Текст книги "Бои на Карельском перешейке"

Автор книги: М. Гурвич

Соавторы: А. Шаверин,В. Ставский,Ф. Матросов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Артиллерия начала подготовку к прорыву с разведки.

Посредством перископа, бинокля, стереотрубы, а также и невооруженным глазом прощупываются каждый куст, каждая кочка, бугорок. И за любым, пусть даже самым маленьким клочочком земли, где только можно подозревать огневую точку противника, устанавливается неослабное наблюдение. Если оно не дает результатов, разведчики-артиллеристы, утопая в рыхлом, глубоком снегу, ползут к интересующему их объекту и наблюдают за ним почти в упор. Они идут с пехотой в ночные поиски, проникают за передний край обороны противника и добывают нужные сведения для артиллерийских штабов. Старший лейтенант Желанов, лейтенант Бондарь и заместитель политрука Мысягин под покровом ночи подползают к подбитым танкам, оставленным на брустверах траншей противника, и ведут оттуда разведку, наблюдая за передним краем укрепленного района. Много дней проводят они в танках и получают исключительно ценный материал о дотах, пулеметных гнездах, расположении траншей, ходах сообщения и блиндажах. Когда удается, устанавливаем телефонную связь с таким временным наблюдательным пунктом, и оттуда корректируется огонь по обнаруженным огневым точкам.

Но всего этого, конечно, мало для того, чтобы полностью расшифровать линию Маннергейма. И вот огнем отдельных орудий прощупываются подозрительные снежные бугорки. Некоторые из них при прямом попадании снаряда дают высокий огненный язык, появление которого сопровождается резким, режущим ухо металлическим звуком. Это бетон. Значит, здесь железобетонный дот. Земляная маска его вскрыта, и он передается для разрушения артиллерии большей мощности.

Методично долбят дот тяжелые, бетонобойные снаряды. Высоко взлетают вверх громадные столбы взрывов. Прямое попадание тяжелого снаряда в стальную плиту или железобетонную стенку дота вызывает резкий металлический звук необычной силы. Содрогается земля, кажется, что передняя стенка наблюдательного пункта как бы падает на тебя.

Оголяются стены хваленых маннергеймовских сооружений. Кусок за куском отлетает бетон. Стальные плиты дают трещины. Острыми, изуродованными концами торчат железные брусья дота, похоронившие под собой обитателей укрепления.

Соревнование по разведке огневой системы врага ширится. Люди увлекаются разведкой. Каждый день подводятся итоги.

Ливня Маннергейма с нашего наблюдательного пункта еще недавно выглядела мирным финским ландшафтом. Густой лес покрывал ее. На деревьях были большие шапки снега. Теперь же на разведывательной схеме перед нами детальный план всей огневой системы противника. Жирными кружками обозначены доты № 006, 008, 0021 и дзоты № 13, 14 и 19. Черной зубчатой линией показаны траншеи, соединяющие доты и дзоты. На схеме густая сеть точек – это огневые точки. И далее – наблюдательные пункты, ходы сообщений и блиндажи. Все ясно. Теперь можно реально планировать артиллерийскую подготовку для всей группы.

Батареи, так же как и мы, уже давно ведут интенсивную подготовку к прорыву. Бойцам скорее хочется покончить с зарвавшимися белофиннами.

Идет напряженная работа по оборудованию передовых огневых позиций, с которых в день атаки будет проводиться артиллерийская подготовка. Строятся солидные орудийные окопы, погребки для снарядов, блиндажи. Каждая батарея гордится чистотой и надежностью оборудования, хорошей маскировкой. Предусматриваются все мелочи, вплоть до санок, на которых нужно будет подводить из погребов боеприпасы: предстоит большой расход снарядов, расчет не в состоянии будет вынести их на руках. Снаряды заранее раскладываются по периодам артподготовки. Проложены необходимые для передвижения дороги и тропы.

Связисты также не отстают. Учитывая опыт прошлого, когда свои же танки нарушали телефонную связь, наматывая кабель на гусеницы, связисты подвешивают кабель на высокие столбы. В артиллерийской группе связь организуется как по линии наблюдательных, так и по линии командных пунктов. Огневые позиции батарей дивизионов тоже связаны между собой. Широко применялась и радиосвязь. Такая организация связи гарантирует бесперебойное управление огнем группы и дивизионов.

