Текст книги "Узор счастья"
Автор книги: Людмила Синицына
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Выслушав ее рассказ, Оксана торжествующе посмотрела на Василия. Тот поднял глаза на Светлану:
– Никогда нельзя упускать ни малейшего шанса. Чтобы не гневить фортуну.
– Гневить ее я не собираюсь. И, конечно, попробую.
Прежде чем зайти на почту, Света заглянула в книжный магазин, где оставляла для Сени открытки. Хорошо, что он так удобно располагался, в который раз отметила она про себя. Выкроить лишние полчаса было так трудно. Времени не хватало, а столько всего хотелось сделать.
Она потянула на себя тяжелую дверь магазина и вошла внутрь, где ее тотчас обдало теплом и гулом голосов. Сеня протянул ей конверт, ставший почему-то немного толще по сравнению с предыдущим разом. А Светлана оставила очередную пачку открыток – на новой бумаге, купленной на оптовом складе, из того списка, который он предложил ей. Одобрительно кивнув, Сеня сказал, что пока открытки идут. И некоторые даже заходили, покупали по второму разу. Рассеянно попрощавшись и думая о том, что надо теперь забежать на почту, отправить деньги, Светлана вышла. А на почте подошла к окошку «до востребования». Быстро пробежав глазами письмо от бабушки, она вздохнула с облегчением: никаких печальных новостей на этот раз не было. И просьба Елены Васильевны подробнее описать, как выглядит изнутри особняк в Осеевском переулке, не удивила ее, хотя бабушка уже расспрашивала, есть ли там комната «с фонарями» и сохранился ли на потолке этой комнаты у основания люстры алебастровый узор в форме переплетенного ромба – «узел счастья».
«А еще, – писала Елена Васильевна, – возле камина, – если он, конечно, за столько лет сохранился, – две головки в стиле модерн».
Елена Васильевна просила сделать набросок – как выглядит особняк сейчас, и зарисовки комнат. Это письмо она написала до поездки Светланы в Драгомею. Наверное, сейчас у нее лежит подробный отчет о том, как прошла выставка. Там было много подробностей, интересных для Елены Васильевны.
В тот же день Светлана зашла в особняк – посмотреть, есть ли там книги об Испании, чтобы не тратить время на публичную библиотеку. И, к своей радости, обнаружила солидную подборку. Она и не мечтала о том, что сразу у нее под рукой окажется такое количество нужных книг. Это были и альбомы с репродукциями, и фотоальбомы, и этнографические исследования чуть ли не по каждой провинции.
Прежде чем погрузиться в работу, Светлана вернулась с комнату с «фонарями» и посмотрела вверх: «узор счастья» остался. Потом она сделала набросок головок (в стиле модерн) у камина и подумала, что, наверное, маленькую Елену Васильевну приводили сюда родители в гости к кому-то. Как забавно.
Закончив наброски, Светлана вложила их в конверт, заклеила и сунула в сумку, чтобы опустить по дороге, после чего открыла первую книгу – испанского философа Ортеги-и-Гассета, у которого нашла заметки о народном костюме...
Через несколько дней, когда она вот так же перелистывала книгу за книгой и по ходу делала наброски, ей пришло в голову: а что, если попробовать что-нибудь в духе Сальвадора Дали? Сюжет ведь был достаточно условным: призрак погибшего на дуэли возлюбленного преследует героиню, но настоящая любовь оказывается сильнее смерти.
Балет композитора Де Фальи «Любовь-волшебница» не был столь популярным, как «Кармен-сюита». И, конечно, почти всякий художник невольно должен был оказаться под обаянием того, что сделали постановщики Бизе-Щедрина. Значит, надо попробовать зайти совсем с другой стороны. В Испании много разных провинций. И песчаные желтоватые дюны на голубом фоне – тоже Испания.
Она сделала несколько набросков, но поняла, что этот сюрреалистический стиль слишком холоден. Надо было искать в другом направлении.
Ключ, конечно, находился в последней фразе: любовь сильнее смерти.
