Текст книги "Бои на Карельском перешейке"

Автор книги: М. Гурвич

Соавторы: А. Шаверин,В. Ставский,Ф. Матросов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Сюда, товарищи! – крикнул он пехотинцам и танкистам, – дот наш!..

Блокировочная груша беспрепятственно подошла к доту и взорвала его.

Никогда не унывали наши танкисты. Они умели изменять условия по-своему не только в боях, но и на отдыхе и в походе. А это было не менее важно. Надо представить себе обстановку: долгие зимние ночи, слег и морозы, почерневшие трубы деревень, сожженных щюцкоровцами, надо представить себе это, чтобы понять, как много значило в перерыве между жестокими боями найти место, где бы можно было помыться, согреться, поспать…

Как ни хорошо работали наши саперы, но далеко не всегда удавалось устроиться в землянках или в крытых утепленных машинах. Трудно было расположиться и внутри танка – там слишком холодно и тесно. Но танкисты сумели оборудовать себе целый «дом отдыха» на задней броне машины. Плиты этой брони образуют слегка наклонную плоскость, на которой может свободно улечься весь экипаж танка. Брезент, которым покрывают машину от непогоды, танкисты спускали с орудийной башни так, что он образовывал над броней целый навес. В этой палатке можно было укрыться от ветра и снега. Но как уберечься от холода? Правда, задняя броня нагревается от мотора, но этого недостаточно.

Танкисты нашли выход. У края броневой площадки устроен так называемый карман воздушного охлаждения. Особый металлический щиток отбрасывает горячий воздух, выходящий из мотора. Танкисты перевернули этот щиток так, что направили весь поток теплого воздуха внутрь брезентового навеса. На задней броне стало так тепло, что можно было и поспать, и высушить валенки, и даже согреть консервы, держа их над самым карманом. Надо было только следить, чтобы под брезент не проникал угарный газ из глушителя.

Танкисты ухитрились даже устроить в своем «доме отдыха» электрическое освещение, пропустив из башни через люк 12-вольтную лампочку.

Преследуя врага, боевые танковые батальоны иногда отрывались от своих баз, но это не мешало танкистам регулярно устраивать себе горячую баню.

Для этой цели применялись те же брезенты. Их раскидывали в виде палатки прямо на снегу или на льду озера. Из старых бензиновых бочек получались превосходные печи. В качестве теплого пола применяли солому или хвойные ветви с уложенными на них досками. Вместо шаек в дело шли цинковые ящики из-под патронов. В такой бане устраивали настоящую русскую парную – достаточно было плеснуть воду на раскаленные железные печи…

Годовщину Красной Армии—23 февраля 1940 года – танкисты нашей бригады встречали в местечке Сювеноя, неподалеку от Ильвеса, где был расположен мощный узел белофинских укреплений. Был самый разгар боев за прорыв главной укрепленной полосы противника. Накануне танковая рота в жестоком кровопролитном бою помогла захватить и взорвать пять вражеских дотов.

В самый день годовщины несколько танковых подразделений снова ушло в очередную атаку…

Те танкисты, которые в этот день оставались дома – в землянках или у своих машин, решили торжественно и организованно встретить праздник. За дело взялись горячо и быстро. Из тех же брезентовых полотнищ, растянутых на кольях, была устроена громадная палатка вместимостью человек на двести. В этом брезентовом «ресторане» вместо столов были расставлены ящики из-под снарядов, покрытые чистыми простынями или халатами. По углам были гирляндами развешаны 12-вольтные лампочки, работающие от танковых батарей.

Каждая часть имела в этом «ресторане» свой богато уставленный стол. Аккуратно разложили подарки, полученные от трудящихся: коробки с конфетами и печеньем, папиросы «Северная Пальмира», всевозможные консервы и шоколад.

