Текст книги "Тайны древних бриттов"

Автор книги: Льюис Спенс

Эти последние заключения особенно отражают кельтский настрой. По всей видимости, в них нет ничего библейского и уж конечно их меланхолическая красота не имеет ничего общего с жесткой, сухой теологией тевтонов. Ядро их философии, по-видимому, составляет мысль, что, несмотря на все перипетии борьбы души, в конце все оказывается хорошо. Они повторяют вековечное восклицание поэта о том, что красота не может умереть, что где-то, пусть скрытый за облаками, ожидает дух – в самом конце путешествия души, и что, несмотря на все человеческие мучения, есть явный выигрыш по окончании борьбы. Это не фатализм, эти верования не имеют ничего общего с неприятной философией наказания, которая особенно характерна для иудейского мировосприятия и которая также тесно связана с ранними варварскими воззрениями. Это настоящая философия радости, просвечивающей сквозь все кельтское искусство, пусть порой и затененной тучами.

Откуда же тогда исходит идея борьбы человека? Мне представляется, что в нашем национальном мистицизме представление о борьбе, об эволюции предусматривает, скорее, естественный, самообусловленный курс, чем серию фаз, через которые должна пройти человеческая душа. Речь идет, скорее, о процессе роста души, чем об определенных правилах, которые она должна соблюдать. Восточные философии говорят, что человеку, вставшему на путь развития, следует двигаться по определенной дороге, строгим образом выложенной для него, – дороге, путь по которой может занять целые эры, прежде чем приведет его к последней ступени. Практически на каждом шагу этого пути человеку предлагается выбор: следовать верной или неверной дорогой; но мистицизм наших отцов делает меньший акцент на выборе, или, по крайней мере, мне это так представляется. Человек должен двигаться вверх, хочет он того или нет. Порой он может скатываться в Абред, но, в конечном счете, он должен достичь Гвинуида. На Востоке действительно есть представление, что в конце жизни любая душа должна возвратиться к Богу, но там этот процесс не только видится гораздо более длительным, но и не представляется столь автоматическим. По моему мнению, в «Барддас» выдвигается, скорее, идея определенной эволюционной машины, в которой происходит медленный рост души от низкой формы существования к высотам Гвинуида, чем некой схемы, в рамках которой крайне важен образ действий человека. Не то чтобы в британской системе он не был важен, но здесь человек, опираясь на него, получает основную помощь от сверхъестественных сил. Как я уже говорил, здесь речь, скорее, идет о том, что через серию рождений человек медленно проходит через планы бытия к свету Гвинуида, чем о том, что он достигает его всецело благодаря своему волению и образу поведения.

Признается также огромная важность научного знания для души человека, знания, являющегося, по сути, рычагом, с помощью которого человек поднимает себя с одного плана на другой. Одно это прагматическое указание свидетельствует о западном происхождении этих идей. Добрые дела, безусловно, помогают человеку, но отсутствие знаний оккультных наук может затормозить его продвижение. Продвижение должно ускоряться благодаря последним, в связи с чем столь важное значение уделяется инициации. Все выглядит так, как будто через инициацию человек получает гарантированную возможность попасть в план Гвинуида, тогда как без нее он может скатиться назад в Абред. Такой расклад явно напоминает египетскую идею о том, что без знания «Книги Мертвых» человеческая душа не может надеяться обрести рай.

Доктрины нашего древнего мистицизма подаются в такой свободной форме, что трудно как-то систематизировать их. Большей частью они разбиты на триады (или группы из трех высказываний), зачастую они расположены в произвольном, но не бессвязном порядке. Порой взаимное расположение некоторых афоризмов кажется неуместным. Поэтому необходимо выделить из общей массы то, что представляется особенно важным и уместно расположенным.

Указывается, что кругом Гвинуида навечно определены три закона человеческих действий: необходимость, выбор и суждение. Говорится, что три вещи можно найти повсюду: Бога, истину и круг Гвинуида, и знать это – значит, быть связанными с ними и получить освобождение от Абреда. Также есть три вещи, величина которых не может быть познана: это круг Сеуганта – сфера существования одного только Бога, – протяженность вечности и любовь Бога.

