Текст книги "Тайны древних бриттов"

Автор книги: Льюис Спенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

То, что языческие ритуалы в Шотландии считались «обычным делом», достаточно ясно видно из одного места в «ХроникахЛамеркоста» (кн. II, ч. VIII), откуда явствует, что Джон, приходский священник Инверкейтинга, что в Файфе, должен был отчитываться перед своим епископом в 1282 г. зато, что праздновал пасхальную неделю «согласно ритуалам Приапа», собрав девушек из города и заставив их петь и танцевать вокруг фаллической фигуры божества. В свое оправдание он сказал, что это «обычное дело для всей страны», и ему было дозволено сохранить свой приход. Точно то же самое в этот же период делал жрец Дарвела Гадарна в Уэльсе, который совершал подобные ритуалы 5 апреля, в пасхальный день. Нет сомнений в том, что та упорная борьба, которую вела кельтская церковь в свой ранний период за свой отдельный праздник Пасхи, возникла из особого почитания кельтского сезонного празднества, восходящего к древности.

Для нас, несомненно, было бы интересно коротко рассмотреть систему подобных друидических ритуалов, о которых мы имеем какую-то информацию, – это помогло бы нам выяснить, в какой мере они способны пролить свет на тайную традицию. Ритуал, который, возможно, описывался чаще, чем любой другой, – это сбор омелы. Из рассказов Плиния и Максима Тирского мы знаем, что дуб являлся священным деревом для кельтов, отсюда следует, что сбор омелы был явно связан с основами их веры. Могилы друидов были выложены дубовыми бревнами, а их священные церемонии неизменно украшали дубовые ветки. Одним словом, сам дуб являлся их божеством.

Омела не часто встречается на дубе, она, скорее, склонна паразитически произрастать на тополе и иве. Я считаю, что большинство писавших о ней в аспекте культового поклонения прошли мимо ее подлинного значения. Ее считали знаком особого расположения бога, символом бессмертия, света с неба и т.д.! Но я полагаю, что она была символом сущности жизни, древние рассматривали ее как протоплазмцческий материал существования.

Ее собирали в шестой день лунного стояния. Плиний указывает, что особые приготовления к празднеству и жертвоприношению проводились поддеревом, на котором росла омела, туда приводились два белых быка, чьи рога никогда не были связаны. Одетый во все белое друид забирался на дерево и срезал омелу золотым серпом. Она падала на растянутую внизу белую ткань. В том месте приносились в жертву быки, и возносились молитвы богу. Среди кельтов омела была известна как «всеисцеляющее» средство, бытовало мнение, что отвар, приготовленный из нее, делает бесплодных животных плодовитыми, что поддерживает мое мнение о том, что это растение считалось протоплазмой жизни. Кэнон Мак-Каллох мудро видит в рассказе Плиния описание ритуала, который «представлял собой смягченный вариант, реликт того, что когда-то было очень важным, но, скорее всего, дело в том, что Плиний приводит здесь лишь несколько живописных деталей и проходит мимо основного смысла ритуала. Он не говорит нам, кем был тот бог, о котором он упоминает, – может быть, это был бог солнца иди бог растительности… быки, возможно, были воплощениями бога растительности». Я думаю, что бог омелы и бык были как раз тем Ху, о котором я уже говорил. Вспомним о том, что изображению Дарвела Гадарна (сожженному в Смитфилде в 1538 г.) приносились в жертву быки. Я полагаю, что этим образом являлся дуб антропоморфной формы. Очевидно, речь шла именно о деревянной фигуре, и мы ведь, конечно, знаем, что «Дарвел Гадарн» было, по сути, другим именем Ху Гадарна, бога изобилия, неизменно ассоциировавшегося в кельтском фольклоре с быком, – бык фактически был его символическим изображением.

^{Кельтский наконечник железной подставки вертела в виде головы быка из Уэльса} 

По-видимому, омела в качестве символа сущности жизни вошла в ритуал инициации в тайной традиции точно так же, как пшеница присутствовала в элевсинских мистериях. Она рассматривалась в качестве целебного средства от многих расстройств. Очевидно, на нее смотрели как на изначальную силу самой жизни. Являлись ли «жемчужинами» на оправе котла вдохновения ягоды омелы? Такое предположение может показаться притянутым, но я считаю, что подобная версия вполне вероятна. Может быть, Ху или Артур принесли из Аннуна не только лишь котел вдохновения, но и секрет самой жизни, эмблемой которой служила омела?

