Текст книги "Бои на Карельском перешейке"

Автор книги: М. Гурвич

Соавторы: А. Шаверин,В. Ставский,Ф. Матросов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Позднее, 24 декабря, четыре станковых пулемета решили за полчаса успех всего угрюмовского батальона.

Накануне батальон с марша повел наступление на высоту 34,8. Капитан Угрюмов произвел в предшествующую ночь, сейчас же по прибытии, рекогносцировку с командирами рот. Утром снова разведал местность.

С опушки леса он видел искусственно заболоченную низину, прорезанную рекой. Справа и слева – густой сосновый лес. За низиной – высота 34,8, очень сильно укрепленная белофиннами.

Капитан Угрюмов приказал 6-й роте обойти низину справа густым лесом, укрыто и атаковать высоту, 5-й роте двигаться за 6-й, 4-й – обходить низину слева.

Свой наблюдательный пункт Угрюмов организовал в центре, на опушке леса. Отсюда хорошо была видна высота, поросшая густым лесом. Перед нею виднелась проволока в три ряда. За проволокой – пять рядов траншей и четыре дзота.

Артиллерия полтора часа вела огонь по высоте.

4-я рота лесом подошла к проволоке. Белофинны весь огонь сосредоточили на ней. Подоспевшие танки проломали в проволоке проходы. 4-я рота вслед за танками проскочила за проволоку и броском ворвалась в белофинские окопы. Белофинны пытались было перейти в контратаку. 6-я и 5-я роты, укрыто пройдя лесом оправа, бросились в атаку наперерез. Враги в панике бежали. Было захвачено шесть пленных. Они были пьяны. В окопах было много спирта, патронов, бутылок с горючей жидкостью.

Овладев этой безымянной высотой, капитан Угрюмов продвинул батальон к подножью высоты 34,8. Наступали сумерки. Танки не могли двигаться – здесь было болото. Роты залегли и окопались.

К ночи батальон, не поддержанный соседями, был окружен. Шел жестокий бой. Из финского дзота, в котором организовал свой командный пункт Угрюмов, он видел вокруг вспышки огня.

Посылаемые им для связи с полком разведчики не возвращались.

Утром 24 декабря связи с полком не было. Белофинны нажимали со всех сторон. В это утро погиб один из лучших бойцов – пулеметчик Бачмагин. Он был рядом с командиром пульроты лейтенантом Радченко. Расчет одного из пулеметов впереди был выбит целиком. Радченко послал Бачмагина вытащить пулемет. Тот прополз к пулемету и открыл по белофиннам огонь. Его ранило в руку. Расстреляв патроны, Бачмагин ползком вернулся, забрал пулеметные ленты и, вновь пробравшись к пулемету, открыл огонь. Тут пуля через прорезь в щитке ударила его в грудь…

Разведчик Литвинов сообщил, что в тылу батальона у круглой березовой рощи появились белофинны. Капитан Угрюмов рассмотрел через окно дзота, что верно – в его тылу движется целая рота в белых комбинезонах. Свои? Враги? Но откуда тут быть сейчас своим? Угрюмов приказал лейтенанту Радченко выкатить четыре станковых пулемета и открыть огонь. Люди в комбинезонах были метрах в ста пятидесяти. Пулеметчики еще колебались: вдруг это свои?

– Огонь! – приказал Угрюмой.

И четыре станковых пулемета заработали. В окно дзота Угрюмов хорошо видел, как заметались комбинезоны, как падали они. И как только поднималась группа, тотчас по ней хлестала свинцовая струя.

Немного их ушло, белофиннов. Они оставили шесть станковых пулеметов, шесть тысяч патронов, сотни гранат, десятки автоматов.

Ничего не вышло у врага с окружением батальона Угрюмова. Один пленный белофинн, с горем пополам говоривший по-русски, насмешил весь батальон. Когда он узнал, к кому попал в плен, он затрясся:

– Угрюмов – это черт! Наши офицеры боятся Угрюмова.