Говорится о трех основных силах человека: это Авен, привязанность и интеллект. Из этой триады проистекает все наличное благо. Все усилия человека должны протекать в унисон с тем, что пребывает в круге Гвинуида. Существует три уровня одухотворения: Бог в Сеуганте, одушевленности в Гвинуиде, то есть на небе, и телесности в Абреде, то есть в воде и на земле. Тут мы имеем круг Гвинуида, полностью отождествляемый с христианскими небесами, и Абред, скорее отождествляемый с землей, чем с Аннуном. В примечании к этому месту говорится: «Некоторые утверждают, что обнаруживают указания на доктрину Абреда или метемпсихоза в Священном Писании, так они говорят, что отрывок в Книге Иова (33: 29—30): «Вот, все это делает Бог два, три раза с человеком, чтобы отвесть душу его от могилы и просветить его светом живых» при правильном переводе с еврейского должен звучать следующим образом: «Вот, все это делает Бог с человеком, чтобы трижды отвесть душу его от могилы»». Все это может быть так, однако, как я уже замечал, я не нахожу никакой доктрины о переселении душ в нашем древнем мистицизме, скорее речь идет об эволюции, или совершенствовании, души.

Далее мы подходим к трем условиям, которым подчинены природа существования и одушевленность, они следующие: осуществляющее, как в случае с Богом и его силами; осуществляемое, как в случае с конечными жизненными формами, а также в случае со смешанными формами бытия; и неосуществляемое, то есть то, что не было создано «и не будет создавать», а именно пространство, абсолютное время, смертность и тьма. Любопытно обнаружить присутствие теории относительности в этих древних триадах, где существование абсолютного времени и пространства отрицается, – как я полагаю, еще один пример того, сколь значительно опережали валлийские барды мышление современной Европы.

Говорится о трех устойчивостях тождества: это всеобщность, поскольку не может быть двух видов всеобщности; бесконечность, поскольку не может быть пределов целому, равно как не может быть целого, которое бы не было всеобщим или вездесущим, потому что не есть целое то, что не всеобъемлюще; и неизменность, поскольку невозможно, чтобы одно связующее универсальное целое было иным, чем данное; таким образом, не может быть Бога, кроме как происходящего из фундаментального и универсального тождества.

В данном учении мысль об ускорении конца Абреда, или земного плана, преподносится не столько в пророческом виде, сколько наукообразно. Говорится, что три вещи должны ускорить его финал: это болезни, борьба и энейдваддеу, которое уже интерпретировалось как состояние законного наказания за нанесение вреда. «Энейдваддеу» в данном случае подразумевает наказание, осуществленное справедливо и разумно, например, как результат военных действий или столкновения, вызванных справедливым поводом. Указывается, что ради блага и из милосердия к живым созданиям Бог учиняет между ними взаимную борьбу и убийства – доктрина, которую, как мы помним, весьма убедительно отстаивал Вордсворт. Однако современное сознание отшатывается от такого убеждения, оно словно вверяет себя нашим британским предкам, оставляя за скобками вопрос о невзгодах на плане Абреда. Все это укрепляет мою теорию относительно того, что философия, изложенная в «Барддас», никак не связана ни с одной из восточных систем, которые не только запрещают убийства и рассматривают отнятие чужой жизни как богохульство, но и вообще смотрят на жизнь как на тягостный опыт, который можно преодолеть, скорее, правильной тренировкой сознания, чем каким-либо иным способом. Более того, указанная доктрина несомненно обнаруживает свое друидическое происхождение, поскольку при всем том, что друиды вмешивались в племенные войны с целью замирения сторон, зачастую они же вдохновляли свой народ на сражения. Но прежде, чем обвинять их в создании доктрины, которая кажется нам варварской и негуманной, вспомним, что даже в наше время все это проповедовалось, и не без успеха.

Далее говорится, что основы Абреда таковы: это преобладание раздора и Китраула над благоденствием и духовным исправлением, так что беззаконие и смерть с необходимостью вытекают из мастерства Китраула и из принципов системы освобождения, определяемой любовью и милосердием Бога. Тут состояние Абреда подается как ужасная необходимость, как часть душевной эволюции, которая должна быть пройдена. Ясно, что в соответствии с этой философией, человеку следует осознать, что жизнь на земном плане никогда не может быть счастливым опытом, что он должен смириться с ней. На первый взгляд, это напоминает восточную идею о принятии существования со смирением, но надо сделать поправку на то, что наша система, как уже говорилось, предусматривает возможность укорочения текущего состояния в результате борьбы и убийства.

