Текст книги "Корж идет по следу"

Автор книги: М. Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Часть пятая

Оливарес не ответил

Как ни странно, но в стане врага наблюдалось затишье. Непонятное затишье.

Быхин бродил по городу, околачивался на пристанях, но к Соньке больше не заходил. Несколько раз он отправлялся на вокзал, садился в пригородный поезд, обходил вагоны с кружкой в руках. Но отъезжал недалеко от города и к вечеру обязательно возвращался.

Спокойно вела себя и Софья Долгова. Герасимова не спускала с Долговой глаз. Но к ней никто не подходил, ничего не передавал, и она ни к кому не ходила, ничего не передавала. Из дома – на базар, с базара – домой.

Завод работал на полную мощность. Об этом не мог не знать Оливарес, и тем более непонятно было его спокойствие. Он, как говорится, не подавал признаков жизни. В чем тут дело?..

И на этот вопрос Алексей Петрович надеялся найти ответ в радиограмме Оливареса. Ждать осталось недолго. Сегодня ночью должен состояться очередной сеанс передачи.

Пока что Алексей Петрович занялся черчением. План усадьбы Афанасия Егорова Грачев наспех набросал в блокноте. На нем не хватало многих необходимых деталей, которые лейтенант не успел нанести на бумагу, но держал в памяти. Сейчас Алексей Петрович по его дополнениям вычертил план со всеми подробностями.

Теперь можно было точно подсчитать, сколько людей потребуется для проведения операции. Он сам и еще двое войдут в избу. Одного нужно оставить на дворе. Еще одного – у окон с улицы. И одного – у окон кухни. Они выходят на огороды, а за огородами – лес. В случае чего именно туда будут пробиваться Воронков и его подручные.

Сейчас же Алексей Петрович наметил и людей, которые пойдут на операцию.

К условленному часу он пришел к радистам.

У рации снова сидела Перлова. Коржу очень нравилась ее быстрая и точная работа, и перехват Оливаресовых донесений он поручал ей, твердо уверенный, что она не пропустит ни одного знака.

Поздоровались.

Корж опустился на диван, спросил:

– Молчит?

– Срок через пять минут.

Корж засек время по своим часам, привалился к спинке дивана.

– Ну, не буду вам мешать.

…Прошло семь с половиной минут. Перлова сидела не шелохнувшись, держа в тонких розовых пальцах карандаш…

Корж удивленно пожал плечами, но спрашивать ни о чем не стал. Он и так видел, что вражеский передатчик молчит. «Какая-нибудь задержка», – мелькнуло в голове.

Но минута проходила за минутой. Рация Оливареса молчала… Происходило что-то непонятное, совсем не похожее на немецкую аккуратность. Корж то и дело посматривал на часы. Десять минут… Двенадцать… Пятнадцать…

– Молчит?..

Перлова кивнула головой.

– В чем дело?

– Тише!

Девушка подняла карандаш, готовясь записывать, но тут же опустила его. Руками стиснула наушники, словно хотела плотнее прижать их к ушам, чтобы не пропустить ни одного звука. Корж подошел к столу, ждал… Перлова отняла руки, посмотрела на него.

– Разведотдел сам вызывает рацию Оливареса.

– Ну?..

– Оливарес не отвечает.

Корж вернулся к дивану. Он начинал догадываться о причине молчания, но пока что и сам не верил своим догадкам. Мало ли что могло случиться с рацией! Сейчас радист, может быть, устраняет неисправности и вот-вот начнет передачу. Радоваться рано, нужно ждать…

И Корж снова сел на диван. Дал себе слово не смотреть на часы и не мог утерпеть – смотрел. Время проходило медленно, но неумолимо и верно. Уже сорок восемь минут прошло.

Перлова сказала негромко:

– Снова разведотдел вызывает передатчик.

И снова прошло десять, пятнадцать, двадцать минут. Оливарес не отвечал.

Через два часа Перлова сняла наушники.