На этом торжественном вечере были и доклады и выступления. Замечательно прошла художественная часть. Нашлись в бригаде свои певцы, рассказчики и музыканты. Достали гитару и баян… Хором спели любимую походную, на мотив песни кочегара:

 
Раскинулись ели широко,
В снегу, как в халатах, стоят…
Засел на опушке глубоко
В земле белофинский отряд…
 

А бой шел совсем неподалеку. Он продолжался всю ночь. В самый разгар вечера среди музыки и праздничного шума доносились разрывы снарядов, от которых дребезжали на столах кружки и консервные банки…

Когда танкисты расходились по своим землянкам и машинам в темную, холодную ночь, до них донесся сильный взрыв, от которого задрожала земля, – еще один вражеский дот кончил свое существование. И уже трещал белофинский укрепленный район. Он рвался под ударами красных бойцов – людей, которые не теряются ни при какой обстановке, которые умеют с песнями отдыхать и работать и с песнями побеждать.

Младший политрук С. Тройнин

Непредвиденный случай

Я так и не помню, как мы попали на это проклятое озеро. В ту минуту я был увлечен боем. Красный деревянный домик с провалившейся крышей был еще цел, и оттуда – мне это хорошо было видно в панораму – били по нашей пехоте финские пулеметчики. Три снаряда я пустил по домику прямо с хода… Точно! Механик-водитель кричит:

– Дом загорелся.

Я уже сам знаю, что загорелся. Но тут гляжу в смотровую щель – слева, недалеко от танка, столбом поднялся снег с землей и дымом. По разрыву понял, что бьет миномет. Ладно, думаю, лишь бы не пушка. Надо все-таки найти, откуда он бьет. В оптический прицел я разглядел рядом с домом подозрительный бугорок и яму. Чую, что здесь и засел минометчик. Засек я его, пушку навел, кричу башенному:

– Сергеев, заряжай!

Дал осколочным. Показалось мало, надо еще. И вдруг – ничего больше в прицеле не вижу, как будто его снаружи накрыли белым халатом… Думаю, финны на танке!.. Когда же успели подобраться?.. Скорее люк на защелку!

И только подумал об этом, – из щелей люка полилось что-то холодное. Сначала мелькнула мысль: это бензин! Я знал, что финны пытались иногда поджигать наши танки, бросая в них бутылки с горючей жидкостью. Но растер, понюхал – бензином не пахнет. Вода!

И тут в один миг сразу все понял. Еще когда я вел огонь по красному домику, то видел, что сползает наш танк все ближе к берегу озера. Это меня немного встревожило. Правда, лед был уже крепкий, надежный, но накануне наша авиация здорово бомбила эти места, и на льду могли оказаться провалы. Хотел я предупредить механика, чтобы взял он в сторону, да не успел.

В первую минуту, уразумев, что танк тонет, признаться, я немного струхнул. Случай был совсем непредвиденный… Вдруг заглох мотор, и стало слышно, как со свистом бьет во все щели вода. Мой механик-водитель Кирсанов, видно, еще и не понял, что случилось. Хороший был парень, на работе старательный, смелый. Не водитель – золото. Мотор заглох, а он крутит ручку, все хочет запустить магнето…

– Бросьте, – говорю, – Кирсанов, крутить. В воду попали. Айда за мной, будем вылезать…

А тут башенный стрелок Сергеев кричит мне сбоку:

– Готово, товарищ командир!..

– Что готово?

– Заряжено.

Мне даже смешно стало. Ну, думаю, команда моя боевая – на дне сидит, а все воюет…

– Какое там «заряжено», когда мы в воду попали. Тонем!

Он даже обиделся:

– А я то при чем, товарищ командир?..

Спокойный парень. Первый раз шел в атаку, а в танке сидел, как дома на печи.

– Да не при чем, а вылезать надо. Снимайте валенки, легче будет!

Сам я тоже валенки скинул, наган захватил… Ведь наверху не к себе домой попадешь, а, может быть, прямо финнам навстречу… Взялся за ручку люка – страшно стало, не скрою, да деваться некуда!.. Вдохнул воздуху как можно больше, люк откинул – и вода хлынула в танк!..