В состоянии Гвинуида, на духовном плане, существуют три необходимости: 1) преобладание добра над злом; 2) память, простирающаяся из Аннуна, и, как следствие, безупречные суждения и совершенное понимание при отсутствии сомнений или расхождений, и, наконец, 3) победа над смертью. Тем, кто комментировал эту древнюю концепцию, зачастую казалось странным, что идее сохранения памяти на последней стадии существования души придается столь большое значение. И действительно, можно было бы поставить под вопрос ценность подобных воспоминаний, если бы не имелось в виду еще большее совершенствование души через обогащение ее опытом ада. Я склонен полагать, что дело в том, что не может быть подлинного счастья без совершенного знания и опыта, что счастье на его высшей ступени действительно связано со страданием на низших фазах существования. Опять же заклинания, с помощью которых человек избегает смерти и торжествует над ней, заключаются в той силе, которая черпается из знания целого в его первооснове. То есть следует проникнуть в тайны смерти и верно понять их, прежде чем душа сможет одержать над ней победу. Это проливает некоторый свет на аллегорию о схождении Ху, или другой его ипостаси – Артура, в глубины Аннуна. Он проник туда не только с целью отыскать там котел вдохновения, источник жизни, который, естественно, находился в мрачной бездне, где, как предполагалось, брала свое начало жизнь в ее первых формах, но он также стремился выведать секреты смерти, противоположности жизни; и мы едва ли можем сомневаться в том, что обретение этого знания было частью посвящения в братство тайной традиции.

Мы имеем мало данных, которые бы позволяли нам считать, что вера в подобные секреты имелась и у других древних братств. Что касается осирисской традиции, то Осирис, конечно, являлся повелителем мертвых, но я не могу обнаружить никаких свидетельств того, чтобы жрецы его культа считали необходимым проникать в тайны смерти. То же относится к элевсинским и иным мистериям. Место смерти, подземный мир, был для верховных жрецов этих культов также местом зарождения жизни, по крайней мере хлебно-злаковой жизни, которой они уподобляли человеческую. Также инициаты должны были проходить через место смерти, чтобы достичь жизни. Бальзамировщики Египта стремились придавать трупу оттенки и краски жизни – раскрашивая его лицо красным и украшая его искусственными глазами. Есть данные, что осирисская алхимия измыслила особую систему, посредством которой из «мертвых» металлов и почв вырабатывался род духовного эликсира. И в некоторых других религиях мы обнаруживаем идею происхождения жизни из смерти. Идея воскрешения была известна египтянам, и она до сих пор поддерживается христианской религией, и хотя это отнюдь не то же, что победа над смертью путем обнаружения ее секретов, это тем не менее притязание на то, что смерть может быть одолена.

Но мы обнаруживаем и в египетской, и в христианской религиях силы смерти, определенно побеждаемые Осирисом и Христом, и есть, по крайней мере, одна центрально-американская религия – у гватемальского народа киче, где существует подобная аллегория. Подразумевается, что смерть и ад одолеваются этими подвижниками – с помощью либо материального, либо духовного оружия. В аллегории, повествующей о схождении Артура в Аннун, мы находим подобный же сюжет об опустошении ада. Герои спускаются в Аннун, и некоторые даже не возвращаются. В этой аллегории Аннун также завоевывался силой оружия, материального или духовного, и это действо составляло часть театральной пантомимы инициации, через которую неофит должен был проходить, становясь членом братства тайной традиции.

Таким образом, мы никак не можем отрицать доподлинно британский характер философии, изложенной в «Барддас». Хотя некоторые из ее принципов, по всей видимости, имеют много общего с мистическими философиями Востока, там несомненно содержится сильная закваска западного мышления и идеализма, которые делают эту систему достойной рассмотрения британскими мистиками как заключающую в себе нечто такое, что имеет исключительное значение для расы с духовной и психологической точек зрения и что не может быть легко отодвинуто в сторону.

