Текст книги "Смертельная клятва (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

ПЕРЕВОДЧИК – t.me/HotDarkNovels

1

САБРИНА

Я смотрю на одежду на своей кровати, и чувство уныния оседает где-то в глубине моего живота, пока я чуть плотнее натягиваю на себя халат. Прошло чуть больше месяца, а я даже не начала привыкать к новым обстоятельствам.

Потянувшись, я беру пару черных джинсов, одну из вещей, которую мне пришлось купить в первый день моего приезда сюда. Мне нужно постирать вещи, поэтому у меня осталась только эта пара и пара простых рубашек с длинными рукавами.

Стирка. Меньше шести недель назад кто-то делал это за меня. Менее шести недель назад моей любимой парой джинсов были темные джинсы покроя «бойфренд» от Dior. Они идеально сочетались с моей любимой шелковой блузкой Chanel, туфлями Louboutin телесного цвета и серьгами с бриллиантами, которые отец подарил мне на восемнадцатилетие. Раньше это был один из моих любимых нарядов.

Теперь… у меня нет любимого наряда. У меня нет любимого ресторана, кафе или части города, где можно делать покупки. У меня нет даже друзей.

– Сабрина?

Кстати о друзьях…

Веселый голос моей соседки, Мари Вудсон, живущей двумя домами ниже, доносится из динамика моего телефона и напоминает мне, что я на минутку задумалась. Она и еще несколько женщин, которых я здесь встретила, теперь самые близкие друзья, что я имею. Но друзья знают друг о друге личное. Они знают тайны и важные моменты, страхи, надежды и мечты. Я не могу рассказать этим женщинам ничего из этого, поэтому я не могу называть их друзьями.

Не то, чтобы у меня больше не было надежд и мечтаний. Те, что у меня были раньше, какими бы они ни были, исчезли.

– Я здесь, – рассеянно говорю я, натягивая джинсы из Таргет и рубашку с длинными рукавами. Одной рукой я хватаю резинку для волос с тумбочки и собираю свои светлые волосы в небрежный пучок. Мои волосы – единственное, что осталось от моей прежней жизни: я сделала их прямо перед той ночью, когда все пошло вверх тормашками. Дорогой балаяж и идеальная стрижка выглядят неуместно в паре с дешевым нарядом, и каждый раз, выходя из дома, я чувствую, как на меня смотрят люди. Замечая, что, хотя моя одежда, возможно, изменилась, блеск, оставшийся от моей старой жизни, то, как меня учили держать себя с детства, и то, как я говорю – все это отличает меня от всех остальных в этом маленьком городке.

– Сегодня утром Дафна отправила в группе сообщение о новом задании нашего книжного клуба. Ты его видела? «Семейная тайна» – тема этого месяца. Я подумала, что мы могли бы пойти выпить кофе, а затем зайти в книжный магазин, чтобы взять наши копии. Если только ты сможешь сегодня уйти с работы?

– Да, все нормально. У меня свободный график. – Во всяком случае, в последнее время я стала больше работать по ночам.

– Сова, – смеется Мари, цокая языком. – Я была бы такой же, если бы не дети. В колледже я постоянно не спала всю ночь. Теперь мне повезет, если я доберусь до десяти прежде, чем засну.

– Да, я тоже. – Я слышу, как все это звучит пусто, и мой голос отстранен. Мари, должно быть, тоже это заметила, но она не тот человек, который будет указывать на это. Она принесла мне печенье в первый день, когда я сюда переехала. Домашние, с большими кусочками шоколада. Я помню, как смотрела на него и плакала, потому что не могла заставить себя съесть ни одно.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз ела печенье. Моя внешность всегда была моей валютой. Мои волосы, кожа и фигура всегда были безупречны. Но здесь это никого не волнует. Кажется, их заботит – доброта, дружба, доброжелательность и соседская привязанность. Люди, среди которых я выросла, не ценили эти вещи. И то, что в той жизни, которую я помню, было элегантной, утонченной отстраненностью, здесь воспринимается как холодное высокомерие.

– Ты кажешься усталой. Теперь в голосе Мари звучит нотка беспокойства. – Может быть, тебе не стоит проводить так много ночей допоздна. Знаешь, сон важен. Я постоянно говорю это своему сыну каждый раз, когда он хочет допоздна поиграть в видеоигры.

