Текст книги "Любимая невеста (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Она тянется за сэндвичем, который я как раз наполовину приготовила, быстро собирает кусочки и протягивает его мне.

– Вот, съешь. Тебе нужно поесть. Я зашла сюда, чтобы приготовить чай для нас с Анной. Я приготовлю чай для нас троих, а потом мы выйдем в сад и немного посидим. На улице солнечно, хотя и немного холодно, и Лиам разжег костер.

Я моргаю, глядя на нее.

– Что сделал Лиам?

София пожимает плечами.

– Он вышел наружу некоторое время назад и предложил развести огонь в яме, чтобы нам было теплее. – Она смеется, ставя чайник на плиту. – Он необычайно добр для сына ирландского короля.

– Разве это не так? – Я хмурюсь, откусывая от своего сэндвича. – Я никогда по-настоящему не встречала никого из них до Лиама.

София пожимает плечами.

– Из того, что говорит Лука, его отец таким не был. Конор Макгрегор был дьяволом, безжалостным и порочным. Так же, как и любой член Братвы, может быть, и больше, поскольку ирландцы всегда чувствуют, что им нужно что-то доказывать. По крайней мере, это почти слово в слово то, что сказал мне Лука. Конор пытался убить Луку на его больничной койке, так что я в это верю.

Я помню, когда Лука и Лиам приехали, София сказала, что Лиаму не суждено было унаследовать место своего отца. Он воспользовался этим по необходимости, чтобы предотвратить гражданскую войну среди мужчин, когда его отца казнили, оставив вакансию без его старшего брата, который мог бы ее заполнить.

– Как ты думаешь, он надеется, что его брат вернется? – Спрашиваю я с любопытством. – Чтобы освободить его от должности?

– Никто не думает, что он вернется. – София смотрит на меня. – Лука думает, что он мертв. Я не знаю, что думает Виктор или о чем шепчутся в ирландских семьях, насколько я понимаю, Лука не ожидает, что он когда-нибудь вернется. Это означает, что он застрял на должности, которую не ожидал получить, и на которой ему нужно доказать, что он достаточно силен, чтобы удержаться.

– Очень похоже на Луку, когда умер мой отец.

– Именно. – София берет чайник, когда он начинает свистеть, наливает кипяток в три чашки. – В последнее время они проводят много времени вместе. Лука считает это беспроигрышным вариантом. Он укрепляет связь с Лиамом, которая может пригодиться в будущем. Его совет укрепит способность Лиама управлять Королями, гарантируя, что ими будет руководить кто-то менее двуличный и кровожадный, чем был Конор Макгрегор.

Я откусываю последний кусочек от своего сэндвича, наблюдая за Софией, пока она готовит чай.

– Лука много с тобой разговаривает, не так ли? – Тихо спрашиваю я. – Он много тебе рассказывает.

– Наверное, больше, чем следовало. – София протягивает мне одну из чашек. – Но не то, чтобы у него были близкие друзья. Все, кого он знает сейчас, могли бы стать соперниками, если бы ветер изменился. Его единственный лучший друг оказался предателем. В наши дни он терпеть не может подпускать слишком многих слишком близко. Он хочет, чтобы я была его напарницей, и я счастлива быть. Сначала я не хотела быть частью этой жизни. Но Лука знает, с чем я могу справиться, а о чем предпочла бы не слышать. И я смирилась с тем, что это то, для чего я предназначена. У моего отца была причина отдать меня Луке, и я не жалею о его выборе. Временами это было болезненно, но также принесло мне много любви и радости.

Ее рука опускается к нежной выпуклости живота, когда она произносит последние слова, и я чувствую стеснение в груди. Я не хочу дарить Виктору сына, но в то же время мысль о том, что у меня никогда не будет собственного ребенка, причиняет боль. Я никогда не ожидала, что полюблю своего будущего мужа, но я всегда с нетерпением ждала возможности завести детей, стать матерью. В каком-то смысле я такая и есть, но какая-то часть меня чувствует пустоту при мысли, что я, возможно, никогда не буду носить своего собственного малыша.