Почему бы нам не стремиться к тому, чтобы изучать и сохранять мистическую традицию наших предков, вместо того чтобы руководствоваться восточными писаниями в поиске тайн? Разве те принципы, что изложены в записях и хрониках нашего острова, менее величественны или менее достойны внимания, разве они не более согласуются с тенденциями и гением британской ментальности, чем мистические системы Востока? Не уводит ли нас в сторону призрак ложного восточного очарования, преувеличенный обманчивым воображением и поддельным чувством романтики? Это тенденция того же порядка, что и бытующая склонность предпочитать континентальный музыкальный гений нашему отечественному, что привело к упадку и почти гибели британской музыки, когда-то процветавшей. Не обнаруживается ли нечто болезненное, вялое и страдающее отсутствием воображения в этом стремлении искать далекую магию – при отсутствии сил обнаружить что-либо у собственных дверей? Почему было позволено, чтобы британский мистицизм на протяжении многих поколений чахнул к вящей пользе экзотической традиции, которая по своему весу не превосходит его собственную?

Давайте же избавим себя от этого позора, давайте приступим к серьезному рассмотрению и реабилитации, спасению и восстановлению благородной традиции наших отцов. Это не значит, что мы должны совершенно пренебречь чужими традициями. Это было бы также глупо, как презирать свои собственные. Но я абсолютно уверен в том, что было бы крайне важным делом для нашего духовного продвижения – отстроить разрушенное здание британского мистицизма как оно было оставлено подчиненными христианской вере бардами, хранителями древней тайной традиции. В доктринах этого мистицизма, четко обозначенных бардами, мало варварских влияний, которые как раз явно обнаруживают себя в системах Востока, что делает последние неприемлемыми для тысяч британцев как предполагающие присутствие дьяволизма и ужасов низших культов, которые несомненно пристали к ним. Уже по книге «Барддас» видно, что в нашем отечественном мистицизме нет ничего такого, что не мог бы принять самый ортодоксальный христианин. Одним словом, речь идет о национальном мистическом мышлении, приспособленном к христианскому идеалу. Разбросанные камни ждут наших рук. Некоторые действительно утеряны, но направленный поиск может позволить найти их. Давайте займемся их раскопками, и Храм британской тайной традиции будет обретен вновь. Сейчас дни восстановления, когда люди во всех землях, уставшие от космополитизма с его надоевшими аффектациями, ищут оснований и истоков тех вещей, которые участвовали в создании их культурной среды. «У далекой птицы – красивое оперение», – гласит старая пословица, указывая на человеческую немощь, которую только просвещенные люди начинают сейчас хорошо осознавать.

^Феникс 

Как патриотически настроенный шотландец и британец, я бы обратился к английским, шотландским и валлийским мистикам с призывом не дать легко умереть тому, что должно иметь для нас основополагающее значение. Мы, британцы, являемся «специфическим народом», отъединенным от наших континентальных соседей принципиально иными, чем у них, совершенно оригинальными тенденциями мышления. В этом заключается наше величие. Также обстояло дело и в самом начале. Этот священный остров заключал в себе лабораторию мысли и таинств, которую народы континента считали окруженной священным ореолом и полной загадок. Можем ли мы, восприняв и дав ход чужеземным, вне всякого сомнения, небезобидным эзотерическим системам, не нанести при этом несказанный вред духовному единству нашего острова? Конечно же нет. Суть не только в том, что мы держим в руках систему британского происхождения, но важно также учесть, что она в гораздо большей степени отвечает британской ментальности, чем какая-либо экзотическая система, она содержит в себе такое количество ключей к нашему прошлому и настоящему, что она в гораздо большей мере может послужить британским мистикам в качестве врат в область универсальных знаний, чем какие-либо чужеземные доктрины, – именно в силу своей отечественной природы, большей дружественности к британцам и более знакомому для них характеру

Может так быть, что в высшей форме существования нет ни эллина, ни иудея, ни сирийца, ни эфиопа, ни связанного, ни свободного. Но в этой сфере Абреда мы пока являемся порождениями нашего ближайшего окружения, и лишь через осознание этого и согласие с его свойствами мы можем надеяться исполнить что-либо, будь то материальное или духовное. И, конечно, та система, которая исследовала и поняла эти свойства, является наиболее подходящей и естественной для нас в плане принятия за основу духовного продвижения.