Быть может, это следует выразить цветом? Если смерть – белая, то какого цвета любовь? Красная с белым? Нет. Земляника в сметане. Любовь испанки и испанца – это страсть, а не крем со сливками. Цвета должны быть открытые, контрастные. Значит, если смерть – это небытие – белый саван, белый призрак, смерть в белом... – снова начинала рассуждать она и, опять зайдя в тупик, перелистывала книги – от художников Золотого века до современников. Но все чаще она смотрела работы этнографов и фотографов, жанровые сценки.
Светлана снова склонилась над эскизами. Но пока что ей не приходило в голову ничего, что подсказало бы ответ.
Глава 21
Секретарша из деканата передала через старосту группы два письма для Светланы, которые почему-то пришли в институт, а не на почту «до востребования». Одно письмо – в длинном красивом конверте, зарубежное. Первые фразы на французском языке Светлана сначала не могла разобрать, но потом, дочитав до конца, поняла все. Письмо оказалось от Моники.
«Мы долго думали с Матиасом – не знали, как быть, стоит ли писать об этом или нет. Но в конце концов решили, что так будет лучше. Вы тоже имеете право знать все.
Дело в том, что слова Поля для Максима значат очень много. Это не просто вера в колдунов. У Поля и в самом деле был необыкновенный дар. Особый род интуиции, если хотите. Он никогда не ошибался. Все, что он говорил, – всегда случалось. Вот почему и мы восприняли его слова очень серьезно. Слово «судьба» – понятно и так. А вот второе слово – мне его даже не хочется писать на бумаге – грозит бедой. Берегите и себя, и Максима.
Будьте осторожны. Желаем вам счастья.
Моника. Матиас».
Там, в Драгомее, взгляд темных мудрых глаз заставил Светлану погрузиться в какое-то оцепенение, словно в транс. Но в Москве, которая находилась за тысячи километров от того места, она удивилась вдруг, насколько все эти предупреждения выглядят странными.
«Надо будет поблагодарить их за внимание и заботу», – улыбнулась она, совсем не слушая лектора.
– Кто такой Матиас? – спросила Катя, заглянув через плечо Светланы. – Ты познакомилась с каким-то французом? – Ее ничуть не смущало то, что она без разрешения заглянула в чужое письмо.
– Да, – кивнула Светлана, складывая лист. – С французским режиссером.
– Как ты могла молчать столько времени? – даже возмутилась Катя. – И что же он пишет?
– Предлагает сняться в фильме «Африканские страсти».
– Кем? – округлила глаза Алла.
– Кем? – переспросила Светлана. – В роли львицы. Настоящая уже съела одного оператора. Поэтому второй требует заменить ее бутафорской. А я хорошо умею рычать. Ррр-р... Похоже?
– Очень, – улыбнулась Катя. – Только ногти придется подлиннее отрастить.
– ...С импрессионистов началось размывание тех жестких догм, от которых после эпохи Возрождения не смели отступать художники, – продолжал лектор.
Катя открыла рот, чтобы спросить ее еще о чем-то, но Светлана приложила палец к губам и показала на преподавателя, который смотрел прямо на них.
Второй конверт она распечатала только в перерыве, остановившись у окна. В том самом месте, где когда-то к ней подошли Валентин и Маша, предложив попозировать.
«Пишет тебе твой знакомый – не решаюсь писать слово «друг», который теперь зовется Василий Бриллиантовая Нога. Я лежу в Первой градской больнице, в палате номер 17. Это не для того, чтобы ты непременно меня навещала. А для того, чтобы вы с Оксаной не думали, будто я пропал. У меня много хороших соседей. Я познакомился с пианистом. Он узнал про мою систему настройки, вспомнил имя мастера, у которого я занимался, и попросил поработать над его инструментом. Так что мне очень повезло...»
«Ничего себе повезло», – подумала Светлана и посмотрела на часы. Она не собиралась откладывать поход к Василию. Жаль, что девочки смели в один миг все фрукты. Но ничего, можно будет купить по дороге яблок – например, у молдаванок, которые пристраивались со своими сумками и мешками неподалеку от метро и продавали подешевле. Только надо бы позвонить Оксане и узнать, зайдет ли она вместе с ней или пойдет отдельно.