Много писалось о приносимых друидами человеческих жертвах. Какому богу или богам приносились эти жертвы? Нам известно, что сооружались огромные плетеные фигуры, и они наполнялись жертвами – преступниками или рабами. Единственными известными мне изображениями британских богов, воспроизведенными методом плетения, являются фигуры Гога и Магога – гиганты в лондонской Ратуше. В любопытной анонимной работе «Гиганты в Ратуше», изданной в 1741 г. и представляющей сейчас большую редкость, говорится, что те фигуры, которые были заменены нынешними в 1708 году, были созданы плетением. Теперь немного поговорим о генеалогии Гога и Магога.

В течение почти двухтысячелетий своего существования имперский Лондон сохранил такой объем сказаний и легенд, который вполне соразмерен его величию и знаменитости. Однако для изучающего эти предания должен представляться исключительно важным тот факт, что, по меньшей мере, восемьдесят процентов этого наследия имеет кельтские и докельтские, причем исключительно благородные источники. Римские, саксонские и норманнские вторжения едва ли в какой-то степени повлияли на окраску исконной лондонской мифологии, по своему характеру столь же всецело бриттской, как и народные сказания Уэльса.

И действительно, географические названия, относящиеся к Лондону, по всей видимости, отсылают к определенным бриттским богам, его покровителям. Доктор Генри Брэдли, известный авторитет в этом вопросе, говорит, что «Лондон» является притяжательной формой названия «Лондинос», образованного от старокельтского прилагательного, означающего «свирепый», а г-н Гордон Хоум, специалист по римскому периоду Лондона, высказывает мнение, что «единственное заключение, к которому можно прийти, это то, что сдвоенные холмы вблизи Темзы составили в отдаленный период владение и, несомненно, укрепление человека или семьи, носящей имя Лондинос».

Все это здраво и достаточно ясно, но все же кто были те «свирепые» на сдвоенных холмах вблизи Темзы? Если обратить взгляд на другие города, близкие по своему возрасту к Лондону, то сразу бросится в глаза тот факт, что значительная часть их получила свои названия по именам их богов-хранителей. Камулодунум, или Кол-честер, – это не что иное, как крепость или холм Камулуса, кельтского бога войны, название «Эборакум», или «Йорк», берет свое начало в имени иберийского божества Ипора, или Гипериона, а Кориниум, или Сиренсестер, являлся городом Коринеуса, эпонимического божества острова. Существует множество подобных примеров. Поэтому представляется весьма вероятным, что Лондон был так назван не по названию племени или клана, но по имени богов, властвовавших над этой областью.

Немало присутствует в преданиях богов, чьи имена заслуживают увековечения во внушительных названиях географических мест. Почти с незапамятных времен имена Гога и Магога ассоциировали с этой областью. Ее легендарное название Кокайгне, столь же неотъемлемое для нее, сколь неотъемлемы название Лионесс для Корнуолла или Альба для Шотландии, порой интерпретировалось как «земля или область Гога», приятное место или рай кельтского бога Огмиоса. Нет никаких сомнений в истинно британском характере титанов-богов Гога и Магога. В давние времена их изображения были высечены на склоне плимутской скалы, холмы Гог-Магог в Кэмбриджшире до сих пор хранят в своей памяти их имена. Высеченные и раскрашенные статуи Гога и Магога, возвышающиеся в дальнем конце Ратуши, являются преемниками фигур, которые носили по улицам столицы в Михайлов день, а также на празднованиях в честь вступления в должность лондонского лорд-мэра.