– В последнее время у меня просто проблемы со сном, вот и все. – Я опускаюсь на край кровати и тянусь к черным ботильонам, которые купила на прошлой неделе. Они выглядят как копия моей любимой пары, которая у меня была раньше, и я подумала, что, купив их, я почувствую себя лучше. Но на самом деле у меня просто болит грудь каждый раз, когда я смотрю на них. – Меня всегда мучила бессонница. Я думала, что пребывание здесь, в деревне, поможет. Что было бы более тихо, я думаю. Но это продолжается. – Это моя легенда, какой бы хрупкой она ни была: я уехала из города, потому что его стало слишком много, и что мне нужна передышка, как девушке викторианской эпохи у которой расшатались нервы, отправляющейся на море «подлечить нервы».

– Ну, если ты когда-нибудь захочешь обратиться к врачу и тебя понадобится подвезти, просто дай мне знать. Доктор Томпсон тут в клинике хороший человек, но он не молод, поэтому скептически относится к прописыванию таких вещей, как снотворное. Я обращалась к врачу в Луисвилле, когда мне понадобилось лекарство от тревожности. Сейчас я уже в порядке. – Веселый голос Мари становится светлее. – Доктор Томпсон был недоволен, когда мне пришлось рассказать ему об этом на следующем осмотре, но что он мог в тот момент сделать? Рецепт был уже у меня. – В ее голосе теперь звучит заговорщицкая нотка, как будто мы делимся секретами. – В любом случае, если тебе нужна небольшая помощь, чтобы лучше выспаться, в этом нет ничего постыдного. Я была бы рада подвезти тебя.

– Спасибо. – Уже не в первый раз мне бы хотелось иметь машину. Хотела бы я знать, как водить машину. Если я хочу пойти куда-нибудь, кроме нескольких магазинов, находящихся в нескольких минутах ходьбы от моего дома, мне всегда надо просить Мари. Я не могу себе представить, чтобы кому-нибудь здесь начать объяснять, почему я в двадцать два года не умею водить машину. Полагаю, я могла бы выдать это за то, что всю свою жизнь прожила в Чикаго, но это все равно привело бы к новым вопросам.

А вопросов я очень стараюсь избегать. Я понимаю, что нелегко в маленьком городке, где все сплетничают обо всех и все знают дела каждого.

– Для этого и нужны друзья! – Восклицает Мари, и я слышу ее затаенное дыхание, когда она готовится бежать по другому повороту. Она как маленькая, возбужденная собачка: милая, полная энергии и всегда готовая поговорить. Но я быстро прерываю ее, потому что мне нужно немного времени на свои мысли, прежде чем я проведу с ней остаток дня.

– Мне нужно закончить собираться. Но меня устраивает пробежка за кофе и книгой. Ты можешь забрать меня, скажем, через полтора часа?

– Конечно! Тогда увидимся.

Телефон выключается, и я выдыхаю, даже не подозревая что задерживала дыхание. Я поднимаю руку и потираю виски, сдерживая нарастающую головную боль. Все здесь такие… очень участливые. Все время.

Я выросла на расстоянии. Частная школа, где все были такими же строгими и формальными, как мой отец и его коллеги дома. Сотрудники особняка, в котором я выросла, всегда поддерживали дистанцию между нами. Друзья из одной школы, из одного круга общения, которые также выросли с убеждением, что такая дистанция – единственный приемлемый способ поведения. Даже я и мои самые близкие друзья вместо объятий дарили друг другу воздушные поцелуи. Я вообще не могу вспомнить, когда меня в последний раз кто-нибудь обнимал.

В первый день, когда я встретила Мари, она дала мне тарелку печенья. На второй день я встретила ее в книжном клубе, который я нерешительно посетила, где она обняла меня всем телом и рассказала, как она была взволнована тем, что я приняла ее приглашение. Я застыла, не зная, что делать. Мари, казалось, этого не заметила, слишком поглощенная собственным волнением, но все остальные наверняка заметили.

Это отличало меня с самого начала. Но это всегда должно было случиться.