Оксана, конечно, заявила, что постарается вырваться на час. К удивлению Светланы, она добралась даже раньше ее и уже сидела в палате.
Светлана вошла встревоженная и озабоченная. Но убедившись, что Оксана и Василий весело болтают, тоже успокоилась. Вдвоем они принялись подтрунивать над Василием, но он вдруг ни с того ни с сего слегка нахмурился, устремив взгляд на дверь. Светлана тоже обернулась и увидела в дверях незнакомого мужчину.
– Здравствуйте, – деловито сказал тот, придвигая стул и устраиваясь рядом со Светланой. – Меня зовут Борис Акимович Радлов. – Он быстро достал какое-то удостоверение, раскрыл и показал его девушкам.
Они конечно же не разобрали, откуда эта книжица, но догадались, что мужчина – следователь. И что он пришел уже не в первый раз.
– Наш художник составил фоторобот, – начал Борис Акимович, который до того успел выспросить, кто такие Светлана и Оксана и где они учатся. – Вот вас ведь не учат рисовать человека по описаниям очевидцев, а надо бы, – назидательно заметил он.
Светлана улыбнулась – менторский тон совсем не соответствовал виду этого человека. Он был не настолько умудренным жизнью, насколько пытался себя выставить.
– Это не займет много времени. Взгляните на этот портрет. Вдруг он вам кого-то напомнит, – и протянул лист бумаги.
– А зачем понадобился фоторобот? – поинтересовалась Оксана.
– Так ваш друг разве не рассказал о том, как все произошло? – в свою очередь спросил Борис Акимович. – Он ведь не случайно оказался на мостовой, его толкнули под машину. К счастью, у него в руках была сумка с инструментами. Она зацепилась за столбик, это его и спасло.
И Радлов объяснил, что человек, из-за которого Василий оказался под колесами автомобиля, судя по свидетельству пенсионеров, отдыхавших в сквере на лавочке, сделал это совершенно намеренно.
– Вот какой у нас озлобленный народ пошел, – сокрушенно покачал головой Борис Акимович.
– Просто привыкли везде толкаться, – отмахнулся Василий. – Где вы видели, чтобы у нас обходили? Все стараются друг друга отпихнуть. А когда он увидел, что произошло, конечно, постарался унести оттуда ноги как можно скорее. А что ваши пенсионеры решили? Что я глава концерна, а он наемный убийца?
– Что-то вроде того, – улыбнулся уголками губ Борис Акимович, давая понять, что он целиком и полностью согласен с Василием. – На ваше счастье, за рулем сидел такой хладнокровный опытный водитель... Он к вам заходил?
– Да, заходил, – смутился Василий. – Принес фрукты.
– Кстати, это он, а не гаишник, записал адреса пенсионеров. Благодаря ему нам удалось составить фоторобот, – продолжал рассуждать следователь.
Светлана слушала его с нарастающей тревогой и беспокойством. Со слов Василия она поняла, что произошла случайность. А теперь получалось, что кто-то толкнул его, и толкнул намеренно. Пусть с досады, со злобы или под влиянием какой другой эмоции, но все же толкнул в спину стоявшего у перехода Василия в тот момент, когда по улице мчались машины. Она и сама не раз ощущала такие же тычки в спину. И как-то, она не могла вспомнить, где и когда, тоже оказалась на мостовой. Но машины тогда стояли у перекрестка перед светофором, и улица была пуста...
Борис Акимович вынул листок и, положив фоторобот так, чтобы его могли видеть все трое, выжидательно замолчал. Рисунок был схематичным и условным. Лицо человека, смотревшего на них, казалось безжизненным. Темная шапка на голове скрывала лоб и брови. Круглые, как у совы, глаза напоминали кого-то...
– Мне он не знаком, – смущенно пожал плечами Василий.
Светлана рассеянно потерла лоб.
Борис Акимович поднялся, оставив рисунок на тумбочке:
– А все же посматривайте на него иной раз. Вдруг что-то вспомнится.
– Ладно, – кивнул Василий и еще некоторое время смотрел вслед Борису Акимовичу. – Неужели у них нет более серьезных дел?
