Текст книги "Бои на Карельском перешейке"

Автор книги: М. Гурвич

Соавторы: А. Шаверин,В. Ставский,Ф. Матросов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Правда, у меня не было манекена, но это в конце-концов и не так важно. Найдя поблизости палку и надев на нее шапку, я чуть выставил ее из своего укрытия. Выстрел не заставил себя долго ждать. Финн был, очевидно, неплохим стрелком. По сквозным пробоинам в шапке мне теперь легко было уточнить направление, с которого велся огонь.

Впившись взглядом в предполагаемое место, я повторил опыт. Вспышка на высоте дала мне знать, что я не ошибся.

Еще раз проверяю расстояние, прицел, терпеливо жду.

По-видимому, решив, что я убит – шапку я больше не высовывал, – финн осмелел настолько, что счел нужным покинуть свою берлогу. Неожиданно на фоне неба появилась его фигура в белом халате, подпоясанная белым ремешком. Подползает и нагибается над убитым красноармейцем.

Когда еще только появилась голова снайпера, я выстрелил, но… раздалось сухое щелканье. Быстро отвожу затвор назад, опять выстрел, и снова тот же результат. Со злостью кидаю приклад под руку и убеждаюсь, что магазин пуст, патронов нет.

Как и следовало ожидать, пока я менял магазин, финский снайпер успел скрыться.

Еще зорче я стал наблюдать и неожиданно для себя разглядел на высоте амбразуру, замаскированную кустами и снегом.

Опять проверил дистанцию, поставил точный прицел. Надо сказать, что мне очень, мешал боковой ветер. Затем снова на палке чуть приподнял шапку.

В момент, когда шапка была простреляна, я разрядил во вражескую амбразуру весь магазин.

Финский снайпер больше не стрелял. По освобожденной от его губительного огня дороге можно было безопасно переправлять раненых в госпиталь.

Вернулся в роту около часа дня и настолько доволен, что выполнил задачу, – даже усталости не чувствую! Между прочим, узнаю, что командир роты послал трех бойцов – одного за другим – для уничтожения финских снайперов на высотке слева. Но ни один из них не возвратился – подвели плохая маскировка и неудачное использование местности.

Когда получили приказ идти в атаку, обстрел с левого фланга продолжал задерживать бойцов, финские снайперы мешали роте выбраться из ложбины. Я попросил разрешения у командира роты снять этих снайперов. Он разрешил.

Ползу по-пластунски, отклонившись от направления, по которому следовали предыдущие бойцы. Использую каждый кустик, камень, выемку в снегу. Продвигаясь вперед от одного сугроба к другому, стараюсь не задеть за кусты. Здесь пригодился мне опыт, полученный еще в мирной обстановке. Недаром я много тренировался в умении ползать и маскироваться.

Трудно сказать, сколько я полз. Но вот раздвигаю осторожно густые хвойные заросли и неожиданно обнаруживаю в пятнадцати метрах от себя двух залегших финских снайперов. Стараюсь стать еще менее заметным, прячу автомат среди кустов, глубже впиваюсь в снег.

Финны лежали за бревнами, покрытыми нетронутым снегом. В просвет между бревнами они и стреляли. Но в это время из-за тучи выглянул луч солнца. На кинжале, примкнутом к автомату, заиграл «зайчик», и это выдало меня.

Скосил глаза вправо, хотел взглянуть, что там делается. Прямо на меня было направлено темное пятнышко канала ствола. Финн зажмуривал глаз.

Мелькнула мысль отползти в сторону, замаскироваться и открыть огонь с нового места. Но финн опередил. Его пуля ранила меня в левое плечо.

Скорее гранату! Здоровой правой рукой швыряю во врагов две гранаты одну за другой. Белофинские снайперы уничтожены. Рота пошла в атаку. А я по дороге, освобожденной от обстрела, вскоре сам направился в госпиталь.

Батальонный комиссар И. Горянский

Танки у выборгского вокзала

Это был первый бой, в котором мы участвовали. Он оказался и последним. Прибыв на фронт, наш танковый батальон в ночь с 12 на 13 марта получил приказ – выйти на северную окраину Выборга и овладеть вокзалом.