А комбат в это время приводил в порядок батальон. Посоветовавшись с неразлучным своим комиссаром старшим политруком Бариновым, Угрюмов писал рекомендации боевым соратникам, вступавшим в ряды ВКП(б). Мухамедзянов, Радченко, Арянов, Шведов, многие другие – больше двадцати товарищей были рекомендованы Угрюмовым в партию.

Дружная боевая семья вокруг Угрюмова закалялась в боях, росла политически.

И когда 18 января 1940 года Угрюмов был назначен командиром полка, и он и все его соратники на какое-то мгновение взгрустнули: столько пройдено и пережито вместе. О боевых делах батальона уже знает страна. Землянка полна подарков, идущих со всех концов Родины. Ежедневно поступают сотни писем. Мать Николая Островского прислала книги сына «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей».

Комбат Угрюмов оглядывал товарищей. Не хватает веселого начштаба Дорошенко – убит за Териоками. Ранены Баранов, Кучкин. Их заменили младшие лейтенанты командиры взводов Бобров и Пискунов и действуют отважно и умело.

Угрюмов мгновенно представил себе все бои, стычки, походы. Вспомнил себя мальчиком, мечтающим о подвигах. Светлокарие глаза его блеснули. Настала она – пора подвигов и больших боевых дел. Родина и партия вырастили, выпестовали. Доверие партии он, командир Угрюмов, оправдал.

Руд. Бершадский

Герой Советского Союза Федор Дудко

Водитель танка младший командир Федор Дудко нажал на педаль и устремился на препятствие. Оно было, казалось, совершенно непреодолимо: глубочайший противотанковый ров. Как Дудко намерен выбраться из него? Зрители недоумевали…

Но тут произошло неожиданное: Дудко разогнал танк так, что машина пропала в снежном вихре, взметнувшемся за ней. И вдруг вихрь, оторвавшись от края рва, перемахнул на другую сторону. А когда рассеялась снежная пыль, из машины вышел водитель и отрапортовал: препятствие взято…

Принимая в Кремле орден «Знак Почета», Дудко поклялся, что будет действовать в бою так же, как на учебном танкодроме.

За четыре года, прошедшие после этого, младший командир превратился в воентехника 1 ранга. Круг его дел стал шире, значительнее. Славные танкисты новых призывов упорно изучали опыт бывшего водителя Дудко. Сам Дудко, воентехник 1 ранга, помощник командира роты по технической части, редко садился за рычаги.

Но когда начались военные действия, Федор Дудко обратился к командованию с настоятельной просьбой разрешить ему в бою снова занять водительское место. Ходатайство Дудко удовлетворили…

Батальон сосредоточился на исходной позиции. Командир напряженно вслушивался в тонкий писк, раздававшийся в радионаушниках. Впереди, за рвами и надолбами, притаились молчаливые пока укрепления противника. Командир чувствовал, как гнев и ненависть переполняют его. Скорей бы!

Тонкий осиный писк в наушниках заглушило властное слово команды: «Вперед!»

Грозная машина рванулась вперед, бешено скрежеща гусеницами. За ней пошли другие. С башен танков слетали маскировавшие их ветви елок.

Федор Дудко не слышал рева снарядов, которыми доты встретили их батальон. Он не слышал ничего, кроме рокота мотора да стука своего сердца.

Проход был узок. Дудко бросал машину вправо, влево, как кулачный боец, прошибая себе путь. Эскарп подался, и танк пробрался сквозь него прежде, чем противник успел пристреляться.

Сквозь триплекс Дудко увидел белофиннов. Они, как воронье, обсели деревья, швыряя оттуда гранатами, бутылками с бензином. Команда стрелкам: «Огонь!»

Дудко показалось, что стрелки медлят. Распахнувши люк, он из нагана почти в упор выстрелил в одного белофинна, другого, третьего. Раненый вражеский автоматчик, свалившись в сугроб притворился мертвым, но затем, видно, решив, что на него уже не обращают внимания, снова, как гадина, пополз к танку. Дудко видел его побелевшие от бешенства глаза.

– На тебе!

Беспощадные гусеницы накрыли врага.

