, – говорит он, поднося мою руку к своим губам и быстро касаясь тыльной стороны ладони. – Лиам много рассказывал мне о тебе. У меня такое чувство, как будто мы уже знаем друг друга.

Это тот же жест, который Лиам сделал на конспиративной квартире Виктора, когда мы впервые встретились. Когда Найл берет меня за руку, я на мгновение задумываюсь, почувствую ли я такой же румянец, такое же покалывание возбуждения, когда его губы коснутся тыльной стороны моей ладони. В конце концов, Найл великолепен, такой же мускулистый и красивый, как Лиам, только немного по-другому. Но когда его губы касаются моей руки, я не чувствую того, что чувствовала с Лиамом. Напряжение внизу моего живота – это нервозность из-за встречи с кем-то новым, не более того. Когда он выпрямляется, его ярко-голубые глаза встречаются с моими, я не чувствую ничего, кроме надежды, что, может быть, это еще один человек, который будет добр ко мне здесь, если он рядом с Лиамом. Возможно, даже дополнительный уровень защиты от любого другого, кто может захотеть причинить мне боль.

Это говорит мне о том, что то, что я чувствовала с Лиамом, это нечто иное, чем я думала вначале. Связь, искра между нами, которая означала нечто большее, чем просто волнение от встречи с красивым мужчиной.

– Я тоже рада с тобой познакомиться, – бормочу я, нервно встречаясь взглядом с Найлом, когда он смотрит на меня. – Я думаю, Лайам упоминал о тебе.

– Я бы, конечно, на это надеялся. – Найл искоса бросает взгляд на Лиама с кривой улыбкой, и Лиам улыбается в ответ, но это выглядит вымученно. – Мы близки, это точно.

Он отпускает мою руку и кивает Лиаму.

– Я не хочу больше отнимать у тебя время, теперь, когда девочка встала. Я пойду. Я дам тебе знать, если услышу что-нибудь еще о… – Найл искоса смотрит на меня, как будто вспоминая, что я здесь, а затем снова на Лиама. – О том, что мы обсуждали.

Мгновение спустя входная дверь за ним закрывается, оставляя нас с Лиамом смотреть друг на друга с другого конца комнаты. Лиам медленно встает с дивана, выпрямляется и смотрит на меня.

– Тебе стало лучше после ванны? – Спрашивает он нейтральным голосом, но я слышу что-то за этим. Намек на напряжение, на то, что он пытался не дать мне понять, что думал обо мне именно так: голой в горячей воде, и в результате все равно дал мне знать.

– Эм…да. Это было приятно. Расслабляюще. – Между нами нарастает неловкое напряжение, заставляющее меня ерзать взад-вперед, когда я смотрю на Лиама. Он мгновенно улавливает это, неверно истолковывает и быстро пересекает комнату, чтобы отодвинуть один из табуретов у бара.

– Вот, сядь, если у тебя болят ноги, – быстро говорит он, и я сглатываю, делая это только потому, что не хочу, чтобы он знал, что на самом деле они не болят. Я нервничаю, потому что не знаю, как вести себя с ним, когда в комнате может быть еще один великолепный мужчина, а я по-прежнему смотрю только на Лиама. В Париже, я хотела остаться с Александром. Но здесь? Здесь только Лиам, и ясно, что между нами есть что-то такое, чего у меня нет ни с одним мужчиной.

– Ты развесил мою одежду? – Спрашиваю я с любопытством. – Или это была горничная?

Теперь настала очередь Лиама немного смутиться.

– Я, – говорит он наконец. – Прости, если это было навязчиво. Я позаботился об этом, пока ты была в ванной, а я ждал прихода Найла. У меня есть горничные. – Объясняет он, обходя бар и направляясь на кухню, открывая шкафчик, тянясь за бокалом. – Но они приходят несколько раз в неделю убираться. Я готовлю сам или делаю заказ на дом. Мне не нравится, когда вокруг много людей. – Он наполняет стакан льдом и водой из холодильника и толкает его через стойку ко мне. – В моей семье была прислуга, и я знаю, что у других, как у Виктора, есть домашняя прислуга, и они не могут представить жизнь без нее. Но мне нравится мой покой.

Я слабо улыбаюсь ему, беря воду.