13 марта, в 7 часов утра, по направлению к Выборгу выступили две танковые роты под командованием капитана Приходько. От города нас отделяло метров пятьсот – шестьсот. Возле городского кладбища мы прошли две линии надолб, в которых саперы заблаговременно сделали проходы. За надолбами начинались окраины города. Только мы миновали первые домики, как по танкам был открыт огонь из автоматов. Пули, точно град, стучали по броне, но, конечно, не могли принести нам ни малейшего вреда. Видно, противник был озлоблен до крайности и позабыл, что простая пуля не пробивает броню.

Перед нами был вокзал. На станции стояло несколько составов. Над паровозами клубились облака пара. Платформы были пустынны. Мы вышли на железнодорожные пути. Раздался взрыв: передовой танк наскочил на мину. Остальные танки стали развертываться. Со всех сторон на нас обрушился огонь. Стреляли автоматические ружья, пулеметы, противотанковые пушки.

Развертывание рот поддерживал огнем танк младшего командира взвода Антонца. Финский снаряд попал в башню, но Антонец продолжал вести огонь. Только после того, как второй снаряд разворотил башню, танк замолчал. Но к этому времени мы уже развернулись и громили гнезда противника на привокзальных домах, за железнодорожными составами.

В этом первом бою танкисты нашего батальона вели себя с достоинством.

Когда на повороте, зацепившись за рельс, слетела гусеница с танка механика-водителя Викторука, тот без промедления вышел из машины и под огнем стал исправлять поломку. Пока он надевал гусеницу, экипаж защищал его огнем своей пушки и пулеметов.

Крупнокалиберный пулемет противника пробил башню одного из танков. Башенный стрелок Соколов был ранен в руку. Но он по-прежнему продолжал работать у пушки, стреляя по огневым точкам финнов.

С разных мест вели огонь по танкам пять финских противотанковых пушек. Особенно беспокоила нас огневая точка, находившаяся на многоэтажном доме у вокзала. Сосредоточенным огнем мы заставили ее замолчать. Так же были уничтожены нами и остальные артиллерийские точки. Теперь нас обстреливали только пулеметы.

Наконец, подошла пехота. Саперы произвели разминирование железнодорожного пути и площади перед вокзалом.

Путь для нас был свободен. Мы снова развернулись, проскочили площадь и двинулись дальше по городу. Город был очищен от белофиннов.

Здесь, на улицах Выборга, нас и застал приказ о прекращении боевых действий.

Военинженер 1 ранга Н. Герасимов

Штрихи

Получив назначение, я поехал в Райволу и здесь засел за работу. Она заключалась в своевременном обеспечении наших частей топографическими картами.

Работа топографа в боевой обстановке – интереснейшая работа. Топограф связан с оперативной частью и любыми видами разведки.

Однажды у убитого белофинского офицера красноармейцы нашли прозрачную восковую бумагу. На ней были зашифрованы различные знаки. Как тут быть? Разбирали всевозможными способами эти знаки, – ничего не выходит. Наконец, положили восковку на топографическую карту и видим, что некоторые наши укрепления на восковке отмечены знаками. Тогда мы сделали обратный ход по карте в сторону финнов и обнаружили доты, блиндажи, которые раньше нам были неизвестны. В общем нам удалось ориентировать восковку по карте и получить весьма ценные сведения.

По заключении мира мы, топографы, поехали в Выборг. Приезжаем на бывшую главную квартиру штаба корпуса белофиннов. Входим в большой просторный зал. Прямо перед нами во всю стену висит план Выборга. Смотрим, весь этот план густо утыкан булавками, причем головки булавок различные по цвету. В чем дело? Рассматриваем план и ничего понять не можем. Что за булавки? Почему цветные головки?

Присмотревшись, увидели на полях карты надпись примерно такую:

«Разрешаю с 6 марта не отмечать попаданий снарядов противника, так как их сыплется такое количество, что отмечать бесцельно».

Вдоволь посмеялись мы над этой резолюцией, представив себе, как офицер, отмечавший попадания наших снарядов, метался вдоль стены с булавками в зубах, когда работала наша артиллерия!