Барабан нагана Дудко пуст, танк прошел уже три километра вглубь, прямым попаданием в башню убило политрука Новикова, командовавшего танком. Ненависть клокотала в сердце Дудко. Неукротимая машина неслась вперед. Замолкли орудия врага, подавленные выстрелами в упор, и вдруг Дудко снова увидел белофинских снайперов с бутылками, наполненными бензином. Враги поджидали его на деревьях. Башенные стрелки не могли их снять – им не позволял угол возвышения. Дудко с ходу остановил танк и одним прыжком через верхний люк выскочил с пулеметом. Белофинны на мгновение растерялись: один – под выстрелы всех?

Застрочил пулемет в руках Дудко, и для многих врагов мысль о советском храбреце стала последней мыслью в их жизни. Он стрелял безостановочно, быстро меняя цель. Полушубок его был прострелен, царапнуло ногу, сорвало с руки часы. Дудко выпустил два диска и перевел дух только тогда, когда увидел, что последний белофинн свалился с дерева. Один больше не поднимался, а двое других, по-заячьи петляя, удирали в лес. Дудко послал очередь вдогонку врагам.

На следующий день танк Дудко снова понесся первым. Вперед, только вперед!

Бои были упорными.

Через день Дудко опять повел машину в атаку. Это была седьмая атака за три дня…

Путь преграждали надолбы, эскарпы, огневая завеса. Но часть надолб взорвали для друзей-танкистов отважные саперы, эскарпы были повреждены артиллерией.

Командир машины Савин только и ждал, чтобы противник открыл огонь.

На плечо водителя ложилась крепкая рука, сигнализировавшая: «направо», «налево». И если расчет противника не отбегал в сторону, он взлетал в воздух вместе с орудием.

Неожиданно танк пошел резко вправо, и Дудко почувствовал, что отнялась его правая нога. Ранен?

Заметил это и Савин. Сквозь грохот мотора и снарядов он закричал:

– Товарищ Дудко, заменю!

– Ничего. Ничего!

«Хорошо, что не левую, – подумал он. – Тогда бы сцеплениями не мог двинуть». Эта мысль сразу успокоила. Как будто даже боль ослабела. Но успокоение было минутным. Сапог давил все сильнее. И когда Дудко шевельнул пальцами, они захлюпали в крови.

Дудко увидел: оглушительно хлопнув о звонкую мерзлую землю, отскочила гусеница с соседнего танка. Резко затормозил: не бросать же товарищей!

А враги, освоившись с тем, как ведет борьбу танк, круто изменили свою тактику. Заметят, что башни повернуты влево, – ползут справа. Их в это время один водитель видит. А что он сделает им?!

Дудко искусал от злости губы. Эх, пулемет бы водителю! Вот они снова лезут с зелеными бутылками. Даже серные палочки можно различить! Покрутил барабан револьвера – ничего, еще не все потеряно, все семь патронов на месте. Подпустил еще ближе и, неожиданно распахнув люк, выпустил в подползающих все семь, а потом, не давая опомниться, рванул машину на залегших.

Как будто в отместку, по танкам застрекотал из лесочка пулемет.

В то же мгновение командир левой башни доложил:

– Сбили мушку, товарищ воентехник!

В броню что-то громыхнуло.

Взрывом вражеского снаряда заклинило затвор пушки.

Руки Савина были поцарапаны, лицо черно, он с ожесточением пробовал повернуть пушку. Она не поддавалась.

Дудко крикнул товарищу:

– Что значит – мушку сбило? Бей без мушки! Бей!

Савин расклинил, наконец, пушку, и вражеский пулемет смолк.

Темнело. Противник пробовал подползать снова, но Дудко отгонял его меткими выстрелами из нагана. Соседний танк почему-то совсем не подавал признаков жизни, высунуться же из люка наружу, чтобы докричаться до экипажа, было невозможно: здесь была пристреляна каждая пядь.

Дудко вертел свою машину около соседа, как мог, – откликнитесь! Ну, хоть как-нибудь, покажите: живы?

Соседний танк безмолвствовал по-прежнему.

Придерживая окаменевшую правую ногу рукой, Дудко полез к верхнему люку.

Напрягая иссякающие силы, он открыл люк. Забарабанили пули. Выждал, пока стихнет очередь. Подтягиваясь на руках, высунул голову. Но вдруг так свело ногу, что даже вскрикнул. Соскользнул вниз.