В своей книге «Новый взгляд на Лондон» (1708) Хэттон уверяет нас, что извозчики в городе имели обыкновение божиться «Гогом и Магогом», и далее из текста следует, что даже в такой поздний исторический период отдельных лондонцев охватывал настоящий ужас при одном упоминании этих имен. «Некоторые подмастерья, – замечает он, – настолько пугались имен Гога и Магога, насколько малые дети пугаются упоминания об ужасных черепе с костями». Эти имена должны были вызывать гораздо более сильный страх, чем перспектива быть представленным пред очи лорда-мэра или управляющего двором короля. Конечно, такой укоренившийся ужас мог сохраниться только на основе исключительно сильной народной памяти о древних жертвоприношениях указанным божествам, и изучающий традицию, вероятно, не ошибется, приравняв гигантов Лондона к Огмиосу, свирепому кельтскому богу красноречия, который, облачившись в львиную шкуру, с булавой в руке, тащил за собой людей в цепях и раз за разом требовал чинить человеческую бойню. Магог, «Мать Гог», это, очевидно, его женский двойник, и замена этого образа мужской фигурой Коринеуса, очевидно, является результатом относящихся к более позднему периоду нерешительных уступок в приглаженной британской мифологии Джеффри Монмутского и Джона Мильтона. Возможно, также, что имя Ог, или Огмиос, в позднейшие времена некие «авторитеты» спутали с именами Гога и Магога, библейских царей страны Васан. Вообще представляется вполне вероятным, что холмы-близнецы по обе стороны реки Уолбрук могли считаться местом обитания Ога и его супруги, точно так же, как сдвоенные скалы на самом краю земли когда-то считались их цитаделью.

Нет сомнений в том, что Гог и Магог были божествами плодородия, но также очевидно, что был, по сути, идентичен кельтскому Огмиосу, богу поэзии и вдохновения. Фигура Магог, насколько можно судить, также была связана с даром вдохновения. Это должно приравнивать ее к Керридвен, и я не вижу оснований считать, что она и эта богиня не представляли собой одну и ту же фигуру, описываемую в одном месте как «старая великанша». Но для нас важно то, что в столице Англии в доримский период действительно совершались ритуалы в честь этих монструозных божеств и что память о них сохранялась столь долго. Не от одного писателя нам известно, что лондонцы в XVIII веке почти что поклонялись им и, похоже, в каком-то смысле считали их оплотом нации. Даже сейчас, если предположить, что их изображения будут изъяты из Ратуши, можно представить себе, какой гнев это вызовет.

Не слишком ли мы уверены в том, что течение времени совершенно стирает древнюю веру и что те предполагаемые успехи, которых мы в минувшем веке добились в области мышления и культурного продвижения, совершенно обесценивают то, что мы именуем «суевериями» прежних веков? Действительно, возможно, за последние шестьдесят или семьдесят лет имел место гораздо более масштабный отход от древней традиции, чем когда-либо ранее, но очевидно и то, что всего лишь несколько поколений тому назад британцы находились в гораздо более тесной связи с наследием веры, определяемой тайной традицией, чем многие люди сейчас могут себе это представить. Такие празднества, как масленица и святки, несомненно, наследуют друидическим обрядам, но также очевидно, что они отсылают и к докельтской культовой практике. Мартынов день, к примеру, связан с именем святого Мартина, который, как считается, находясь в образе быка, был разрезан на части и съеден. Очевидно, что святой Мартин просто занял место бога Ху, символом которого было это животное. Ирландские Таилтиунские игры до сих пор хранят память о Таилтиу – приемной матери Луга, умершего в календы[40]40
  Первый день месяца у римлян.


[Закрыть] августа, а Ламмас был древним кельтским праздником самого Луга. Другим до сих пор сохранившимся древним британским ритуалом, по всей видимости, связанным с Тайной традицией, является ежегодно празднование в Ковентри фестиваля Годивы. Что представляла собой эта Годива?

Историческое существование Годивы не вызывает ни у кого никаких сомнений. Она была матерью не только саксонских князей Эдвина и Моркара, но и другой героини сказаний, вызывающей еще более романтические ассоциации, чем она сама, – Эдит Лебединой шеи, жены Гарольда, павшего в битве при Сенлаке или Хастингсе. Но при всем этом история о ее благородной жертве явно носит характер легенды. Роджер Уэндоверский, первым упомянувший о ней, писал свои труды в начале XIII века или примерно через сто пятьдесят лет после смерти этой героини. Ни один летописец до него не упоминает о ее самоотверженном деянии, фольклористу же бросается в глаза то, что эта история включает в себя такое количество деталей, очевидным образом связанных с древним британским культом, что становится ясно: сама героиня и история о ней вышли из лона этой традиции.