– Просто раньше, когда я увидела одежду, я подумала, что не могу представить, что рядом горничные, которые все делают за меня. – Я делаю глоток воды, наблюдая за тем, как он движется по кухне, гибкий и мускулистый, как пантера. – Я рада, что это сделал именно ты, – добавляю я, и он замолкает, поворачиваясь ко мне.

Его взгляд находит мой, и я снова чувствую этот жар, согревающий комнату, пока мой пульс не подскакивает к горлу, а во рту внезапно не пересыхает, несмотря на воду.

– Я?

– Ммм. – Я киваю. – Ты, а не какой-то незнакомец.

– Ты не чувствуешь, что я чужой? – В его глазах мелькает что-то похожее на надежду, и он кладет руки на прилавок.

– Ну…нет. – Я делаю еще глоток воды, с любопытством глядя на него. – Мы провели немного времени вместе в России. Не так много, но мы разговаривали. Я почувствовала, что между нами наверняка есть какая-то связь. А потом ты пришел за мной… – Я прикусываю нижнюю губу, отводя взгляд. Я чувствую, как он напрягается в тот момент, когда я упоминаю об этом, и у меня немного сводит живот, меня переполняет тревога.

Я знаю, он хочет, чтобы между нами что-то было. Я чувствую это, и я не верю, что кто-то проехал бы полмира, чтобы спасти меня из чистой доброй воли. Но то, что сделал Александр, создало огромное минное поле. При одном упоминании об этом его лицо наполняется чувством вины, а я переполняюсь глубокой тревогой, от которой мурашки бегут по коже, когда я вспоминаю, что произошло.

Александр травмировал нас обоих, и я знаю, что должна ненавидеть его за это. Я знаю, Лиам думает, что я должна. И я не знаю, как мы когда-нибудь справимся с этим, и хочу ли я этого вообще.

– Что ты хочешь на ужин? – Спрашивает Лиам, меняя тему. – Я могу приготовить или заказать, если ты хочешь что-то конкретное… что? – Он замолкает, моргая от внезапного замешательства на моем лице. – Я знаю, ты, должно быть, голодна.

– Нет, я имею в виду, да, это так, дело не в этом. Просто мне уже давно не приходилось решать, что есть. – Мои руки сжимают стакан. – Нет с тех пор, как меня привезли в Россию с Лукой и Софией.

Челюсть Лиама напрягается.

– Он не позволял тебе выбирать, что есть? – Ему не нужно говорить, о ком он говорит, мы оба знаем. Лиам фыркает, качая головой. – Не знаю, почему я удивлен. В конце концов, он держал тебя как домашнее животное… почему бы не выбирать тебе еду за тебя.

– Он заставлял меня есть, стоя на коленях на полу, когда злился на меня. Иветт подала ему идею начать. – Я выпаливаю это, сама того не желая, сожалея об этом в тот момент, когда слова срываются с языка, и я вижу, как Лиам бледнеет, красные пятна гнева выступают на его скулах. Я распознаю этот румянец на его лице как признак того, что он разозлен, и, хотя я знаю, что гнев направлен не на меня, мне все равно хочется отпрянуть назад, подальше от его ярости.

– Ты, блядь, издеваешься надо мной. – Голос Лиама похож на низкое рычание. – Он заставлял тебя есть с пола? Как собаку.

– Я имею в виду, еда была на тарелке, но…

– Это звучит ничуть не лучше.

– Я… – Я открываю рот и снова закрываю его. Я не знаю, как я могла бы объяснить Лиаму все противоречивые чувства, которые вызывало во мне обращение Александра со мной, когда он был зол, особенно это. Как я ненавидела это, чувствовала себя униженной, и как я хотела делать все это одновременно, просто чтобы доставить ему удовольствие. Чтобы я могла испытывать удовлетворение от осознания того, что сделала своего мастера счастливым. – Я знаю, это звучит странно.

– Это звучит чертовски оскорбительно. – Голос Лиама становится хриплым, его акцент больше похож на акцент Найла, грубоватый по краям. У меня мурашки бегут по спине, хотя он сердит, а не возбужден. – Я не понимаю, как ты могла думать, что любишь его, Ана после того, как он так поступил с тобой…