* * *

Герой Советского Союза лейтенант Ф. Бабаченко

Через все преграды

Батальон капитана Кравченко занял селение Селямяки со всеми его укреплениями. Жестокий мороз, но бой так разогрел всех нас, что никто не чувствует холода.

Кравченко ходит по селению, указывая, как надо укрепиться на ночь. Выдвигается сторожевое охранение, пулеметы искусно маскируются в снегу. Потом Кравченко проверяет посты, подсаживается к пулеметчикам, тихо разговаривает с ними. Только поздно ночью ложится спать.

На другую ночь получаем приказ захватить Кусисто и Ахолу.

Пристроились в лощинке на срубленных ветвях, прижались друг к другу. Связист Калмыков, сладко затягиваясь махоркой и пряча огонек в сложенной ладони, мечтательно говорит:

– Тянем мы наш провод, товарищ командир, все дальше и дальше. Интересно бы знать, сколько его надо тянуть еще до Выборга?

А кто-то из темноты отвечает:

– Вот назавтра его до Кусисто протянешь, а там уже близко.

И верно, на следующий день Калмыков протянул провод до Кусисто.

Только не сразу удалось нам это. У самого Кусисто финны встретили нас ураганным огнем. Кравченко сердито кричит мне:

– Давайте артиллерию! Скорей!

Калмыков уже устроил в снегу гнездышко, аппарат чернеет на подостланной шинели. Шрапнель завизжала над нашими головами– перелет, недолет, и после обычной вилки я перешел на поражение. Кравченко с довольным видом помахал мне рукой и повел батальон в атаку.

Через час мы были в Кусисто. Противник отошел к Хепонотке. Здесь дело было серьезнее. Вокруг Хепонотки у финнов было множество дерево-земляных точек. А кроме того, за многочисленными крупными надолбами, искусно прячась в ямках, сидели их снайперы с автоматами. Наша пехота залегла.

Я пополз вперед и в сторону, отыскивая лучшее и близкое к противнику место для наблюдения. Облюбовал большой камень и устроился за ним. Пули щелкают о камень, но нас со связистом не достигают. Только мелкие осколки камня летят в стороны. Связался с дивизионом, батареи открыли огонь. Вижу, что снаряды ложатся хорошо, вскакиваю с трубкой у уха, чтобы проследить, вся ли площадь, занятая неприятелем, покрывается нашим огнем. Везде видны разрывы.

Хепонотка была взята без потерь с нашей стороны. У нас был только один раненый. Повсюду валялись убитые белофинны…

Скоро ночь, крепче мороз, и мы ищем, где бы нам расположиться на отдых. После разведки решили ночевать в имении Ахола, оставленном финнами. Осторожно пробрались в темные помещения, стали устраиваться там, кто как мог. И вдруг грохот разрывов, вой снарядов.

Очевидно, мы попали в ловушку, и враг обрушил огонь по заранее вычисленным целям. Бойцы стали выскакивать на двор, открыли беспорядочный огонь. Кое-кто заметался, ища выхода из окружения. Кравченко стал собирать людей, и тут его ранило в обе ноги.

Положение трудное. Ночь, мы окружены, и неизвестно, какие силы у противника. Но связь у меня с дивизионом не нарушена. Обхожу кругом двор и стараюсь выяснить по звукам выстрелов примерное расположение противника. Включаюсь в связь, сообщаю данные, и наши батареи создают перед имением завесу заградительного огня. Под защитой огня командир батальона начал выводить людей из имения.

Я лежу в воронке, сверху снег, а внизу вода. Командир говорит мне, что оставляет нам два пулемета и что мы должны не прекращать огня, пока батальон полностью не выйдет из окружения. Молча киваю ему головой – отвечать нет времени. Корректирую огонь до тех пор, пока мне доносят, что батальон уже занял новый рубеж.

Теперь надо уходить и нам. Командую бойцам об отходе, хочу подняться и не могу. Шинель моя так крепко примерзла к снегу, что лишь с большим трудом удалось ее отодрать. Валенки насквозь промокли, коленок не чувствую – отмерзли. Ковыляю кое-как, пули густо ложатся возле. Калмыков сердится:

– Все ушли, товарищ командир, одни мы…

– Идите и вы, – говорю ему, – я догоню потом.