По инициативе командира стрелкового полка майора И. Рослого пехота сапой подбирается к вражеским дотам и траншеям, идущим по восточным скатам высоты 65,5, и в 60 метрах от них оборудуются исходные рубежи для атаки. Отважные саперы проделывают проходы для танков в многорядных, доходящих до 12 рядов, надолбах.

Расставлены все огневые средства пехоты – пулеметы, минометы, противотанковые орудия, полковая артиллерия. Все нацелено. Все получили конкретные, ясные задачи.

В небольшой, жарко натопленной землянке у майора Рослого происходит совещание перед штурмом. Здесь представлены пехота, артиллерия, танковые части. Спокойный, выдержанный командир, человек большой культуры и прекрасный организатор, майор Рослый в последний раз подробно, учитывая каждую мелочь, излагает план атаки. Еще раз уточняются сигналы взаимодействия. Проверяется, понимает ли каждый командир свою задачу и задачи других родов войск.

Входит командир дивизии полковник Алябушев. Он интересуется каждой мелочью, обращая главное внимание на взаимодействие пехоты с артиллерией и танками, на использование всех огневых средств пехоты. Он проверяет снаряжение и подготовку питания бойцов на время штурма. Недоговоренностей нет.

* * *

10 февраля поступил приказ о наступлении. Завтра, после длительной артиллерийской подготовки, идем на штурм. Сердце учащенно забилось. Мысль сверлит голову: «А все ли у тебя готово, не упустил ли чего в своей работе? Не будет ли лишней крови по твоей вине?»

Штаб нашего артиллерийского полка немедленно приступает к планированию огня. Под карандашом помощника начальника штаба младшего лейтенанта Тараканова лист бумаги быстро начинает пестреть трех– и четырехзначными цифрами. Ровными колонками размещаются цифры в таблице огня группы. Завтра они оживут. Разрезая морозный воздух, тысячами полетят из жерл грозных орудий снаряды на укрепления линии Маннергейма.

…Ясная, тихая ночь. Поражает необычная тишина. Нигде ни выстрела, ни звука. Артиллерия не ведет даже обычного беспокоящего огня. Часовой у землянки штаба замечает:

– Эх, хороша ночка! Вот такая, наверно, и у нас в деревне.

Четыре часа ночи 11 февраля.

Я и начальник штаба капитан Иваницкий, перелезая через брошенные финские траншеи и колючую проволоку, идем проверять боевую готовность дивизионов группы.

В землянках штабов дивизионов заканчивают работу. Составляются выписки из таблицы огня для командиров. Они все здесь. Задают ряд вопросов. Еще раз уточняют свои задачи и, серьезные, озабоченные, спешат к себе на пункты.

Возвращаемся на свой командный пункт. Отдыхаем последние минуты перед решительной схваткой. Но вот уже настало время пойти на наблюдательный пункт. Берем все документы по управлению огнем и с комиссаром тов. Закладным и помощником начальника штаба тов. Таракановым направляемся к новому, только что подготовленному наблюдательному пункту.

При выходе из землянки нас поражает резкая перемена погоды. Звездную ночь сменило туманное утро. Белая густая мгла закрыла все. В пяти шагах ничего не видно.

Вглядываюсь в лицо рядом идущего комиссара, стараясь угадать его мысли, его переживания. Задумался комиссар. Очевидно, мысль «все ли предусмотрено?» беспокоит и его. Беспокоит его и подготовка людей: все ли отлично выдержат экзамен, не будет ли малодушных, которые спасуют перед трудностями, не выполнят своей задачи или посеют панику? Нет, таких не должно быть. Люди готовы перенести любые трудности, готовы они и на любые подвиги. Ведь каждый день при обходе позиций только и слышали мы вопрос: «Скоро ли начнем громить гадов?»