Как меня водой обожгло – слов таких нет! Все помутилось в глазах. Помню только, оттолкнулся ногами от башни – и вверх! Как в детстве бывало во время купанья, нырнешь глубоко, тянешься кверху, и вот уж дыхание на исходе, а все над тобой вода. Больше всего я боялся, что меня присосет ко льду. Вот оно – так и есть, ткнулся головой об лед. Взмахнул рукою, выронил наган – не до него уж, и вдруг нащупал расщелину между льдинами. Собрал все силы, уперся. Льдина поддалась, и меня вытолкнуло в прорубь…

Вынырнув, я схватился руками за край льдины и прилег на нее грудью, чтобы перевести дыхание. Но едва приподнялся, чтобы вылезти из воды, как сразу пули засвистели над ухом, и мелкие льдинки, как звездочки, брызнули. Так и есть – ждали, проклятые враги, заранее пристреляли место, где провалился наш танк.

Одним броском я вылез из воды, подполз к берегу и спрятался в колею танка. Лег лицом к проруби и стал ждать товарищей.

Полминуты не прошло, – вылезает из воды мой башенный. Видно, здорово пробрало парня. На коленки стал, фыркает, отряхивается, как тюлень. Кричу ему:

– Ложиться надо! Подшибут!

Подполз он и лег со мною рядом.

Ну, а Кирсанов? Давай же, друг, вылезай!.. Что же ты, Кирсанов?.. Прождали минут пять, десять… Нет никого. Уж весь танк, наверно, залило водой, уж и прорубь давно перестала пузыриться. Нет никого.

– Ну, – говорю, – Сергеев, простимся с товарищем. Поползем к своим. Только на колени нельзя подниматься – убьют…

А кругом бой, как всегда. Воют и рвутся снаряды, свистят пули… Мне этот концерт уже был хороню знаком, только за Сергеевым слежу, он еще новичок, нет-нет да поднимет голову над снегом.

Где-то неподалеку пикируют наши истребители. Как соколы– упадут вниз, обстреляют противника и снова вверх.

– Здорово, – говорю, – наши «ястребки» исповедуют белофиннов!

– Товарищ командир, – отвечает Сергеев, – как бы они к нам не нагнулись. Еще по ошибке примут за чужих.

– Ну вот еще. Они своих по ухватке узнают. Давайте ползти скорее, по-боевому!

А сам едва дышу. Сначала в горячке о морозе даже не думал, а как стали ползти – пробрало до костей. Был ясный, солнечный день. Но мороз, что за мороз!.. Руки мои закостенели. Одежда проледенела насквозь. Одно хорошо – ноги в порядке. Я их еще чувствовал, пальцами шевелил. Живы, работают… Полз я в одних носках, но только носки эти не простые. Они были шерстяные, толстые, в две основы и попались мне в подарок от учительницы из Челябинска. Носки я всегда надевал. Они-то и спасли мои ноги.

Так мы ползем к своим, видим – подбираются к нам два пехотинца в халатах. Мы залегли в воронку, поджидаем их. Пехотинцы приблизились и говорят:

– Товарищи танкисты! Мы к вам по приказанию командира. У нас видели, как ваш танк потонул, вот мы и пришли спасать вас. Только пока мы ползли, у нас одного бойца в ногу ранило.

– Чего же нас спасать? Теперь уж его спасать надо, а мы и сами дойдем. Тащите раненого сюда в воронку, да перевяжите.

Раненого притащили. У него было прострелено бедро. Был он бледный, испугался сначала, но потом ободрился, повеселел. Бойцы вытащили медицинский пакет, забинтовали, перетянули рану потуже, чтобы кровь не шла, и унесли его обратно в траншею. До нее уже было недалеко.

Едва мы добрались до траншеи, бросились по ней, пригнувшись, чуть не бегом. Скорее! Скорее куда-нибудь, где можно спастись от мороза.