Он с глубоким удивлением смотрит на меня и отрицательно качает головой.

Приходим в батальон. Все в полном порядке. Ранены только Кравченко и еще два бойца.

Утром выяснили обстановку, открыли артиллерийский огонь и сильным броском заняли имение. В воронке нашел свою шапку, которую там оставил ночью.

Через два дня я был у станции Тали, когда наши части форсировали водную преграду. Финны открыли шлюзы, но нам все же удалось под прикрытием артиллерийского огня организовать переправу.

Это был один из последних боев, наши части уже охватывали Выборг и начали штурм города-крепости в нескольких пунктах. Мне посчастливилось одним из первых войти в Выборг. Я был назначен тогда командиром батареи и участвовал в штурме. И вот наши орудия катятся по улицам Выборга. Бойцы радостно и с гордостью смотрят вокруг: был неприступный укрепленный район– бесчисленные доты, дерево-земляные огневые точки, траншеи, надолбы, проволочные заграждения, скалы, водные преграды, противотанковые рвы, минированные селения, – и все это взято и разгромлено силой советского оружия, храбростью и мужеством советских патриотов.

Это были лучшие часы моей боевой жизни!

Прошло несколько дней. Как-то на рассвете, когда я спал, в комнату шумно ворвались товарищи. Вскакиваю, думая, что это боевая тревога. А они подносят к моим глазам «Ленинградскую правду». В списке новых Героев Советского Союза я нашел и свое имя.

Герой Советского Союза политрук Н. Лысенко

Штурмовые дни

Никогда не забуду, как мы прорвались к шоссейной дороге, ведущей на Выборг. Это было в первых числах марта. Дорогу прикрывала хорошо укрепленная высота «Подошва». Три больших дота и несколько траншеи, колючая проволока и широкая полоса воды, выпущенной финнами из шлюзов, защищали эту позицию. За ней лежала станция Тали.

Весь день прошел в бою. Ночь не прекратила боя. Очень мешала нам вода, не дававшая возможности подобраться к противнику. Глубина ее достигала двух с половиной метров, она была ледяная и обжигала, как огнем, тех, кто пытался войти в нее.

Командир батальона выбыл из строя, я заменил его. Получил приказ – во что бы то ни стало взять высоту «Подошва». Обошел бойцов, побеседовал с ними, объяснил задачу.

Огонь противника был так силен, что связь с полком временно прервалась. Пришлось действовать по собственной инициативе. Ночью, под незатихающим огнем финнов, мы начали строить плоты-мостики и по ним перебирались на ту сторону. Те, которые перебрались первыми, в ожидании товарищей залегали под надолбами и камнями.

Наступило утро. Финны заметили нас, стали поливать свинцом из автоматов. До вечера лежали мы на снегу, медленно замерзая и не имея возможности пошевелиться. Я приказал выставить станковый пулемет, чтобы он своим огнем прикрыл нашу атаку. Пулемет был уничтожен. Тогда командир 6-й роты тов. Кацубинский взял другой пулемет и бросился на то же место. Как только пулемет заработал, я вскочил и кинулся в атаку, увлекая за собой бойцов.

Сейчас не расскажешь, что было тогда. Финны били по нас из автоматов, пулеметов и орудий. У меня были наган и две ручные гранаты. Со мной продвигались помощник начальника штаба тов. Рыбин, впоследствии награжденный орденом Ленина, младший лейтенант Юрченко, боец Сидавский и другие. Противник был хорошо замаскирован, его не было видно, только огонь хлестал сквозь амбразуры.

Я добежал до колючей проволоки в четыре кола, а рубить ее нечем. Тут наш комсорг сзади бросает мне лопату. Хватаю лопату и рублю изо всех сил проволоку. На секунду останавливаюсь и бросаю в противника гранаты, – думаю хоть на мгновение ослабить его огонь.