Я делаю еще один длинный вдох, зажимая переносицу, прежде чем встать. Я чувствую себя странно без украшений и макияжа. Но у меня не было средств на ту косметику, которую я покупала раньше, а все мои украшения остались дома. Лучшее, что я могла себе позволить, – это что-то близкое к тому средству по уходу за кожей, которым я пользовалась раньше. Расстановка приоритетов в покупках – еще одна вещь, к которой мне пришлось привыкать.

Некоторые из моих расходов покрываются ФБР, например, арендная плата за небольшой дом с одной спальней, в котором я живу, а также стипендия на еду и базовую одежду. Остальное – дискреционные расходы на такие вещи, как книги, средства по уходу за кожей или что-то еще, что выходит за рамки прискорбно небольшой суммы, ежемесячно вносимой на мой текущий счет, – зависит от меня. Вот почему пару недель назад я получила еще один новый опыт – впервые в жизни я начала работать.

Просто внештатная работа по редактированию, но за это что-то платят. Достаточно, чтобы покрыть дорогой увлажняющий крем, которым я наношу на кожу, свежевыжатый сок и ароматный кофе, который я наливаю себе, как только иду на кухню. Я не думала, что это так уж дорого, но Мари округлила глаза от такой расточительности, тогда, когда с ее слов, я могла бы просто купить сок из магазина и недорогие сливки для кофе.

На моем столе стоит кофейник, одна из тех вещей, которые были в доме, но я еще не поняла, как им пользоваться. В первый раз я обожглась. Во второй раз кофе оказалась гущей. В-третий, оно было слишком водянистым. В тот момент я просто была шокирована и купила бутылку готового кофе в следующий поход за продуктами. По крайней мере он был со вкусом тыквы, что очень приятно в это время года.

Я опускаюсь за стол с миской хлопьев и кофе, толкая ложкой мини-пшеницу вокруг миски. В этот час солнце льется в большие окна над раковиной и плитой, а также в окно наверху задней двери, освещая кухню мягким светом. На моем заднем дворе растет несколько деревьев, листья которых ржаво-красные, оранжевые и желтые, что создает атмосферу осеннего утра. Это должно быть мирно расслабляющем. Мари охала и ахала, глядя на вид из окон моей кухни, когда она впервые оказалась здесь. Но нет ничего мирного в том, почему я здесь. И нет ничего мирного в том, как мало у меня сейчас направления в жизни.

Я ем холодные хлопья, все еще глядя в окно на деревья, и вздрагиваю. В этом нет ничего плохого, но я скучаю по привычным завтракам. Я скучаю по яйцам-пашот с голландским соусом и хрустящим беконом. Поджаренным рогаликам со свежими помидорами, сливочным сыром и лососем. Блинчикам с начинкой из свежих фруктов и меда. Я не умею готовить ничего из этого и боюсь пробовать. Я и так чувствую себя достаточно потерянной, и все способы, в которых я уверена, что потерплю неудачу, только заставляют меня чувствовать себя хуже.

Если бы я рассказала Мари или кому-нибудь еще обо всем, чего мне не хватает, о том, чего я жажду и что меня огорчает, она бы подумала, что я избалована. Она была бы шокирована тем излишеством, которое раньше было для меня нормальным. И, может быть, я избалована, но я не виновата, что у меня все это отобрали. Я не просила, чтобы что-то из этого произошло. И прямо сейчас все это по-прежнему кажется монументально несправедливым.

Я неохотно доедаю хлопья и отодвигаю миску в сторону, попивая кофе. Снаружи на дереве рядом с моим окном сидит птица и весело щебечет, что напоминает мне о Мари. Меня накрывает волна усталости, и я подумываю написать ей и отменить наши планы. Остаться дома, занимаясь редактированием и просмотром фильма после или что-то в этом роде, например чтением книги, которую я выбрала, вместо выбора месяца книжным клубом. Мне также не по себе от часов, проведенных в чужой гостиной, не похожей ни на один дом, в котором я когда-либо была до переезда сюда, в окружении людей, которые, как я уверена, осуждают меня. Мне бы очень хотелось это отменить.

Но я слышу в голове голос агента Колдуэлла – агента ФБР, назначенного мне после того, как меня поместили под защиту свидетелей. Он проверял меня каждые пару дней, в течение первых нескольких недель. Теперь это ежемесячный визит. Но в те первые визиты он видел, что я остаюсь дома, избегая всех, и не завожу друзей.