– Давай выйдем на улицу, – мягко говорит София. – Я не хочу оставлять Ану надолго. С тех пор, как мы здесь, ей все труднее. Ее ничто не отвлекает, и она плохо питается или делает что-либо из того, что рекомендовали ее врачи. И я не могу заставить ее. Она…

– У нее депрессия. – Я следую за Софией к задней двери, чувствуя, что очень сильно понимаю чувства Аны. Я мчусь в том же направлении. Необходимость сохранить все вместе для Аники и Елены, это единственное, что действительно удерживает меня от погружения в такую же темноту.

– Да. – София глубоко вздыхает. – И я не знаю, что для нее сделать, кроме как попытаться отвлечь ее. Короче, сегодня мы сидим в саду и разговариваем. Это лучшее, что я могу придумать, застряв в этом доме.

Она толкает дверь и затем останавливается как вкопанная. На секунду я думаю, что случилось что-то плохое, а затем я слежу за ее взглядом и понимаю, на что она смотрит.

Лиам сидит на одном из кованых стульев, окружающих каменное очаговое гнездо, наклонившись вперед и слушая что-то, что говорит Ана, его зеленые глаза блестят. С тех пор как он здесь, у него начала расти щетина на верхней губе и подбородке, и это ему идет, заставляет его выглядеть старше. Никто из нас не может слышать, что они говорят, но ясно, что он зациклен на этом, что бы это ни было. Все его внимание сосредоточено на ней, и на лице Аны застенчивая улыбка, ее руки переплетены в кашемировом одеяле, прикрывающем колени.

– Я была уверена, что он уйдет, как только разведет костер – шепчет София. – Я думаю, они просто разговаривали все это время.

– Ана, кажется, не возражает.

– Нет, но… – София поджимает губы, ее брови хмурятся. – Она сейчас такая другая. Ты не очень хорошо знала ее раньше, но ты встречалась с ней несколько раз. Она никогда не была раздражительной, никогда не была тихой. Особенно с мужчинами.

– Я определенно поняла это, когда мы несколько раз все вместе тусовались. – Я наблюдаю за ними обоими, чувствуя что-то внизу живота, настолько незнакомое, что сначала не могу подобрать этому названия. Когда я наконец это делаю, я чувствую себя ужасно виноватой.

Это ревность. Лиам смотрит на Ану так, словно смакует каждое ее слово, его влечение к ней написано каждым дюймом его лица, его зеленые глаза нежны и добры. Ни один мужчина никогда не смотрел на меня так, как будто он хочет слышать каждое слово, которое слетает с моих губ, как будто он хочет лелеять меня, защищать меня, обожать меня. Даже в самые собственнические моменты в Викторе есть жестокость, безжалостность, которая никогда не исчезнет. И я не знаю, хотела бы я этого. Меня заводит его грубость. Он отличается от всех мужчин, которых я когда-либо знала, пугающий и волнующий одновременно. Но прошлой ночью я почувствовала намек на эту нежность, услышала ее отблеск в его голосе и, увидев, как Лиам смотрит на Ану, я снова начинаю жаждать этого. Я хочу этого от своего мужа. Я хочу этого от Виктора, и я знаю, что никогда не смогу этого получить.

Получить представление об этом было хуже, чем никогда не видеть его вообще. И это причиняет боль больше, чем я могла себе представить.

– Ей нужно быть осторожной, – тихо говорю я, не в силах скрыть горечь в своем голосе. – Он ей не подходит.

– Он мог бы подойти. – София все еще наблюдает за ними обоими. На ее лице нет ревности, но с чего бы ей быть? Лука обожает ее. Он тоже порочный человек, но не тогда, когда дело касается его жены. Больше нет. Он сожжет мир дотла, чтобы защитить ее и их ребенка, но он никогда бы и пальцем не тронул ее, если бы она этого не захотела.

Я знаю, что они играют в те же грубые игры, в которые Виктор любит играть со мной. Но София хочет этого сейчас, без оговорок. Она приняла Луку таким, какой он есть, и любит его в любом случае.

Но Лука и Виктор отличаются во многих отношениях.

– Он глава преступной семьи. – Я качаю головой. – Она такая уязвленная, ты действительно думаешь, что он подойдет ей? Тебе не кажется, что тебе следует сказать ему, чтобы он держался подальше?