А с каким упорством и настойчивостью готовились мы к решительному наступлению! Были, правда, тяжелые дни, но никогда, даже в самую тяжелую минуту, не слышал я недовольства, жалоб на трудности. Наш (ныне Краснознаменный) артиллерийский полк– дружный, крепкий коллектив. Благодаря усилиям партийной и комсомольской организаций и всего начальствующего состава он сплотился как никогда и живет единой мыслью, мыслью всего многомиллионного советского народа: «Скорее разбить зарвавшегося врага!»

Вот мы на наблюдательном пункте. Впрочем, в тумане, кроме переднего бруствера пункта, ничего не видно. Не видно высоты 65,5, рощи «Молоток» и черных зияющих пятен на снежном покрове – полуразгромленных дотов. Связь со всеми дивизионами работает отлично. Вот передают о готовности дивизионов к открытию огня. До волнующего момента, когда от Ладожского озера до берегов Финского залива тысячи орудий общим залпом возвестят о начале штурма, остались считанные минуты. Командиры нетерпеливо посматривают на часы. Иногда кажется, что стрелки часов остановились. Приставляешь часы к уху, затаив дыхание, вслушиваешься и слышишь однотонное тиканье.

До атаки осталось 5 минут. Летит команда по телефонным проводам: «О готовности доложить!» Команды передаются телефонистами особенно четко и ясно. И в ответ доносят:

– «Тула» готова! «Орел» готов! «Кировск» готов! «Пенза» готова!

9 часов 38 минут. Тишина. Все возбуждены. Кажется, перестаешь дышать в ожидании начала. Вот где-то слева, очевидно, в соседней стрелковой дивизии, кто-то, не выдержав, дает орудийный выстрел.

Не спускаю глаз со стрелки часов.

9 часов 40 минут.

– Группа, огонь!

Легче становится на сердце.

Одновременный страшной силы треск раздается сзади на огневых позициях батарей. Мгла как бы разрывается. Содрогнулась земля. Через голову с резким визгом проносятся снаряды первого залпа, а за ними – несмолкаемый, сплошной гул.

Редко слышны отдельные выстрелы. Все слилось воедино. Как будто бы из брандспойта льют через наши головы огненную струю смертоносных снарядов.

Но вот гул утихает. Теперь слышны только отдельные выстрелы. Это методический огонь.

Вскоре огонь с прежней силой обрушивается на противника.

Там, впереди, в туманной мгле, видны вспышки разрывов.

11 часов 20 минут. Бегу на наблюдательный пункт командира стрелкового полка майора Рослого. Спрашиваю:

– Товарищ Рослый, как танки, как Кравченко и Сорока? Готовы ли к атаке?

– Да, готовы. Больше того, батальоны Кравченко и Сороки вышли на исходные рубежи. Прижавшись к огню артиллерии, они лежат, готовые к штурму.

Огонь артиллерии нарастает.

11 часов 40 минут.

Еще раз справляюсь о готовности пехоты и танков. Ответ утвердительный.

Мгла рассеивается. Теперь уже достаточно ясно видишь, как точно и метко ложатся наши снаряды на передний край противника. Тяжелые снаряды дивизиона старшего лейтенанта Головкова своими мощными взрывами закрывают всю высоту 65,5. На траншеи белофиннов ложатся снаряды дивизиона старшего лейтенанта Якова. Роща «Молоток» неузнаваема. Вместо лесного ландшафта– изуродованные, ощипанные деревья. Вид этой рощи изменила отличная работа дивизиона старшего лейтенанта Крючкова.

Стрелка подходит к 12 часам.

– Группа, приготовиться!

Вот и 12 часов.

– Группа, огонь!

Минутная пауза, несколько отдельных запоздалых выстрелов, и вглубь, за высоту 65,5 и рощу «Молоток», переносится смертоносный огневой вал.

– Кравченко овладел дотом № 0021,—докладывает старший лейтенант Крючков.

Передаю весть о падении дота майору Рослому по телефону. Какая это была радость для всех!

– На доте № 0018 красный флаг, – докладывает старший лейтенант Яцков.

Все впились теперь глазами в высоту 65,5. Там центральный дот 006, куда и наносится главный удар. И вот, наконец, в 12 часов 28 минут и на центральном доте № 006 взвился красный флаг.

Поблескивая серебром могучих крыльев, пошли на север самолеты. Огневой вал, очищая путь пехоте и танкам, уходит все дальше и дальше, к роще «Фигурная».

Прорыв совершен!

Герой Советского Союза полковник И. Рослый

Одиннадцатое февраля

Наконец-то приблизился долгожданный час – час решающего боя. Ночь прошла спокойно. Наша артиллерия молчала, чтобы не вызвать подозрений у противника. Молчали и финны.

Над землей вставал рассвет, одетый в серую дымку. Наступало 11 февраля. В предутренней полутьме невидимым было движение войск. Бесшумно накапливался мой стрелковый полк на исходных рубежах.

Справа, на болоте, в полной готовности к атаке расположился батальон тов. Кравченко. Левее, на главном направлении, против высоты 65,5, особенно сильно укрепленной противником (12 рядов надолб, ряды колючей проволоки, доты и дзоты), залег батальон тов. Сороки. 1-й батальон находился на левом фланге, во втором эшелоне. Танки ждали сигнала к выступлению.

Вот заговорили мощные орудия. Оглушающие залпы сотрясали воздух и землю. Непрерывный гул орудийных выстрелов сливался с разрывами снарядов, высоко подбрасывавших вырванные с корнями деревья и глыбы мерзлой земли на рубеже, занятом противником. Это началась артиллерийская подготовка.

Еще раз проверяю готовность батальонов к атаке. С правого фланга бойко отвечает знакомый голос…

– Кравченко, это вы?

– Я, товарищ командир полка, – ответил Кравченко.

– Как настроение людей?

– Все уверены в победе.

За него я спокоен: прекрасный командир, истинный патриот социалистической Родины! Недавно Кравченко ходил в разведку с группой бойцов и обморозил ноги. Его отправили в госпиталь. Он просил отпустить его в батальон, но врачи были неумолимы. Кравченко не желал даже на короткое время расставаться с боевыми друзьями, с которыми делил лишения фронтовой жизни и радость побед. Однако пришлось уступить. Но вот Кравченко узнает, что завтра в полдень батальон пойдет в решительную атаку. При содействии санитарки он втайне от врачей покинул госпиталь. Радостно встретили бойцы любимого командира.

Канонада длится более двух часов. Путь пехоте проложен. На переднем крае оборонительной полосы противника все, казалось, превращено в щепы и развалины.

По установленному сигналу огонь артиллерии быстро переметнулся за передний край обороны. Пехота устремилась на высоту 65,5 и в рощу «Молоток». Будто из-под земли выросли танки, вырвались вперед и пошли впереди пехоты. Еще мгновение – и первые группы бойцов ворвались в траншеи, вступили в рукопашную схватку с белофиннами, забрасывая их гранатами, уничтожая штыками, расстреливая в упор.

Почти одновременно батальоны Кравченко и Сороки заняли высоту и водрузили красные флаги на дотах.

Но линия Маннергейма на этом участке была прорвана только частично. За железобетонными сооружениями имелись дерево-земляные, куда поспешно отходил противник. Немедленно продвинуться вперед на плечах неприятеля, не давая ему опомниться, добить его – такая задача стояла перед нами.

Сочетая огонь с движением, мы стремились все вперед и вперед. Забрасывали гранатами удиравших шюцкоровцев, поливали их свинцовым дождем. Почерневший снег покрылся трупами белофиннов. Преследование не приостанавливалось до рощи «Фигурная». Но у рощи мы были встречены ураганным огнем. Пришлось остановиться для перегруппировки сил.

Разведка установила, что у опушки рощи «Фигурная» протянулся противотанковый ров шириной в 7 метров. Противник, численностью до двух батальонов, зарылся в землю. Мы готовились к новой атаке. Ночью на левом фланге сделали проходы для танков.

– Товарищ командир полка, – сказал мне Кравченко, – лобовой атакой трудно взять противника. Это будет стоить больших потерь.

Кравченко был прав. Подступы к роще «Фигурная» противник прикрывал сильным огнем.