– Все. Разговор не состоялся. Ваше дежурство, товарищ капитан, прошло впустую. – Она посмотрела на Коржа и удивилась. Тот был не только не расстроен, а наоборот, кажется, очень доволен. Он весело улыбался, и глаза его горели каким-то озорным и хитрым огнем.

– Напротив, это дежурство – самое удачное. Молчание противника рассказало мне больше, нежели это могла сделать пространная радиограмма… Скажите, вы сумели бы на ключе подделаться под «почерк» вражеского радиста?

– Сумею. Когда принимаешь передачу – мысленно и сама выстукиваешь ее.

– Очень хорошо! С портативной рацией работали?

– В школе на них и готовились.

– Завтра получите такую рацию. Проверьте ее, приведите в боевую готовность и ждите моего сигнала. От дежурства по узлу вас освободят. А сейчас до свидания, спешу…

Корж прошел к Новикову.

– Оливарес молчит, Николай Николаич! Разведотдел Инге сам дважды вызывал его, но он не ответил.

– Хороший признак! – Новиков усмехнулся, довольный. – Значит, Оливаресу не о чем сообщать в разведотдел. С наблюдением за дорогой у них сорвалось – это нам известно доподлинно. А сейчас стало очевидно, что ничего не вышло и на заводе.

– Если так, то молчание Оливареса является и дурным признаком.

– Понимаю. Очевидно, все его планы рухнули в последнюю минуту. И сейчас, естественно, остается одно: сообщить координаты завода и вызвать бомбардировочную авиацию. Так?..

– Именно.

– Ну, что ж, пусть летят «ассы». Организуем достойную встречу.

Как ваше здоровье?.

Оливарес взбеленился!

Как растревоженный зверь в клетке, рыча и изрыгая грязные ругательства, метался он по подвалу, отшвыривая деревяшкой табуретку, то и дело попадавшую под ноги.

Все к черту пошло!..

Вчера ночью был срок передачи, а что он мог сообщить Инге?..

Ничего.

Дело принимало настолько скверный оборот, что можно было лишиться головы…

…На следующую ночь после посещения Прокопенко он долго не мог уснуть. Сказывалось нервное напряжение последних дней. Усилий было затрачено много, но все они прошли почти что впустую, никаких ощутимых результатов пока не дали. Уж, казалось бы, такое пустяковое дело, как наблюдение за железной дорогой, и то оказалось трудно выполнимым, на первых же порах чуть не сорвалось окончательно. Хорошо еще, что этот… как его… Антон не влопался сам… Пришлось бы бросать все и смазывать пятки… Об овладении секретом снаряда не стоило больше говорить. Да, русские оказались совсем не такими, как он до этого представлял их себе…

Ближе к рассвету он не мог даже улежать в кровати. Встал, в одном белье сел к окну, открыл форточку и закурил.

На улице стояла тишина. Звонко перекликались воробьи, хрипло каркнула пролетевшая над двором ворона. Кобылко с хрустом и стоном потянулся на печке, слез. Ему нужно было идти подметать улицу, поливать тротуары. Он удивленно посмотрел на Лозинского.

– Что вы встали в такую рань? Почивайте себе.

– Не спится, – буркнул Лозинский.

Кобылко кряхтя оделся и, прихватив метлу, вышел во двор.

Лозинский настороженно ждал.

Вот сейчас, через минуту-две тишина улиц разорвется тревожным воем сирен, пожарные автомобили вихрем промчатся по ним, будя народ, пугая редких ранних прохожих. Они поспеют к заводу, когда там вовсю будет бушевать пламя, пожирая на своем пути цехи, оборудование. Может быть, к тому времени оно успеет добежать до склада взрывчатого вещества, которым начиняют эти адские снаряды, – и тогда…

Оливарес представил себе ожидаемую картину, и сердце сладко заныло в груди.

На улице было тихо…

Лозинский, нервничая, ругаясь и куря папиросу за папиросой, просидел в бесцельном ожидании до восьми часов утра, ничего не дождался и, злой, отправился на работу.