Подбежал Сидавский и тоже стал рубить лопатой проволоку. Через проходы в проволоке пробегают бойцы и с громкими криками забрасывают амбразуры ручными гранатами. Воодушевление так велико, что уж никакая сила не может нас остановить.

Вскакиваем на купол дота, и вдруг огонь гремит нам навстречу. Оказывается, что за первым дотом расположен второй, который до тех пор не обнаруживал себя. Я скомандовал: «В атаку!»– и побежал ко второму доту.

Навстречу мне выскакивает офицер с винтовкой, стреляет мимо, потом повертывает винтовку, и заносит приклад над моей головой. А у меня как на грех наган в кобуре и уже нет времени его достать. Под ногами толстый сук, хватаю его и колочу офицера. Он падает. Финны, выскочившие из дота, толпой набегают на меня. Но тут Юрченко, Сидавский и другие бойцы опрокидывают финнов, и мы по их пятам врываемся во второй дот. Внутри дота завязывается рукопашный бой. Одни финны дерутся, другие подымают руки. Не успели мы взять их, как кто-то кричит снаружи:

– Тут еще один дот!

Вскакиваю, быстро собираю бойцов. Третий дот был пушечный, орудия бьют по нас прямой наводкой, чуть не в упор. Вдруг чувствую, что на меня падает что-то страшно тяжелое, и теряю сознание…

Очнулся по дороге на перевязочный пункт. Меня несут на носилках, в голове острая боль. Проходит полчаса, вносят меня в большую палатку. Тут же, на носилках, врач делает мне перевязку.

– Пустяки, – весело говорит он, – легкая рана осколком. Через недельку починим вас.

Хорошо ему говорить – через недельку, а ведь у меня дело, бой у меня не закончен…

Полежал часа три, и стало мне легче. Оглянулся – никто на меня не смотрит. Я тихо выбрался из палатки, пошел обратно на фронт. Шел долго. На месте дотов никого уже не было – бой ушел дальше. Решил двигаться на станцию Тали. По дороге в лесу встречаю двух наших командиров товарищей Кацубинского и Краснокуцкого и с ними семь бойцов. В бою они оторвались от полка, имели стычку с финнами, отбросили их и теперь обсуждали, куда двигаться. Я предложил идти к станции Тали, на выстрелы, что доносились оттуда. Подсчитали наши силы. Нас десять человек, да к тому же станковый пулемет.

– Целая часть, – шутя, говорит Кацубинский, – большие дела можно сделать.

Идем по лесу, наблюдаем, и вот показались строения, вьются рельсы: станция Тали. Выслали разведку. Оказалось, что станция занята финнами. Их много, не меньше полуроты. Посовещались и решили атаковать. Силы распределили так: Краснокуцкий, хороший пулеметчик, действует с правого фланга, я с автоматом– с левого, а лейтенант Кацубинский с «главными силами» при нашей поддержке атакует. Со станции в лес вилась дорожка. Мы ее взяли под обстрел. Зашли со всех сторон, открыли огонь и начали так громко кричать «ура», точно штурмовал станцию по крайней мере батальон.

Получилось превосходно. Финны в панике бросились в лес, Краснокуцкий и я косили их, не переставая кричать, а «главные силы» под командой Кацубииского бросились в атаку. Паника у финнов поднялась такая, что они бросили обоз, поезд, стадо рогатого скота, очистили маленький офицерский блиндаж.

Мы торжествуем, подсчитываем трофеи, как вдруг с финской стороны ударил снаряд, потом второй, третий… Но успели мы подумать, что делать, как стали падать снаряды и с нашей стороны. Финны знали, что мы на станции, а наши думали, что станция занята финнами. Все мы кинулись в блиндаж. Волной воздуха от разорвавшегося снаряда меня швырнуло на землю, и товарищи втащили меня внутрь блиндажа.

Финны, пришедшие в себя после паники, стали наступать на станцию, а мы били по ним из их же оружия. Блиндаж был прекрасно оборудован, имел круговой обстрел, и патронов было достаточно. Шесть часов мы дрались с финнами, до тех пор пока на станцию не пришел наш полк.