Кто-то спросил его:

– Что с вами?

– Ничего. Ничего.

Снова подтянулся. Голову обдул свежий ветерок. Сразу стало легче. Закричал:

– Эй? друзья на соседнем! Живы?

Ударил снаряд – будто в голову, так зазвенело в ней.

Потом в памяти был провал, а затем, когда пришел в сознание, перед глазами встала внутренность танка и послышался треск пулемета. Должно быть, с соседней машины. Значит – живы.

Почувствовал, как меж лопаток ползла теплая кровь. Она щекотала. Хотел передернуть плечами, но закусил губу. Снова почувствовал, что теряет сознание. Но пересилил слабость. Сказал:

– Буксируйте соседнюю машину. Понятно?

… Дудко очнулся от ощущения тепла. Открыл глаза. Над ним было небо. Где он? Повернул голову. Его везли в тыл на люке моторного отделения танка. Танк был какой-то чужой. Откуда он взялся? И что сталось с тем, соседним?

Когда привезли на перевязочный пункт, набрался сил и встал. Врачи отделяли от спины рубашку, ставшую коркой. Дудко слышал, как один врач сказал другому:

– Не меньше, чем двадцать осколков… Не считая ранения в ногу…

После перевязки Дудко заметил, что здесь же находится бригадный комиссар Кулик.

– Вы ранены, товарищ комиссар? – воскликнул Дудко, забывая о собственной боли.

– Кто вам сказал? Пустяк, царапина. А вот вы действительно герой. Правильно. Так и должен вести себя коммунист.

Лицо Дудко неожиданно передернулось от боли.

– Вам нельзя разговаривать, – сказал комиссар. – Вам в тыл отправляться надо.

– Но я же здоров!

– Тем лучше. Счастливого пути!

– Товарищ комиссар, вы ведь тоже ранены, а остаетесь! Это же неправильно, товарищ комиссар.

– Ничего подобного, у меня раны легкие, друг дорогой. Ну, марш, марш!

– Товарищ комиссар, одно только слово: соседний танк забуксировали?

– Да его пехота выручила. Ну ладно, успокойтесь. Раненым надо молчать.

Комиссар пожал Дудко руку и вышел наружу, откуда доносился неумолчный гул нашей тяжелой артиллерии.

Герой Светского Союза К. Симонян

Всегда помогать товарищам

Наш огромный танк был на фронте с первых дней войны. За предшествующий год экипаж хорошо сработался, крепко сдружился. Нас было семеро: командир лейтенант В. Груздев, водитель Ларченко, артиллерист Луппов, пулеметчики Волк и Лобастев, техник Коваль и я – радист. Мы научились хорошо маневрировать, брать препятствия. Машина была во взводе головной.

На фронте мы сперва действовали в направлении Териоки – Райвола – Бобошино. Работы, как говорится, хватало. Могучей стальной грудью наш танк сокрушал на своем пути большие деревья, преодолевал глубокие речки, на больших скоростях брал возвышенности, перепрыгивал через рвы, преодолевал надолбы и французские сетки.

Познакомились мы с хитрой тактикой белофиннов. Часто они пропускали нас вперед, не стреляли, но как только за нами появлялась пехота, они открывали по ней огонь из пулеметов и автоматов. Не раз наш экипаж вынужден был возвращаться назад, чтобы подавить вражеские огневые точки и помочь продвижению пехоты.

В конце декабря, после нескольких дней продвижения – мы в эти дни одиннадцать раз ходили в атаку, – наш взвод получил задание произвести разведку. Прошли километров на пятнадцать вперед от пехоты и приблизились к сильно укрепленным позициям врага. Здесь местность была густо насыщена фугасами и не позволяла свободно маневрировать. Каждый метр поверхности хорошо пристрелян противником. На наше несчастье, видимость отличная– стоял ясный день при 40 градусах мороза.

И вот, как только мы вышли к берегу небольшой речки, белофинны встретили нас ураганным огнем. Мы отвечали. Вдруг машина содрогнулась: снаряд пробил броню и ранил в ногу водителя Ларченко. Управление было разбито, танк остановился. Я бросился помогать раненому, а потом снова вернулся к радио. Связи с танками нашего взвода не было. Я доложил об этом командиру.

– Ничего, мы будем держаться до последнего патрона! – сказал тов. Груздев.

Неподвижный наш танк вздыбился всей своей громадой над речкой и представлял собой прекрасную мишень для финских орудий. Вокруг кипел огонь разрывов. В эту тревожную минуту в танке раздались слова пролетарского гимна. Воодушевленные пением, мы стреляли и видели, как одна за другой прекращают стрельбу огневые точки врага. В этом неравном бою прошло минут сорок.

Неожиданно сквозь смотровую щель я заметил вдали какие-то фигуры, ползущие по снегу. Мы подумали, что это идет на выручку наша пехота, и оказались правы. Велика была наша радость! Решили помочь наступающим и стали отворачивать гайки нижнего люка, чтобы вылезти под машину. Так мы выбрались под танк, Захватив с собой два пулемета, затворы от остальных пулеметов и пушки. Раненого Ларченко положили на землю. Затем зажгли дымовые шашки и открыли пулеметный огонь.

Увы! Дымовая завеса не могла скрыть нас от врага. Лейтенант Груздев, стрелки Волк и Лобастев были убиты. Оставшиеся в живых поползли навстречу пехоте. Я тащил раненого Ларченко.

По дороге я не нашел нашего второго танка, где командиром был тов. Загорулько. Оказывается, его экипаж придумал остроумную штуку. Машина загорелась, и, не имея возможности держаться внутри, они запустили мотор на медленный ход и направили танк в сторону своих. А сами шли перед ним, прикрываясь его корпусом от огня. Но все это я узнал позже.

Продвинувшись ползком в сторону наших, я встретил двух санитаров, которым и передал раненого Ларченко. А сам, вооружившись его наганом, побежал на выручку оставшимся. Был я, как в чаду, но твердо помнил, что боец Красной Армии не может оставить товарищей в беде! Вместе со мной были товарищи Полюткин и Карпов из второго танка, и другие танкисты этого экипажа поспешили за нами. Тут мне пригодились моя физкультурная тренировка и те кроссы, в которых я участвовал в Тбилиси. Перебегая и падая на снег при особенно сильной стрельбе, мы достигли третьего танка, где командиром был тов. Котунов. Возле машины мы нашли его и бойцов Семенникова и Смурикова – всех тяжело раненными. Постепенно мы переправили их в тыл, где им сделали перевязки.

На следующий день наши части отбили у финнов поврежденные танки. Дальше я уже участвовал в боях в качестве командира танка.

Все люди нашего экипажа получили высокое звание Героев Советского Союза. Трое погибли, четверо живут и работают.

Генерал-майор А. Федюнин

Переправа через реку Тайпален-йоки

Указом Президиума Верховного Совета наш стрелковый полк награжден орденом Красного Знамени «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с финской белогвардейщиной и проявленные при этом доблесть и мужество».

Полк действовал успешно, начиная с перехода границы. Он стремительно продвигался с боями по территории противника, удачно форсировал сложную водную преграду – реку Тайпален-йоки, занял и удержал на той стороне реки плацдарм, вплотную прилегавший к линии Маннергейма.

30 ноября, в 8 часов 15 минут, после артиллерийской подготовки полк перешел границу.

Ночью 1 декабря одна рота 2-го батальона капитана Заломкина отважным и ловким маневром прошла к местечку Метсяпиртти и заняла его.

В течение 2 декабря батальон Заломкина сломил сопротивление белофиннов и занял два дзота между рекой Виись-йоки и озером Умпи-лампи. Были захвачены 4 станковых пулемета, 10 тысяч патронов, одно противотанковое орудие и 100 снарядов к нему.

Белофинны пытались контратаковать батальоны, но были отброшены с потерями.

К исходу 3 декабря полк вышел к озеру Суванто-ярви и на берег реки Тайпален-йоки. Белофинны, понеся урон, откатились на ту сторону реки, уничтожив паромы.