А по базару уже ходил слух о непонятном взрыве на Волге.

– Чудно как-то: самолеты не прилетали, а бомба взорвалась…

– Да, действительно…

– А кто сказал, что бомба?..

– Это какие-нибудь ухари гранатой рыбу глушили…

– Под самым-то городом?..

– Была бы рыба…

– А я слышала, будто это с баржи. Грузили снаряды и уронили один…

Лозинский узнал, в каком месте произошел взрыв. Оказалось: недалеко от квартиры Прокопенко. Когда? Да, оказывается, еще вчера. Ах вот как!..

Сапожник запер будку, и пошел на почту. По автомату позвонил на завод, попросил позвать инженера Прокопенко. Ему ответили, что он болен и лежит в больнице.

Вот тут-то Лозинского и взорвало!

Этот слюнтяй провел его!.. Окрутил вокруг пальца!.. Выбросил «ручку» в реку, а сам укрылся за стенами больницы… Там, мол, его не достанут… «Врешь, мозгляк, я найду тебя и там!..»

Зеленый от бешенства вернулся он в свою будку и несколько минут сидел задумавшись. Потом снова запер ее и торопливо зашагал домой. По пути купил бутылку фруктовой воды.

Завтракавший Кобылко испуганно глянул на злое, немного растерянное лицо своего сожителя.

– Случилось что-нибудь, пан Лозинский?..

– Ерунда, ничего особенного. Ешьте, а потом отнесете записку.

– Далеко?

– Я скажу.

Лозинский писал торопливо и долго. Потом приложил к письму несколько сторублевок, подал дворнику.

– Отправляйтесь на рынок. В ряду, где торгуют с рук, найдете женщину, – он подробно обрисовал приметы Софьи Долговой. – Передайте ей письмо, деньги и вот эту бутылку… Тьфу, черт, чуть не забыл! – Он слазил в тайничок на деревянной ноге, достал небольшую стеклянную ампулу. Ножом осторожно отколол один конец и вылил содержимое в бутылку.

При виде этой операции у Кобылко мороз прошел по спине.

Лозинский остался ждать дворника в подвале.

Через час он вернулся и нежданно-негаданно принес записку. Лозинский прочитал ее и окончательно вышел из себя.

Записка была от Воронкова. Лешка сообщал, что Антон вышел с заданием на дорогу и не вернулся…

* * *

Получив посылку Лозинского, Сонька в укромном месте прочитала письмо и тут же убрала свой товар в корзинку. Из торговки превратилась в покупательницу.

Она купила колбасы, несколько пирожков с мясом, две белых булки и с десяток конфет.

Дома все это, вместе с бутылкой, упаковала в аккуратный сверток. Переоделась в другое, более приличное платье, ради такого случая надела новые туфли, причесалась. И отправилась в больницу.

Она настояла, чтобы ее допустили повидаться с больным. Объяснила, что он одинок, семья у него в деревне. Нужно спросить его, как поступить с квартирой, следует ли сообщить о его болезни жене.

– А вы кто будете? Родственница? – спросил главный врач.

– Нет, меня прислали от профсоюзной организации завода.

Врач разрешил.

Сонька надела халат и прошла за сестрой в палату.

Нахальства и изворотливости у нее было хоть отбавляй, и сейчас, даже в столь странной роли, она чувствовала себя как рыба в воде.

Прокопенко сидел на койке. Он давно уже пришел в сознание, но был слаб и каждый раз при воспоминании о происшедшем снова начинал дрожать и забываться.

Он с удивлением посмотрел на неизвестную женщину со свертком в руках. Та осторожно присела на край табурета у кровати, поздоровалась и участливо спросила:

– Как ваше здоровье?

– Спасибо, – вяло ответил инженер, пытаясь угадать, что это за гостья, и не мог. Наконец не утерпел, спросил – Простите, а вы кто такая, откуда знаете меня?