Взглянув на часы, Светлана развела руками:
– Ничего, если я брошу тебя на произвол судьбы?
– Если судьба зовется Оксаной, то я не возражаю, – улыбнулся Василий.
– Да она же... – начала было Светлана, но подруга ее перебила:
– Судьба только так и может зваться. А потом, ты сам недавно заявил, что всю жизнь мечтал попасть в больницу. Вот мечта и сбылась.
– Да я готов... – начал было Василий, но Оксана погрозила ему пальцем:
– Только не говори, что готов лежать всю жизнь. Этого нам не нужно.
Последние наброски пока что не нравились Светлане. Но вчера она увидела на одной из работ – это была жанровая картинка – испанских бродячих артистов у шатра, в котором они жили, кочуя с места на место. Репродукция была неяркой, неброской. И Светлана сначала посмотрела на нее мельком и пролистала альбом дальше. Но сегодня ей почему-то захотелось снова вернуться к этой картине. Что-то в ней будоражило ее воображение.
Она изо всех сил старалась занять себя, свои мысли чем угодно, только бы не вспоминать того, что случилось в Драгомее. Поэтому она была так благодарна Оксане за эту встречу с Казимиром Александровичем. Разговор с ним действительно заставил ее отвлечься. Иначе... Иначе эти томительно тянущиеся дни слишком напоминали бы безвоздушное пространство. Словно она оказалась под стеклянным колпаком, из которого выкачали воздух.
Светлана с трудом перевела дыхание. Нет! Только Испания. Только Де Фалья. Смерть и Любовь. Странно, что слова Поля тоже как-то связаны с этими двумя словами – с точки зрения Моники и Матиаса.
Глава 22
– Привет, – кивнул Максим, усаживаясь рядом с Андреем. Тот, поджидая друга на стоянке, листал детектив. – Смотри-ка, а здесь почти не похолодало. Я думал уже снег пошел.
– Наверно, мы завезли немного тепла из Драгомеи, – усмехнулся Андрей и вырулил на шоссе, ведущее в город.
Машина неслась мягко и бесшумно – хоть откидывай голову и засыпай. Но Максим не мог расслабиться и погрузиться в дремоту.
– Ну как? – спросил он у Андрея, который словно нарочно молчал.
Тот покосился и хотел пошутить, но, увидев выражение лица друга, изменил тон и перестал улыбаться:
– Все в порядке. Они перебрались в тот же день, как я приехал. Квартира нашлась сразу. Дом хорошо охраняется. До института – рукой подать. Продуктовые магазины рядом. – И почти сразу перешел на другую тему, более важную, как ему казалось: – Я говорил сегодня с Моникой. Она сказала, что работы с выставки уже почти все разошлись. Что альбом уже вот-вот выйдет...
– Да, – рассеянно кивнул Максим.
– Тогда чем ты недоволен? Какая муха тебя укусила? – В голосе Андрея звучало беспокойство.
Максим потер лоб ладонью. Он и сам не мог понять, что его так тревожит. Не террористы же в самом деле охотятся за Светланой. Что ей может грозить? Откуда у нее могут взяться смертельные враги?
Золотой купол церковки возле метро «Сокол» промелькнул и скрылся за домами. Троллейбус, стоявший вместе с ними на перекрестке, свернул на боковую улицу и тоже исчез. Весь остаток пути они ехали в напряженном молчании. Каждый думал о своем.
– Все! – сказала Светлана самой себе, заканчивая эскиз. – Кажется, это то, что нужно.
Нет, не кажется. Это действительно то единственное решение, которое она нашла только вчера, а сегодня, когда доводила его до конца, поняла: это действительно то, что она искала. Жгучая страсть. Тоска. Томление. Все это воплощается в красно-черном сочетании.
Не белое, а черное с красным.
Черный шатер, который раскидывают бродячие артисты. И сияющий красный фон, который будет выглядеть богаче, если на него наклеить аппликации. И кое-где разбрызгать краску кружевными разводами. «Шатер» тоже должен быть не сплошным, а рваным – отдаленное напоминание о кружеве: что-то от испанского веера, от мантилий на головах испанок. И намек на то, что бродячая труппа, которая готовит представление, – не так богата.