Неподалеку находился батальонный наблюдательный пункт и там – землянка, только в этот день брошенная финнами. Влезли мы туда чуть живые. Помню, рука моя ударилась об стол и загремела, как чужая. Я ее не чувствую, а она гремит… Меня хотели раздеть, но не могли – вся одежда замерзла, стояла колом. Ее разрезали ножом, и я вылез из нее, как из брони. Растерли нас спиртом с головы до ног, тут же нашли какое-то брошенное финнами барахло – маскировочный халат, полушубок, сапоги…

Хотелось выпить воды. Мне протянули флягу. Я взял ее, полфляги выпил, и понять не могу, что я пью. Только потом расчуял:

– Да это же водка!

– Ну, и ладно! Ложитесь и не разговаривайте!

Я лег на нарах. Накрыли меня, чем могли, и я заснул. И так заснул, как никогда еще в своей жизни. И не слышал я ни снарядов, ни криков, и не было никакой боли – Ничего не было, кроме здорового и крепкого сна.

Проснулся, когда была уже глубокая тьма. И первое, что услышал: наши части продвинулись дальше, финны сбиты с позиций, и уже горит перед нами деревня – верный признак того, что враг отступает. Командир пехотного батальона попрощался с нами. Командный пункт уходил дальше, вперед…

Мне и Сергееву надо было идти в обратную сторону – на исходные позиции, где стоял наш танковый батальон. Проводить нас взялся политрук-пехотинец, которого контузило во время боя. Так мы и пошли в темную ночь – два обмерзших танкиста в финской одежде и один контуженный пехотинец.

Без всяких приключений добрались до опушки леса, где находились исходные позиции. Рядом с танками, вернувшимися после боя, стояла крытая санитарная машина. В ней было тепло, горела железная печка, и на скамейке отдыхал командир нашего танкового батальона капитан Лихачев. Он не узнал меня, обмерзшего и распухшего, в финском шлеме и полушубке.

– Тройнин? Да нет… Тройнин! Вы ли это? Садитесь.

Я стал было докладывать обо всем, что случилось, но командир перебил меня:

– Это я и так знаю. Ну, потонула машина – вытащим. Кирсанова очень жалко. Но хорошо хоть вы-то двое спаслись. Ведь мы вас уже похоронили… Ну, а теперь – марш в госпиталь, подлечиться. Смотрите, как руки-то разнесло!..

И правда – руки у меня были обморожены крепко, но, к счастью, все обошлось удачно. Только на пять дней выбыл я из строя. Вскоре вытащили из озера машину, и даже наган мой водолазы нашли подо льдом. Только с Кирсановым расстались мы навсегда. Там его и похоронили под тремя деревьями, что росли возле озера и каким-то чудом уцелели от снарядов. Из медной снарядной гильзы вырезали мы звезду, натерли, чтобы блестела, как золото, и прибили к столбику над могилой боевого товарища.

А сами пошли в дальний путь преследовать уже крепко побитого, но все еще упорного врага.

И много еще было боев, много подвигов совершили наши бойцы, много рассказов ходило среди танкистов. Про случай со мной скоро забыли, и только временами товарищи нет-нет да и подшучивали надо мной, вспоминая, как я купал свой танк в озере.

Герой Советского Союза полковник Д. Турбин

Артиллерия при прорыве переднего края обороны в районе Пуннус-ярви

Январь 1940 года. Мы стоим у озера Суванто-ярви. В последнее время наступили относительно спокойные дни. Изредка то здесь, то там завязывается артиллерийская перестрелка, и потом опять тишина на всем фронте.

– Товарищ майор, – спрашивают меня бойцы, – скоро начнем наступление? Скучно сидеть без дела.

Действительно, скучно. Не меньше их я стремился к большому делу, и в один из последних дней января написал командованию докладную записку, в которой просил при производстве прорыва оборонительной полосы поставить мой гаубичный полк на главном направлении.

30 января я был вызван в штаб корпуса.

– Ваша просьба удовлетворена, – сказал мне командир корпуса. – Прорыв намечается в районе озера Пуннус-ярви.

По приказанию комбрига я в тот же день выехал на рекогносцировку. Пробираясь вдоль озера к месту будущих наблюдательных пунктов и огневых позиций, я имел возможность разглядеть, что творится на противоположном берегу, занятом противником. Несколько огневых точек, замеченных мной, были тогда же занесены на карту, но это еще не указывало, где фактически проходит передний край обороны белофиннов.

