Текст книги "Корж идет по следу"
Автор книги: М. Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
435-й километр
В то самое утро, когда Корж с Валей Мукосеевой выехали из города, Антон Воронков пришел к путеобходчику. До этого он три дня даже не показывался ему на глаза, забросил и рыбную ловлю. Он не забыл, как упорно отказывался старик от денег, и решил дать ему время немного прийти в себя.
Но и тянуть особенно было некогда. Сводку пообещали – теперь ее ждали в разведотделе. Лешка приказал брать старика за горло. Здесь, в глухом лесу, наедине, можно было не церемониться.
Трофим Платонович, как всегда, встретил Антона приветливо, только спросил немного удивленно, не увидев в руках его знакомых удилищ:
– Забросил, видно, рыбалку-то?
– Да, решил отдохнуть немного. Вот вышел грибов поискать. Маслят бы на жарево.
– Не плохо. Дождичка бы нужно, – взглянул на безоблачное небо путеобходчик. – Тогда грибы полезут.
Он пригласил Антона в дом, поставил самовар, больше нечем было угощать гостя. За столом, как бы невзначай, Антон спросил:
– Послал деньги дочке?
– Да, вчера со знакомым одним отправил.
– Опоздал! – сокрушенно крякнул Антон.
– А что такое? – старик отставил в сторону кружку, настороженно взглянул на гостя.
– Да что… Я ведь не столько по грибы, сколько к тебе собрался в такую рань…
– В чем дело-то? – почувствовав недоброе, забеспокоился обходчик.
– В чем, в чем!.. Тут так сложилось, что деньги эти мне дозарезу понадобились. Просто вот так! – Антон чиркнул крючковатым пальцем по большому кадыку на длинном, худом горле.
– Постой!.. – удивился старик. – Ведь ты же сам говорил: тебе не к спеху.
– А теперь приперло – дальше некуда.
– Эх! – горько и безнадежно вырвалось у старика. – Чуяло мое сердце, не нужно было брать их. Так нет!..
– Ну, кто же знал… – оправдывался Антон.
– Как их вернуть теперь? В город ехать? А может, она уж и извела… Вот напасть!
– А деньги мне позарез нужны, – повторил Антон.
– Ну, что ты будешь делать! – старик схватился за голову.
В комнате наступила гнетущая тишина. В раскрытое окно доносился беззаботный щебет воробьев на березе. Далеко, на станции, посвистывал маневровый паровоз. Солнечный блик играл на чистом, выскобленном полу.
С довольной усмешкой, прищурясь, смотрел Антон на седую, опущенную голову путеобходчика. «Прижал!..»
– Может, у знакомых кого перехватишь на время, – посоветовал он, наперед зная, что занять старику негде.
– Да у кого! – в отчаянии выкрикнул Мукосеев. – Кто даст! Попутал меня нечистый!
– Что уж у тебя так и нет никого, кто бы выручил?
Старик безнадежно махнул рукой.
– Как же быть теперь?
– Ума не приложу!
И снова молчание, тишина.
Антон кашлял, ерзал на стуле и крякал, всем своим видом показывая нетерпение.
Старик мучительно искал выход из положения и не находил его. Ни разу в жизни ни у кого не занимал он ни гроша и теперь, буквально, не знал, что делать.
И вдруг рыбак так же решительно, как только что требовал возвращения долга, ни с того, ни с сего отказался от него.
– Ладно, – примирительно сказал он. – Вижу, что взять тебе негде. Как-нибудь перебьюсь, сам перезайму. Ну, только и у меня к тебе просьба, Трофим Платоныч. Я тебя выручил, теперь и ты мне уважь.
– Если смогу. – У старика немного отлегло от сердца.
– Сможешь, дело пустяковое.
– Говори.
– Не торопи. Теперь уж я не спешу, а тебе и подавно некуда. Пес с ними, и с деньгами теми, налей-ка еще чашечку… Я, по правде говоря, могу совсем не брать с тебя долг и расписку верну…
– Ну, зачем? Я отдам – раз брал-
– Не в этом суть. Бросим про деньги, ну их!.. Ты давно работаешь на дороге?
– Мальчишкой еще начинал.
– Ого, ничего себе стаж!
– Да. Сначала отцу помогал, присматривался, а потом и самостоятельно пошел.