– Я вас не знаю. И вы меня. Хоть и работаем на одном заводе. Меня от завкома послали проведать вас и вот кое-что передать.

– А-а… Большое спасибо. Только не нужно бы… – Горькое чувство скривило губы инженера.

– Ну, как это!.. Вы же один пока живете, вас и проведать некому. – Она развернула на тумбочке сверток. – Вот поесть я принесла и фруктовой воды бутылку. Кисленькая, лимонная…

Они поговорили минут пять в присутствии сестры, и посетительница ушла.

Вскоре Прокопенко захотел пить. Достал бутылку, налил полный стакан и с удовольствием выпил холодную, сладко-кислую воду.

А в это время главному врачу позвонили с Н-ского завода и справились о состоянии здоровья инженера Прокопенко.

Главный врач удивленно поднял брови.

– Да ведь от вас только что была какая-то гражданка.

– От нас?..

– Да.

– Вы что-нибудь путаете, мы еще никого не посылали.

– Сию минуту ушла…

– Как ее фамилия?

– Вот уж этого-то я, не спрашивал. Она сказала, что послана от завкома, и даже принесла что-то…

– Уверяю вас: мы никого не посылали. Тут какое-то недоразумение.

– Это мы выясним. Сейчас я спрошу больного, может… – Он не успел договорить: в кабинет ворвалась бледная сестра.

– С больным… с этим… плохо!..

Когда главный врач вбежал в палату, Прокопенко корчился в предсмертной агонии. Лоб его покрылся крупными градинами пота, на губах набиралась и пузырилась пена.

С соседних коек, приподнявшись на локтях, испуганно смотрели больные.

Помощь была уже бесполезна. Через несколько минут Прокопенко затих. Лицо его сразу начало принимать серый, землистый оттенок.

В палате толпились сбежавшиеся врачи, сестры. Главный врач распорядился забрать все принесенное неизвестной и вернулся к телефону. Позвонил в Управление НКВД.

Прибывший оттуда судебно-медицинский эксперт задал главному врачу несколько вопросов.

– Когда поступил к вам больной?

– Вчера утром.

– Диагноз?

– Сердечный припадок на нервной почве.

– Вы не пытались выяснить причину?

– Больной ничего не помнил. Стало плохо – и все.

– Кто он?

– Инженер Н-ского завода.

«Вот как!»– подумал эксперт. Он работал с Коржем и знал, что того интересует абсолютно все, так или иначе связанное с заводом.

Он приступил к вскрытию тела.

Было установлено отравление сильно действующим ядом. И странно: яд был точно таким, какой когда-то нашли у парашютистов. Сейчас уже эксперт счел необходимым позвонить Коржу.

Алексей Петрович не заставил себя ждать.

Прежде всего он поинтересовался, кто приходил к больному с передачей.

Главный врач виновато развел руками.

– Вы понимаете, я даже не спросил. Какая-то женщина. Сказала, что послана от завкома.

– Внешность ее обрисовать можете?

Врач начал вспоминать.

– В лицо узнали бы?

– Конечно.

Алексей Петрович показал ему фотографию Соньки Долговой. Врач испуганно посмотрел на Коржа.

– Она…

– Все ясно.

Корж закусил губу… Подумал: «Вот кто был у Оливареса на заводе! Он не оправдал его надежд и поплатился жизнью…»

Круг сужается

На квартире Прокопенко был произведен тщательный обыск. Он ничего не дал.

Корж побеседовал с соседями, расспросил, как жил инженер. Оказалось, что жил он неприметно и тихо. Не приходил ли кто-нибудь к нему? Нет, он как-то нелюдимо жил в последнее время. Только однажды, возвращаясь из магазина вечером, соседская старушка видела: к Прокопенко звонил какой-то неизвестный. Какой он из себя? А кто его знает! Не интересовалась и примечать не стала. Заметила только, что левая нога у него деревянная.

Вечером Корж сидел в сквере над Волгой. Он выбрал самую отдаленную скамейку в тихом, почти совсем не посещаемом уголке.