На сцене декорация будет выглядеть даже лучше, чем в эскизе. Светлана с облегчением откинулась на спинку стула. Тут ее взгляд упал на часы, и она спохватилась: пора уходить! Завязав папку, она прошла к вешалке, накинула пальто и, крикнув Екатерине Игоревне «спокойной ночи!», захлопнула за собой дверь. Спустившись с крыльца, она остановилась и посмотрела на небо. Впервые за несколько дней оно было усыпано звездами. И вдруг на дорожке послышались шаги.
Светлана вздрогнула. Перед ней стояла темная фигура. Как призрак из «Любви-волшебницы». Только темный силуэт на фоне звездного неба. Ноги ее будто приросли к асфальту.
– А я думал, что ты никогда не закончишь работать, – проговорил Максим с легкой хрипотцой в голосе.
«Значит, он здесь? Приехал! И ждал меня?! А я ничего не знала!» – промелькнуло у нее в голове.
– Ты... здесь? – сказала она растерянно-радостно. Глупее вопроса нельзя было задать.
– Здесь, – ответил он. – А ты так долго не хотела выходить, что я уже собирался пробраться в мастерскую и устроить «похищение сабинянок».
Он намекал на известное полотно Рубенса. И вдруг, словно и в самом деле потеряв терпение, он взял ее за руку и, не спрашивая согласия, потянул за собой по тропинке, что вела в его собственную мастерскую. Но ему и не надо было спрашивать ее. Тут и слепой бы увидел, что она сейчас с ума сойдет от радости.
От его ладони исходила вибрация. Он сжимал ее так крепко, что в другой раз Светлана, быть может, болезненно сморщилась бы, но сейчас она сама в ответ сжала его руку. В полном молчании они подошли к двери, которая вела наверх, в его мастерскую, где Светлана еще ни разу не бывала. Дверь захлопнулась. И перед ней сразу оказалась лестница, освещенная мягким, неярким светом.
Максим подтолкнул ее каким-то нетерпеливым жестом, и они начали подниматься. Поворот. Еще один пролет лестницы. Она чувствовала, как бьется сердце. И дыхание Максима стало еще более неровным. Справа кухня. Еще какие-то двери. И вот просторная комната, вся в коврах – на стенах и на полу, – с такими же пестрыми, как и ковры, мягкими пуфами, диванными подушками. Восточная комната, где могли разыгрываться восточные страсти. А на стене висели копье, щит и какие-то кинжалы в грубоватых ножнах.
Оказавшись в привычной для себя обстановке, Максим дал волю чувствам. Он сжал Светлану в объятиях так, что она задохнулась. Его горячие и жадные губы прижались к ее губам. Голова ее закружилась, и на какое-то время ей показалось, что она теряет сознание.
Но что это? Максим вдруг разжал объятия.
– Это немыслимо! – сказал он глухо. – Но я не смогу раздеть тебя. Пожалуйста, разденься сама.
И, отвернувшись, он начал срывать с себя одежду.
Непослушными руками Светлана тоже принялась раздеваться. Пальцы ее дрожали, какие-то пуговицы и крючки, которых стало почему-то больше, чем когда она одевалась утром, цеплялись друг за друга, мешая ей. Но вот наконец на ней не осталось ничего, что могло помешать им. Она повернулась. Но Максим не смотрел в ее сторону.
– Сядь вот туда, у окна, – снова попросил он тем же глухим голосом, от которого у нее начиналась непонятная вибрация в теле.
Оглянувшись, она увидела накрытые покрывалом пуфы, образовавшие что-то вроде ложа. На ослабевших ногах она подошла и полулегла-полусела, как он просил. И только тогда Максим позволил себе повернуться. Взгляд его снова ожег ее, как тогда в аудитории. Но на этот раз он не отводил глаз, а медленно прошелся по всему ее телу, словно хотел насладиться увиденным, не позволяя себе торопиться. Тело его напряглось. Но он стоял на месте.