– Стало быть, все дорожные дела знаешь как свои пять пальцев.
– Иначе и нельзя. Какой же ты тогда работник!
– А можешь ты, к примеру, сказать, сколько поездов проходит за день?
– Могу. Даже время точное и типы поездов. – Старик посмотрел на часы. – Вот скоро должен пройти тридцать восьмой, пассажирский. А через сорок минут следом пойдет грузовой состав.
– Куда?
– Вот этого не знаю.
– А чем гружен, знаешь?
– Да ведь когда посмотришь на него, – и это определить не трудно. Многолетняя привычка, редко когда ошибешься.
– Интересно.
Антон помолчал, допил чай. Старик раскурил трубку, тоже молчал, мучительно думал, где взять денег, чтобы вернуть долг.
– А что, Трофим Платоныч, – Антон вприщур пристально посмотрел на удрученную фигуру путеобходчика, – мог бы ты для меня составить записку, куда и с какими грузами пройдут поезда, ну, хотя бы за три дня?.. Или даже за два…
Старик настороженно поднял голову.
– Отчего не смочь! Только зачем это нужно?
– Да просто для интереса. – Антон деланно рассмеялся. – Из одного любопытства и только. Уважь – и про долг не будем больше говорить. А в случае, если будет у тебя нужда, я опять выручу.
– Н-да… Оно, конечно, интересно… Только тут лучше на станцию обратиться, к диспетчеру. У него все как на ладони.
– Обалдел ты! Да разве диспетчер даст такие сведения!
– А отчего, если для доброго дела.
– Хм! Для доброго!.. А если для худого?..
– Ну, мил человек, для худого-то и я не возьмусь, – тихо, но решительно ответил старик.
– Да чего ты заладил, как попугай: худое, худое! Кто тебе об этом говорил? – Антону впервые в жизни приходилось проводить вербовку. И если до этого ему казалось, что сделать это можно легко, то сейчас, встретив подозрительную настороженность старика и не зная, как ее развеять, он терял терпение и начинал злиться. – Все законно будет.
– Не хитри, дорогуша. Мне ведь не два по третьему, кое в чем я и сам разбираюсь.
«А, цацкаться с ним!» – Мелькнуло в голове у Антона и он пошел напролом.
– Хорошо, я скажу тебе. Скажу потому, что ты все равно у меня в руках и не выкарабкаешься… Сведения о дороге нужны мне для передачи другому человеку. Кто он – не твоё дело. И ты дашь эти сведения!
– Нет, – коротко ответил путеобходчик и в подтверждение сказанного решительно покачал головой. Им почему-то овладело удивительное спокойствие. Отпали все думы и сомнения, теперь ясно стало, кто сидит перед ним, а как вести себя – это он знал твердо. – Я свою жизнь прожил честно, а на старости лет и подавно подлецом не стану.
– Это твое последнее слово?
– Самое последнее!.
– Что ж, пеняй на себя…
– Э, не пугай. Ко мне никакая мразь не прилипнет.
– Уже прилипла. Ты взял у меня деньги. А они – меченые, и на обороте твоей расписки записаны номера. Чуешь, чем это пахнет?.. Для тебя и для дочки…
– Ах ты, глиста сушеная! – не нашел ничего омерзительнее старик, с ненавистью глядя на худую фигуру рыбака. – Так вот зачем ты так настойчиво лез ко мне, подлая твоя душа?! На чужом горе сыграть хочешь, мерзавец?
Антон ехидненько рассмеялся, нагло уставился на старика.
– А ты думал, я за кари глазки угощал тебя ухой из ершей?.. Ха-ха! Сдался бы ты мне, как собаке боковой карман!..
Антон не успел договорить. С неожиданным проворством старик схватил большую эмалированную кружку, из которой пил чай, и запустил ею в гостя. Тот и увернуться не успел – кружка ударила в лоб. Антон взвыл и хотел вскочить, но старик опрокинул на него стол и кинулся сам, костлявыми пальцами схватил за горло.
…За окном, протяжно гудя, промчался пассажирский поезд и пропал в голубом мареве леса. Машинист недоуменно пожал плечами, не увидев на переезде знакомой фигуры путеобходчика. Даже шлагбаумы не были опущены…
Антон никак не мог высвободить ноги, придавленные столом. Руки старика он оторвал от себя, но тот снова тянулся к горлу и колотил сухими, мосластыми кулаками по лицу.