– Это не мое дело. Если кто и скажет это, то это будет Лука. Я могла бы кое-что сказать Луке, но… – София указывает на них двоих. – Он даже не пытается к ней прикоснуться. Это безвредно. И посмотри на ее лицо. Такой счастливой я ее не видела с тех пор, как… – Она замолкает, но я знаю, чего она не договаривает. – Я не могу отнять это у нее, – просто говорит София. – Это безвредно, я уверена в этом. В любом случае, Лиам в конечном итоге женится на ком-то, кто поможет его положению, точно так же, как и любой другой лидер одной из семей. Вероятно, на дочери одного из других высокопоставленных членов Королевской семьи, чтобы гарантировать союзника, если кто-нибудь когда-нибудь будет возражать против того, что он занял место своего отца раньше своего брата. Это несерьезно.

Я помню, что у меня были те же мысли, когда Макс наблюдал, как Саша идет по коридору, его лицо раскраснелось от очевидного влечения. Безобидная влюбленность. Что-то, чтобы ей стало лучше. Но что-то глубоко внутри подсказывает мне, что то, как Лиам смотрит на Ану… нечто большее.

София пользуется этим моментом, чтобы выйти в сад, но я не могу себя заставить.

– Я собираюсь подняться и проверить Анику и Елену, – быстро говорю я, отступая.

– Ты уверена? – София смотрит на меня с беспокойством. – На улице хорошо у огня, я обещаю. И, может быть, тебе не стоит оставаться одной…

– Я не буду, – твердо говорю я ей. – Я буду с девочками. Дай мне знать, если кому-нибудь из вас что-нибудь понадобится. – Последнее я произношу так убедительно, как только могу, пытаясь подтвердить свою позицию ответственной за управлением домом. Какой я должна быть, как жена Виктора. Не слабой и испуганной, на грани того, чтобы в любой момент разрыдаться и погрузиться в место, более мрачное, чем любое, в котором я когда-либо была раньше.

Это не та женщина, которой я являюсь. Не та женщина, которой меня воспитали, и не та женщина, на которой он женился. Если я собираюсь настаивать, чтобы он придерживался рамок нашего брака, как это было оговорено, мне нужно сделать именно это.

Стать матерью его детей. Вести его домашнее хозяйство. Ложиться с ним в постель только тогда, когда это необходимо, чтобы подарить ему наследника.

И забыть обо всем остальном.

9

КАТЕРИНА

Аника спит, когда я тихо вхожу в ее комнату. Она все еще выглядит маленькой и хрупкой, лежа там, но я вижу, что на ее лицо вернулась значительная часть румянца. Она выглядит значительно лучше, чем когда мы привезли ее сюда, и впервые с тех пор я чувствую, что мне не нужно беспокоиться о том, выживет ли она после ранения. Я знаю, доктор сказал, что ей еще многое предстоит вылечить, но облегчение, которое я испытываю, видя тепло и румянец на ее лице, ощутимо.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее руки, и она слегка шевелится, издавая тихий звук. Ее пальцы обвиваются вокруг моих, и мое сердце почти останавливается в груди.

Елена привязалась ко мне с первого дня, но я не была уверена, что Аника когда-нибудь по-настоящему потеплеет ко мне. Я знаю, что то, что она держит меня за руку во сне, на самом деле ничего не значит, но, тем не менее, это заставляет меня чувствовать, как будто я что-то открыла, как будто мне дали что-то особенное. То, что мне действительно было нужно сегодня, после всего, что я потеряла прошлой ночью с Виктором.

Эти девочки – причина, по которой я остаюсь, превыше всего остального. Поэтому чувствовать, как маленькие пальчики Аники обвиваются вокруг моих, как будто она подсознательно доверяет мне и хочет, чтобы я была здесь, приятнее, чем я могла себе представить.

Она снова шевелится, слегка поскуливая, а затем ее глаза мерцают, светлые ресницы трепещут на щеках, когда она медленно открывает глаза. Я замираю, мое сердце бешено колотится в груди, я боюсь, что то, что я вижу, ненастоящее. Она впервые просыпается после ранения, и я знаю, что должна позвать Виктора. Но я не могу заставить себя пошевелиться или заговорить, боюсь, что пойму, что все это мне мерещится.

Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, медленно моргая.

– Катерина? – Ее голос слегка невнятен, вероятно, из-за обезболивающих, которые дал ей доктор, но я слышу свое имя. – Это ты?

– Так и есть. – Я сжимаю ее руку немного крепче, сдерживая внезапный прилив слез. – Я здесь, милая.

– Ты… осталась? – Слова даются с некоторым трудом, но ей это удается. – Осталась со мной?

– Всегда, – говорю я ей, и чувствую, как слезы начинают скатываться по краям моих век, стекая по щекам. Я не могу остановить это, хотя и не хочу плакать перед ней, потому что я так боялась, что она больше никогда не проснется. – Я обещаю.

– Почему ты плачешь? – Голос Аники прерывается на этих словах. – Катерина?

– Я просто так счастлива видеть тебя проснувшейся. – Мне удается улыбнуться сквозь слезы. – Я так счастлива, милая.

– Я была… напугана.

– Я знаю. – Я наклоняюсь, нежно целую костяшки ее пальцев. – Мы все напуганы. Но сейчас с тобой все в порядке. С тобой все будет в порядке.

– Обещаешь? – Аника прищуривается на меня, и я вижу, как возвращается частичка того подозрения, которое всегда отражается на ее лице. Это заставляет меня чувствовать себя лучше, а не хуже, потому что я узнаю это отношение, искру в маленькой девочке, которая вселила в меня уверенность, что она будет бороться за выживание так же упорно, как борется со всеми остальными.

– Я обещаю, – твердо говорю я ей. – Доктор сказал, что если ты проснешься, это будет означать, что все будет хорошо. И вот ты здесь. Ты проснулась.

Аника кивает, пытаясь сглотнуть.

– Я хочу воды… – удается ей. – Я хочу папочку.

– Я позабочусь об этом, – обещаю я ей. – Воды, а потом я пойду поищу твоего отца. – Мысль о встрече с Виктором заставляет мой желудок сжиматься от беспокойства, но если он нужен Анике, то я должна отложить это в сторону.

Я беру чашку воды для Аники с бокового столика, осторожно просунув одну руку под плечи маленькой девочки, чтобы помочь ей сесть, когда она тянется за ней.

– Медленно, – говорю я ей, смахивая последние слезы, пока обнимаю ее. – Будь осторожна.

– Я знаю, как пить воду, – бормочет она, но в ее голосе нет обычной враждебности. Она выпивает все это и возвращает мне чашку, и когда она смотрит на меня, выражение ее лица мягче, чем я когда-либо видела. – Спасибо тебе, Катерина, – тихо говорит Аника, ее голос все еще прерывается, и я улыбаюсь ей сверху вниз.

– Не за что. Я собираюсь сходить за твоим отцом, хорошо?

Она кивает, сглатывает, облизывает сухие губы и откидывается на подушки, пока я помогаю ей лечь обратно.

– Я скоро вернусь, я обещаю.

Я почти сталкиваюсь с Левином в тот момент, когда выхожу в коридор, мне приходится отступать, чтобы не врезаться прямо в него.

– О. – Я прочищаю горло, невольно краснея. Нет никаких причин, по которым Левин должен знать что-либо о том, что происходит между Виктором и мной. Тем не менее, он самый близкий Виктору человек в этом доме. По какой-то причине мне кажется, что он кое-что понял из этого или, по крайней мере, осведомлен о темных наклонностях своего работодателя.

– С тобой все в порядке?

Нет. Я определенно не в порядке. Ничто из того, что произошло за последние месяцы, не было хоть сколько-нибудь приближающимся к нормальному. Я ничего этого не говорю. Я прочищаю горло, быстро вытирая глаза.

– Я пытаюсь найти Виктора, – быстро говорю я ему. – Аника проснулась и спрашивает о нем.