Я приказал Кравченко отвести батальон в рощу «Молоток», ночью обойти рощу «Фигурная» и ударить во фланг противника. Так и сделали. Внезапный удар по флангу привел врага в замешательство, он обратился в бегство. До 700 трупов оставили здесь белофинны.

Этим маневром полк завершил прорыв линии Маннергейма.

Герой Советского Союза майор С. Ниловский

Заметки артиллериста

Доты линии Маннергейма находились во взаимной огневой связи. Чтобы пробить проход в системе финских укреплений, надо было ликвидировать не один дот, а целый участок системы.

Вести борьбу с дотами противника и побеждать в бою могли только сильные, смелые люди.

Я хочу рассказать о двух наших славных героях-артиллеристах товарищах Кириллове и Булавском.

На просеке у одного из дотов стояли три наших подбитых танка. Экипажи давно покинули их. Эти танки мешали нам вести наблюдение за дотом, а приблизиться к ним было трудно. По данным пехотной разведки, они были заняты финскими снайперами, которые использовали их как бронированные укрытия. Мы решили проверить, действительно ли в танках находятся снайперы.

Кириллов взял с собой двух человек из пехотной разведки и выполз из окопа. Почти тотчас же, едва они отползли на 60–70 метров, по ним был открыт огонь из танков. Кириллов зарылся в снег и наблюдал, прислушиваясь к выстрелам. Один разведчик, лежавший рядом с ним, был убит, второй ранен. Прежде чем продолжать разведку, Кириллов взял винтовки обоих товарищей, взвалил на себя раненого и пополз с ним назад.

Оружие и раненого Кириллов сдал передовым постам пехоты. Но точных данных о противнике у него еще не было. Задача не была выполнена. Он вернулся обратно к танкам…

Доклад Кириллова был точен и короток:

– Танки заняты снайперами, огонь ведется через башенные щели, снайперов, очевидно, четверо.

Немедленно было передано приказание стоявшей рядом батарее 152-миллиметровых орудий открыть огонь по танкам. Два финских снайпера были убиты, двое успели скрыться.

Кириллову, как у нас говорили, «везло». Он возвращался невредимым из самых опасных экспедиций. Но везение здесь было обусловлено тем, что сам Кириллов старался рисковать как можно меньше. Он вел свое дело без спешки и торопливости. Там, где другой, может быть, прополз бы расстояние за полчаса, Кириллов полз три часа, а то и четыре. Каждую кочку, каждый камень он использовал для укрытия. В его подвигах не было жертвенности, в них были сознание долга и расчет, доведенный до предела.

За боевые заслуги правительство присвоило тов. Кириллову звание Героя Советского Союза.

Командир батареи лейтенант Булавский, Герой Советского Союза, прославил себя высоким артиллерийским мастерством и бесстрашием.

Однажды возле высоты «Язык», у озера Сумма-ярви, наш наблюдатель заметил, что откуда-то сбоку из-за леса ведет стрельбу мощная огневая точка. С этого же пункта удалось установить, что корректировать огонь по этой точке можно только с просеки, которая простреливается из соседнего дота орудийным и пулеметным огнем. Попытки танков и пехоты пройти просеку успеха не имели. В двух шагах от нее, в лесу бойцы стояли без особого риска, но едва лишь они выползали на просеку, как пулеметы и орудия финнов буквально сметали их огнем.

У пехоты и танков не было возможностей обхода просеки. Обстановка требовала любой ценой, хотя бы на время, заставить дот замолчать. Но, чтобы вести огонь, надо было кому-то выползти на просеку. Иначе корректировать стрельбу невозможно.

Булавский получил приказание подавить дот. Он взглянул на меня внимательными, чересчур спокойными глазами, лицо его потемнело. Даже одного шанса из тысячи на спасение у него не было.

Радиста он посадил сбоку в лесу, в трех шагах от просеки, так, чтобы тот слышал его команды. Посередине лесной прогалины стоял пень. Это было единственное место, возле которого можно было продержаться живым несколько минут. Булавский выбросился по снегу к этому пню. Было видно, как за пару секунд пули выхватили куски шерсти из его полушубка.

– Цел? – спросили его.

В ответ он подал первую команду, и радист передал ее на огневую позицию. Время шло. Минуту каждый считал за час. Булавский уже вывел снаряды к цели и перешел на подавление. Дот замолкал. Но в это время Булавский, словно устав, положил голову на правую руку, вздрогнул, вытянулся. Две пули попали в него. Одна застряла в животе, другая пробила грудь.

Только теперь осознаешь все величие и всю простоту такой вот смерти, необходимой для жизни других людей.

Герой Советскою Союза В. Кириллов

В разведке

Связь с наблюдательным пунктом прервалась. Свои же танки намотали линию на гусеницы. Я получил приказание установить новый наблюдательный пункт.

С разведчиком Пономаревым идем вперед, тянем проволоку. За рощей финны встретили нас пулеметным огнем. Спасаемся за танком. Вместе с танком перемещается и наш наблюдательный пункт. Мы не прекращаем корректировать огонь артиллерии.

Наконец, выбрали два дерева и решили устроиться на их верхушках. Командир батареи тов. Коваленко наблюдает с одного дерева, я – с другого. Но вскоре по дереву застучали пули. Тов. Коваленко взял щиток от пулемета и установил его наверху для защиты от пуль, мне же пришлось спуститься.

Я получил приказание идти вперед вместе с наступающей ротой и выяснить обстановку. Мы бежали, падали, укрываясь от снарядов, и снова бежали вперед. Однако скоро добрались до полянки, а перебраться через нее было крайне трудно. На полянке беспрестанно рвались снаряды.

Командир роты просит артиллерию уничтожить неприятельское орудие. Но орудия не видно. Я ползу через полянку вправо. Влез на бугор и вот уже вижу орудие, не пускающее нас вперед.

Теперь нужно как можно скорее добраться до наблюдательного пункта. Бегу, влезаю на дерево к командиру батареи и показываю ему место, где обнаружили орудие. Через несколько минут это орудие было уничтожено, и рота пошла вперед.

Но зато финны повели яростную стрельбу по нашему наблюдательному пункту. Я иду с разведчиком Хейманом и пехотинцами в лес, чтобы отогнать противника и облегчить положение пункта. Лесом доходим до просеки. Выползаю на просеку. В конце ее – бугор, а на бугре какое-то подозрительное черное пятно. Неужели дот?

Чтобы проверить, я подымаюсь во весь рост.

Тишина.

Я делаю несколько шагов.

Слышу шепот Хеймана:

– Ложись!

Ослепительный свет. Грохот.

Я лег. Теперь мне стало ясно – там дот. Так вот откуда охотились за нашим наблюдательным пунктом!

Мы обнаружены, нас обстреливают из винтовок. Видим финнов, перебегающих от дерева к дереву. Пытаются нас обойти. Мы отходим назад, к ручью, довольные разведкой. Обнаружить дот – большая удача.

По приказанию командира части наблюдательный пункт перенесли в другое место. Получили новое задание – разведать все примыкающие к доту укрепления. Это была задача необычайной важности, и мы выполнили ее путем систематического наблюдения, ряда дневных и ночных разведок.

Расскажу об одной нашей ночной разведке.

Нам было поручено пройти лесом левее дота, занять ранее обнаруженный блиндаж и произвести разведку огневых точек.

До блиндажа добрались без особого труда. Блиндаж пуст, в нем никого нет. Ползем дальше. Темно. Только снег слегка белеет.

Натыкаемся на проволочное заграждение. Стали резать проволоку. Но от проволоки, видимо, была проведена сигнализация. Со всех сторон на нас посыпались пули – хорошо пристреленное место. Делать нечего, отползли за бугор.

Надо установить, откуда финны ведут огонь. По глуховатому звуку выстрелов справа догадываюсь, что стреляют из закрытого помещения. Значит, из дота. Следовательно, дот справа от нас. Слева тоже обстреливают. Судя по звуку, автоматчики. Там, верно, траншея.

И мы через поляну поползли к траншее. Финны этого никак не ожидали. Они были уверены, что мы ушли. У себя в траншее они курят, разговаривают, мы видим огоньки папирос, слышим голоса. Ползти необычайно трудно, потому что малейший шум может выдать. Двигаюсь вперед метр за метром, напрягаю мышцы.

Мучительно хочется кашлять. Кашель давит, душит. Усилием воли сдерживаюсь.

Вот надолбы перед траншеей, затем колючая проволока.

Вдруг финны разом всполошились. Встречают нас бешеным огнем. Пускают осветительную ракету. По выстрелам мы определяем все, ради чего пошли в разведку: и дот и траншеи.

Наша цель достигнута, и мы отходим назад, к лесу. Но осветительные ракеты взлетают одна за другой; и проклятая луна начинает вылезать из облаков. Враги видят нас и стреляют, не переставая.

В лесу мы остановились. Я пересчитал своих товарищей. Не хватает помощника командира взвода. Где он? Неужели остался возле траншеи? Убит или ранен?

Надо выручать. Я пополз назад. Финны стреляют, но я ползу и ползу. Дополз до проволоки. На колючей проволоке возле траншеи повис наш товарищ. Он молчит, но еще жив. Я снимаю его с проволоки, кладу себе на спину и опять ползу к лесу.

Финны ведут бешеный огонь. Через каждые 2–3 метра я зарываюсь в снег, чтобы переждать пулеметную очередь. Товарищ просит:

– Пристрели меня.

Он не хочет, чтобы я погиб из-за него, но я прошу его только об одном: не стонать.

Из леса к нам на помощь подполз разведчик Пономарев. Вдвоем тащить раненого куда легче, и через минуту мы в лесу.

Вернувшись в штаб, отдали раненого санитарам и доложили командиру о результатах разведки.

Днем я получил задание – исследовать местность справа от дота. Взял двух разведчиков и пошел с ними в лес. Вижу – просека, в конце просеки – перевернутый танк, а за танком – пулемет. Оттуда, вероятно, хорошо видна вся правая сторона дота.

Обоих разведчиков я оставил в лесу, приказав им наблюдать за мной, а сам пополз к перевернутому танку. Одолел уже больше половины пути, как вдруг пулемет, стоявший у танка, дал по мне очередь. Неподалеку впереди я заметил яму. Сделал несколько рывков, скатился в яму и залег на дне. Здесь меня пулемет не достанет.

Минут через десять осторожно поднимаю голову и ясно вижу всю правую сторону дота с несколькими амбразурами. Справа замечаю хорошо замаскированное орудие.

Возле орудия и возле перевернутого танка все время люди. Вылезти из ямы нет никакой возможности. Ну, что ж, – нужно ждать. Чтобы время не пропало даром, я начал запоминать местность.

У меня такое обыкновение – в разведке запоминать местность подробно, чтобы потом можно было нарисовать ее, начертить панораму. Начерченная разведчиком панорама даст артиллеристу гораздо больше, чем схема ориентиров. Я запоминал углы (определял их на глазомер, по пальцам), расстояния от одного предмета до другого, очертания предметов и, придя в штаб, рисовал панораму на память.

На этот раз в уме панорама была уже давно готова, а я все еще сидел в яме, не зная, как из нее выбраться. Финны совсем близко и ни на минуту не отходят. Так просидел я в яме часов пять, до темноты. Когда стало темнеть, вылез и пополз назад.

Метров пятнадцать удалось проползти незаметно. Но вот снова слышу пулеметный стук. Пули пролетают надо мной. На этот раз меня обстреливают не из одного пулемета, а из нескольких. У меня было сильное искушение – оглянуться и посмотреть, откуда они стреляют. Но оглядываться немыслимо. И я продолжаю ползти.

Однако разведчики, которых я оставил в лесу, наблюдали за этим обстрелом. Когда я добрался до них, они мне сказали:

– Вас обстреливал один пулемет из-за танка, три из леса и один вон с того бугра.

Мы особенно заинтересовались бугром, с которого стрелял пулемету Я заподозрил, что этот бугор – промежуточный блиндаж, соединяющий два дота. Ночная разведка подтвердила мое подозрение.