^{Крест Святого Мартина}

При этом нет особой необходимости специально доказывать, что Ковентри к моменту знаменитого выезда графини представляла собой деревню, населенную примерно тремястами крестьянами, обитавшими в деревянных хижинах, что там не было рыночной площади и не стонало это поселение от пошлин и сборов, о которых говорится в легенде. Но важно то, что Годгифа, или Годива, и ее муж Леофрик, граф Мерсийский, явились восстановителями, если не основателями монастыря Св. Осбурга. Ведь именно с момента восстановления этого культового сооружения начинается процветание Ковентри как рыночного города. Годива стала считаться благодетельницей этого города, и не удивительно, что впоследствии история о ней смешалась с мифом о древней британской богине этих мест Бригантии, или Бригит, который в ранние века христианства сам постепенно затуманился и приобрел в народном представлении неопределенный вид. В кельтский период эта богиня (или ее человеческое воплощение) промчалась на коне по деревне Ковентри во время летнего празднества в конце мая. Но с течением времени воспоминания о ней оказались в тени и под конец были поглощены легендой о златокудрой саксонской графине.

^Годива 

Существует процесс, с которым хорошо знаком любой специалист в области мифологии. Воспоминания о боге тают, и легенда о нем присваивается позднейшим героям или святым, с учетом модификаций времени и места. В Ирландии богиня Бригантия, окоторой мы здесь еще поговорим, стала христианской святой Бригиттой (Бригит), и нет оснований сомневаться в том, что в Ковентри имел место подобный процесс и что образ Бригантии, или Бригидду, смешался с образом святой Годгифу – «Богом данной» на саксонском языке.

Для нас в легенде представляет интерес то место, где рассказывается о проезде Годивы верхом через Ковентри не прикрытой ничем, кроме ее пышных золотых волос, при этом за ней подсмотрел один человек. Существуют веские доказательства того, что древняя кельтская богиня или женщина, представлявшая ее, появлялась в таком виде на ежегодных празднованиях в ее честь; подсматривать же за богиней или ее наместницей было, конечно, непростительным грехом, каравшимся лишением зрения.

То, что в давние времена в районе Ковентри практиковались друидические обряды, общепризнанно. В деревне Саутхэм, располагавшейся неподалеку, праздничные шествия в честь Годивы проводились с таким рвением и восторгом, какие обычно характерны для крупных городов. Но в той местности существовали любопытные разновидности церемонии, более ярко свидетельствующие о друидическом характере празднества, чем ритуалы, проводимые в самой Ковентри. Впереди пышной процессии шествовал персонаж, известный как «Старый меднолицый», на котором была маска быка, увенчивающаяся рогами. Известно, что на некоторых празднествах друидические жрецы надевали на себя шкуру и голову принесенного в жертву быка, так что «Старого меднолицего» можно было бы считать их выродившимся наследником. Его имя, конечно, указывает на кельтского бога солнца, чей пылающий лик, окруженный колыхающимися лучами, часто отливался в форме медных дисков. Слово «старый» часто стоит перед именами дискредитированных божеств, например: «Старая насечка», «Старый Гарри»[41]41
  Варианты названий Сатаны в английском языке.


[Закрыть]. Потом шла Годива в кружевной мантии, за ней следовала вторая Годива, чье тело было все выкрашено в черный цвет. Плиний говорит, что у древних бриттов женщины именно таким образом украшали себя во время религиозных празднеств, намазывая свои тела вайдой, «так что они начинали напоминать смуглых эфиопок».

В Фенни Комптоне, недалеко от Саутхэма, где проводятся эти празднования в честь Годивы, находится ферма по выращиванию вайды – возможно, то самое место, где ранее собирались растения, из которых потом получалась краска. Несколько поколений археологов сходилось в том, что именно в Уорвикшире сохранялись преимущественно британские основы уклада, так что нет ничего невероятного в том, что именно там продолжались древние ритуалы, христианская же сторона замирялась уверениями в том, что они обращены к святому образу достойной дочери матери-Церкви.

Деревня Ковентри ранее располагалась вблизи южных границ проживания великого британского племени бригантов, покровительницей которого была богиня Бригантия, или Бригидду, – тождественная, как уже указывалось, ирландской Бригит, позднее в христианской версии представшая святой Бригиттой. Она была также известна, как Дану или Ану; она, несомненно, идентична той Черной Аннис, которая, по рассказам, пряталась в районе холмов Дэйн (или Дану) в Лейсестершире и уносила чужих детей и овец в свою пещеру – напоминание о человеческих и животных жертвоприношениях. Она была божеством земли, богиней плодородия, ее почитали почти исключительно женщины. Имя «Черная Аннис», очевидно, указывает на ее лицо и тело, накрашенные вайдой, отсюда же происходит и «Черная Годива». Но как можно объяснить имя «Подсматривающий Том»? Усыпальница Бригидду в ирландском Килдаре была окружена оградой, сквозь которую никто не мог ни проникнуть внутрь, ни подсмотреть, никому не было дозволено бросить взгляд на священных дев, посвящаемых богине. Когда одна из них или несколько проносились верхом по улицам Ковентри во время проведения празднований в честь богини, ни один «Подсматривающий Том» не осмеливался нарушить это правило, в противном случае разгневанная богиня лишила бы его зрения. Именно с этим обычаем мы можем связать появление легенды о Годиве.