«Тайная традиция Британии!» Разве сами эти слова не волнуют сердце и не взывают к воображению истинного сына Альбиона, будя в его душе такое романтическое чувство, которого не добиться никакими упоминаниями о магии Египта или Индии? Мне не нужны ни Фивы, ни Бенарес, ни ведические гимны, ни «Книга Мертвых», поскольку я являюсь наследником знания столь возвышенного, столь благородного, как учение, унаследованное нами от наших друидических предков, в основных чертах уже восстановленное в результате кропотливого поиска. И я верю, что в этой возрожденной традиции появится новый зачаток будущего великого британского мистицизма, так что из пепла и золы восстанет чудесная птица Феникс:

 
Как та самопорожденная птица,
Что затравлена в арабских лесах,
Которой второй такой нет,
И резня пришла в этот край,
Но из пепельного чрева
Вышла, воспарила в своей высшей силе
Та, которую бездвижной уж мнили,
И хоть ее тело мертво, ее слава живет.
Вечная птица, во веки веков!
 

ГЛАВА IX.
Пути инициации

На основе уже представленных читателю свидетельств можно мысленно воссоздать ритуалы инициации в тайной традиции. Я не утверждаю, что можно представить их со всей полнотой, поскольку в свидетельствах очевидным образом присутствуют лакуны, но, по крайней мере, общий контур может быть очерчен. И нет сомнений в том, что должным образом проведенные исследования позволят обрести недостающие свидетельства – потерянные звенья в цепочке.

Цезарь указывает, что у друидов инициаты обычно должны были проходить очень длинный курс подготовки, прежде чем они достигали того, что можно было бы назвать уровнем адептов. Он также говорит, что они очень ревностно следили за тем, чтобы их обряды и церемонии были скрыты от глаз черни. Сейчас такое положение, конечно, никоим образом не может сохраняться в отношении публичных ритуалов. Оно может касаться лишь тех более засекреченных церемоний, которые связаны с магией или инициацией. Мы уже вели речь о тайном братстве Фериллт, и несомненно, что на него возлагалось дело инициации. То, что посвящение было увязано с фигурой котла, явствует не только из многочисленных валлийских поэм, но на это ясно указывает и сама аллегория, подразумевающая, что глоток вдохновения был последним или одним из последних шагов в этой инициационной церемонии.

Мы имеем такой авторитетный источник, как поэма Талиеси-на, озаглавленная «Трон Талиесина», в которой дается описание антуража и церемоний, связанных с инициацией. Это место представляет важное значение, поэтому я приведу его целиком в переводе Дэйвиса:

«Я тот, кто возжигает огонь, в честь бога Дувидда, во славу собрания, призванного решить вопрос о мистериях, – бард, знавший Сиведидда, декламировавшего вдохновенную песню западного Купца в тихую ночь среди камней.

Что касается говорливых, блистающих бардов, то их панегирики не привлекают меня; восторг слушателей – их главная цель.

Я же молчаливый знаток, обращающийся к бардам этой земли; моя цель – одушевлять героя, убеждать неразумного, пробуждать молчаливого зрителя – ведь я смелый просветитель королей!

Я не пустой артист, приветствующий бардов и втирающийся к ним в доверие, как хитрый паразит – океан имеет должную глубину!

Человек должной дисциплины получает почетные награды на благородных собраниях, где Диен умилостивляется подношениями пшеницы, а также продукта трудолюбия пчел, и фимиама, и мирры, и алоэ заморского, и золотых волынок Ллеу, и яркого драгоценного серебра, и красноватого самоцвета, и ягод, и океанской пены, и кресс-салата очищающего свойства, омытого в источнике, и выработанного сусла – основы спиртных напитков, а также обильно выращенной в укрытом от луны месте безмятежной радостной вербены.

С мудрыми жрецами проводится служение во имя Луны, и всюду стечение людей под открытым ветреным небом, с омовением и окроплением раз за разом, и стеклянная лодка в руках странника, и отважная молодежь, и прославленный Сегириффиг, и лекарственные растения из заговоренных мест.