– Тебе нужны хобби, – сказал он. – Это для твоей защиты, Сабрина, тебе нужно сделать все возможное, чтобы вписаться. То, что мы тебя спрятали, не означает, что люди все еще не ищут. А если люди будут шнырять вокруг, задавать вопросы, смотреть, чем больше ты выделяешься, тем больше ты становишься мишенью.

После этого он ободряюще похлопал меня по руке, и на его лице появилось сочувственное выражение. Помню, я подумала, что он похож на чьего-то отца: короткая борода и усы, небольшой пивной живот, дружелюбное выражение лица. Не моего отца, а возможно кого-то. Он выглядел так, будто заверял меня, что получение тройки по геометрии – это не конец света, а не предостерегал меня, чтобы я не ставила себе на спину мишень для людей, которые хотят меня убить.

Итак, я вступила в книжный клуб. Я выпила кофе с Мари. Присоединилась к ней и еще нескольким ее друзьям в походах за продуктами. Попросила ее отвезти меня в Sephora за средствами по уходу за кожей, что тоже привело ее в ужас, когда она увидела стоимость. Но ничто из этого не заставило меня почувствовать, что я принадлежу этому месту. Ничто из этого не заставило меня почувствовать, что больше нечего ждать, и есть на что надеяться. Моя жизнь рухнула и сгорела, а я сижу здесь, в пепле, пытаясь понять, кем мне теперь быть.

Возможно, мне следует обратиться к врачу. Купить что-нибудь от депрессии. Это же именно она, да?

Но так ли это? Или это просто естественная реакция на то, что все, что я когда-либо знала, перевернулось за одну ночь, и заставило меня пошатнуться? Сколько времени нужно человеку, чтобы оправиться от чего-то подобного?

В дверь стучат, и я снова подношу чашку кофе к губам. Я вздрагиваю, ставлю кружку с грохотом, а сердце начинает колотиться.

– Это всего лишь Мари, – говорю я себе, отодвигая стул. Но Мари не из тех, кто стучит. Мы знакомы чуть больше месяца, и в ее мире это достаточно времени, чтобы просто «отпустить себя», как она сказала бы. Я слышу это в ее голосе, в своей голове, когда думаю об этом.

Но кто-то стоит у моей двери. И этот болезненный адреналин начинает пробиваться через меня, напоминая мне о ночи, которую я так хочу забыть. С трудом сглотнув, я встаю, заставляя себя медленно идти к двери, когда с другой стороны раздается еще один стук, заставляя себя дышать нормально. Это просто сосед. Продавец ненужных товаров. Меня никто не нашел. Не так скоро. Агент Колдуэлл пообещал мне, что меня вообще будет сложно найти.

У меня здесь новая фамилия. Новая жизнь. Я в безопасности.

Я должна быть в безопасности.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, я распахиваю дверь, накладывая на свое лицо ту домашнюю, дружелюбную улыбку, которой, как я знаю, ждут здесь соседи. Но это немного дает сбой, когда я вижу, кто стоит на моем пороге.

Это мужчина. В частности, мужчина в форме полицейского, с рыжевато-каштановыми волосами, которые блестят в солнечном свете того же цвета, что и листья снаружи, и зелеными глазами, устремленными прямо на меня. Он, я думаю, стоя там ошеломленно, возможно, самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни.

И затем он произносит мое имя.

– Сабрина Миллер?

2

КАИН

Женщина, стоящая в дверном проеме, выбивает почву из-под моих ног. И совершенно не к месту. Я впервые вижу Сабрину Миллер, но ожидание того стоило, и мне достаточно пяти секунд, чтобы понять, что ей здесь не место.

Она стоит здесь с дискомфортом, как будто чувствует себя не дома и не в своей собственной шкуре или, что более вероятно, не в своей одежде. На ней джинсы, которые ей велики, простая темно-синяя рубашка с длинными рукавами, которую она постоянно дергает. Определенно не ее выбор, особенно когда все остальное в ней так идеально отполировано. У нее красивая фигура, за которую стоит умереть, такая фигурка, которая никогда не была отравлена замороженной коробкой макарон с сыром или бургером из придорожного кафе. Ее волосы выглядят дорого, что только выделяет ее лишенную пор и идеально гладкую кожу. Она выглядит дорого.