Мало есть сомнений в том, что эти ритуалы имели определенное отношение к тайной традиции. Они не только демонстрируют ее мощь и способность к выживанию, но, как я полагаю, и проливают определенный свет на то представление, которое имело место на церемонии инициации, или, по крайней мере, они связаны с обрядовой частью верования, вспомогательного по отношению к традиции. Бригинда была богиней знания, ее почитали поэты. У нее было две сестры, носящих то же имя, они покровительствовали лекарскому искусству и кузнечному ремеслу. Бригинда была также богиней культуры и поэзии, она тождественна галльской богине Бригиндо. Ее имя, по-видимому, происходит от валлийского корня «бри», означающего «честь» или «слава». До недавнего времени был известен ее культ на Гебридах, где в День Св. Брид, в канун Сретения, женщины обряжали сноп овса в женское платье и помещали его вместе с палкой в корзину, называвшуюся «Кровать Брид», – под возгласы: «Брид идет! Да здравствует Брид!» Кэнон Мак-Каллох указывает, что она считалась «одним из первых светочей цивилизации, покровительницей художественных, поэтических и инженерных способностей, а также богиней огня и плодородия».

Я полагаю, что Бригинда (или Брид), как и Керридвен, верховенствовала над женским «сектором» древних мистерий, в то время как Ху главенствовал над мужской их частью. По всей видимости, ее культ получил наибольшее распространение в северной и центральной частях того, что сейчас является Англией и Шотландией, а также в Ирландии. Но тот факт, что ее имя ассоциировали с родниками, с вдохновением и сельским хозяйством, похоже, позволяет почти полностью приравнять ее к Керридвен, богине Священного котла.

ГЛАВА VIII.
Высшая философия британского мистицизма

Теперь необходимо будет обратиться к высшим аспектам тайной традиции Британии, как они явлены в ее самом выдающемся документе – «Барддас», хотя ранее мы касались лишь поверхностного слоя его философии. Прежде всего, нам надо составить общее впечатление о божестве, как оно представлено там.

В книге говорится, что Бог триедин и не может быть иным: он одного возраста со временем; он единосущ со всем существующим; и он соположен с любой устремленностью сознания. Он непостижим и необъясним, он превыше всего и безмернее всего на свете.

Но о каком боге говорится во всех этих заявлениях? Похоже, что валлийские барды позднего времени признали Бога христианства как высшее божество, но немало упоминаний и о фигуре Ху, чьей природы мы уже касались.

В отношении Ху есть значительный разброс мнений. «Значение Ху, – говорится в примечании к “Барддас”, – состоит в том, что он способен широко распространяться. Слово “Ху” это эпитет божества, указание на его всеведение, оно нередко встречается в работах бардов». Бард Киндделу идентифицирует его с Иисусом, а автор примечаний к книге высказывает мнение, что он был тождествен Хэусу[42]42
  Ху на валлийском языке произносится как Хэ или Хе.


[Закрыть] Лактанция и Езусу Лукана – у этих римских авторов под близкими именами выступает бог галлов.

Кэнон Мак-Каллох^{57} считает, что это был «древний богцивилизатор у некоторых племен», и добавляет, что триады, упоминающие о нем, относятся к более позднему периоду. Рис^{58} говорит о Ху как о «британском Геркулесе» и полагает, что его место позднее занял Артур. Однако очень мало наблюдений о нем оставлено признанными специалистами в области мифологии. Но из постоянных упоминаний о Ху в триадах явствует, что он был значительным персонажем, богомцивилизатором, искусным в земледелии, законотворчестве; возможно, он имел солярное происхождение. Он упоминается как «наивысший хозяин британского острова» и как «бык, обитающий в священном стойле» – последнее определение, похоже, приравнивает его к фигуре Осириса. Несомненно, он присутствует в поэме «Добыча из Аннуна» в виде «быка с повязкою на лбу: ярмо его – сто сорок ровно ладоней в ширину». На то, что друиды держали это животное в качестве символа своего божества, точно так же, как жрецы Египта держали у себя быка Аписа, представлявшего Осириса, указывает следующее место в этой же поэме: «Они не знают… среброглавого быка, который был у них». Имя этого быка или вола, по-видимому, было Элзен, судя по поэме Мерлина; убийство быка язычниками-саксонцами оплакивается этим магом.