Мои расспросы у командиров, занимавших этот участок, тоже ни к чему не привели. Мне говорили о проволоке в шесть кольев, находившейся на противоположном берегу, о рогатках, расставленных на озере, но все это я видел сам. Самое же главное– огневая система белофиннов была им также неизвестна.

Вот почему, выбрав в указанном мне районе наблюдательные пункты для себя и командиров дивизионов, я решил одновременно установить добавочные наблюдательные пункты по другую сторону озера, в районе соседней дивизии у мыса Мюхкюрниеми и у сгоревшего хутора Мякели. Оттуда прекрасно просматривался передний край обороны белофиннов и часть его глубины.

Почти в сумерки я закончил рекогносцировку. На карту нанесены будущие наблюдательные пункты командиров дивизионов, мой наблюдательный пункт и все то, что я успел заметить у противника. К этому же времени я имел грубую наметку будущего расположения огневых позиций. Теперь мне предстояла чрезвычайно серьезная задача – перебросить весь полк с озера Суванто-ярви к озеру Пуннус-ярви. А расстояние это для гаубиц не малое —70 километров в большой мороз по сильно пересеченной местности вдоль фронта противника.

Марш в новое место расположения был совершен в течение следующей ночи. На подъемах бойцам приходилось буквально на себе вытягивать орудия. Несмотря на всю тяжесть перехода, он был совершен дисциплинированно и организованно. К утру 1 февраля мы уже находились на новых позициях.

Фронт есть фронт, здесь свои будничные заботы, здесь свой распорядок. Обязанность командира не только заботиться о выполнении поставленной ему задачи, но и о создании, я бы сказал, «жилищных условий» для своих бойцов. Приготовив в течение дня основные орудия к бою и закончив пристрелку, я одновременно позаботился о том, чтобы бойцы вырыли и замаскировали землянки, отогрелись перед боем.

Все, казалось, было уже у нас готово, когда прибыл приказ о том, что в силу сложившихся обстоятельств нам предстоит действовать на новом участке, там, где я еще раньше расположил добавочные наблюдательные пункты.

2 февраля, обойдя озеро Пуннус-ярви, полк вышел в район сожженных белофиннами селений Мякели, Химала и Ниемеля и в тот же день приступил к разведке противника.

Заняв указанный мне район, я с первого же дня связался с майором Ерохиным, чей полк мне приказано было поддерживать. Наши наблюдательные пункты находились в 50 метрах друг от друга, таким образом, мы постоянно были информированы о том, что каждый из нас заметил у противника.

Точно так же действовали командиры дивизионов и командиры батарей.

С первого же дня я так и поставил вопрос: куда движется командир роты, туда должен двигаться и командир батареи. Дальнейший ход событий показал, какое значение это имело для боевого успеха.

С первого взгляда в нашей жизни как-будто ничего не изменилось. Каждый день разведка сообщала о новых обнаруженных у, белофиннов огневых точках, о поведении противника, о том, что его основные силы разместились в селениях Култала, Пуннус и других, что там у них прекрасно оборудованные теплые общежития.

Вот почему, готовясь к прорыву и ведя огонь по обнаруженным огневым точкам, я решил одновременно выкурить белофиннов из их общежитий, заставив их почувствовать мороз, чтобы в решительную минуту их моральное состояние было уже достаточно подорвано.

Мы стали бить осколочными гранатами по строениям, где засел враг. 30–40 гранат было достаточно для того, чтобы поджечь одно строение, а так как мы выбирали для стрельбы ветреную погоду, то огонь с одного строения перебрасывался на соседние, и белофинны убегали оттуда толпами в лес. Легкая батарея, специально выделенная для этой цели, сопровождала убегающих шрапнелью.

Так, в предвидении прорыва мы заранее выкуривали врага из его нор. С 1 по 10 февраля гаубичный артиллерийский полк вел огонь по отдельным обнаруженным минометным батареям, проделывал проходы в проволоке, разбил и поджег жилища, в которых отсиживался враг.