Командующий армией поставил перед полком ответственную Задачу: форсировать реку Тайпален-йоки, продвинуться на ту сторону и удержать возможно больший плацдарм.

Река Тайпален-йоки представляет собою проток из озера Суванто-ярви в Ладожское озеро. Вода еще не замерзла. Ширина протока – до 180 метров, глубина – до 8 метров. На той стороне в непосредственной близости – укрепления линии Маннергейма. Подходы к реке были совершенно открыты.

Задача требовала тщательного расчета, рекогносцировки, прикрытия переправы с суши и с воздуха, четкого взаимодействия с артиллерией.

Своих средств для переправы мало. Докладываю об этом, и к вечеру 4 декабря в наше распоряжение прибывает половина парка дивизии. Мы к этому времени произвели перегруппировку батальонов. Подразделения полка приведены в порядок и отдыхают в окопах, отрытых в лесу возле местечка Метсяпиртти.

Настроение всего личного состава замечательное. Воодушевленные первыми успехами, люди рвутся в бой.

Где выбрать место для переправы? Как организовать продвижение после форсирования реки?

5 декабря вместе с комбатами и артиллерийскими командирами капитаном Ивановым и майором Турбиным произвожу тщательную рекогносцировку.

Уставные положения предписывают выбирать для переправы через водные преграды укрытые спуски и выходы. В данном случае я решил, что выгоднее выбрать открытое место. Дело в том, что здесь река Тайпален-йоки делает изгиб. Центр изгиба – хотя и открытый – находился очень близко к лесистым буграм нашей стороны, а на обратных скатах этих бугров были сосредоточены батальоны.

Затем я учел, что противник менее всего будет предполагать, что форсирование реки произойдет в этом месте. Этот элемент внезапности увеличивал шансы на успех. Так это и оказалось на деле: белофинны думали, что переправа здесь ложная.

Решено было начать переправу лишь после трехчасовой артиллерийской подготовки, состоящей из огневого налета, затем методического подавления точек и узлов обороны противника.

И все же задача представлялась исключительно сложной: предстояло за короткий срок – за 3 часа – переправить тысячи людей с огромной техникой, с артиллерией.

Кто должен начать переправу? Я решил послать вперед 1-й батальон, которым командовал вдумчивый и серьезный, тактически грамотный и храбрый капитан Смирнов.

Когда смерклось, я провел всех командиров рот к реке для ознакомления с местностью.

Назавтра было принято решение: переправлять через реку первым эшелоном 1-й батальон с полковой артиллерией, затем – 2-й батальон и, наконец, – 3-й.

Впереди 1-го батальона за час до его выступления выбрасывается разведка (накануне разведку за рекой не вели, чтобы не обнаруживать себя). У нас не имелось точных данных о системе обороны противника, но при одном взгляде за реку становилось ясно, что там должны быть серьезные сооружения. Это и было обнаружено впоследствии.

За ночь саперы приготовили резиновые лодки в укрытой маленькой речушке Виись-йоки и по воде пригнали их к намеченному месту переправы. В эту же ночь наш артиллерийский дивизион занял огневые позиции между сарайчиками на лугу для стрельбы прямой наводкой.

Командир 118-го гаубичного артиллерийского полка майор Турбин крепко помог мне во всей работе, особенно в подготовке данных, в расчетах. Отлично действовал начальник инженерной службы полка старший лейтенант Филиппенко.

6 декабря, в 8 часов, началась артиллерийская подготовка. Орудия дивизиона капитана Иванова прямой наводкой «прочесали» сараи на том берегу и опушку соснового леса. Противник пытался отвечать артиллерийским огнем со стороны крепости Тайпале.

Полк майора Турбина вел мастерский огонь по глубине расположения противника.

В 12 часов на ту сторону Тайпален-йоки на резиновых лодках перешел разведывательный взвод младшего лейтенанта Сидорова. В 13 часов начал переправу батальон капитана Смирнова.

Белофинны открыли сильный артиллерийский огонь – осколочными снарядами и шрапнелью. На том берегу нашу продвигающуюся разведку противник встретил очередями пулеметов и автоматов.