– Ты не представляешь, сколько раз я видел, как ты сидишь здесь. Это сводило меня с ума. Неужели это на самом деле ты? – спросил он и осторожно коснулся губами ее соска.
Какое-то время они лежали на африканских пуфах, задыхающиеся, как после бега. Светлане казалось, что ее переживания там, в океане, были вызваны тем, что это был первый и единственный опыт. И оттого он оставил ее совершенно ошеломленной и потрясенной. Но в этот раз она, снова достигнув такого пика остроты ощущений, после которого можно было уже только умереть, пережила мгновение полного забвения себя и всего окружающего. Еще сильнее, чем это было тогда. Вернее, это было просто иначе, совершенно по-новому.
Но не только она лежала в полной прострации. Максим тоже не сразу пришел в себя. Он посмотрел на нее с изумлением и даже с оттенком недоверия.
– Что же это ты вытворяешь со мной? – спросил он. – Ты хоть понимаешь?
Светлана приоткрыла глаза, еще не совсем осознавая, где находится.
– Кто из нас африканец – ты или я? – снова обратился к ней Максим и нежно сжал ее грудь. – Или у тебя в роду были колдуньи?
Они заснули, не выпуская друг друга из объятий. И проснулась Светлана от того, что его губы нашли ее губы. Что его руки сжали ее бедра. И волны любви снова увлекли ее прочь от земной тверди.
«Неужели такое бывает?!» – подумала она, а потом все мысли покинули ее.
– Ты куда? – спросил он, когда прошла слабость и Светлана, посмотрев на окно, озаренное светом, поняла, что время близится часам к одиннадцати.
– Под душ, – отозвалась она. И удивилась, каким слабым был ее голос.
Максим хмыкнул:
– И ты думаешь, я отпущу тебя одну? В такую даль? Дудки! – приподнявшись, он легко подхватил ее на руки и понес в ту сторону, где стояла прозрачная душевая кабина. – Обними меня так, чтобы ни одна капля не могла проскользнуть между нами, – попросил он.
Светлана обвила руками его шею, но почувствовала, что у нее не хватает сил выполнить его просьбу.
– Знаешь, боюсь, что ты наслала на меня злого духа, – признался Максим, – потому что и мне это не под силу.
Не только руки не слушались Светлану, но и ноги казались ватными. Как же она сможет выйти в город? – промелькнуло у нее в голове. Ведь сегодня она должна была принести эскизы Казимиру Александровичу.
– Тебе куда-то надо идти? – сменив дурашливый тон на серьезный, спросил ее Максим.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Светлана и потерлась подбородком о его грудь. – Я еще никому об этом не говорила.
– Как только ты подумала, у тебя тотчас напряглась вот эта мышца, – ответил Максим и провел ладонью по ее спине.
Она прикрыла глаза:
– Да, я должна отнести эскизы к «Любви-волшебнице» Казимиру Александровичу.
– Он тебе заказал? – Максим отодвинул ее от себя и пытливо посмотрел ей в глаза.
– Нет, что ты! – усмехнулась Светлана. – Скорее всего, это мартышкин труд. Он предупредил, что отверг уже три варианта. И наверное... Нет, – перебила она себя и сжала губы. – Всю эту неделю я работала как сумасшедшая. И мне кажется, что нашла хорошее решение! Пусть ему не понравится, но я знаю, что такого варианта еще не было.
– Мы пошлем его к чертям собачьим! – пробормотал Максим, целуя ее в ключицу. Но угадав какое-то внутреннее движение, снова отодвинул и заглянул в глаза: – Ах, мы не хотим посылать его к чертям! Мы хотим показать эскиз и услышать ответ? Каким бы он ни был?
Светлана кивнула.
– Что ж, – смирился Максим. – В театре заведено так, что между первым и вторым актом непременно наступает антракт. Мы тоже объявляем антракт. Занавес! – объявил он и, сдернув полотенце с вешалки, закутал в него Светлану.
Душ отчасти привел ее в чувство. Но все же слабость еще не проходила, и Света даже вытиралась с трудом. Выбравшись из кабины, она огляделась в поисках того, что можно набросить на себя.