Облегчение на лице Левина настолько реальное и ощутимое, что он нравится мне еще больше. За то короткое время, что я его знаю, он хорошо относился ко мне, особенно в хижине, и я понимаю, почему Виктор доверяет ему. Я бы доверилась ему, если бы понадобилось. Но теперь еще более ясно, что он заботится о Викторе и его семье так, что это выходит за рамки простого долга, и это заставляет меня смягчиться по отношению к нему больше, чем раньше.

– Я пойду найду его, – твердо говорит Левин. – Оставайся с Аникой на случай, если ты ей понадобишься. – Он колеблется. – Должен ли я попросить Сашу или Ольгу привести Елену?

Я мгновение колеблюсь, но качаю головой.

– Давай медленно. Аника только что проснулась. Я не хочу ее переутомлять. На этот раз позволим ей увидеть Виктора, а в следующий раз, когда она проснется, мы приведем и Елену тоже.

Левин кивает.

– Конечно. Как скажешь. Я пойду и найду Виктора.

Я прислоняюсь к двери, когда он уходит, мое сердце все еще сильно бьется. Виктор поднимется с минуты на минуту, и от этого осознания у меня снова скручивает живот и одновременно по телу пробегает покалывание предвкушения. Я не должна хотеть его видеть, и часть меня не хочет, часть меня в ужасе от того, что я снова его увижу после того, что произошло прошлой ночью. Но другая часть, возможно, мазохистская часть, которая также наслаждается наказаниями, которым он подвергает меня, не может дождаться, когда он войдет в комнату.

Забудь об этом, говорю я себе, открывая дверь. Сосредоточься на Анике. Сосредоточься на причине, по которой ты решила остаться. Забудь его.

Однако это легче сказать, чем сделать.

– Твой отец уже в пути, – говорю я Анике, когда снова сажусь у кровати. – Он придет через минуту, как только Левин найдет его.

– Он сердится на меня? – Голос Аники звучит очень тихо, когда она задает вопрос, ее голубые глаза смотрят на меня. Я моргаю, пораженная.

– Конечно, нет, милая. С чего бы ему сердиться на тебя?

Она сглатывает, быстро моргая, как будто борется со слезами.

– Я не должна была быть внизу. Папа сказал мне оставаться наверху с Еленой, но мне было любопытно. Я хотела знать, что происходит… и я была напугана. Поэтому я оставила ее и попыталась найти его и… – Аника прикусывает нижнюю губу, ее лицо немного бледнеет, когда она вспоминает. – Это было так громко, а потом у меня в животе что-то загорелось, и все закружилось…

– О, милая. – Я сажусь на край кровати, тянусь к ней, и, к моему удивлению, она наклоняется в мои объятия. – Твой отец не сердится на тебя. Он хотел, чтобы ты его послушала, и у него была причина сказать тебе это. Но он просто будет счастлив, что ты проснулась и с тобой все в порядке.

– Я думала, он обвинит меня в том, что…

– Нет. – Я качаю головой, поглаживая ее по волосам. – Он не собирается тебя ни в чем обвинять. Теперь ты в безопасности, и это все, что имеет значение.

Аника кивает, шмыгая носом. На мгновение мне кажется, что она собирается остаться там, где она есть, позволив мне обнять ее. Но затем открывается дверь, и входит Виктор, и все ее внимание мгновенно переключается на ее отца.

Мое сердце замирает в тот момент, когда он входит в комнату, смешанный страх и желание наполняют меня, пока я не чувствую, что вибрирую от этого изнутри. Он выглядит таким же красивым, как всегда, высоким и строгим, одетым в сшитые на заказ черные брюки и темно-красную рубашку на пуговицах с расстегнутым воротом, как будто он собирается в офис, а не работает на конспиративной квартире глубоко в русских горах. Он не смотрит на меня, выражение его лица такое жесткое, как будто оно высечено из камня, до того момента, как он замечает свою дочь.

Я отстраняюсь, когда он направляется прямиком к кровати, его лицо расслабляется от облегчения, когда он опускается на колени рядом с кроватью, тянется к Анике и баюкает ее в своих объятиях.

– О, слава богу, – бормочет он, его широкая ладонь на ее волосах, ее маленькие ручки обвиваются вокруг его шеи, ее лицо утыкается в его плечо, когда Виктор прижимает к себе свою дочь. – Слава богу, ты очнулась маленькая. С тобой все в порядке.