Подразделения 1-го батальона, выскакивая из лодок, развертывались и стремительно бросались вперед.

2-й батальон (капитана Заломкина) стал переправляться без промедления, невзирая на шрапнель врага. Очутившись на том берегу, 2-й батальон начал быстро наступать на лес, правее деревни Коуккиниеми, к которой продвигался 1-й батальон.

Мой командный пункт располагался на бугре, недалеко от Метсяпиртти, в развалинах сожженного белофиннами склада. Оттуда все было отлично видно: долина реки, территория противника, смелое движение батальонов.

Боевое охранение белофиннов, ошеломленное артиллерийским огнем, откатывалось. Нами были захвачены шесть пленных. Испуганные, растерянные, они дали весьма ценные сведения.

1-й батальон занял деревню Коуккиниеми. Она пылала, подожженная убегавшими финнами. Вот уже открыли огонь наши пушки на том берегу.

Переправа шла быстро и удачно. Связисты самоотверженно тянули линии вперед, связь с батальонами была бесперебойной.

Однако продвижение на той стороне реки не обошлось без ошибок. Командир 1-й роты 1-го батальона Корепанов, даже после приказа остановить движение и закрепиться на достигнутом рубеже на ночь, рвался со своей ротой вперед настолько горячо и неосмотрительно, что попал под губительный огонь белофинской засады. Рота понесла большие и ничем не оправдываемые потери. Погиб политработник тов. Куликов, такой же горячий и неосмотрительный, как и тов. Корепанов.

Саперы, перебросив на ту сторону реки и 3-й батальон, приступили к наведению моста. Нашему соседу справа противник не дал возможности организовать переправу, ведя артиллерийский огонь не только из района крепости Тайпале, но также из дотов, находившихся прямо на берегу протока – над самой водой.

Наша артиллерия била по врагу. Мои батальоны с боем продвигались вперед. В наступающих сумерках повсюду блестели огни выстрелов, разрывы снарядов. Вся долина Тайпален-йоки – от Суванто-ярви до Ладожского озера – клокотала в огненном шквале.

В 18 часов, когда наступила темнота, я перенес свой командный пункт с бугров возле местечка Метсяпиртти к деревне Коуккиниеми в расположение 3-го батальона.

1-му и 3-му батальонам я приказал остановиться, закрепиться на ночь, организовав круговую оборону. Батальоны прошли уже 2,5–3 километра от берега реки.

Первую часть боевой задачи – форсирование водной преграды – полк выполнил за 3 часа, получив отличную оценку высшего командования.

Предстояло решить вторую часть задачи – удержать занятый плацдарм.

Наступала ночь. Командиры батальонов доносили о возрастающей активности белофиннов.

– Обходят! – доносит капитан Смирнов.

– А вы сами их обойдите! – отвечаю я.

Ведь каждому из нас, командиров, была уже хорошо известна тактика белофиннов: любят они обходить, а действуют при этом небольшими группами. Чего же тут разговаривать про обход, про окружение: бить нужно…

И опыт в этом отношении уже был у полка, боевой опыт. Немного отвлекусь, чтобы рассказать о нем.

Местечко Метсяпиртти взяла ночью 1 декабря 4-я рота лейтенанта Куликова, усиленная взводом станковых пулеметов. С ней был начальник штаба батальона старший лейтенант Шабанов.

Наткнулись на проволочные заграждения, надолбы и мины. Белофинны вели сильный огонь из автоматов с церковной ограды, из домов. Кругом полыхало кровавое зарево пожаров. Создавалось впечатление, что врагов здесь много, на самом деле – ничего подобного!

Старший лейтенант Шабанов рассредоточил роту влево по кустам. Один взвод пустил в лоб, другой – в обход. Станковые пулеметы вели огонь с исходных позиций. И как только финны почувствовали нажим с фланга, – они откатились под смертоносным огнем с большими потерями.

Этот эпизод уже был известен в полку. Каждый боец хорошо понимал: надо удержаться и обеспечить переправу другим частям, идущим для развития нашего успеха.

В течение ночи на 7 декабря 1-й батальон отбил четыре контратаки белофиннов. 2-й батальон отразил шесть бешеных контратак. Ни одного метра занятой территории не было отдано.