Коротким, энергичным ударом финны были отброшены. Тем временем подошла и танковая часть. Командиры с удивлением спрашивали нас, как мы взяли и удержали станцию против таких сил противника. Не верили, что нас было только десять человек. Шутя, называли нас «отдельным полком, решившим самостоятельную тактическую задачу».

…Утром 13 марта наш полк находился северо-восточнее Выборга. Бой шел горячий. Поддержанные соседними частями, мы, несмотря на сильный огонь противника, двигались вперед на северо-запад, охватывая Выборг. Форты и доты, окружавшие город, были под сплошным огнем нашей артиллерии. Взлетали на воздух тела орудий, обломки укреплений, колы, обмотанные колючей проволокой. Мощные танки прорывали укрепленную полосу, разгромленную и разрушенную артиллерией, и за танками шла пехота. Город был уже в наших руках, как вдруг ровно в полдень по всему фронту прекратилась стрельба. После ужасного, непрекращавшегося грохота странной показалась нам наступившая тишина.

21 марта я узнал, что указом правительства мне присвоено звание Героя Советского Союза. Это был самый волнующий день в моей жизни. С гордостью я вспомнил весь свой путь от голодного, босого батрачонка до большевика, члена партии Ленина-Сталина, политработника Красной Армии.

* * *

Лейтенант А. Ждан-Пушкин

С боем через водные преграды

Дорога вьется по скатам холмов. Влево – широкая лощина. На карте она обозначена, как мокрый луг, по середине которого вырисовываются голубоватые извилины маленькой речушки.

Но это только на карте. Сейчас эта широкая равнина покрыта метровым снеговым покровом. Кое-где грязные пятна с желтоватыми краями – следы разрывов снарядов.

Недалеко от того места, где но карте должно быть болото, распластался громадный самолет с подломанным крылом. Тучи заходящего солнца окрашивают стекла кабины в багряный цвет. Это – подбитый нашими славными летчиками вражеский бомбардировщик.

К самолету протоптана дорожка. Черным, желтеющим по краям штрихом пролегла она по девственной белизне снега. Но люди, пробирающиеся к самолету, почему-то предпочитают целину. Высоко поднимая ноги, проваливаясь по пояс в снег, они идут туда, делая смешные движения неловкого пловца, собирающегося плыть, и… не дойдя, поворачивают обратно, к дороге.

Начало марта, мороз, а под снегом – вода, которая пропитывает и съедает его толщу. Сверху – безбрежная снеговая поверхность, а внизу – жидкая желтоватая каша. Снег не держит, и люди проваливаются по пояс в ледяную воду. Только дорога, идущая по окраине ската, еще суха.

Финны открыли шлюзы Саймаанского канала, чтобы широким водным поясом охватить Выборг и этим остановить безудержный порыв бойцов Красной Армии.

Части героической 123-й дивизии сосредоточиваются для перехода в наступление. После короткого отдыха на станции Сяйние дивизия получила новый боевой приказ: обойти Выборг с правого фланга, перерезать все железнодорожные магистрали, связывающие Выборг с Кексгольмом, Антреа, Сердоболем, пересечь Саймаанский канал, прижать остервенелого врага к Финскому заливу. Задача ответственная, нелегкая, но воодушевление бойцов и командиров было исключительным. Прорыв укрепленного района, близость Выборга, уверенность в близком полном разгроме финской армии толкали людей на новые отважные дела. Движение происходило быстро и планомерно. Далеко позади остались станции Сяйние, Сурперо, еще переход – и дивизия прорвется к Тали – большой железнодорожной станции, связывавшей центральную Финляндию с ее северо-восточным фронтом. И вот – вода…

Ночь. В небольшом домике на скате холма расположился штаб полка. Тщательно завешаны окна. У стола, при свете двух фонарей, склонился над картой майор Рослый – командир полка.

Двадцать дней непрерывного движения вперед! Двадцать дней напряженнейших боев, когда, казалось, вот-вот захлебнется наступление. Белофинны прилагали все усилия, чтобы остановить полк, вырвавшийся клином вперед, смять его. В один из этих дней они бросили против полка свои отборные части с танками в яростные контратаки. Но все вражеские попытки задержать продвижение полка разбились о стойкость его славных воинов. Полк с честью несет свое знамя вперед. Неужели силы природы заставят полк остановиться? Неужели вода остановит наступление, даст время белофиннам укрепиться на новых рубежах?

Этого не может быть! Приказ выйти к Саймаанскому каналу должен быть выполнен во что бы то ни стало.

Тов. Рослый внимательно изучает карту. Первый помощник начальника штаба докладывает ему обстановку.

Впереди, у станции Тали – межозерное дефиле. Река. Два моста– железнодорожный и на шоссе. Финны, по всей вероятности, их взорвали или взорвут. Лед на озерах взорван. Справа соседняя дивизия, натолкнувшись на сильное сопротивление, не может продвинуться. Слева соседний полк задержался перед широкой лощиной, залитой водой. Впереди высота «Подошва», ее штурмует с правого фланга полк нашей дивизии. Полк тоже задержался. Водное поле. Командир дивизии приказал нам утром форсировать переправу…

Непрестанно стучат телефоны:

– Вода подходит к укрытиям танков…

– Вода подходит к полковой артиллерии…

– Дорога в низинах перед 3-м батальоном заливается водой.

Вода прибывает…

Тов. Рослый хмурится, приказывает собрать комбатов. Развернуты карты. Лица у командиров суровы, брови сдвинуты. Рослый объясняет боевую задачу: 3-му батальону с утра выйти на высоту «Подошва», 1-му развернуться влево и занять исходное положение западнее школы, близ станции. 2-й батальон пойдет во втором эшелоне за 3-м. Начальнику инженерной службы произвести разведку дороги. Выставить посты наблюдения за прибывающей водой.

– В этой низине и здесь, – карандаш Рослого отчеркивает на карте участки дороги, – устроить из ельника гати. Взять для этого два взвода приданной саперной роты…

Командиры поднимаются.

– И самое важное, товарищи командиры, – заключает Рослый, – обогреть бойцов. Использовать для этого сараи и дома, а если надо, – построить шалаши из ельника. В домах у печей просушить валенки, портянки…

Забота о бойцах не дает Рослому спать. Через час он идет проверять размещение батальонов. Разместились в общем удачно.

Огни тщательно замаскированы. Красноармейцы сушатся. От шинелей, ватников, валенок идет густой пар. Обсушившийся уступает место товарищу. Несколько красноармейцев, должно быть, из архангельских, спустились к водному полю, окунули в воду валенки. На валенках тотчас образовывается ледяная корка. Над архангельскими смеются:

– Вы бы, браточки-зимогоры, и носы заодно ледком подковали.

– Так-то лучше! Вода через корку не пойдет! Всем советуем!.. – отвечают деловито архангельские.

Заметив командира полка, красноармейцы приглашают его к огню. Рослый говорит:

– Новая преграда, товарищи. Вода.

Красноармейцы перебивают:

– Сквозь огонь, товарищ майор, прошли, а воду-то уж как-нибудь одолеем… Этим, подлюга, не возьмет…

– Весенняя вода – не осенняя… Старая пословица, – настороженно замечает кто-то.

– Пословица-то старая, – отвечают ему, – да не про нас она… Кровь разгорячена. А разгорячи ты у человека кровь – ничто ему нипочем…

Многие из бойцов уже спят.

Потолковав с людьми во всех батальонах, командир полка подходит к наблюдательным постам. Ночь ясная, морозная; над полем клубятся испарения. Хорошо бы наступать сейчас, когда уровень воды еще не так высок, но это невозможно. Подробности обороны противника не выявлены. Высота «Подошва», хотя и вовсе рядом, но кто знает, как укрепился там коварный враг. В дымке испарений темнеют высокие гранитные скалы, расселины между ними, лес. И тут, конечно, не без надолб и проволоки. Действует разведка– к утру все станет ясно…

Утро. Положение действительно прояснилось: «Подошва» оплетена несколькими рядами колючей проволоки, опоясана надолбами; в расселинах между гранитными скалами – артиллерия, минометы, пулеметы; за отдельными камнями и на деревьях – «кукушки»-автоматчики. Не суйся, как говорят, в воду, не узнав броду.