– Прости, папа, – плачет Аника, ее голос приглушен его рубашкой. – Прости, что я вышла.

– Нет. – Он качает головой, и я слышу напряженность в голосе Виктора, эмоции. Я с удивлением понимаю, что он изо всех сил старается не заплакать, и это шокирует меня так же сильно, как и в первый раз, когда я услышала это, когда мы подумали, что есть вероятность, что Аника может не выкарабкаться. – Тебе не нужно извиняться, – твердо говорит он ей. – Но ты должна слушать меня в будущем, маленькая моя. Это очень важно. Твоя сестра нуждалась в тебе, а ты старшая. Важно, чтобы ты защищала ее и слушалась своего отца. – Он откидывается назад, убирая с ее лица светлые волосы и заглядывая ей в глаза. – Хорошо?

Аника кивает, со слезами на глазах глядя на своего отца.

– Я обещаю, папа, – бормочет она, и Виктор кивает.

– Просто сосредоточься на том, чтобы поправляться, малышка. – Он снова обнимает ее, а затем помогает ей лечь обратно, поправляя одеяло так, чтобы она была подоткнута. – Здесь ты в безопасности. Просто сосредоточься на выздоровлении, и мы скоро будем дома, я обещаю.

Аника кивает, ее веки уже устало подрагивают. Ясно, что она измотана, и Виктор встает, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб, прежде чем удалиться. Он проходит мимо меня, даже не взглянув, направляясь к двери, и я мгновение колеблюсь, прежде чем быстро повернуться, бросив на Анику еще один взгляд, прежде чем тоже последовать за ним.

– Виктор!

Он на полпути к лестнице, прежде чем останавливается, его плечи мгновенно напрягаются при звуке моего голоса.

– В чем дело, Катерина? – Мое имя звучит ломко на его губах, и он не оборачивается.

– Я просто… – Я перевожу дыхание, внезапно чувствуя себя неуверенно. – То, как мы расстались прошлой ночью…

– Я не хочу говорить об этом. – Он не оборачивается, но я вижу, как по нему распространяется напряжение. – Мне больше нечего сказать, Катерина. Ты ясно изложила свою позицию и не оставила мне иного выбора, кроме как согласиться с твоими пожеланиями. Итак. Если ты хочешь дистанцироваться, я даю тебе это.

– Если мы собираемся стать родителями девочек, хотя…

– Мы никого не воспитываем вместе. – Его голос такой холодный, что у меня мурашки бегут по коже. – Я их отец, и ты сделаешь все возможное, чтобы быть им матерью. Нам нет необходимости действовать в тандеме.

– Я … – Я не знаю, что именно я пытаюсь сказать. Я хочу сказать ему, что им нехорошо видеть столько напряженности между нами, никогда не видеть никакой привязанности или тепла, но я не могу просить об этом после того, на чем я настаивала и что сказала прошлой ночью. До меня доходят слова Софии: «Эти мужчины не терпят игр», и я чувствую, как у меня сжимается живот.

– Больше нечего сказать, Катерина, – повторяет Виктор. – Нам не нужно говорить друг с другом больше, чем необходимо. Ты дашь мне знать, когда появится вероятность, что мое присутствие в твоей постели может принести плоды, и любые сообщения, которые у тебя могут быть для меня, могут передаваться через Левина. Ты хотела дистанцироваться, так что ты получаешь, то чего хотела. Вот и все.

Я с трудом сглатываю, мои руки дрожат. Дюжина вещей вертится у меня на кончике языка, но я знаю, что лучше не произносить ни одной из них. Я не могу выразить, как отчаянно я хочу, чтобы он повернулся, чтобы я могла видеть выражение его лица, чтобы я могла знать, злое оно, или страдальческое, или какая-то смесь того и другого. Я не могу выразить, как сильно я хочу дотянуться до него, как мне требуется все, чтобы не сказать ему, что я сожалею, умолять его позволить мне забрать все это обратно, сказать ему, что я уже жажду его, его прикосновений, его поцелуев, его тела.