За рекой медленно догорала заря. Луга да и сама волжская даль постепенно заволакивались сизой дымкой. На мачтах судов, стоявших под горой, мигали первые слабые огоньки. Где-то справа слышались приглушенные расстоянием говор и смех гуляющих, а здесь тишина не нарушалась ничем.

Сержант Герасимова пришла точно в назначенное время.

Корж приветливо улыбнулся ей.

– Счастлив будет тот, кто добьется вашей любви.

– Почему?

– Не придется мучиться и страдать, ожидая свидания. Вы приходите аккуратно.

Девушка рассмеялась.

– Я вижу, вам приходилось долго ждать.

– В свое время было… Да… Садитесь и помолчим. Вечер-то какой!

– Чудесный! В такие минуты просто не хочется думать ни о войне, ни… – Она не договорила, но Корж понял ее.

Помолчали.

Потом Герасимова начала рассказывать.

– Сегодня между одиннадцатью и двенадцатью часами на рынок к Долговой подошел какой-то неизвестный старик. Не тот, о котором вы меня предупреждали, а совершенно другой. Такое потрепанное, измятое лицо. Он был в ватнике, старых пропыленных брюках и опорках на ногах. Он отозвал ее в сторонку и тихо спросил, она ли Долгова. Получив утвердительный ответ, передал ей бутылку, какую-то записку, сказал «от сапожника» и исчез. Что было в письме, я не знаю. Но Долгова тут же спрятала товар, быстро купила кое-что из провизии и отправилась домой. Минут через пятнадцать вышла переодетая, со свертком в руках. Пошла в больницу. Там она также пробыла недолго. Зашла домой, снова переоделась, вернулась на базар и до самых сумерек никуда с него не отлучалась. Вот все.

Корж задумчиво потер лоб.

– Вы хорошо рассмотрели фигуру человека, приходившего к Долговой?

– Хорошо.

– Я имею в виду не лицо, а именно фигуру. Особенно ноги. Вы заметили…

– Да, он был в опорках.

– И левая нога деревянная?..

– Нет. У него обе ноги были настоящие.

– Это точно?

– Совершенно.

– Н-да…

Корж не рассчитывал, конечно, что на рынок к Долговой придет сам Оливарес. Но… чем черт не шутит! Одно было ясно: кто-то из двух, хромой или этот, сегодняшний старик, – Оливарес. И скорей всего первый. К инженеру-то нужно было идти самому, ни на кого не надеясь, чтобы не рисковать. И потом Оливарес должен знать Соньку. Если бы он сам пришел к ней на базар, то не стал бы спрашивать фамилию. Но все это были догадки, их еще следовало проверить.

– Ну, хорошо, Лидия Николаевна. Дело идет к развязке, и сейчас как никогда нужно внимание, осторожность и выдержка. Малейший неверный шаг может погубить все. Не спускайте глаз с Долговой. Я выделю вам напарника для круглосуточного наблюдения.

В эту же ночь Корж выехал на машине в деревню, где жили жена и сын Прокопенко.

Он назвал себя сослуживцем инженера, направлявшимся в командировку и по его просьбе заехавшим по пути проведать их. Его встретили радушно, угостили парным молоком, чаем.

– Что же он – даже записки маленькой не черкнул? – спросила жена.

– Нет. Попросил проведать – и все.

– На него это похоже. В прошлый раз так же прислал какого-то старого друга, даже доверил ему деньги передать и ничего не написал. Он не говорил вам?

– Нет. А кто такой?

– Да я и сама его впервые видела. Хромой, на левой ноге деревяшка. Небольшого роста, усы такие седые, обвислые, как у запорожца. Оригинал большой!.. Передал мне мужнины же деньги и потребовал расписку по всей форме.

– Значит, денег порядочно было?

– Да, все-таки… Пять тысяч.

– А вы не помните его фамилию?

– Фамилию… Как же он назвался, дай бог память… Трофимов?.. Нет, не Трофимов. Коля, – крикнула она сыну, читавшему на крыльце книгу, – ты не помнишь фамилию этого хромого, что приезжал от папы?

– Гаврилов, – ответил тот, не поднимая головы.

– Вот правильно.

– Что-то я не знаю такого, – задумчиво покачал головой Корж.

– И я говорю, что в первый раз увидела. Назвался старым другом, говорит, вместе когда-то на Украине были.

– Не сказал, где работает?

– Да я и не спрашивала. Неудобно, знаете…

– Это верно.

– Ну, а как там Деня живет?

Корж догадался, что она спрашивает о муже, называя его ласкательным именем.

– Ничего, по-прежнему.

– Устал, наверное.

– Да, работы много.

– Ну, скоро, может быть, и мы переберемся в город. Все-таки вместе полегче будет.

Корж, чтобы не вызывать подозрений, просидел у них больше часа, терпеливо слушая болтовню скучающей от безделья женщины. Потом сослался на неотложные дела и распрощался.

Теперь у него не было никаких сомнений. Хромой – Оливарес. Он, видимо, знал Прокопенко раньше. Корж был почти уверен, что деньги, якобы присланные жене мужем, на самом деле принадлежали Оливаресу. И расписка нужна была ему, чтобы прижать Прокопенко… Теперь найдена тропка непосредственно к Оливаресу. Даже известны его приметы. И все-таки, где его искать в таком большом городе?.. Только неусыпное наблюдение за подручными рано или поздно приведет к нему. Рано или поздно… Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы стало поздно. Ни в коем случае!

Прямо с дороги Алексей Петрович прошел к Новикову. Тот посмотрел на усталое, запыленное, но довольное лицо капитана и невольно улыбнулся.

– Удачная поездка?

– Вполне. В кругу осталась только щелочка. Через день-два замкнем и ее. Личность Оливареса почти установлена… Наши догадки по поводу молчания в последнюю передачу оказались правильными. Прокопенко убрал он. Теперь ему действительно ничего не остается, как только вызывать авиацию. А это – его конец.

– Как дела на болоте?

– Артиллеристы отправились туда.

– Ну, хорошо. Идите, отдохните хоть часик. Вид у вас…

– Теперь уж некогда отдыхать. Мы сами подхлестываем события, и нужно поспевать за ними.

Так вот он, Оливарес!

С Софьей Долговой совершилось непонятное: она вдруг ни с того ни с сего решила бросить спекуляцию и пойти работать.

Об этом сообщила Коржу в ближайшую встречу сержант Герасимова.

Алексея Петровича весьма заинтересовал поступок Долговой.

– Она, что же, и на базаре подружкам об этом заявила?

– Да. И не только заявила, а уже вчера подала заявление о приеме.

– Куда?

– Я, как всегда незаметно, встретила ее утром еще у дома. Думала, что она направится обычной дорогой на базар. Но она вышла без корзинки и села в трамвай. Сошла в конце маршрута у Н-ского завода…

Корж не утерпел, протяжно свистнул.

– Что вы? – спросила Герасимова.

– Ничего, ничего, – извинился Корж. – Продолжайте.

– Сошла у Н-ского завода и отправилась прямо в отдел кадров. Я ждала ее не менее двух часов. Вернувшись с завода, она снова пришла на базар. Нужно было допродать товар. И вот она сама рассказала нам, как подала заявление, как с ней беседовал начальник отдела.

– Вы не узнали, когда ей велели прийти за ответом?

– Завтра утром.

– Вот это очень важно. Продолжайте самое неослабное наблюдение, а я съезжу на завод. Предупреждаю: особо тщательно смотрите за Долговой завтра, когда она вернется с завода. Запоминайте, куда пойдет, с кем будет говорить.

Корж догадывался. У Оливареса сорвалось с Прокопенко. Сейчас ему нужно устроить на завод нового человека. На любую работу и хоть всего на несколько дней.

Начальника отдела кадров он хорошо знал. Тот без слова показал ему заявление Долговой и прочие бумаги. Да, Сонька так и писала, что согласна на любую работу.

Алексей Петрович спросил:

– И куда вы ее думали определить?

– Пойдет пока разнорабочей, а потом приобретет и квалификацию.

– Она никуда не пойдет, – категорически заявил Корж. – Это наша подопечная, и завтра вы ей откажете.

– Ах, вот как!..

– Я и приехал предупредить вас.

Расчет Коржа был прост и абсолютно надежен. У Оливареса земля горит под ногами, он тоже торопится. Значит, Сонька, получив отказ, должна будет немедленно прийти к нему, чтобы сообщить об этом.

Так оно и получилось.

Алексей Петрович понимал, что для врагов наступают критические минуты и, на всякий случай, решил непосредственно следить за развитием событий. Мало ли как могут сложиться обстоятельства. Может быть, придется принимать решение, учитывая даже доли секунд.

Утром он встретил Долгову у завода.

Она пробыла в отделе кадров недолго и вышла оттуда медленно, растерянно перебирая в руках и рассматривая возвращенные ей бумаги. Несколько минут постояла в раздумье и побрела к трамваю. Слезла недалеко от дома, дошла до ворот, опять остановилась, махнула рукой и решительно зашагала прочь.

Корж дошел за ней до базара. Некоторое время она бесцельно бродила по рядам, прицениваясь к барахлу. Потом вышла в противоположные ворота и направилась к будке сапожника.

Корж взглянул на мастера и…

Несомненно, перед ним был Оливарес.

Худощавое лицо, седые, обвислые («как у запорожца» – вспомнились слова жены Прокопенко) усы, чисто выбритый подбородок…

Он мельком взглянул на подошедшую Соньку и отложил в сторону лапку с надетым на нее ботинком. Сонька опустилась на табуретку, негромко заговорила. Сапожник зло сверкнул на нее глазами, показал на ноги. Долгова быстро сдернула туфлю, подала ему. Он склонился над ней, словно рассматривая. Сонька быстро продолжала рассказ.

Сапожник вернул туфлю и со зла нерассчитанно громко, так что долетело даже до Коржа, коротко бросил:

– Завтра!

Сонька ушла.

Сапожник начал прибираться в будке.

Корж зашел за ворота, посмотрел на один ботинок, на другой. На правом каблук оказался слабее. Алексей Петрович цепко ухватил его, дернул раз, другой и оторвал. Осторожно ставя ногу на носок, заковылял к сапожнику.

– Приколотите, пожалуйста.

– Некогда, – буркнул сапожник, даже не взглянув на подошедшего. – Обедать ухожу.

– Да тут дела-то на одну минуту. Пять гвоздей вколотить…

– Тому минута, другому… Что у вас?

– Да вот какой-то дьявол наступил сейчас сзади и оторвал. – Корж протянул каблук с торчащими из него гвоздями.

– А приколачивать я на башку стану?! – рявкнул сапожник. – Ботинок давай!

Корж присел на табурет, быстро снял ботинок. Миролюбиво заметил:

– И злой же вы, мастер!

– Будешь злой, – буркнул сапожник, яростно заколачивая гвозди.

«Да, действительно! – подумал Корж. – Плохи твой дела, мастер! И тут даже злость не поможет. Хоть волком вой…»

– Вы от кого работаете? – спросил немного погодя.

– Артель «Обувщик». Инвалиды…

– Вот так ловко! А вы-то при чем?..

Сапожник рукой выдернул левую ногу, грохнул деревяшкой об пол.

– А это что?

– О, простите. Я не заметил…

– Ладно… Трешницу с вас…

Корж заплатил и ушел.

Он тут же разыскал артель инвалидов и попросил председателя переговорить с ним наедине. Тот выпроводил из маленького кабинетика посторонних и почему-то запер дверь на ключ.

– Чем могу?..