И барды с цветами и прекрасными завитками, и первоцветами, и листьями Брива, с верхушками деревьев намерений и разрешения сомнений, и частых обоюдных даров; а также с вином, которое течет к краю, из Рима в Роседд, и тут же глубокая стоячая вода, разлив, который имеет дар Довидда – на дереве из чистого золота, которое становится плодоносящим, когда варщик, смотрящий за котлом с пятью растениями, начинает кипячение.

Отсюда и поток Гвиона, и царствование безмятежности, и мед, и клевер, и рога, в которых течет мед: встреча монарха – вот что составляет знание друидов».

* * *

Каким бы временем ни было датировано это описание, невозможно счесть его чем-то иным, кроме как свидетельством существования в былые времена древней системы инициации. С какой еще целью могло бы оно быть создано? Приводимые здесь детали слишком явно напоминают то, что мы уже знаем о друидической практике и о ритуалах различных мистерий, чтобы не иметь под собой реальную основу. Давайте посмотрим на них чуть более внимательно. Первые четыре абзаца, очевидно, являются вводными. Имя Сиведидд – это первое указание на то, что мы имеем дело с чем-то из ряда вон выходящим, чем-то оккультным и мистическим. Оно означает мистагога, или распорядителя мистерий, а слово Кудд означает «место темного хранилища».

^{«Кресс Талиесина»}

^{Вербена} 

В следующем за этими четырьмя абзаце идет речь о травах и других материалах, которые варятся в котле вдохновения. Под «золотыми волынками Ллеу», очевидно, подразумевается какой-то желтый цветок, а «яркое драгоценное серебро», по-видимому, означает fluxwort, который в Уэльсе известен как ариант Гвион, или «серебро Гвиона», в валлийском оккультном знании он тесно увязан с образом мистического котла. «Красноватый самородок» – это, возможно, hedge-berry, который также был известен какэйрин Гвион, The Borues of Gwion. Под кресс-салатом имеется в виду Fabaria, называвшаяся также берур Талиесин, или «Кресс Талиесина». Вербене же друиды отводили особое значение: она присутствовала в ритуалах бросания жребия и гадания. Ее обычно собирали при восходе Сириуса – «так, чтобы она была скрыта от взора солнца или луны». При сборе трав земля умилостивлялась возлиянием меда, растения выдергивались левой рукой.

^{«Дар Дувидда»} 

«Стеклянной лодкой», по всей видимости, являлся сосуд в форме полумесяца, из которого отпивался «глоток вдохновения». Первоцветам отводилось весьма высокое место в мистическом арсенале, а бривом, вероятно, была вербена, известная также под названием брив'р Марх.

В поэме говорится, что такой ритуал возлияний был распространен от Рима до Роседда. Это, по-видимому, служит указанием на время создания поэмы – когда бритты были знакомы с римлянами, а сам Рим был еще языческим. «Глубокая вода», видимо, означает купальню для погружения неофитов, а «дар Дувидда» – это баранец или авран, который на современном валлийском языке называется грае Дув. Плиний говорит об этом растении: «Растение, называющееся баранец, подобно можжевельнику казачьему.

Оно собирается без использования железных приспособлений, правой рукой, продетой в левый рукав туники – как при совершении воровства. Одежда должна быть белой, ноги вымыты и босы, и перед сбором следует совершить приношение вина и хлеба. Друиды Галлии говорят, что растение служит амулетом против любых видов зла и что дым от него помогает при лечении глаз».

Таковы мистические растения, ингредиенты варева в котле Керридвен, из которого выходил поток Гвиона, с которым связывается зарождение гения, власть вдохновения и царство безмятежности.

Мы обнаруживаем, что в столь поздний период, как XII столетие, эти ритуалы еще отнюдь не канули в Лету – так, Хивел, князь Северного Уэльса, был посвящен в мистерии меньшего круга Керридвен в 1171 г., и он сильно желал получить доступ к мистериям большего круга, проводимым Гвидднавом и его сыном. В песне, которую, как полагают, пел Хивел, он обращается к Керридвен как к Луне, величественной и прекрасной, медленной и утонченной в ее нисходящем движении, и просит ее посетить его обрядовую службу в мистической могиле. «Я люблю дом знаменитой леди, вблизи чудесного берега, – поет Хивел, – в возмещение суровой дисциплины, которой я придерживался в зале таинственного бога, я получил ее обещание – сокровище высокого статуса… Я буду стремиться к выкованному из гордости месту в Гивилхи, пока я не получу туда доступ. Лишь знаменитый и предприимчивый входит туда». «Насколько мы можем судить по этим стихам Хивела, – говорит Дэйвис, – и по многим другим подобным пассажам в работах его современников, валлийские барды ревностно почитали Керридвен… в XII веке, точно так же, как и в VI или в еще более ранние периоды языческих суеверий».