Я не могу сказать ему, что он пробудил во мне потребность, о которой я никогда не подозревала, и что я чувствую, как будто он вырвал кусочек моей души прошлой ночью, когда бросил меня в той комнате и ушел. Я не могу сказать ему, как отчаянно я хочу произнести слова, которое обжигают мои губы, слова, которое я никогда не должна говорить такому человеку, как он.

Я не могу любить его. Я не могу. Не мужчину, который делает то, что он делает.

Мое сердце такое же предательское, как и мое тело, но я никогда не смогу сказать ему об этом. Никогда, никогда, никогда.

– Мы закончили? – Виктор не двигается, и моя грудь сжимается, моя кожа гудит от необходимости не позволить ему уйти от меня. Но я ничего не говорю. Он вздыхает в тишине, его плечи немного расслабляются, а затем он направляется к лестнице, даже не оглянувшись.

***

Моя вторая ночь в гостевой спальне ненамного лучше первой. Я переодеваюсь в шелковые шорты и тонкую майку, забираюсь под теплые простыни и выключаю свет. Отсутствие его в постели рядом со мной ощущается как пропасть, напоминание о том, как я одинока, которое заставляет меня чувствовать, что я тону. Я перекатываюсь на спину, провожу рукой по холодному месту рядом со мной и закрываю глаза.

Я не должна хотеть, чтобы Виктор был здесь. Но я все равно представляю его: его большое, крепкое тело, занимающее пространство, излучающее тепло. Его обнаженную кожу касающуюся меня, твердые мышцы его груди и выпуклости живота время от времени задевающие мою руку или пальцы, посылая через меня острые ощущения, которые, я говорю себе, я не чувствую и не хочу.

Почти каждый раз, когда мы были вместе, о котором я могу вспомнить, за исключением хижины и сада, был рассчитан одним из нас, настроен на то, чтобы наказать или вызвать желание. Я представляю, каково это, просто скользнуть в постель рядом с ним, как половина нормальной супружеской пары, чувствовать его дыхание на своем плече и тепло его тела, и чтобы он естественно тянулся ко мне, мое тело размягчившееся в его с проснувшимся желанием. Никаких наказаний, никаких насмешек, никакой борьбы с этим. Никакого сопротивления. Просто легкие, нежные занятия любовью, такие, как у других людей. Как будто мы женатые люди, которые не воюют друг с другом, проливая кровь словами вместо ножей, медленно убивая друг друга угрозами вместо пуль.

Прилив тепла охватывает меня при мысли о руке Виктора на моей груди, дразнящей мои соски через тонкий шелк майки, его губах у моего уха, его теплом дыхании, от которого по моей коже пробегают мурашки. Не задумываясь, моя рука скользит к животу, опускаясь к поясу моих шорт, и я втягиваю воздух, представляя, что вместо моих это пальцы Виктора.

Я представляю Виктора, нежно прикасающийся ко мне, его пальцы скользят между моих складочек, стон, который он издаст, когда обнаружит, что я уже влажная для него. Я знаю этот звук, глубокий и предвкушающий, жаждущий того, что будет дальше. Я представляю его губы на моем горле, его язык на чувствительной плоти моей шеи, покусывающий и посасывающий, усиливающийся, когда он оставляет отметину на моей плоти, в то время как его пальцы ускоряются, потирая мой клитор, когда я задыхаюсь и выгибаюсь вверх, мои бедра легко раздвигаются для него.

Я не должна фантазировать об этом. Я не должна трогать себя, представляя, как мой жестокий муж нежен и любит меня, представляя будущее, которого у нас не может быть. Это просто другой вид пыток, новый способ мучить себя тем, чего я отчаянно хочу, но что никогда не сможет стать реальностью. Но я также не могу заставить себя остановиться, и я вздыхаю, когда мои пальцы обводят твердый, скользкий бугорок моего клитора, чувствуя его пульсацию, когда я теряюсь в фантазиях.