С этим дотом мне пришлось встретиться еще раз 11 февраля, когда наши войска пошли в наступление. Было приказано идти на передовой наблюдательный пункт. Воздух дрожал от взрывов, гул снарядов заглушал голоса. На передовом пункте я попросил у командира, чтобы он разрешил мне взять несколько разведчиков и подойти ближе к доту. Командир разрешил.

Подползли мы к доту и залегли за пнем.

Дот уже сильно потрепала наша артиллерия – все купола были разбиты, торчала арматура. Многие траншеи вокруг него были оставлены финнами. Но дот продолжал стрелять. Стоило только нашему танку показаться на просеке, как справа от дота возникал дымок орудийного выстрела.

Вдруг белый картон, маскировавший орудие, которое стояло справа от дота, свалился. Так вот она, эта пушка, стреляющая в наши танки. Смотрю: из-за щита орудия осторожно тянется рука, чтобы поправить упавший картон. Я стреляю. Рука прячется, но через минуту появляется с другой стороны щита. Я опять стреляю. Рука опять прячется. Я несколько раз стреляю под щит. Орудие замолкает.

Мне хотелось немедленно подползти к орудию, но, к сожалению, это было невозможно – пулемет дота обстреливал нас с такой силой, что отлетела верхушка пня, за которым мы прятались.

Когда стало смеркаться, мы подобрались к доту по пустой траншее. Дверь заперта, дот молчит. Я решил залезть на него. Но едва только полез, как финский снайпер, засевший в лесу, сшиб с моей головы каску. Обошел я дот кругом и снова полез наверх. Влезаю на разбитый купол. Оттуда торчит кирпичная труба. Когда я подполз к трубе, полы моего халата запутались в арматуре. Мне пришло в голову бросить в трубу гранату. Пусть она разорвется внутри дота. Достал гранату и опустил ее в трубу. Но, оказалось, что труба перегорожена решеткой. Граната застряла в решетке, шипит и вот-вот взорвется.

Мне нужно бежать, чтобы моя же граната не убила меня.

Я дергаюсь, а запутавшийся в арматуре халат не пускает. Рвусь, напрягаю силы и скатываюсь вниз, оставив на железных прутьях свой халат и полы шинели.

Граната взорвалась и уничтожила решетку в трубе. Я взял связку гранат и одну за другой швырял их в трубу. Они проваливались вниз и взрывались внутри дота. Дот вздрагивал от взрывов. Из всех щелей валил дым. Внутри бушевал пожар.

Тем временем мои разведчики принесли тол, подложили его под стенку дота и взорвали. Тогда всю вражескую берлогу вывернуло наружу.

Так был уничтожен этот дот, с которым мне столько пришлось повозиться.

Полковник А. Муравьев и герой Советскою Союза старший лейтенант П. Шутов

Фронтовые заметки

Командира взвода разведки 7-й батареи тов. Николаева мы встретили ночью у подножья южного ската высоты.

Николаев был в белом халате. Он сидел за деревом в неглубоком окопчике и изредка покашливал в кулак. Вокруг дерева вьюга намела бугор; дальше к фронту шла ровная снежная целина. На бугре, полукругом были натыканы в снег сучочки, щепочки, кусочки сосновой коры.

Услышав наши шаги, Николаев поправил, не оборачиваясь, лежавший на коленях автомат и только потом, все еще стараясь не шевелиться, не скрипеть на снегу, повернул к нам голову.

– Ну, как? – спросили мы. – Слышно?

Поглядев на щепочки, дощечки, сучочки и веточки, натыканные рядом, Николаев тихо ответил. Все, что надо, было ему слышно, но, к сожалению, ничего не видно.

Где-то, шагах в пятистах от нас, тишину разорвали выстрелы – один, второй. Потом застучал пулемет. Николаев встрепенулся.

– Левый край, – сказал он еще тише. – Вчера тут никого но было.

И воткнул в снег еще одну ветку. Мы с любопытством наблюдали за командиром, который считался одним из лучших разведчиков.

На своем участке Николаев прекрасно знал, где сосредоточены автоматчики, куда передвинуты пулеметы, где стоят противотанковые орудия. Сейчас мы наблюдали метод его работы.