– Врешь, стервец! – хрипел он. – У меня еще найдутся силы придушить тебя! Гад ползучий!..
Наконец Антон вытащил одну ногу и резким толчком отбросил стол от себя. Вывернулся из-под старика и вскочил на ноги. Обходчик кинулся снова, но от сильного удара отлетел к печке. Поднявшись, он схватил опрокинутую табуретку и ринулся на врага. Антон увернулся. Он поднял хлебный нож, валявшийся на полу, и, изловчившись, с силой всадил его в бок старику. Тот охнул и со стоном повалился на пол..
Антон опрометью выскочил из комнаты…
* * *
Корж с Валей быстро шагали по лесной тропинке.
В лесу было тихо и душно. Настоенный смолистый запах не выветривался и пьянил, как дурман. Сбоку тропки, в траве, словно маленькие огоньки, мелькали ягоды спелой земляники. Под старой разлапистой елью высился большой муравейник. Обитатели его хлопотливо сновали вокруг.
– Хорошо у вас здесь, – проговорил Корж, оглядывая теряющуюся за поворотом дорогу, стройные сосны, облитые солнечным жаром, и небо над головой. – Вот познакомлюсь с вашим отцом и в отпуск приеду к нему.
– Папа будет очень рад.
– Верно?
– Конечно. Ему же скучно одному.
– Значит, решено.
– А если вам отпуск дадут зимой?
– Все равно.
– Ой, нет! Зимой здесь долго не нагостите. Как завоет, заметет, лес шумит беспрестанно, словно жалуется на что-то, нет никого кругом, только снега, снега… И поезда, кажется, бегут быстрей, точно хотят поскорей вырваться из этих диких мест…
– Вы рассказываете так, как будто сами никогда и не живали здесь, в этих «диких местах».
– Я – другое дело. Я родилась и выросла здесь. И даже тоскую иногда и по вьюжному вою, и по нехоженным сугробам, и по тишине. А вы – городской житель. Вы привыкли, чтобы вокруг вас все кипело.
– Ничего, Валя, я человек уживчивый. Возьму ружье, буду ходить на охоту. Водится у вас тут что-нибудь?
– Ну, а как же!
– Вот. А вечерами в шашки с отцом будем играть, чаи гонять. Не пропадем!..
– Смотрите, вон кто-то идет навстречу, – перебила его Валя.
Через несколько десятков шагов они разминулись с высоким, худым человеком в сером пиджаке. Корж взглянул на него. У прохожего были желтые, впалые щеки и злые, как у волка, глаза. На лбу красовалась большая, сизая шишка. Глянув на нее, Корж невольно улыбнулся…
Дверь дома была открыта настежь. Опередив Коржа, Валя легко вбежала на крыльцо, и в ту же минуту раздался нечеловеческий вопль. Ошеломленный Корж кинулся в дом…
Валя стояла на коленях, силясь приподнять распростертое на полу тело старика.
– Папа! Папа!..
Все в комнате свидетельствовало о происходившей здесь борьбе. Смятый самовар валялся набоку, и большая лужа растеклась из-под него.
Корж силком отстранил девушку и нагнулся над стариком. Заметил торчащую из бока рукоятку, осторожно вынул нож.
– Наш нож! – в ужасе воскликнула Валя, глядя на него расширенными глазами.
– Воды! – приказал Корж. – И что-нибудь чистое – перевязать.
Старик был жив и лишь находился в обмороке. Корж стащил с него окровавленную рубаху, быстро и умело перевязал двумя полотенцами. Он мочил ему голову водой, тер виски и настойчиво звал:
– Трофим Платоныч!.. Трофим Платоныч!..
Наконец старик тяжело поднял веки и, словно сквозь туман, взглянул на Коржа.
– Кто? Кто вас?.. – еще ниже нагнулся над ним Алексей Петрович. – Кто ударил, какой он из себя?
– Длинный… в сером пиджаке… – чуть слышно проговорил старик. – Рыбак… Деньги дал… Сведения про дорогу…
Веки его бессильно опустились, и он умолк.
В первую минуту Корж подумал о погоне, но это было бесполезно теперь. И потом нужно спасать старика.