Все это не только до некоторой степени приравнивает Ху к Осирису, но и протягивает связи между его культом и митраизмом, а также культами быков в Средиземноморье. Упоминавшийся галльский бог Эзус, или Хэзус, о котором писал Лукан, изображен на одном алтаре, обнаруженном в Париже, – в виде лесоруба, рубящего дерево. На этом же алтаре представлен и бык. Подобный алтарь есть и в Треве. Бронзовые быки доримского периода были обнаружены в Халлштадте в Австрии и в окрестностях Ла Тен. «Много географических названий, в которых присутствует слово taurus[43]43
  Бык (лат.).


[Закрыть], встречается в северной Италии, Пиренеях, Шотландии, Ирландии и других местах, – говорит Кэнон Мак-Каллох, – это заставляет предположить, что в местах, носящих эти названия, имел место культ быка». Он добавляет, что, возможно, была тенденция представить это животное символом бога, чему должно было способствовать распространение митраизма, и указывает, что «позднейший реликт культа быка мог быть обнаружен в карнавальной процессии Boeuf Gras[44]44
  Тучный бык (фр.).


[Закрыть] в Париже»^{59}. Мы можем также вспомнить жертвенное приношение быков в Гайрлохе и других местах в Британии в позднейшие времена.

^Езус 

Таким образом, достаточно очевидно, что Ху являлся богом-цивилизатором, символизировавшимся фигурой быка (как и Осирис), и также весьма вероятно, что он и египетский бог имели единые корни, находившиеся в Северо-Западной Африке. Фрезер в одном примечании в своей книге «Золотая Ветвь» упоминает об обнаружении в Северной Африке друидической могилы, наполненной принадлежностями покойного, а Уэстермарк приводит много свидетельств сохранения в Марокко ритуала Билтейнн – ежегодной церемонии очищения рогатого скота путем провождения его сквозь священный огонь или дым.

В «Барддас» говорится, что один лишь Бог может выдерживать испытание вечностью в Сеуганте; нам же известно три круга возвышения души, изображаемых кельтами в солярной форме, как это демонстрируют нам древние британские монеты и, согласно некоторым сообщениям, каменные круги в Эйвбери и других местах: это Сеугант, обиталище Высочайшего Ху, который, вероятно, считался самим Солнцем; Гвинуид, счастливая обитель бессмертных, представляющая собой внешний обод, и Абред – внешняя тьма. Но изображение этой духовной структуры в «Барддас» представляет Абред центральной фигурой, Гвинуид – внешней, а Сеугант – соответствующим лучам светила. Может быть так, что Абред, или Аннун, считался пылающей солнечной бездной, порождающей все тела, жарким и огнедышащим перегонным кубом жизни. Но поскольку Абред– это, очевидно, земной план, то, возможно, дело в том, что в сознании чертившего эту схему могли перепутаться понятия Абреда и Аннуна. По всей вероятности, тремя психическими сферами человека являлись: Аннун – место зародышевого существования, Абред – земной план и Гвинуид – сфера пребывания получивших оправдание в своем последующем существовании духов. Сеугант, сфера Бога, была недостижима и сохранялась для одного лишь божества. То, что, безусловно, существовала определенная путаница в этом вопросе, видно из двух высказываний в «Книге Дуйвиддиэта», расположенных рядом. В одном утверждается, что три состояния существования живых существ – это «состояние Абреда в Аннуне, состояние свободы в человеческом кругу и состояние любви, то есть Гвинуид на небе». В другом же говорится о трех неотъемлемых стадиях всего живого: «Начало в Аннуне; продвижение вверх в Абреде и обретение полноты в Гвинуиде».