К исходу ночи батальоны стали испытывать недостаток в патронах. Капитан Смирнов, немного волнуясь, доносил:

– Патронов не хватает…

– Приготовьте штыки, гранаты. Держитесь до последнего, – сказал я ему, одновременно приняв меры к обеспечению боеприпасами.

Капитан Заломкин сам обеспечил свой батальон патронами. Он послал бойцов к переправе, приказав им на себе поднести патроны. И храбрые патриоты, действуя глубокой ночью, с честью выполнили это поручение. Роты 2-го батальона отбивали натиск врага, подпуская его на 20–30 метров, расстреливая в упор и забрасывая ручными гранатами. Только что с остервенением оравшие свое «хелла кюон!», белофинны выли от ужаса и бессильной злобы, поражаемые метким огнем «карманной артиллерии».

К утру правее 2-го батальона продвинулись части и подразделения нашего соседа.

Через реку Тайпален-йоки по готовой переправе давно уже прошли тылы полка. Боевая задача была выполнена.

Отделенный командир П. Головин

Провод привел на колокольню

Во взводе связи 3-го батальона я был отделенным командиром. 1 декабря 1939 года наш батальон наступал на местечко Метсяпиртти. Ночью наша линия связи была перебита осколками вражеских снарядов. Мне было приказано восстановить линию. Я шел сначала лесом, кустами, потом открытым местом. Наш провод лежал на снегу. Я стал подвешивать его над тропой. И тут наткнулся на связь белофиннов, – их провод, тонкий и черный, был подвешен как раз в этом месте. Я немедленно подключил телефонный аппарат. Подслушиваю – да ведь это же белофинны болтают!

Тогда я отключил телефон от линии противника и, включившись в свой провод, доложил обо всем командиру батальона. Он приказал мне проследить, куда идет линия противника. При этом он предупредил меня, чтобы я был осторожнее и не попал в лапы белофиннам.

Я пошел по линии противника, предварительно вырезав кусок провода – метра два-три: пусть больше не болтают.

По вражескому проводу я добрался до местечка Метсяпиртти.

Тщательно маскируясь, я продолжал двигаться по местечку, не упуская из виду провод. И вот я увидел, что провод поднялся на колокольню церкви. Я стал наблюдать за колокольней и тотчас заметил, что наверху мигает огонек. Для меня стало ясно, что на колокольне – белофинский наблюдательный пункт и что наблюдатель сигнализирует светом: провод-то его я ведь обрезал!

Поспешно вернувшись, я доложил об этом командиру батальона.

По колокольне ударили наши снаряды, и она запылала…

С. Клавдиев

Захват первых железобетонных точек

Части Красной Армии под сильным огнем противника успешно форсировали реку Тайпален-йоки. 3-й батальон под командой капитана Василия Гавриловича Нетребы в два часа дня на лодках переплыл реку и завязал бой на противоположном берегу.

Одна из рот Нетребы попала под сильный фланкирующий пулеметный огонь.

«Вблизи, по-видимому, неприятельская бетонированная точка», – подумал Нетреба. И он не ошибся. Разведка обнаружила низко сидящую в земле квадратную амбразуру, скрытую небольшим кустарником. Нетреба приказал одной из рот захватить эту огневую точку.

11 декабря батальон капитана Нетребы овладел второй железобетонной точкой.

Продвигаясь дальше, батальон натолкнулся на проволочные заграждения. Бойцы окопались и пролежали под сильным огнем целый день.

В ночь на 12 декабря белофинны открыли сильный ружейный и пулеметный огонь с фланга. Огневые точки противника были искусно замаскированы. Разведка поползла на выстрелы. Вдруг из подземелья разведчики услышали финскую речь. Подобрав двадцать храбрецов, Нетреба решил произвести атаку. Во главе с ним бойцы ползком приблизились к вражескому укреплению.

Капитан Нетреба поднимается во весь рост, командует «Рота, вперед!», бросается к массивной стальной двери и открывает ее.

Велика была его досада, когда он убедился, что дот пуст и противник скрылся по подземному ходу в овраг.