Она должна быть именно такой, учитывая, чего она мне стоила.

– Вы что-то хотели? – Голос у нее тоже какой-то неправильный, резкий, холодный и культурный, с намеком на чикагский акцент, родившийся и выросший в городе. Ничего похожего на растягивание слов Кентукки, которым я был захвачен с тех пор, как приехал сюда несколько недель назад. Я собирался приехать к ней раньше, но с управлением полицейского участка в маленьком городке возникло удивительное количество документов и ответственности. Особенно, когда бывший шериф был пожилым мужчиной, который едва мог пользоваться телефоном-раскладушкой, не говоря уже о компьютере.

Стоя в дверном проеме, с облупившейся краской и ржавой петлей, обрамляющей ее, с шатающейся походкой под моей ногой, она выглядит как мираж. Как будто она не может быть настоящей. Но она настоящая.

– Ну, мэм, разве это способ поприветствовать человека, который проделал весь этот путь, чтобы проверить вас? – Я улыбаюсь ей, засовывая руки в карманы и стараясь выглядеть расслабленным. – Каин Бреди. Я здесь шериф, если вы не знали. А поскольку вы новенькая в городе и живете здесь одна, я решил приехать и убедиться, что вам ничего не нужно. Я знаю человека, у которого вы снимаете это жилье, и он немного нечестный домовладелец. Не особо заботится об обслуживании и завышает арендную плату. Хотел убедиться, что у вас все в порядке.

К этому моменту любой другой здесь тоже расслабился бы. Одарил бы меня широкой улыбкой, пригласил на пиво или чашку кофе или предложил свежеиспеченное печенье. Но Сабрина по-прежнему смотрит на меня с подозрением, ее великолепные голубые глаза то расширяются, то сужаются.

– Шерифа зовут Уэйн Смит – говорит Сабрина более холодным голосом, чем раньше. – Я встречалась с ним на следующий день после того, как переехала сюда. На самом деле он часто появлялся у меня на пороге, сообщая мне, что если мне что-то понадобится, все, что мне нужно сделать, это позвонить. – Она поджимает губы, и ясное выражение ее лица говорит о том, что она не верит ничему, что я сейчас говорю.

Я не позволяю этому сбить меня с толку. Она холодная, уверенная и подозрительная, но я могу с этим справиться.

– Я знаю Уэйна, – уверяю ее я спокойным голосом. – Я заменил его, по уходу на пенсию несколько недель назад. Думаю, какие-то проблемы со здоровьем. Нормальная вещь для парня такого возраста. Власти решили привлечь кого-нибудь помоложе. Немного больше гибкости в моем шаге, чтобы преследовать плохих парней. – Улыбаюсь я ей, позволяя улыбке достичь уголков моих глаз.

– И вы пошли и проверили всех жильцов, шериф Бреди? – Она поднимает идеально ухоженную бровь. Слишком ухоженную для любой живущей здесь женщины. Если бы я еще не знал, что она новенькая, я бы узнал это только по этому факту. – Или только меня?

– О, я делал обходы. Мари, живущая несколькими домами ниже, готовит отвратительное тыквенное печенье с арахисовым маслом. Если у вас еще не было возможности попробовать, вам не стоит этого делать.

Что-то в упоминании имени Мари, кажется, ее немного расслабляет. Я вижу, как она меняется, напряжение на ее лице немного ослабевает. Она улыбается, но это все еще кажется немного натянутым.

– Простите, шериф Бреди, – легко говорит она, хотя ее голос по-прежнему холоден. – Я повела себя ужасно грубо. Хотите войти? Боюсь, я не могу предложить печенье, но у меня есть холодный кофе.

– Не могу сказать, что я фанат холодного кофе, но гостеприимство я все равно приму. – Моя улыбка не исчезает, когда Сабрина отступает, давая мне возможность войти в дом. – Хотя даже в таком месте следует быть осторожной, приглашая в дом незнакомцев. Женщина, живущая одна, и все такое.

– Вы уже дважды упомянули, что я живу одна. – Некоторая жесткость возвращается в ее тон, когда она идет к задней части дома, где через открытую дверь я замечаю стол и кухонную технику. Стены кухни бледно-желтые, стол и стулья из потертого дерева, на нем имеются царапины. Над раковиной висит цветочный балдахин, обрамляющий большое окно. – А вы шериф, да? Это то, что вы сказали? Так что мне, как я полагаю, не стоит беспокоиться о том, чтобы впускать вас в свой дом.

Она оглядывается назад, бровь снова изогнулась, и я усмехаюсь.

– Что ж, я полагаю, вы меня правильно поняли, мэм.

– Сабрина. Меня никогда раньше не называли мэм, и я думаю, что это заставляет меня чувствовать себя дискомфортно. – Она заходит на кухню и открывает холодильник с большей силой, чем это необходимо. – И мне очень жаль, но я еще не совсем освоила кофейник. Так что холодный кофе – это лучшее, что я могу сделать. – Она достает кувшин холодного кофе со вкусом тыквы, и я сопротивляюсь желанию сморщить нос. Чего я хочу, так это возможности поговорить с Сабриной Миллер еще немного, и если пить слишком сладкий холодный кофе – способ сделать это, я готов страдать.

– Тогда зови меня Каин. – Я сажусь за стол и наблюдаю, как она ходит по кухне, ее плечи и поза напряжены. – Если уж мы будем называть друг друга по именам.

Она игнорирует предложение, наливает большое количество кофе в черную кружку и ставит ее на стол передо мной, прежде чем потянуться за наполовину полной кружкой, которую она, должно быть, бросила, когда я постучал в дверь.

– Могу ли я еще что-нибудь для тебя сделать? – Говоря это, она прислоняется к стойке со своей чашкой, вместо того, чтобы сесть за стол со мной. В ее глазах все еще явное недоверие.

– Мне просто любопытно, вот и все. Я хотел бы познакомиться со всеми, за безопасность которых я отвечаю здесь. Одно из преимуществ жизни в маленьком городке, не так ли? Знакомство со всеми, кто живет поблизости.

Сабрина фыркает, затем берет себя в руки.

– Я все еще привыкаю к этому, – быстро говорит она. – Я здесь не так давно. Но я полагаю, ты это уже знал. Кстати откуда ты это узнал? – Она делает паузу, и, когда я не отвечаю сразу, она отвечает на свой вопрос. – Соседи, конечно. Мари. – Она тихо вздыхает. – Еще одна вещь, к которой я не совсем привыкла. Все остальные знают обо мне все.

– К этому можно привыкнуть.

Ее брови снова выгибаются. Я чувствую странное, зудящее желание сократить расстояние между нами, протянуть руку и провести большим пальцем по изгибу. Сразу за этой мыслью следует образ того, как я прижимаю свою ладонь к ее щеке, большой палец к маленькой ямочке в центре ее подбородка, притягивая ее полный, надутый ротик к своему. И к тому времени, как я закончил бы ее целовать, она перестала бы хмуриться. Ее рот был бы теплым, мягким, и припухшим от моего поцелуя. Глаза у нее были бы широко раскрыты и светились, а не суженными и подозрительными как сейчас.

Мой член дергается от этой мысли, пульс возбуждения покалывает мою кожу, когда я чувствую, как он набухает, толкая переднюю часть молнии. Я почти уверен, что темно-коричневые брюки не смогут хорошо скрыть мою растущую эрекцию, и я хочу, чтобы она успокоилась.

Я здесь не для этого. Не сейчас.

Я откашливаюсь, ерзая на стуле так, чтобы это, надеюсь, не было слишком очевидным.

– Что убедило тебя переехать сюда? Раз уж тебе здесь некомфортно.

– Как ты и сказал, я уверена, что ко всему привыкаешь. – Сабрина делает глоток кофе. – Я просто еще не привыкла. Я начала чувствовать себя подавленной там, где жила. Мне нужно было немного тишины и покоя. Поэтому я приехала сюда. – Она пожимает плечами, но я замечаю в этом какую-то скованность. Практикованную манеру ее речи, как будто она повторяет что-то, что выучила наизусть. – На это потребовалось больше адаптации, чем я ожидала. Но я справлюсь я уверена.