Конечно, и белофинны не дремали. Условия наблюдения были у них значительно лучше наших; они видели большую часть нашей глубины. Достаточно было, чтобы какой-нибудь наблюдательный пункт плохо замаскировался, как белофинны открывали по нему огонь. Если ночью по дороге проезжала машина с недостаточно затемненными фарами, то сейчас же и здесь возникали разрывы неприятельских гранат.

Все это делало нас с каждым днем осторожнее и, я бы сказал, мудрее. Противник нас многому научил.

Наконец, наступило 11 февраля – день прорыва. Накануне ночью я выдвинул по одной гаубице от каждой батареи на исходный для наступления пехоты рубеж. Гаубицы были вынесены сюда на руках, чтобы не привлечь внимания противника малейшим шумом. Их задача была сопровождать пехоту в момент атаки не только огнем, но и колесами, расстреливать прямой наводкой те огневые точки противника, которые оживут после артподготовки, когда мы перенесем огонь в глубь его обороны. Во главе этой группы гаубиц стоял опытный артиллерист капитан Шубодеров.

На остальные орудия возлагались артиллерийская подготовка и организация огневого вала во время атаки пехоты. Каждый артиллерийский командир знал ближайшую и последующую задачи поддерживаемого им подразделения. Он знал, что сначала пехота займет рощу «Дыня», потом будет наступать на рощу «Петух», что надо заранее подготовить огонь против предполагаемой контратаки противника. Накануне вечером я еще и еще раз проверил, как налажено взаимодействие артиллерии с пехотой и танками, начальник штаба полка капитан Парфенов проверил наличие таблиц огня.

– Помните, – в последний раз предупредил я своих подчиненных, – ни на шаг от пехотного командира. Командир батареи с командиром роты должны быть неразлучны.

Мы проверили время, все часы были поставлены по моим, и командиры разошлись по своим местам.

9 часов 11 февраля. Снимаю телефонную трубку, отдаю приказ начать артиллерийскую подготовку. 2 часа 20 минут длится огненный смерч. В течение первых и последних десяти минут артиллерийской подготовки огонь ведется с предельным темпом.

Трижды в процессе артподготовки мы делаем ложные переносы в глубину обороны противника, главным образом в район его минометных батарей, и таким образом дезориентируем его.

Во время артподготовки артиллерия противника несколько раз пыталась обрушиться на наступающую пехоту и наблюдательные пункты артиллерии поддержки пехоты, но группой артиллерии дальнего действия с помощью самолетов-корректировщиков была быстро обнаружена и подавлена.

С началом атаки противника мы организовали огневой вал, сопровождающий движение танков и пехоты. Однако одновременно с этим ожили и уцелевшие огневые точки белофиннов.

Запомнился мне такой эпизод. Два наших танка, подойдя к проволочным заграждениям, стали проделывать в них проходы. Особенно красиво действовал один из них, который сделал несколько рейсов вдоль и поперек проволочных заграждений, так что пехота сразу получила несколько проходов. Казалось, что он уже заканчивает свою работу, когда противотанковая пушка белофиннов открыла по нему огонь.

– Товарищ майор, – докладывает мне мой адъютант тов. Целовальников, – центр опушки «Дыня» – противотанковая пушка противника ведет огонь.

Вот она произвела еще один выстрел по маневрирующему танку. Мимо!

Я уже хочу снять телефонную трубку и передать приказ о подавлении орудия противника, как вижу, что оно разлетается вдребезги. Это капитан Шубодеров, вовремя заметивший орудие белофиннов, прямой наводкой одной 152-миллиметровой гранатой вывел его из строя. Позже, заняв передний край обороны, мы обнаружили, что уничтоженное нами противотанковое орудие было установлено на специальном катке и подымалось из глубины.

Гаубицы, выделенные для непосредственного сопровождения пехоты и танков, с честью выполнили свою задачу.