– Меня интересует сапожник, что работает около рынка. Хромой.

– А с кем я имею?.. – У председателя, видимо, была привычка не договаривать фразы.

– Пожалуйста. – Корж предъявил удостоверение личности.

– Ага! Вот теперь понятно. Значит, вас интересует сапожник Лозинский?

– Позвольте, разве его фамилия не Гаврилов?

– Ничуть не бывало. Лозинский.

– Может быть, я ошибся. Ладно, пусть Лозинский, Когда и откуда он появился у вас?

– Я, пожалуй, возьму личное дело. Голова, знаете, не синагога. – Он вышел в соседнюю комнату, принес тоненькую папку и подал ее Коржу. – Вот, тут все как на ладони.

Коржа больше всего интересовала дата поступления. Он посмотрел ее и подсчитал. Между поимкой парашютистов и появлением Лозинского в артели был промежуток в шесть дней. «Вполне достаточно, чтобы добраться до города, обосноваться здесь и поступить на работу, – подумал Корж. – Но у него, значит, была здесь явка или какое-то знакомство, раз он так быстро встал на квартиру. Интересно…»

Родом Лозинский был из Винницы и до самой эвакуации проживал там. Беспартийный. Родственников не имеет. Да, в Винницу запроса не пошлешь – там немцы. Скорей всего они-то и снабдили его паспортом, убив настоящего сапожника Лозинского.

– Дайте мне его домашний адрес, – попросил Корж председателя.

Тот написал.

– Заявление, написанное рукой Лозинского, я возьму на время с собой. Вы ничего не имеете против?

– Пожалуйста. Но скажите, в чем дело? Как-никак, а честь предприятия…

– Не волнуйтесь. Просто мы кое в чем подозреваем его и хотим проверить. Может оказаться, что он и не виноват совсем.

– Ага, так…

– Но я попрошу вас наш разговор держать в секрете. Сами понимаете…

– Конечно, конечно. – поспешно согласился председатель.

В этот вечер Грачев принес интересное сообщение. Оказывается, Сонька Долгова разыскала старика Быхина на пристани и имела с ним непродолжительный разговор. О чем они говорили – лейтенант не знал, но Корж догадывался. Он предупредил Грачева:

– Завтра вы снова возьмите старика под наблюдение. И готовьтесь сопровождать его до станции Р. Ночью примете участие по захвату Воронкова.

– Конец?

– Да, довольно они погуляли.

– А шеф?

– Найден и он.

Сержант Герасимова подтвердила слова Грачева насчет встречи Соньки с Быхиным. И ей больше повезло. Она сумела подойти настолько близко, что слышала обрывки разговора. Речь шла о каких-то туфлях, которые завтра нужно отвезти. А вот куда отвезти – она не поняла.

– Ничего, – успокоил ее Корж. – Я знаю. Завтра старик еще раз встретится с Долговой. Вы продолжайте наблюдение за ней, но вечером в сквер не приходите, меня не будет в городе. Как, надоело вам, наверное, целыми днями торчать на базаре?

– Что ж поделаешь!

– Потерпите еще день.

– Хоть десять…

Корж вернулся в Управление и вызвал сержанта Перлову.

– Получили рацию?

– Получила.

– Проверили?

– Да.

– Завтра выезжаем. Из Управления никуда не отлучаться.

– Слушаюсь.

Алексей Петрович достал из стола план усадьбы Афанасия Егорова, долго смотрел на него, мысленно подбирая к каждому посту на операции надежного работника. Отобрал четверых и по телефону вызвал к себе.

– С завтрашнего дня приказываю перейти на казарменное положение. Из Управления – ни на шаг. Утром зайдите на склад и получите автоматы. Подробные инструкции – на оперативной летучке.

Оставшись один, Корж перебрал в памяти, все ли он подготовил, все ли предусмотрел. Все. Собственно, предыдущая работа и была подготовкой. Сейчас требовалось собрать в кулак и расставить силы для последнего удара. Он сделал это.