– Э нет! – возразил вынырнувший со стороны кухни Максим. – Одалиска остается в костюме Евы. А я, недостойный раб, позволю себе напоить ее горячим шоколадом.
Напиток и впрямь взбодрил ее. И когда Максим собрался спуститься, чтобы отвезти ее, Светлана запротестовала:
– Нет!
– Почему? – он удивленно вскинул бровь.
– Хочу подумать по дороге, как объяснить ему замысел. И что он может сказать в ответ. В общем, мне нужно сосредоточиться. А когда ты рядом... – сказала она жалобно, – я растекаюсь весенней лужей.
– М-да! – проговорил Максим. – В общем-то, наверное, и мне сегодня противопоказано садиться за руль, иначе я разобью все машины, если кто-нибудь из водителей посмеет посмотреть на тебя. Позвоню-ка я Петру...
–Нет-нет! – еще более испуганно попросила Светлана.
– Почему? – Максим даже наклонил голову, словно прислушивался к внутреннему голосу, который что-то диктовал ему.
– Ну... – Она неопределенно пожала плечами.
– Мы по-прежнему не хотим, чтобы кто-то знал о том, какие возникли между нами отношения? – это был вопрос-утверждение. – Почему?
– Ну-у... – протянула Светлана. Она не была готова к этому разговору.
– Твоему красноречию можно позавидовать. Исчерпывающее объяснение, – Максим рассмеялся.
Светлана засмеялась следом за ним, испытывая облегчение от того, что этот человек готов понять ее. Вернее, принять ее решение, даже если и не совсем понимает, каковы причины, побудившие ее прийти к нему.
Сначала она положила перед Казимиром Александровичем эскиз декорации, а потом начала раскладывать макет. Режиссер взял в руки эскиз и нахмурился. Ему показалось, что это какая-то абстрактная картинка.
– Что это значит? – спросил он так, словно Светлана плюнула ему в душу.
По спине у нее пробежал холодок, но она собралась и деловитым, спокойным тоном начала объяснять:
– Прием не новый. Но всякий раз... – она кашлянула и заставила себя продолжать: – ...в середине – подиум. Над ним сцена. Здесь бродячая группа разыгрывает «душераздирающее представление»: любовь, ревность, призрак... А по бокам от «сцены» – станки, возле которых перед спектаклем, когда оркестр будет настраивать инструменты, разминаются актеры. Здесь же они будут стоять, когда заканчивается их «номер»... – Последняя фраза далась Светлане с особенным трудом. Она чувствовала, как стихает ее голос.
Казимир Александрович смотрел на эскиз декорации, словно не знал, что сказать.
– Та-а-ак, – протянул он, видимо для того, чтобы не сразу ответить отказом. – Получается, что задник будет...
– Красного цвета, – кивнула Светлана. – Как символ страсти, символ любви. Вот, на макете это лучше видно. Шатер впереди. Он резной, словно испанское кружево. И еще для того, чтобы не было сплошного густого цвета. Если добиться нужного освещения, то может получиться...
– ...очень эффектно, – протянул Казимир Александрович так, словно дегустировал вино. – Очень эффектно. И кстати, театр в театре действительно дает массу возможностей. Я никак не мог решить, каким будет призрак. Реалистичный или условный. То ли его показывать сквозь тюль, как тень отца Гамлета, то ли... Но если это спектакль, который разыгрывает бродячая труппа, то, конечно, у меня будут развязаны руки. Прекрасно! – Чем дальше, тем более он вдохновлялся. – Здесь, на этой сцене, во время увертюры и произойдет дуэль, на которой он погибнет. И здесь он будет всякий раз появляться как воспоминание, в то время как любовное адажио пройдет перед шатром. Почему же вы не продумали одежду сцены? – сердито заметил Казимир Александрович, но, увидев выражение ее лица, немного смягчился: – Успеете довести все до ума до конца месяца?
– Успею, – ответила Светлана, все еще не веря себе.
На занятиях она сидела несколько ошеломленная и записывала лекцию кусками, когда спохватывалась, ловя себя на том, что думает совсем о другом. Нет, надо взять себя в руки. А то «любовь-волшебница» сведет ее с ума во всех смыслах.