Успех артиллерии в этом бою был достигнут тем, что артиллеристы ни на шаг не отставали от пехоты. Командира батареи лейтенанта Коломейцева, ныне Героя Советского Союза, знал буквально каждый боец поддерживаемой им роты. Достаточно было кому-либо из бойцов заметить огневую точку белофиннов, как он сейчас же передавал по цепи:

– Лейтенант Коломейцев, у отдельного дерева – пулемет противника.

Так же дружно работал с пехотой и лейтенант Маврин. Будучи ранен, он продолжал бой и шел вперед рядом с командиром поддерживаемой им роты.

Во время огневого вала были случаи, когда та или иная рота попадала под огонь фланкирующих пулеметов. Тогда командир батареи, сопровождающий ее, докладывал по телефону:

– Участвовать в огневом вале не могу. Перехожу к подавление мешающих нашему продвижению пулеметов.

Как только он кончал с этим, командир дивизиона опять брал батарею в свои руки и включал ее огонь в огневой вал, движущийся впереди наступающей пехоты.

Таким образом, быстро перестраиваясь, мы добивались окончательного очищения всего района от отдельных оставшихся огневых точек противника. Одновременно этим же была достигнута значительная экономия снарядов.

Прорвав передний край обороны белофиннов, пехота стала со всех сторон обтекать рощу «Дыня». Минут через сорок роща полностью была в наших руках. Тотчас же сюда были переброшены все основные наблюдательные пункты командиров батарей. Сюда же выдвинулся командир 3-го дивизиона старший лейтенант Черкинский.

Наступление на рощу «Петух» происходило значительно быстрее. Этому особенно содействовала темнота. В темноте противнику труднее вести огонь по наступающему. Вражеская артиллерия, боясь себя обнаружить, умолкла, и наша пехота подверглась только незначительному воздействию минометов, стрелявших невпопад.

К этому же времени дивизионы полка были переподчинены командирам батальонов и действовали по их заявкам. Пехота залегла перед рощей «Петух», заняв траншеи отступившего противника. Для того чтобы отбить возможные контратаки врага, я организовал заградительный огонь по опушке рощи. Одновременно группа разведчиков с пулеметами под командой старшего лейтенанта тов. Черкинского также изготовилась против контратак противника.

К 21 часу боевой порядок гаубичного артполка был уже на подступах к роще «Петух».

Так был прорван передний край обороны белофиннов в районе Пуннус-ярви.

Старший лейтенант И. Усиков

На лыжах по пятам врага

Командир полка тов. Младенцев (ныне Герой Советского Союза) поставил нашему батальону боевую задачу преследовать противника, отходящего к местечку Кангаспелта.

Батальону выделили 14 танков, на которые мы и рассадили бойцов. На танки мы поставили также все станковые и ручные пулеметы роты.

Вечером 16 февраля боевые машины вместе с пехотинцами двинулись по дороге вслед за отступавшими белофиннами.

4-я лыжная рота тов. Голубева получила приказ: прочесать лес в 500 метрах правее дороги, откуда противник вел огонь, и после этого следовать лесом параллельно дороге к местечку Кангаспелта.

Лес был частый. Мороз—49 градусов. Снег глубокий и рыхлый на лыжах идти нелегко. То и дело на снегу попадались лыжни, проложенные противником. Иногда сквозь тишину прорывался треск автомата – это белофинны, засевшие на деревьях, пытались остановить роту. Бойцы 1-го взвода сняли четырех «кукушек». А бойцам 2-го взвода, идущим левее 1-го, на перекрестке дорог попался финский дозорный. Он пытался уйти на лыжах по проторенной лыжной тропе, но его окружили, и он был вынужден сдаться. Пленный оказался младшим сержантом. При допросе он подробно рассказал о дотах, находившихся сразу за Кангаспелтой.

Недалеко от местечка Кангаспелта белофинны устроили засаду. Свыше 100 лыжников-белофиннов залегли в лесу рядом с дорогой, по которой должны были ехать наши танки с пехотой.