Издалека послышался паровозный гудок.
– Остановите поезд! – приказал Корж Вале. – Быстро!
Валя заметалась по комнате, разыскивая сигнальные флажки. Гул поезда нарастал. Знакомый кожаный футляр валялся под столом. Валя выхватила красный флажок и, размахивая им, с криком выбежала к полотну.
Состав шел товарный. Машинист лишь в последнюю минуту заметил сигнал и резко затормозил. С лязгом и скрежетом вагоны прокатились мимо сторожки и встали, долго еще перестукиваясь буферами. Перепуганный машинист спрыгнул с паровоза и бежал навстречу Вале.
– Что случилось?..
Вышел Корж.
– Товарищ машинист, на разъезде произошло несчастье. Тяжело ранен путеобходчик. Нужно немедленно доставить его на ближайшую станцию.
– У меня ж товарник… Куда его положить? Вагоны запломбированы, платформы с лесом. Не на крышу же тащить?
– Положим на тендер, – нашел выход Корж.
– На уголь, раненого? – изумился машинист.
Но Корж уже не слушал его, приказывал Вале:
– Давайте что-нибудь мягкое. Одеяло, подушки. Товарищ машинист, помогите донести его.
Старика положили на одеяло и, словно на носилках, осторожно понесли к паровозу. Кровь из раны продолжала сочиться, и полотенца намокли.
Корж приказал Вале сопровождать отца, а сам остался на разъезде. Он поручил ей сообщить о случившемся в Управление.
Поезд ушел.
Корж вернулся в комнату и занялся тщательным осмотром места преступления.
Нищий и торговка
Лейтенант Грачев ежедневно встречал пароходы, приходившие снизу. Став в сторонке от арки дебаркадера, он, словно через фильтр, пропускал мимо себя людей с котомками, узлами, чемоданами и корзинами. Они широким потоком растекались по набережной, спешили к трамваям и автобусам. В толпе сновали носильщики, грузчики с тележками выкрикивали свои маршруты, высматривая приезжих с увесистым багажом.
Обычно он занимал свой наблюдательный пост минут за десять до причала парохода, а сегодня несколько задержался и явился на набережную, когда первые пассажиры уже поднимались по лестнице. Грачев быстро пересмотрел прошедших, бросил взгляд на толпу по ту сторону арки и дальше, до самых мостков, ведущих на пристань.
На берегу, чуть в стороне от людского потока, спершись на суковатую палку, стоял лохматый, сутулый старик в рваном пиджаке, заплатанных штанах, полуразвалившихся лаптях и с тощей котомкой за плечами. Он угрюмо смотрел из-под нависших бровей на лестницу, видимо пережидая, когда пройдет народ, чтобы потом без толкотни и давки подняться на набережную.
«Наконец-то!»– мысленно проговорил Грачев. Он не стал даже сравнивать личность приезжего с фотографией, бывшей у него. И так было ясно, что перед ним Быхин. Или вернее – Данила Воронков.
Поднявшись на набережную, старик не раздумывая повернул направо и медленно побрел вперед. Через несколько кварталов, на углу, около магазина, остановился, обнажил голову, снял с пояса большую алюминиевую кружку и протянул ее к прохожим.
– На хлебушко, Христа ради… – надтреснутый и гнусавый долетел до Грачева голос.
Час был ранний. Магазин еще не открылся. Люди проходили мимо торопливо, не обращая внимания на растрепанную фигуру старика, и редкие из них, задержавшись на секунду, бросали в кружку монету. Простояв с полчаса, Быхин повесил кружку на пояс, надел картуз и направился к рынку.
Грачев подошел ближе к старику, чтобы в базарной сутолоке не потерять своего подопечного.
Быхин медленно пробирался по толкучке. Он приценялся к хлебу, кускам селедки, но ничего не брал. И только, увидев пышные и поджаристые пирожки с мясом, соблазнился и, не торгуясь, купил два. Он хотел отойти в сторонку, чтобы без помехи съесть их, но кто-то остановил его за рукав. Быхин обернулся и… спрятал пирожки в карман.
– Данила Наумыч? – спросила его, выйдя из ряда, торговка, с ярко накрашенными губами и подведенными глазами.
Быхин насквозь просверлил ее взглядом. Похоже, это та самая баба, которую велел разыскать Лешка, но на всякий случай старик отрицательно покачал головой.
– Ошиблась, дамочка, меня Ильей Матвеичем кличут.
– Один черт, – решительно заявила торговка. – Я – Долгова. Мне Лешка велел встретить тебя. Иди за мной.
Сонька привела Быхина в укромное место за торговыми рядами. Кругом не было ни души. Быхин устало прислонился к забору, положив у ног котомку и палку. Сонька начала что-то говорить ему, то и дело показывая куда-то рукой.
Грачев, чтобы не попадаться на глаза, следил за этой парой издали и не мог слышать их разговора. Он сразу понял, с кем встретился старик. Фотографию Соньки ему показывал Корж, а то, что она целыми днями толчется на базаре, было известно.
Нищий и торговка проговорили около пятнадцати минут. Потом Сонька что-то написала на бумажке, сунула ее старику и оставила его одного. Он наконец съел пирожки. Потом надел котомку и все той же неторопливой походкой направился прочь с базара.
Грачев предполагал, что Быхин снова встанет где-нибудь на углу за подаянием. Но тот, не останавливаясь, прошел к трамвайной остановке и сел в вагон. Грачев последовал за ним.
Старик сошел у вокзала.
«Эге! – подумал Грачев. – С корабля на поезд. Кажется, ты не хочешь терять времени даром. Интересно, какой у тебя маршрут…»
Но старик никуда не поехал. Он только спросил в кассе, сколько стоит билет до станции Р., а по расписанию узнал время отправления поездов.
До вечера старик шатался по городу. Несколько раз принимался просить милостыню, старательно пересчитывал пятаки и гривенники и ссыпал в карман. В сумерки, прочитав записку, данную Сонькой, отправился в Мартыновский переулок и скрылся за воротами дома № 7.
Взглянув на номерной знак, Грачев понял все: Сонька дала Быхину свой адрес, чтобы приютить его на ночь.
С ближайшего телефона лейтенант вызвал себе смену и отправился с докладом к Коржу.
Алексей Петрович внимательно выслушал помощника и, когда тот ушел, позвонил секретарю.
– Вызовите ко мне сержанта Герасимову.
Корж достал фотографии Быхина и Долговой, положил их перед собой.
В кабинет вошла высокая, стройная девушка в аккуратно заправленной и туго затянутой в талии гимнастерке. Светлые, как лен, волосы густыми волнами спадали ей на плечи. Четким шагом она подошла к столу и словно застыла, вытянувшись.
– Сержант Герасимова явилась по вашему приказанию.
Корж чуть улыбнулся, заметив подчеркнутую строевую выправку девушки. Армейская школа! Герасимова служила штурманом в соединении Героя Советского Союза Марины Расковой. Серьезное ранение заставило ее переменить профессию летчика на чекиста.
– Садитесь, – пригласил Корж. – Скажите, Лидия Николаевна, вы сахар варить умеете?
Герасимова с удивлением посмотрела на него.
– Из сахарного песку, – пояснил Корж, – вот какой на рынке продают.
– Я понимаю, но вопрос какой-то… странный.
– Ничуть, – совершенно серьезно ответил Корж.
– Умею.
– А продавать его на рынке?
– Никогда не приходилось. Но думаю, что если нужда заставит, – сумею и торговать.
– А если я предложу?
– Тогда определенно сумею. – Герасимова ответила решительно и не утерпела, улыбнулась.
Корж подал ей фотографии.
– Нас очень интересуют вот эти два человека. Нищий и торговка. Нищий уже взят под наблюдение. Торговку я хочу поручить вам. Предупреждаю: дело очень серьезное, и если чувствуете хоть малейшее сомнение в своих силах – лучше честно признаться в этом и отказаться.
– Что нужно сделать?
– Вам придется на время тоже стать базарной торговкой. Я избрал именно вас, потому что вы недавно в городе, вас мало кто знает. А это важно для успешного выполнения задания. Вы будете постоянно на рынке в возможной близости с этой женщиной. Запомните: ее зовут Софья Долгова. Софья Долгова… Ваша задача: не спускать с нее глаз. Долгова в основном будет иметь сношения со стариком. О чем они говорят, что передают друг другу – вот главное, что вам надлежит знать и о чем немедленно докладывать мне.
– Все понятно, товарищ капитан.