«Выкованным из гордости местом в Гивилхи, в пустыне Арвона в Эрири», то есть на Сноудоне, было Кэр – или святилище – Керридвен и ее дочери Лливи. «Топография этого храма настолько детально описана, – говорит Дэйвис, – что не может быть сомнений в точном местоположении… Название Дви-Гивилхи до сих пор носит приход, находящийся в том самом месте, где валлийский князь заложил свой Кэр Вен Глэр, или святилище именитой дамы, – в пустынях Арвона в Эрири, поблизости от моря: там и сейчас еще можно найти развалины Кэр». Кэмденский ученый Джибсон описывает мощную крепость, «находящуюся на вершине одной из высочайших гор, выходящей к морю». Он дает следующее описание древнего храма: «Примерно в миле от этой фортификации находится самый замечательный памятник во всей области Сноудона, называющийся И Мейнеу Хирион. Он стоит на Плоской горе (Plain Mountain), в пределах прихода Дви-Гивихеу – над Гудду Гласом. Это округлое укрепление диаметром примерно двадцать шесть ярдов; рядом расположены грубые каменные колонны, к настоящему времени их сохранилось около двенадцати, некоторые имеют два ярда в высоту, другие – пять футов: и они окружены каменной стеной. Чтобы обнаружить это укрепление, надо подняться на небольшую высоту на Плоской горе; недалеко оттуда три огромных камня поставлены стоймя, образуя вместе треугольную форму».

Джибсон также сообщает нам, что на расстоянии примерно в три фарлонга от памятника находятся несколько огромных каменных пирамид, а также ряд камер или келий, сооруженных из крупных камней, закрепленных на земле, верхним покрытием каждой кельи служат один или два камня гигантского размера.

Помня слова Хивела о местоположении, можно с абсолютной уверенностью заключить, что эти камни представляют собой руины храма Керридвен, а те кельи, о которых упоминает Джибсон, являлись раньше тайными местами, где неофиты готовились к инициации. Я не собираюсь ввязываться в неразбериху противоречий, существующую вокруг вопроса о том, действительно ли друиды использовали каменные круги острова для культовых целей или нет. То, что они не причастны к возведению большинства конструкций – это очевидно, но странно, что те, кто столь яростно оспаривал возможность их использования друидами, не сумели обнаружить хоть сколько-то из огромного числа свидетельств в литературе, где ясно указывается, что члены этого культа именно использовали их в религиозных целях, – и об этом я еще немного расскажу в конце главы.

Читатель должен вспомнить, что у фериллтов, или жрецов Фараона, в окрестностях горы Сноудон был свой город или храм, известный как Динас Эмрис, – он уже описывался ранее. Мне не представляется столь уж невероятной мысль, что этот храм Керридвен, отстоявший всего лишь в миле от указанного места Динас Эмрис, мог находиться под покровительством фериллтов, и это ведет к предположению, что последние процветали во времена Хивела – то есть в XII веке.

В древней поэме в «Валлийской археологии» приводится особый ритуальный диалог, довольно темный по смыслу, который, по-видимому, использовался при инициации – в качестве предварения к вхождению во врата святилища. Артур и Кай приближаются к заветным вратам, охраняемым верховным жрецом, и между ними имеет место следующий диалог:

«Артур: Что за человек охраняет эти врата?

Верховный жрец: Суровый седой муж с огромной властью. А кто спрашивает?

Артур: Артур и благословенный Кай.

Верховный жрец: А что хорошее несешь ты, благословенный, лучший человек в мире? В мой дом не можешь ты войти, если не желаешь сохранять.

Кай: Я сохраню это и то, что ты видишь; пусть даже птицы гнева отправятся в путь, а три присутствующих клирика заснут, а именно: сын создателя Мабона, сын Мидрона – служитель при замечательном Верховном правителе, и Гвин – Повелитель тех, кто спускается свыше.