– Ну, если тебе понадобится кто-то, кто покажет тебе окрестности, я буду рад помочь. – Я поставил кружку с кофе, не в силах сделать еще один глоток, и оставил локти на столе. – Однажды вечером я мог бы пригласить тебя на ужин. Дать тебе немного почувствовать, что может предложить этот город.

Ее бровь почему-то выгибается еще выше.

– Ты приглашаешь меня на свидание, шериф Бреди? Но ты тоже здесь не новенький. Мне следовало бы попросить кого-нибудь другого дать мне почувствовать этот город, ты так не думаешь?

Внезапный, горячий прилив гнева пронзает меня при мысли о том, что любой другой мужчина прямо у меня под носом, ведет холодную великолепную женщину куда угодно, не говоря уже о настоящем свидании. За этим следует раздражение из-за ее отказа назвать меня по имени, усиливающее покалывание, пробегающее по моей коже, как муравьи.

– Я здесь новенький, – соглашаюсь я, с некоторым усилием сдерживая гнев в своем тоне. – А что, если именно я приглашу тебя на свидание? – Я ухмыляюсь ей и вижу, как ее глаза сужаются.

– Тогда мне придется сказать нет, – говорит она, и ее голос возвращается к холодному спокойствию. – Я не думаю, что сейчас я действительно в том месте, где можно с кем-то встречаться. Но спасибо, шериф Бреди. Я уверена, что ты просто проявил вежливость, предлагая.

В том, как она это говорит, нет места спорам, поэтому я пока оставляю это, плавно вставая и неся кружку к раковине. Я прохожу мимо нее и ощущаю ее аромат – сладкий ванильный сахар с оттенком пряностей. Мой член снова дергается, покалывание от возбуждения покалывает позвоночник, и я заставляю себя идти мимо нее. У меня возникает желание повернуться и прижать ее к стойке, положить руку на ее идеально изогнутые бедра и показать ей, как мало ей на самом деле удалось меня оттолкнуть. Как я ею возбужден, несмотря на ее прохладу ко мне.

Но я игнорирую это. Когда-то я был человеком с большим самоконтролем, и даже если в последнее время я чувствую, что этот контроль ослабевает, я еще не так уж далеко зашел.

Даже когда дело касается ее.

– Спасибо за кофе, – плавно говорю я, беря со стола шляпу шерифа и накидывая ее обратно на голову. – Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, Сабрина.

– Обязательно. Но у меня скоро встреча с подругой, так что…

– Не волнуйся, – я улыбаюсь ей. – Я больше не буду тебя задерживать.

Я возвращаюсь к входной двери, по пути обращая внимание на дом. Все тут просто обставлено таким образом, что подразумевается, что так и было. Сомневаюсь, что Сабрина приложила руку к украшению. Гостиная отделана деревянными панелями, здесь стоит мягкий диван с цветочным принтом, на спинке которого лежит нечто похожее на одеяло ручной работы, а на одной стене висит слегка устаревший телевизор. Я не вижу никаких личных прикосновений, которые бы соответствовали человеку, которого я встретил сегодня – кажется, что Сабрина просто существует здесь, не пытаясь сделать это место своим. Думаю, если бы я зашел в ее спальню, все было бы примерно так же.

Покалывание желания снова пробегает по моей коже при мысли о ее спальне, но я отталкиваю его, открывая дверь. Она скрипит на петлях, и я оглядываюсь на Сабрину, прежде чем выйти. Она смотрит через кухонный дверной проем, все еще откинувшись на стойку и сжимая кружку, как будто это щит. Я вижу часть ее лица, сжатые губы и легкую бледность, и сохраняю этот образ, чтобы рассмотреть его позже, прежде чем выскользнуть наружу.

На улице прохладный ноябрьский день, и я, защищаясь от холода, натягиваю куртку и направляюсь туда, где припаркован мой грузовик. Еще одна уступка чувствительности маленького городка этого места. Я мог бы водить полицейский крейсер, но он мне нравится даже меньше, чем грузовик, который я купил вскоре после переезда сюда. Я с краткой тоской думаю о машине, которую оставил позади, а затем открываю дверь и запрыгиваю в теплый, пахнущий мятой салон.

И я твердо намерен вернуться сегодня вечером, чтобы проведать Сабрину.