– Вот и хорошо. Действовать начинайте завтра с утра. Сегодня сварите сахар…
Девушка сконфуженно покраснела.
– Простите, товарищ капитан, но… у меня не из чего варить.
Корж рассмеялся.
– Я знаю. – Он достал бланк и что-то быстро написал на нем. – Вот. Зайдите к директору Спецторга, он даст вам два килограмма песку. Деньги возьмете у секретаря отдела. Все. От души желаю вам удачи и завтра в двадцать четыре ноль-ноль жду первого донесения от вас. В Управление прошу уже не приходить. Давайте условимся, где встретиться. Где вам удобней?
– Мне все равно.
– А мне тем более. Если в сквере над Волгой?.. Подойдет?
– Согласна.
– Добро.
– И еще, товарищ капитан, я хотела сказать. Видите ли… я пришла в Управление прямо из госпиталя, и у меня… ну, сами понимаете: у меня даже платья никакого нет. Вот, все тут, что на мне. А на рынок в этом идти…
– Сегодня же вы все получите для вашей новой роли.
Сапожник грозит
Лешка Воронков сам отправился к Лозинскому с неприятной вестью.
Он явился в подвал Кобылко ночью, незваный, и здорово перепугал сапожника.
Лозинский змеей соскользнул с кровати, кинулся к деревянной ноге. Дрожащими руками пристегивая лямки, на всякий случай вынул пистолет, спросил вдруг охрипшим голосом:
– Что?..
Он разрешил самому Воронкову являться к нему только в особых случаях и сейчас, при виде его, да еще ночью, подумал, что стряслось непоправимое.
Воронков прошел к столу, сел. Вопросительно глянул на Кобылко, растерянно топтавшегося около двери.
Лозинский разрешил:
– Говорите, это свой.
– У нас сорвалось с путеобходчиком… Пришлось его убрать…
У Лозинского отлегло от сердца. Ф-фу, черт!.. Но потом, немного отдышавшись и вспомнив обещание, данное майору Инге, неожиданно вскипел и разразился безудержной бранью.
– Кто надоумил вас поручить вербовку этому слизняку, вашему брату?.. Он же все провалил!!
Воронков оскалил крепкие желтые зубы.
– А не вы сами посоветовали мне? Забыли?..
– Я могу посоветовать вам кинуться в омут. Тогда что?
– Придется подумать.
– А тут? Вы думали?!
Воронков поднялся и расправил плечи, словно собрался драться.
– Перестаньте орать, начальник! Время позднее, и потом нам нечего делить. Криком делу не поможешь. Решайте, что предпринять.
Лозинский зло сплюнул. Дернула его нелегкая дать обещание Инге! Теперь он не послушает никаких оправданий. Понадеялся на Воронкова. И вот – на!.. А сейчас сводка была просто необходима. Прокопенко, трус, до сих пор ничего путного не сделал, и информировать отдел разведки по пункту А не о чем. Разведка на дороге – это было бы прикрытие. Он зло посмотрел на Воронкова.
– Мы не можем отложить передачу. Инге найдет верный способ свернуть шею и вам и мне. Чтобы этого не случилось, пошлите брата самого на дорогу. Оплошал – пусть исправляет положение. Важно достать хоть какие-нибудь данные. Пришлете их мне, я соответственно обработаю. Нужно выкручиваться.
Воронков криво усмехнулся.
– А может, вы целиком сработаете сводку? Брат разбирается в железнодорожных делах, как свинья в апельсинах…
Лозинский рявкнул, злобно поглядев на Лешку.
– Не суйте нос в чужие горшки! Вы исполните, что приказано, или я буду иначе разговаривать с вами!
Воронков понял, что перехватил через край.
– Хорошо, шеф, – примирительно проговорил он, – приказ есть приказ. Ждите сводку. Спокойной ночи.
Лозинский остановил его.
– Каким образом вы прошли по городу?
– У меня есть ночной пропуск. Достал через одного человека. Может быть, нужно и вам?..
– Сапожнику незачем шляться по ночам, – холодно отрезал Лозинский и стал отстегивать протез.
Воронков пожал плечами и вышел.
Кобылко запер дверь, кряхтя полез на холодную печь. Лозинский до утра уже не мог уснуть.
Нельзя сказать, чтобы его очень взволновала неудача с путеобходчиком. Нет. Но она, как говорится, подлила масла в огонь. Тормозилось дело с выполнением пункта А – вот что было самое неприятное. Прокопенко клянется и божится в верности, прилагает, кажется, все усилия, но до сейфа с заветными документами так же далеко, как от земли до солнца. А может быть, этот инженер водит его за нос? Нужно еще раз поговорить с ним как следует. Последний раз! И если на самом деле нет никаких возможностей завладеть секретом этого проклятого снаряда, – нужно приводить в исполнение пункт Б. Немедленно.
И вечером Лозинский отправился к инженеру Прокопенко.
После первой их встречи инженер заметно изменился. Он похудел, и костюм свободно висел на животе, еще совсем недавно таком упитанном и гладком. Мешки под глазами стали больше, а в самих глазах появилась какая-то вороватость, они беспокойно бегали, словно мыши перед котом. Знакомым он объяснял происшедшую с ним перемену перегруженностью в работе, домашними заботами и сердцем, которое начало пошаливать. Насчет сердца, пожалуй, говорилась правда. От постоянной тревоги и страха оно действительно металось, как зверек в клетке, и иной раз казалось – вот-вот лопнет, как мыльный пузырь.
Лозинский начал разговор круто.
– Ну-с, уважаемый господин инженер, долго вы намерены водить меня за нос?
– То есть как… водить?..
– Не прикидывайтесь идиотом! Вы прекрасно знаете, чем я говорю. Время уходит.
– Я не волен остановить его.
– Об этом вас и не просят. Но имейте в виду: время может остановиться для вас.
Лицо Прокопенко посерело.
– Я прилагаю все усилия…
– Чем докажете?
– Какие же тут доказательства могут быть?..
– Самые определенные. Положите передо мной копии с документов из сейфа…
Прокопенко затравленно оглянулся по сторонам, словно ища поддержки, и опустил голову.
– Какого черта вы молчите? Я не о вашем здоровье пришел справляться!
– Мне никогда не добраться до сейфа, – наконец хрипло выдавил из себя инженер.
– Хорошенькое признание! – прошипел Лозинский, чуть не задохнувшись от ненависти к этому рохле, который любит деньги, любит пожить на широкую ногу и дрожит, как овечий хвост, когда доходит до дела. Но он, Лозинский, все равно не отступится от него! Теперь уже нет!… – Если не можете сами, нужно было попытаться привлечь на нашу сторону тех, кто имеет доступ к сейфу.
От столь дикого предложения Прокопенко остолбенел:
– Директора завода?.. Главного инженера?..
– Директор, инженер – это только звания по должности. За ними же стоят люди, как и все смертные, имеющие свои слабости, желания и стремления, а может быть, и темные пятнышки на совести. В какой-то мере нужно быть психологом. Узнавать человека побольше, найти у него уязвимое место и бить туда.
– С тем и другим я встречаюсь только на работе, а там обстановка, мало располагающая к интимному сближению.
– Пригласите их в гости, ну, хоть на день рождения вашей бабушки. Думайте сами, как быть!
– Я уже запутался в думах. Просто голова пухнет.
– Что-то не заметно. Шляпу носите все того же размера.
– Хорошо вам шутить…
– Я совсем не шучу! – повышая голос, отчеканил Лозинский. – И прекрасно вижу, куда вы клоните. Еще раз повторяю: не крутите хвостом, иначе я отрублю, но не хвост, а голову.
– Ну что я могу поделать?! – С неподдельным отчаянием Прокопенко стиснул руки. – Меня не только к сейфу, а даже в некоторые цехи не допускают.
– Это почему?
– Строго секретное производство.
– Чтоб вам!.. – Лозинский не нашел подходящего пожелания и нервно заходил по комнате.
Да, как это ни горько, а приходилось отказываться от пункта А. Тянуть дольше было немыслимо. Задача досталась не по плечу даже ему, Лозинскому. В Польше и Венгрии, где он «работал» до этого, были совсем другие условия. Там нужные ему люди сидели на высоких постах. Он шел к ним открыто, и они так же открыто, без стеснения, продавали государственные секреты, военные тайны, страну и народ. И даже не особенно торговались в цене, боясь, чтобы кто-нибудь из своей же братии не перебил покупателя. А здесь, в Советской России… Здесь деньги играют второстепенную роль. За них можно купить лишь отъявленных подлецов, которые надеются и на том свете не пропасть. Больше приходится действовать шантажом и угрозами, выискивать людей запятнанных и разными хитросплетениями запутывать их еще больше, чтобы заставить работать. Нет, к таким условиям он не привык. Но все равно не отступит. Пусть не удалось овладеть секретом снаряда. Но и русским не удастся его производить. Хотя бы на этом заводе. Он уничтожит его. А в другом месте, куда перебросят производство, можно будет предпринять новую попытку. Вот, это правильный ход: продолжать охоту за документами и не допускать изготовления снарядов.
– Вы не знаете, что именно и как делается в секретных цехах? – остановился Лозинский перед инженером.
– Нет.
– А из разговоров рабочих нельзя ничего узнать?
– А вы думаете, они приходят ко мне побеседовать, поделиться мыслями?
– Ну, вот что! Я не препираться явился к вам! – Лозинский взял стул и сел вплотную к Прокопенко. – Слушайте внимательно и постарайтесь ничего не забыть. Дело с документацией, сколь это ни прискорбно, придется, видимо, отставить. Главная задача сейчас: ни в коем случае не допустить дальнейший выпуск снарядов. Завод нужно вывести из строя.
– Легко сказать! – вздохнул Прокопенко. – А как и кто сумеет сделать это?..
– Сумеете вы. Да не таращьте на меня глаза!.. Я не удав, вы не кролик. Не беспокойтесь, вы останетесь не только вне опасности, а даже вне подозрений.
Лозинский поднял штанину на протезе и достал из тайника автоматическую ручку немного больше обычного размера. От обычной она отличалась еще и тем, что перо ее не было закрыто колпачком.
– Вот смотрите, – протянул ее Лозинский инженеру. – С виду – обыкновенная авторучка. Если при входе на завод вас задумают обыскать, то на нее никто не обратит внимания. В какое время вы обычно уходите с работы?
– Часов в семь, восемь вечера.
– Завтра вы уйдете не раньше одиннадцати. Найдите какой угодно предлог задержаться до этого часа. Обязательно до одиннадцати! И перед уходом где-нибудь в укромном месте уроните ручку, только обязательно пером вниз.
– Пол в цехах залит асфальтом, она не воткнется.
– И не нужно. Лишь бы был удар по перу. Там, внутри, включится часовой механизм, и через шесть часов ручка сработает.
– Взрыв?.. – с опаской глядя на руки Лозинского спросил Прокопенко.
– Да. Но не такой силы, чтобы по кирпичу разнести завод. Он больше рассчитан на создание сильного очага пожара. Если бы вам удалось пробраться туда, где хранится начинка для снарядов…
Прокопенко замахал руками:
– Об этом нечего и думать!
– Пожалуй, – презрительно глядя на инженера, согласился Лозинский. – Все же подыщите место, выгодное для развития огня и недалеко от работающих цехов. Понятно?
– Да. – Прокопенко сидел бледный. Нервно тер виски, несколько раз смахивал со лба крупные градины пота. – Вы говорите: ручка сработает через шесть часов. А если…
– Я знаю, чего вы боитесь, – перебил Лозинский. – Что взрыв произойдет мгновенно и вы погибнете сами? Этого не случится. Тогда мне было бы все равно, в какое время вы бросите ее. Часом раньше, часом позже. Но я рассчитываю именно на раннее утро, когда в заводе мало людей и они утомлены. И запомните еще: послезавтра состоится последняя наша встреча. Если вы выполните задание – я вручу вам солидную сумму денег и тут же исчезну из города. На этом кончится наша связь. Если же нет – я останусь в городе, и исчезнуть навсегда придется вам… Я не бросаю слов на ветер и больше церемониться не стану. А за сим до свидания.
Тяжело передвигая ноги, Прокопенко проводил Лозинского до двери, запер ее и после долго стоял, прислонившись к косяку, закрыв глаза. Сердце ныло, словно зажатое в тиски. Потом он вернулся к столу. Ручка поблескивала на скатерти черным полированным боком. Прокопенко не мог оторвать от нее взгляда и в то же время боялся взять в руки. Наконец пересилил себя, потрогал дрожащими потными пальцами, взял со стола.