В мастерской особняка с ней какое-то время сидел только Миша. Он умял бутерброды, оставленные Екатериной Игоревной, несколько раз переставил натюрморт с места на место, потом вздохнул, недовольный собой, и проворчал:
– Нет, сегодня у меня явно ничего не клеится.
Светлана молча кивнула. Она почти не слышала обращенных к ней слов.
– Пока, – попрощался Миша.
И она снова, не поднимая головы, кивнула, заканчивая рисунок постановки. Но когда спустя час на аллейке раздались шаги, она очнулась, как будто включился будильник. Подойдя к окну, она посмотрела вниз. Там, освещенный падавшим на него золотым прямоугольником с ажурным переплетением, стоял Максим. И ждал, когда она выйдет.
Светлана сложила задание на завтрашний день в папку, выключила свет, крикнула «до свидания» Екатерине Игоревне и захлопнула дверь. Но только вместо того, чтобы идти к воротам, она направилась в противоположную сторону. Юле и Снежане она сказала, что снова останется ночевать у Галины Григорьевны. Теперь подруги были хорошо устроены, и она не испытывала неловкости от того, что сама наслаждается комфортом, а они мерзнут в общежитии. За них она теперь не беспокоилась.
Накануне они долго лежали в темноте, но Светлана чувствовала, что Максим, как и она, еще не спит. И, приподнявшись на локте, она повернулась к нему лицом.
Он щелкнул включателем. Загорелась настольная лампа:
– Не спишь?
– Не хочется... Мы привыкли позже ложиться. Скажи, а когда ты приехал в Москву, тебе не казалось, что здесь очень холодно?
– Казалось, – ответил Максим, приглаживая растрепавшуюся прядку волос у нее на голове, – учитывая, что мать оставила нас с отцом... – Максим на секунду запнулся, но понял, что эти слова признания, которые прежде ему и в голову не приходило изливать кому-либо, сами идут из глубины души. – Так что холодно было вдвойне. Она терпеть не могла Африку. А у отца там была интересная работа, его завод, который надо было достроить до конца. И я любил Африку. Поэтому нам хотелось вернуться туда. Мать отправила нас вдвоем, сославшись на то, что ей необходимо отдохнуть от жары и солнца в России. Отец, конечно, не стал настаивать. У меня тогда был Поль. Отец, в отличие от матери, доверял «колдуну» и не беспокоился за меня. Мы вели полную приключений жизнь... – Максим помолчал, и Светлана почувствовала, как заходили у него желваки.
– Но и после Нового года, как обещала, она не приехала. Вместо того прислала письмо, в котором признавалась отцу, что встретила в Питере другого человека. И полюбила его. Просила прислать согласие на развод. Отец какое-то время не мог поверить, что она хочет оставить нас. Звонил. Даже собирался бросить все и мчаться в Россию. Но она заявила, чтобы он «не дурил», что ничего уже нельзя изменить.
Светлана поняла, что давняя, детская боль все еще пряталась в укромных уголках сердца Макса.
– Конечно, я виделся с ней, когда приезжал в Россию. И когда учился в Питере, навещал ее. Но ей было не по себе, когда меня видели ее друзья. Ей казалось, что рядом со мной – таким уже взрослым сыном – она кажется старше. Знаешь, благодаря ей я понял, что означает строчка Бунина: «...но для женщины прошлого нет, разлюбила – и стал ей чужой». К сожалению, дело не только в любви. Ею руководил какой-то бессознательный расчет. Отец тогда был простой инженер. Ничего ему особенно не светило. А здесь – сразу жена академика, нестарого. Поездки не в вонючую Африку, а в Лондон, Берлин, Осло. И совсем другой круг знакомых. А она еще молодая, красивая...
– Это ее портрет там?.. – Светлана посмотрела на стену. И поняла, что вызывало у нее такое странное ощущение, когда она впервые увидела его. Женщина на потрете напоминала сиамскую кошку. Голубые глаза, изящный нос, небольшой подбородок и чуть напряженная улыбка. Словно она застыла перед прыжком, углядев жертву.