Как только показались танки, раздались выстрелы. С треском и шипеньем разрывались мины. Танкам развернуться на дороге было невозможно. Бойцы-пехотинцы залегли и из-за танков начали вести огонь по противнику. Все были удивлены, когда увидели, что белофинны вдруг стали беспорядочно убегать. Вскоре мы услышали выстрелы в глубине леса. Оказалось, наша 4-я рота с другой стороны наткнулась на эту же засаду белофиннов.

Бойцы с трудом верили, что по глубокому снегу так быстро, почти не отставая от танков, прошли лыжники 4-й роты.

Таким образом, с помощью лыжников засада была снята. Более десяти белофиннов осталось на снегу.

4-я рота получает приказ обойти отходящего противника и ударить во фланг белофиннам, находящимся в Кангаспелте. 5-я рота наступает в лоб, а 6-я – идет во втором эшелоне.

Снова впереди рота тов. Голубева. Бойцы на лыжах достигают линий надолб и проволочного заграждения, расположенных перед Кангаспелтой.

Политрук 4-й роты тов. Кулалаев обнаруживает у крайнего дома огневую точку противника. Он берет с собой отделение и, под прикрытием кустарника, на лыжах продвигается вперед. На пути встретился финский часовой. Он охранял дорогу, поперек которой было поставлено проволочное заграждение. Кулалаев из пистолета расстреливает часового в упор. Проволочное заграждение распутано, и рогатки отнесены в стороны. Приказ: одному отделению продвинуться вперед и достичь дома, а другому – поддерживать движение огнем.

Через несколько минут дом занят. Находившиеся в нем четыре финна убиты. Бойцы захватили станковый пулемет.

Под прикрытием двух отделений к дому подошла и вся рота. Здесь бойцы, по приказанию тов. Голубева, вырыли окопы и поставили дозоры. Командир принимает решение – оставить по два пулеметчика у станковых и ручных пулеметов и одного стрелка от каждого отделения, остальных бойцов послать греться в дом.

Наконец, на рассвете, пришли и танки, но они действовать не могли, так как всюду были заложены мины. Кроме того, у финнов было не менее четырех противотанковых орудий, которые немедленно открыли огонь по нашим танкам. Но рота продолжала удерживать занятый рубеж. Политрук тов. Кулалаев залег между двумя коровами, убитыми белофиннами, и через оптику снайперской винтовки наблюдал за полем боя. Он заметил, что не менее десяти белофиннов вытягивают на гору противотанковую пушку. Политрук подал команду: «Пулеметы, прямо дом, левее 0-30, по группе противника огонь!» Два станковых пулемета открыли огонь. Пять белофиннов, срезанных пулями, упали в снег.

Один из белофиннов подкрался к берегу, залег и стал смотреть в нашу сторону. Но Кулалаев с одного выстрела уложил финского наблюдателя.

Три белофинна заползли в дом, достали веревку и пытались накинуть петлю на орудие, чтобы притянуть его к себе, но политрук Кулалаев зорко за ними следил. Вот он вывел из строя одного белофинна, другого, третьего.

Вскоре пришли 5 и 6-я роты. Кангаспелта была полностью очищена от белофиннов.

На следующий день 4-я рота на лыжах выбивала белофиннов из хуторов близ Кангаспелты.

* * *

Вл. Ставский

Как дела? – Нормально!

Это уже стало простой и веселой традицией в истребительном: полку. Вы спрашиваете у любого летчика:

– Как дела?

В ответ задорно блеснут молодые глаза, лицо, потемневшее от зимних ветров и стужи, озарится победной улыбкой, и летчик коротко скажет:

– Нормально!

Лейтенант Виктор Григорьевич Масич произносит это слово удивительно спокойно и в то же время с какой-то лукавой, многозначительной усмешкой.

…Вот он ходит вразвалку около своего самолета, заставленного молодыми елками.

Синий снег скрипит под его тяжелым шагом. Он поглядывает на небо, на линию горизонта небольшими карими глазами.

Над озером сияет голубое утро. На лапах могучих елей, обступивших невысокий обрыв берега, сверкают ледяные сосульки. Дышится радостно и легко. Скоро – весна, 1 марта.

От командного пункта – в деревьях на берегу – бежит командир. Звучит команда: