Текст книги "Корж идет по следу"

Автор книги: М. Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Щедрый рыбак

Лешка Воронков раздумывал, как лучше подобраться к железной дороге.

Лозинский оказался прав, советуя привлечь к наблюдению за поездами хотя бы маленького, но специалиста железнодорожного транспорта. Несколько раз Лешка сам выходил к полотну, затаившись в кустах, смотрел на проходящие составы и чувствовал себя наподобие малограмотного, взявшего в руки книгу. И тот еще был в более выгодном положении, – хоть по складам да мог прочитать написанное, а Лешка, видя все происходящее на дороге, ничего не мог понять.

С открытыми платформами было проще – там груз на виду. Вот везут лес, вот – чугунные чушки, дальше грудами навален металлический лом. Даже танки и пушки очень часто идут на них, не покрытые брезентом. А что скрывается за стенками пломбированных вагонов? Минеральные удобрения для полей или авиационные бомбы? Фураж или снаряды? Безобидные тюки с хлопком или страшные мины для «Катюш?» На каждом вагоне написаны мелом какие-то цифры и знаки, но попробуй, разгадай их…

Лешка спросил лавочника:

– Ты давненько здесь живешь, Афанасий Терентьич. Нет ли у тебя хоть какого-нибудь захудалого знакомого на железной дороге?

Тот в раздумье потеребил редкую бороденку.

– Да ведь на станции всех почти знаю.

– Кого именно?

– Ну, который на телеграфе, к примеру, который весовщик или, там, стрелочник.

– Нет, это не то.

– Ну покупают чего-нибудь у меня – вот и знаю.

– Не то, не то… Нужно человека, которого знаешь поближе. Кто он такой, как. живет, в чем, может быть, нуждается, характер его, родственники, может, есть знакомые тебе? Понимаешь, нужна прицепка какая-то к нему. Просто так ведь не подойдешь: здравствуйте, я ваш дядя, у меня дельце к вам.

– Путеобходчик разве с разъезда?.. – снова подумав, проговорил Афанасий.

– С какого разъезда?

– А тут недалеко. Когда по дороге к озеру идешь.

– И что за человек? Откуда ты его знаешь?

– Это еще когда я лошадь держал, познакомились мы. У меня своего-то покосу не было, ну и приходилось брать подряд на косьбу от лесхоза, за пятый стог. А ихние луга как раз возле озера и вплоть к разъезду подходят. Вот тогда как-то и познакомились. Я у него ночевал частенько. Устанешь за день, домой силы нет брести. К нему придешь – он завсегда самовар поставит, закусить даст. Хороший старик, приветливый…

– Как зовут?

– Мукосеев.

– Я имя спрашиваю.

– А. Трофим Платоныч.

– С кем живет?

– Сейчас один. Старуху года три как схоронил, а дочка в городе на доктора учится. Тоже славная девушка…

– И ее имя знаешь?

– Ну как же! Валя. Старик в ней души не чает. Вся опора его и надежда на старости лет. Последний кусок ей готов послать. Оно и правда, туговато ей там, в городе. На те деньги, что ей дают, только прокормиться, так и то мудрено, а нужно еще чего-то одеть, обуть, в кино иногда сходить… Молодость…

– Ну, ладно, все это понятно, – перебил Лешка словоохотливого лавочника. – Когда ты встречался с ним последний раз?

– Э-э, давненько уж не видел. Он сюда на базар не ходит, и мне к нему нёпочто ходить теперь.

Лешка выспросил о путеобходчике все до мельчайших подробностей, известных Афанасию. При разговоре присутствовал и Антон. Лешка велел ему хорошенько запомнить все сказанное и дополнительно тщательно проинструктировал.

* * *

Озеро находилось примерно в четырех километрах от станции. Дорога к нему вела лесом, параллельно железнодорожному полотну, а у 435-го разъезда, пересекала его и уходила вправо, на широкую, поросшую ивняком луговину.

На разъезде стоял домик путевого обходчика. Небольшой, обшитый тесом и крашенный охрой. Перед окнами шелестели листвой две стройные березки, а за домом, в естественной ограде из буйно разросшейся крапивы и репейника, лежал огород – единственное подспорье в хозяйстве и развлечение старика Мукосеева, одиноко коротавшего своей век в этой глухой лесной стороне.

Идя рыбачить на озеро или возвращаясь с него, Антон постоянно видел путевого обходчика то на огороде, старательно пропалывающего грядки, то сидящего на крылечке с черной, прокуренной трубкой в зубах.

На другой день после разговора с Афанасием Антон, по пути на озеро, проходя мимо разъезда, подошел к путеобходчику прикурить. Уткнув самокрутку в трубку, он долго чмокал губами, наконец раскурил и, сделав несколько затяжек, спросил:

– А вы, случаем, не Мукосеев, папаша?

– Я самый. – Путеобходчик немного удивленно посмотрел на Антона.

– Мне про вас много хорошего рассказывали, – продолжал Антон.

– Кто же это?

– Дядя мой. Он тут года четыре подряд луга лесхозные косил.

– Ба!.. Уж не Афанасий ли?..

– Он.

– Ты скажи, какое дело! Не забыл, значит?

– Н-ну!.. Наказывал привет передавать при случае.

– Так, так… Он у меня частенько останавливался, да… Как он дышит-то?

– Ничего.

– И не заглянет по старой памяти!

– Так он же в городе теперь работает.

– Вон что! Так, так… Ну, что ж, заходите вы, когда будет время, чайком угощу. Скучно одному-то…

– Спасибо, загляну.

На обратном пути Антон занес старику пару больших жирных лещей. Обходчик был растроган такой внимательностью.

– Да зачем вы? – смущенно отказывался он. – Ведь и самим нужно.

– Не беспокойтесь, хватит и мне. Сегодня клев ай-яй! Прямо так с лету и берет. Только поспевай червей насаживать.

Антон присел на крыльцо и, вдобавок к лещам, достал из корзинки пяток ершей.

– А это вот для навара. Самая что ни на есть уха, когда бульон из ершей.

– Да, – согласился обходчик, – рыбешка, вроде неказистая, ершишки эти, а навар, вы верно сказали, вкусный. Эх, к такой-то ухе да еще бы стаканчик с устатку! Хорошо!

Антон пообещал:

– Ладно, устроим как-нибудь и это.

Старик замахал руками:

– Да ну ее к богу! Я только к слову сказал! Больно дорогая она теперь.

– А я дешевой достану. У меня в сельпо знакомый, устроит. Принесу ему рыбы на жареху, только и дела.

Старик считал своим долгом как-то отблагодарить Антона. Но чем? Не будешь же угощать квашеной капустой, а на огороде еще ничего не поспело, хоть бы огурчики свежие. В конце концов, он предложил подождать и вместе поесть ухи.

– Разложим костерок на огороде, она быстро поспеет.

Антон отказался.

– Спасибо, папаша, а только нужно к дому двигать. Жарко, чего доброго рыба испортится. Вы не беспокойтесь, мы с вами еще такую уху соорудим, – язык проглотишь. Бывайте здоровы!..

Лешка запретил лезть к старику нахрапом, приказал действовать исподволь, сначала расположить его к себе.

* * *

В воскресенье с утра начало парить. В душном безветрии над полями трепетало знойное марево. Ласточки с громким писком носились над самой землей. Легкие перистые облака собирались в большие, кучевые и медленно ползли по небосклону. Все предвещало близкую грозу.

Антон наскоро накопал червей, сунул в корзинку заранее припасенную пол-литровку, буханку хлеба и скорым шагом отправился на озеро. На переезде его встретил путеобходчик.

– Эх, не вовремя вы собрались, – покачал– он головой. – Того гляди, гроза захватит.

– Я только из-за нее и тороплюсь. Перед грозой клев – лучше не надо. Не сахарный, не растаю, если и намокну. Сегодня будем с отменной ухой! Нате-ка, вот, поставьте святую водицу, а я побегу.

Антон не ошибся в расчетах. Жор был настолько хорош, что за какой-нибудь час корзинка наполнилась чуть не до верху.

А небо уже потемнело, косые молнии бороздили небо, гром грохотал беспрерывно. Первые крупные капли тяжело шлепнулись на землю.

Антон не спеша смотал удочки, закурил, спокойно поглядывая на необъятную тучу, надвигавшуюся все ближе. Он имел свои планы, и по ним ему было необходимо промокнуть до нитки. Поэтому он терпеливо дождался настоящего ливня и под ним зашагал к дому путеобходчика. Через пять минут он промок до костей. Ботинки хлюпали и разъезжались на раскиселившейся тропинке.

Обходчик стоял под навесом крыльца и сквозь мутную сетку дождя всматривался в дорогу к озеру. Заметив приближавшегося Антона, он замахал руками и закричал:

– Да беги ты быстрее! Вышагивает, как журавль!

– Чего уж тут бежать! Хуже того, что есть, не будет.

– Ну и ну! Вот так выстирало тебя! Снимай все, выжимать нужно да сушить. Эх-ма!.. Пропади она пропадом, и рыбалка такая!

– Ну нет, – рассмеялся Антон, отдирая от тела прилипшую рубаху. – Ты загляни-ка в корзинку…

Незаметно оба они перешли на приятельское «ты». Старик сделал это первый, и Антон с радостью подхватил предложенный тон.

Вскоре Антон сидел перед печкой в коротких для него стариковых штанах, в ватнике, накинутом на плечи. На шестке бойко потрескивали сухие чурки, пламя лизало закопченные бока чугунка, поставленного на таган. Старик выпотрошил и вымыл рыбу, принес молодого лука с огорода. Взглянув на часы, он торопливо надел плащ, взял сигнальные флажки в кожаных чехлах.

– Ты командуй тут сам, а я пойду тридцать восьмой, пассажирский, встречать. Через четыре минуты пройдет.

Антон подкинул дров и подошел к окну.

Издалека приближался гул поезда, донесся долгий свисток, приглушенный дождем. Старик застыл у опущенных шлагбаумов, подняв неразвернутый желтый флажок. Вагоны промчались мимо ярко-зеленые, словно лакированные после дождя. И снова тишина опустилась на лес, дорогу и одинокий домик с двумя березками под окном…

– Ну вот, теперь целый час поездов не будет, – проговорил путеобходчик, возвратившись. – Посидим спокойно. Капустки не достать ли на закуску?

– А что ж, неплохо.

Старик сходил на погреб, принес капусты и рубленой, и пластовой. Из посудного шкафа достал блюдо, пару деревянных ложек и два граненых стакана. Нарезал хлеб. Приготовив все, тоже подсел к огню, набил трубку. Попыхивая крепким махорочным дымом, долго смотрел на бойкие язычки пламени, метавшиеся вокруг чугунка. Спросил Антона:

– Ты, стало быть, у Афанасия вроде караульщика живешь, за домом глядишь?

– Да нет. В доме у него жена осталась.

– А чего ж он и ее не взял?

– Да хозяйство здесь, куры, поросенок, огород посажен. С его-то заработка, пожалуй, живо ноги вытянешь.

– Это верно, жизнь трудная. Ты сам-то работаешь где?

– Нигде. Инвалид второй группы. На пенсию живу.

Путеобходчик сочувственно покачал головой.

– Тоже, брат ты мой!..

– Ну, много ли одному надо! Тем более, сейчас на всем готовом у дяди. Пенсию-то и не трогаю совсем. Так шутя-шутя, а тысчонок пять уже набралось. – Антон добродушно рассмеялся.

– О, это больно ладно!..

Старик попробовал уху, удовлетворенно крякнул.

– Эх, хороша! Пора снимать, а то разварится рыба и в ложку не поймаешь. Давай-ка блюдо сюда…

Антон налил стаканы по край.

Обходчик поднял свой степенно, посмотрел на свет, осторожно, чтобы не расплескать, чокнулся с гостем.

– Ну, господи благослови!

Он отпил только половину, остальное решительно отставил в сторону.

– Это что же?.. Так не годится! – запротестовал Антон.

– Все правильно! – поднял руку старик. – Нельзя, мне еще в обход идти.

– Да чего будет со стакана!

– Я свою норму знаю. Ничего, ты пей до дна, ешь веселей, на меня не смотри. Вот приду утром, – она и пригодится. Давай, тяни.

Антон не стал спорить.

После обеда вышли покурить на крылечко. Гроза давно прошла. В высоком небе тихо догорала заря, опускались сумерки. Над поляной кисейной тучей толклись комары. Антон дунул в них дымом, – они разлетелись, тут же собрались опять и продолжали свой воздушный танец.

– К теплу пляшут, – заметил путеобходчик. – Ну, надо полегоньку собираться.

Поднялся и Антон.

Его белье висело на веревке около холодной печки. Он пощупал брюки и огорченно покачал головой.

– Не сохнут, будь они прокляты! Низ, вроде, ничего, а в поясе как и были.

Старик тоже пощупал их и вынужден был согласиться с Антоном.

– Да, не больно приятно одевать на себя. А сейчас и прохладно стало, вот-вот роса ляжет. Дома не будут беспокоиться, если ночевать не придешь?

– Что я, маленький?

– Ну так и оставайся у меня. Есть о чем говорить! Заваливайся на кровать или на печку и спи сколько влезет.

Антон только этого и ждал. Для виду он отнекнулся было, но тут же согласился.

Старик снова надел плащ, зажег фонарь и, прихватив большой гаечный ключ, отправился на полотно.

– Ты крепко спишь? – спросил он на прощание.

– Когда как. А что?

– Не запирай дверь-то. А то и не добудишься тебя.

Антон остался один. Он долго лежал с открытыми глазами, размышлял, курил. Уснул незаметно и сразу, словно провалился в черную пустоту.

Утром его разбудил радостный возглас обходчика.

– Хе-хе!.. Письмецо от дочки!..

Антон протер слипавшиеся глаза.

Старик стоял посреди комнаты в плаще, как ушел вчера, и осторожно, по самому краешку, обрывал серенький конверт. Все лицо его светилось довольной улыбкой.

– Оно, что же, воздушной почтой пришло? – спросил Антон.

– Нет, у нас своя получше. Дочка передала на попутный поезд тормозному, а он мне кинул.

Антон начал одеваться, в то же время не спуская глаз с путеобходчика.

Тот читал медленно, по складам, и вместе с чтением сходила радостная улыбка с лица, постепенно оно принимало хмурое и вместе скорбное выражение. Окончив читать, он долго стоял, опустив голову и руки, потом медленно подошел к столу, сел на табуретку.

– Что случилось, Трофим Платоныч? – Антон тронул его за плечо. – С дочкой неладно?..

Старик молча протянул ему развернутое письмо. После приветствий и расспросов о житье-бытье Валя Мукосеева писала:

Папа, я никогда не скрывала от тебя ни плохое, ни хорошее. Не хочу скрывать и сейчас. У меня произошла большая неприятность: я не сдала экзамен по одному предмету и лишилась стипендии. И все мои планы на лето рухнули! Я хотела хоть ненадолго приехать домой, проведать тебя, но теперь не жди. Я не могу садиться тебе на шею в такое трудное время, – пойми меня и не сердись. На каникулы я устраиваюсь сестрой в госпиталь. Это будет для меня дополнительная практика и на прожитие заработаю. Я так и так хотела идти работать, чтобы сэкономить стипендию и что-нибудь приобрести на нее. Но ничего не поделаешь, раз так получилось! Нужно как-то переживать и это. Я очень прошу тебя не расстраиваться. Не беспокойся, не такая у тебя дочь, чтобы при первой же беде опустила руки. Все будет хорошо.

Крепко, крепко целую тебя.

Твоя дочка.

– Н-да, не очень-то веселая весточка, – проговорил Антон, в глубине души радуясь столь неожиданному обороту дела. – Нужно бы помочь ей, Трофим Платоныч. А?..

– Да чем?! – воскликнул старик. – У меня всех денег рублей семьдесят наберется, не больше. Капля в море…

Помолчали…

– Знаете, что, – предложил Антон. – Возьмите у меня. Да вы не удивляйтесь… Ей-богу, я от всего сердца… Мне ж ничего не стоит, деньги все равно без толку лежат. А потом постепенно, когда разживетесь, отдадите. Мне не к спеху…

– Не знаю, что вам и ответить, – задумчиво проговорил обходчик. – Спасибо, конечно, но как-то не того…

– А, ерунда! Мы ж знаем друг друга… Я сейчас пойду домой, а к вечеру принесу, и вы пошлете. Не думайте, не расстраивайтесь. С кем беды не бывает…

Вечером Антон принес тысячу рублей. Старик наотрез отказался взять такую сумму.

– Получаю я немного, и отдавать будет тяжело. Я в жизни никогда не занимал и терпеть не могу долгов. Нет, нет!..

В конце концов, он согласился взять половину. Аккуратно пересчитал полученные бумажки и положил в сундук. Потом вооружился очками и на тетрадочном листке, под диктовку Антона, написал расписку.

После этого он два дня обдумывал и писал письмо дочке. Какая-то смутная тревога не давала ему покоя. Эта тревога проскальзывала и в письме, которое он отправил с тяжелым чувством.

Связной

Гуго Мяги принял шифровку от майора Инге.

Воронков послал в город Афанасия. Он дал лавочнику адрес Соньки Долговой и пару поношенных дамских туфель. Их она должна была отнести в ремонт к сапожнику Лозинскому.

В ту ночь, когда Воронков явился к Соньке, они договорились быстро.

Странная у них получилась встреча.

Сонька была под хмельком и спросонья долго таращила глаза на ночного пришельца, пристально рассматривавшего ее. В высокой плотной фигуре, во всем облике позднего гостя и особенно в его глазах было что-то знакомое, даже, кажется, близкое. Но что?..

Воронков подсказал сам:

– Что ж ты, первая любовь, так и не признаёшь?

– Господи, Лешка!.. – Сонька качнулась и потерла ладонью лоб и глаза, словно хотела избавиться от видения или, наоборот, убедиться в нем.

Лешка прошел в комнату, без приглашения сел к столу. На нем стояла початая бутылка водки, валялись куски хлеба, на тарелке, ощерив рот, лежала селедочная голова. В комнате был беспорядок. Чулки, туфли, кофточка и юбка словно нарочно были разбросаны по разным углам.

Сонька наскоро ополоснула лицо, поправила растрепанные волосы. Села напротив и долго рассматривала Лешку, его усталое, уже тронутое морщинами лицо, шрам, перерезавший лоб, волосы, такие пышные когда-то, а теперь наполовину повылезшие и начинавшие серебриться. Она не спрашивала, откуда он явился. Не все ли равно?.. И прежней, давнишней радости встречи тоже уже не было…

– Постарел ты как! – проговорила она наконец и потянулась к нему, словно хотела погладить небритые щеки прежнего дружка.

Лешка поймал руку, легонько зажал ее в своей и опустил на колени.

– И ты не помолодела, – усмехнулся он.

Да, мало что осталось и от Соньки, молодой, красивой и жизнерадостной когда-то. Годы и безалаберное житье преждевременными морщинами легли возле глаз, углы губ опустились, придав лицу какое-то брезгливое или пренебрежительное выражение. И сами губы, когда-то яркие и сочные, сейчас потрескались и посинели от чрезмерного употребления помады.

Сонька нигде не работала. Она спекулировала на рынке, при случае покупала краденые вещи и, переделав их кое-как, перепродавала втридорога или меняла по деревням на продукты и их, в свою очередь, продавала. В дни удачи она накупала водки, еды и, пригласив кого-нибудь из многочисленных дружков, устраивала гульню. Но чаще всего она едва-едва сводила концы с концами и перебивалась впроголодь. В такие моменты она бывала нахальна и зла, особенно деятельна, не страшилась ничего и лезла напролом, лишь бы каким угодно путем разжиться деньгами.

Предложение Лешки Воронкова было в высшей степени выгодно для нее. Оно не только не мешало базарным делам, но и давало побочный солидный доход. Сонька не боялась риска, и потом Лешка заверил ее, что для нее ничего опасного нет.

– Время от времени ты будешь носить в ремонт обувь, которую передадут от меня. Вот и все. Как найти нужного сапожника, я тебе расскажу.

Лешка в виде аванса выложил перед ней три тысячи и в дальнейшем обещал платить настолько хорошо, что Сонька, не раздумывая и не расспрашивая ни о чем, дала согласие и поклялась никому не рассказывать об их договоре.

Вечером Афанасий передал Соньке туфли и ушел ночевать в Дом колхозника.

Сонька сказала ему:

– Завтра найдешь меня на рынке.

На другой день утром, даже не развертывая туфли из газеты, она отправилась к сапожнику.

Лозинский молча взял заказ, осмотрел и, найдя на подошве условную метку, понял, что эта небрежно одетая женщина, посмотревшая на него с любопытством и наглостью, есть связной. В нем все заклокотало от гнева на Лешку Воронкова, который так опрометчиво впутал в их большое и опасное дело какую-то юбку. Но Лешка был далеко, а на подошве правой туфли стояло три чернильных крестика – знак важного и срочного сообщения. Он невольно подавил гнев и сунул туфли в общую кучу.

– Придешь за ними в шесть часов, – буркнул он Соньке и пристальным взглядом проводил ее вихляющуюся на ходу фигуру. «Порядочная стерва! – промелькнуло в голове Лозинского. – Даже и бровью не повела. А может, она и не знает ничего…»

Он запер будку и ушел с туфлями домой.

Кобылко мел тротуар у ворот. Лозинский приказал ему поглядывать и спустился в подвал.

В туфле под стелькой лежало письмо Воронкова и шифровка от Инге. Лозинский первым прочитал письмо.

Воронков сообщал, что связь на железной дороге налажена прочно. Антон очень удачно поймал в тенета путеобходчика 435-го километра Трофима Мукосеева. Для сведения он ставил Лозинского в известность о дочери обходчика Валентине Мукосеевой, студентке второго курса медицинского института. Это для нее брал деньги старик.

Дальше Воронков подробно описывал Соньку Долгову и сообщал, что она ничего не знает, но будет исполнительно доставлять обувь ему, Лозинскому, и обратно. И за нее он, Лешка, ручается.

Читая пространное послание о связной, Лозинский постепенно успокоился. Да, пожалуй, тот прав: женщина в таком деле менее подозрительна. Пусть работает.

Затем он принялся за шифровку Инге.

С помощью ключа цифру за цифрой превращал он в слова и фразы, и с каждой новой строчкой лицо его хмурилось больше и больше. Он очень давно работал с Инге, выпил вместе не одну бочку пива и даже считал его своим хорошим приятелем, если только это слово применимо к начальнику. Во всяком случае всегда чувствовал себя на равной ноге с майором и ни разу не слышал от него ни грубого окрика, ни даже простого, с глазу на глаз, выговора. Сейчас Инге, не стесняясь в выражениях, выговаривал ему за преступную, – ого! – медлительность в выполнении задания и грозил, – даже грозил! – серьезными последствиями. Эти проклятые «Катюши», видимо, здорово действовали на нервы майору Инге, несмотря на громадное расстояние, отделявшее фронт от его просторного, с прочными железобетонными стенами кабинета.

Лозинский расшифровал послание до конца и прочитал его еще раз.

Аг. ОВС. Разведотдел 29/12-3. Служба армейской разведки недовольна вашими действиями. Вы совершаете преступление перед райхом непростительной медлительностью. Имейте в виду: о вашем задании знает разведотдел ставки фюрера, и я не советую с ним шутить.

Приказываю:

1. Немедленно информировать меня о положении дел.

2. В случае невозможности выполнения пунктов А и Б операции сообщить точное местонахождение интересующего нас объекта.

3. Сейчас же приступить к подбору и вербовке надежных людей, которые в нужный момент ракетами укажут цель нашим бомбардировщикам.

Инге.

Лозинский крепко выругался. Он достал спички и сжег листки. Гремя деревяшкой, несколько раз нервно прошелся по комнате. Нужно немедленно готовить ответ, успокоить начальство. И дернуло же этого идиота Инге сообщить об операции в ставку!.. Ему нужно повышение и железный крест, а доставай все это Лозинский. Попробовал бы сам! Интересно, сколько пар белья менял бы он в сутки!.. И скажите, пожалуйста: какой переполох! Они готовы даже послать бомбардировщиков! Нет, Лозинский прежде всего сам откусит от этого жирного пирога. Он достанет секрет снаряда. Во что бы то ни стало! Или уничтожит объект сам, без помощи ассов. Только сам! Всё сам!

Лозинский достал бумагу, вернулся к столу.

Ответ получился длинный, но зато обстоятельный. Он не поскупился, где нужно, приукрасить положение дел, лишь бы успокоить Инге. Он даже написал, что немедленно приступает к подысканию ракетчиков, хотя на самом деле и не думал заниматься этим. Зачем их искать? Если понадобится, он пошлет к объекту Кобылко, Воронкова, в конце концов пойдет сам. Но до этого ни в коем случае не должно дойти…

К условленному часу он вернулся в свою фанерную будку у рынка и снова принялся за работу.

Сонька явилась запыхавшаяся и раскрасневшаяся от быстрой ходьбы. Лозинский сурово посмотрел на нее и достал часы. Они показывали пятнадцать минут седьмого.

– Если опоздаете еще раз!.. – многозначительно и зло прошипел он. – Какой идиот бегает к сапожнику сломя голову! К нему чаще всего заходят мимоходом, по пути. Запомните это, я не умею повторять…

Ночью Афанасий привез туфли Воронкову. Они с Гуго Мяги тут же свернули рацию и отправились в лес. Отойдя километров семь, остановились в глухом заросшем овраге. Гуго прилег перед передатчиком. Лешка поднялся наверх, чтобы охранять радиста.