– Малышка, – слышу я шепот Виктора, когда он придвигается ближе ко мне, его рука тянется, чтобы повернуть мое лицо к своему, чтобы он мог поцеловать меня, его губы касаются моих. Другая его рука все еще внутри моих шорт, его пальцы дразнят мой клитор, и я провожу рукой под его рукой, дотягиваясь до твердой длины, которую я чувствую, прижимаясь к своему бедру. Он стонет, когда моя рука проскальзывает под пижамные штаны, которые на нем надеты, скользит по его голому животу, чтобы обхватить его член. Я чувствую, как он пульсирует в моей ладони, когда его язык скользит в мой рот, переплетаясь с моим, когда я медленно глажу его, соответствуя темпу, в котором его пальцы кружат по моему клитору.

– Я хочу твой рот, – стонет Виктор. Он встает на колени, одеяло соскальзывает, когда он спускает брюки до бедер, его руки на мгновение покидают меня, чтобы зацепиться за его пояс и спустить их вниз, открывая его толстую, твердую длину моим голодным глазам. Мне нравится видеть его член, твердый и готовый для меня, кончик, уже покрытый перламутром предварительной спермы, когда его бедра выступают вперед, набухшая головка ищет тепла и удовольствия моего рта.

Я не колеблюсь, я так же голодна по нему, как и он по мне. Я приветствую толчок его пульсирующей головки члена, скользящей по моим губам, так что я могу ощутить его солоноватый привкус на своем языке, бархатистую текстуру. Виктор стонет, когда я начинаю сосать, его пальцы возвращаются, чтобы подразнить мой клитор, в то время как другая его рука запутывается в моих волосах, притягивая мой рот по всей длине к нему, когда он подталкивает меня к кульминации.

Я чувствую, как напрягаются мышцы моих бедер, выгибается спина, когда я быстрее тру свой клитор, чувствуя, что начинаю приближаться к оргазму. Но я пока не хочу, чтобы это заканчивалось, я не хочу кончать, воображая только это. Я хочу большего, больше, чем могу иметь в реальности, и я позволяю образу в моей голове измениться. Виктор внезапно полностью обнажается, его стройное, мускулистое, великолепное тело растягивается на моем, когда он раздвигает мои бедра.

– Впусти меня, малышка. Впусти меня в себя. – Он бормочет эти слова хрипло и с акцентом, его голос хриплый от желания, и я не могу ему отказать. Я хочу его, его тепло и тяжесть на мне, его твердый член внутри меня, растягивающий меня, наполняющий меня, дающий мне все, что мне когда-либо могло понадобиться.

Мои ноги обхватывают его бедра, руки его шею, притягивая его ко мне, внутрь меня. Его губы встречаются с моими в тот самый момент, когда его член начинает скользить внутри меня, его бедра продвигаются вперед устойчивым, медленным движением, которое заполняет меня дюйм за дюймом, растягивая удовольствие, когда его рот захватывает мой. Его руки в моих волосах, его язык у меня во рту, его член в моем теле, толкается вперед, пока он не оказывается внутри меня так глубоко, как только может, а затем Виктор прижимается ко мне, его руки наклоняют мое лицо так, что он целует меня сильнее, глубже, неистовее.

Я думаю, что это любовь, выгибаясь дугой так, что я прижимаюсь к нему во всех местах, где моя кожа может коснуться его, мои груди прижимаются к его груди, живот к его животу, ноги обвиваются вокруг его ног. Мой лоб прижимается к его лбу, и я задыхаюсь, вдыхая его, пробуя его на вкус, поглощенная им.

Это все, что я хочу.

Он толкается сильнее, быстрее, издавая стоны напротив моих губ, когда мы оба подталкиваем друг друга к вершине нашего совместного удовольствия, желая соединиться, отдать друг другу все, ничего не утаивать. Я выдыхаю его имя, когда он выдыхает мое, и я чувствую, как он подается вперед, его тело дрожит…

– О! – Я громко ахаю, чувствуя, как начинают дрожать мои бедра. Я опускаю другую руку, просовывая два пальца в свой влажный, сжимающийся вход, пока мои пальцы порхают по моему клитору, подталкивая меня все ближе и ближе к оргазму, в котором я так отчаянно нуждаюсь. В моих мыслях Виктор толкается быстрее, его тело содрогается от силы удовольствия, которое он сдерживает на хрупкой ниточке, и я так близко, так сильно близко…