Перед человеком выдвигаются три основные обязанности: страдать, меняться и выбирать; в равных пропорциях перед ним находятся Абред и Гвинуид, необходимость и свобода, зло и добро, и ему предоставлены полномочия присоединяться к тому, к чему он пожелает. Тут нет философии фатализма, и это отличает данное учение от восточных систем и свидетельствует об утверждении западной доктрины свободы человеческой воли, – на этом делается особый упор. Однако тут прослеживаются явные ассоциации с доктриной бегства, избавления, присутствующей в восточных системах. Так, здесь говорится, что человек «бежит» от Абреда и Китраула (зла) в Гвинуид, проходя при этом через забытье и смерть. Таким образом, находясь в более счастливой сфере, уже нельзя вспомнить предыдущие состояния, хотя в других версиях настоятельно подчеркивается, что исключительно важно оставить их в памяти с целью совершенствования личности.

Таким образом, в древней британской мистической философии присутствуют лишь три плана, а не семь, как в восточной. Также, по-видимому, не идет речь о том, что человек имеет последовательно несколько физических тел, как это преподносится в восточных философиях, хотя предполагается, что он состоит из различных «материалов», или элементов.

В триадах бардизма присутствует диалог в виде вопросов и ответов, который проливает значительный свет на ранние британские представления о свойствах души. На вопрос «что есть сознание?» следует ответ: «Глаз Бога в сердце человека, который видит все, что различимо – с точным определением формы, места, времени, причины и цели». Рассудок интерпретируется как обращение сознания, во время которого оно созерцает посредством зрения, слуха и опыта все, что предстает перед ним, а понимание описывается как работа сознания, при которой оно расходует свои энергии и мощь с целью приобретения знаний.

В этом диалоге Бог показан как жизнь всех жизней, дух Бога – как сила всех сил, а провидение Бога – как порядок порядков и система систем. Истина – это наука мудрости, сохраненная в памяти сознанием, душа – это дыхание Бога в теле человека, тогда как жизнь – это мощь Бога.

^{Бык – священное животное и символ божества}

В «Изречениях бардизма», написанных Йеуаном аб Хивелом Сурдвалом, поэтом, творившим около 1450 г., демонстрируется глубокое постижение бардовской философии существования. Удивительно обнаружить в Уэльсе в ту эпоху столь глубокий тип мышления, запечатленный в этих изречениях. Если бы эти сентенции были известны профессорам елизаветинского Лондона, то, возможно, они бы заставили их пересмотреть свое мнение относительно современной им кельтской цивилизации! Давайте бегло взглянем на некоторые из афоризмов.

Говорится, что не может не существовать то, что вырабатывает большее количество добра, чем зла, потому что иначе не бывает – в силу власти Бога, его мудрости и любви. Доброе оно или злое, бытие или небытие – в том не может быть уверен человек, поскольку разум ничего об этом знать не может. Другие говорят, что это есть материя всего. Однако лишь только Бог знает добро и зло его, полезность и бесполезность, и то, чего будет больше – добра или зла. Опознаваемое великое добро для всех без вреда для кого бы то ни было не может не существовать, поскольку в противном случае три главных атрибута Бога, а именно: знание, мудрость и милосердие, не могли бы пребывать без столкновения с бедой и нуждой, «поэтому бардизм верен».

Истина не может явиться из того, что не хранится в истине и что не заключает в себе всякую истину, поскольку истина не может прийти из того, что противоречит или противостоит тому, что истинно. Далее говорится, что сила Бога – это гарантия того, что лучшие из вещей существуют.

«Десять заповедей бардов», обнаруженные в «Синей книге», очевидно, были проникнуты христианским мышлением. Например, нам предписывается соблюдать воскресенье и воздерживаться от почитания идолов, что показывает, что такая тенденция почитания действительно существовала. Но определенные места обнаруживают кельтскую ментальность. Это, например, касается трех «избавлений»: «не будет никакого проступка, который не будет выправлен, не будет никакого неудовольствия, которое не будет прощено, и не будет никакого гнева, который не будет усмирен, отсюда следуют три главных вердикта: первый – не будет ничего некрасивого, что не будет украшено; второй – не будет никакого зла, которое не будет изъято; третий – не будет никакого желания, которое не будет исполнено. И по достижении этой черты: во-первых, не может быть ничего, что не будет узнано; во-вторых, не может быть утраты чего-либо любимого без обретения вновь; в-третьих, не может быть конца Гвинуиду, раз достигнутому. И не может быть никакой иной понимающей силы и любви, кроме как все это – с бережным исполнением того, что возможно».