Отлично. Значит, разговор будет несколько иной… Вал смертоносного огня. На каждую клетку высоты «Подошва» – снаряд, мина, авиабомба.

А белофинны кричат в рупоры:

– Москали! Не суйтесь! Перетопим!

– Спета ваша песенка, – спокойно замечают красноармейцы.

Вчера еще белый искрившийся снег превратился за ночь в кашицу, местами вода выступила высоко поверх дороги; саперы подвезли гати, начали крепить переправу.

Одна за другой открывают огонь финские пушки. Сыплют очередями минометы. Разрывы снарядов и мин высоко взметывают пропитанный водой снег.

Вот дружно заговорили и наши батареи. Мины летят на высоту «Подошва», в расселину. Высота обволакивается черным дымом. Глыбы гранита откалываются, оползают в воду; падают деревья, срезанные минами и снарядами. По воде гулко разносится скрежет металла, взрывы потрясают окрестность. Огонь с нашей стороны так силен, что заметно, как у «Подошвы» покачивается волнами снежная кашица.

А молодцы-саперы все гатят и гатят дорогу. Враг уже не решается беспокоить их. Вот саперы у надолб. Артиллерийский огонь прекращается, над высотой «Подошва» хозяйничают «ястребки». Они расстреливают уцелевших на высоте белофиннов.

Проходит еще полчаса. Саперы дают сигнал: переправа готова. Первыми переправляются танки, за ними – цепочкой бойцы. Артиллеристы, обеспечивая переправу, снова бьют по высотке. Все дальше и дальше углубляются танки, бойцы, минометчики. Проходит еще полчаса, и «Подошва» – наша! Слева ее охватил один полк, а справа – другой.

Первая водная преграда преодолена с честью.

* * *

В штаб дивизии сообщили, что с наступлением темноты 6 марта занята станция Тали. Перед полком майора Рослого командование дивизии поставило в эту ночь такую задачу: наступать на Портинхойкка – Юливеси, что в 8—10 километрах от станции Тали. Исходное положение – железнодорожное полотно станции.

Рассвет. Батальоны вытягиваются из леса на дорогу. Саперы за ночь отлично поработали: две длинные гати обеспечивают проход. Впереди 3-й батальон. Его ведет капитан Кельманзон.

Полагаясь на сообщение, полученное в штабе дивизии относительно занятия одной из наших частей станции Тали[1]1
  Станция Тали действительно была занята. См. статью Героя Советского Союза политрука Н. Лысенко «Штурмовые дни».


[Закрыть], Кельманзон уверенно ведет свой батальон через поляну, в проход между надолбами, мимо танков.

Танков что-то много. Почему они здесь, а не на станции Тали? Но, видя хлопочущих около машин механиков, Кельманзон решает, что танки, видимо, вышли на заправку…

Батальон по узкой тропинке между проволокой взбирается на крутой скат поросшей лесом высоты. Высокая каменная гряда.

Скат ее покрыт валунами. Батальон берет вправо. Слева развертывается 1-й батальон. У каменистой гряды – штаб, связисты. Немного впереди лежат окопавшиеся в снегу бойцы.

– Какого полка?

Бойцы ответили.

– Как? А станция Тали? – недоуменно спрашивает Рослый.

В это время совсем близко с воем разорвалась минометная очередь противника, вторая – ближе, третья – еще ближе…

Противник прощупывает лес. Он бьет по высоте, где скопилось уже пять батальонов. И откуда бьет? Со станции? Да, со станции! Как громадным гребнем, водит он разрывами снарядов своих двух батарей по высоте «Подошва».

Вот тебе и занята станция Тали!

Вот тебе и исходное положение!

Его, оказывается, приходится брать с бою.

Рослый быстро перестраивает батальон в боевой порядок, приказывает артиллеристам открыть по станции ураганный огонь.

А вода между тем поднималась с каждой минутой. Она вышла из канав, перехлестнула шоссе, подошла совсем вплотную к полотну дороги. Переходить по гати было уже трудно. Но и возводить новую гать было некогда.