Текст книги "Стрелы над крепостью (с иллюстрациями)"

Автор книги: Людмила Сабинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Ага. Так я побегу, мне пора.

Анкудина пришлось упаковать в газету и завязать бечевкой. Димка взял сверток за петлю, будто футбольный мяч, и убежал.

Мишка и Олег долго сидели в сарае, рассматривая находки… Олег вертел в руках чашку, сдувал с нее песок, потом тихонько потер рукавом. По краю чашки вилась какая-то замысловатая надпись.

– Ишь ты. Буквы. Арабские, что ли? Не поймешь.

– Ты там осторожно! «Арабские»… Сломаешь, погубишь ценность государственную – отвечай за тебя!

Олег хмыкнул, но не сказал в ответ ни слова. Мишка пристально разглядывал кинжал. Рукоятка была повреждена, один из ее выступов отломился, лезвие проржавело, кажется, до самой середки. Все же Мишка не выдержал, попробовал почистить рукоять. Там смутно проглядывался рисунок. Что-то вроде буквы «А». Так и есть, А. Только украшенное какой-то загогулиной.

Что, если этот самый кинжал принадлежал Анкудинову! Недаром ведь на рукоятке заглавная буква «А»… Эх, черт, жаль, что в книгах об этом ничего не написано!

Он поделился с братом своими мыслями. Олег долго молчал, рассматривая кинжал.

– Надо его отнести, – решил наконец Олег. – И не Кузнецовой этой вашей отдать, а ученым, которые приедут. Самому начальнику экспедиции, вот кому. Понял?

– Понял. Как только экспедиция приедет, сразу отнесу…

Экспедиция приехала в тот же вечер. По крайней мере один из членов экспедиции, тот, который должен был остановиться у Анкудиновых.

Мишка уже выучил все уроки и собирался ложиться спать, когда около дома затормозило такси, послышались голоса. Олег и бабушка вышли во двор. Бабушка приветливо приглашала кого-то войти в дом. Олег протащил в боковушку огромный чемодан, слышно было, как он тяжело опустил чемодан на пол.

Мать уже раздувала самовар. У Анкудиновых было принято – при гостях всегда ставили самовар.

– Боковушка у нас чистенькая, светлая, – пела бабушка. – Уютно вам будет. Перинку я давеча проветрила, на солнышке прожарила. Так-то славно отдохнете. Ишь непогода-то разыгралась, простыли небось. Надевайте-ка валенки, горячие, прямо с печи! Да чайку с нами, чайку!

В горницу вошла бабушка, а за ней – какая-то девчонка. Худенькая, в брюках и пушистом свитере.

– Да что вы! В мае – и вдруг валенки! – Девчонка улыбнулась, быстро оглянула горницу. Глядела она чуточку исподлобья.

Мишка поднялся из-за стола, поздоровался.

Девчонка назвалась Линой, и вблизи она не казалась такой уж девчонкой. Лет девятнадцать-двадцать, не меньше. Пока она бегала умываться, потом в боковушку – что-то там переодеть, потом снова во двор – отдать Барбосу остатки дорожных бутербродов, бледно-рыжие длинные волосы ее мелькали там и тут. Круто подрезанные, они доходили ей до лопаток и, когда она резко поворачивала голову, отлетали вбок литым светло-медным крылом.

Эта Лина была такая непоседа, что Мишка только удивлялся. Казалось даже, что она не успевает угнаться сама за собой. Присела за стол; тут бы всякий на ее месте сидел спокойно и разговаривал. Так нет: оглянулась (волосы взметнулись вбок), заметила Мурку. Сорвалась с места – и к ней. Присела на колени, смеется, играет с кошкой. Потом, еще смеясь, – снова за стол. Хотел было Мишка рассказать, как Мурка у собаки из миски кость утащила, глянул – а она уже серьезная. Лицо строгое, взгляд устремлен куда-то на стенку. На фотографию, что ли? Щеку рукой подперла, молчит. Умолк Мишка, стал думать о том, как завтра находки начальнику экспедиции передаст…

Вдруг она усмехнулась, спросила:

– Что приуныл? Говорят, у вас тут археологический рай. А в раю грустить некогда, работать надо. Работать, раз условия райские!

Что тут ей ответить, никак Мишка придумать не мог. Как-то не вязалось: в раю и вдруг работа. А может, рассказать ей о находках? Или погодить?..

Тут мать внесла самовар. Лина бросилась ей навстречу, едва не ошпарилась.

– Ой, зачем вы так беспокоитесь? Самовар, чай – такая роскошь. И я сама бы внесла, тяжело ведь!

– Да сидите вы спокойно, ошпаритесь же! Где вам без привычки… Самовар – первое дело. С дороги-то…

Обе они – мать и гостья – говорили разом, и получалась забавная неразбериха.

Наконец бабушка принесла сладкий пирог, вынула из буфета праздничный сервиз, и чаепитие началось.

– Значит, приехала экспедиция, – сказала мать. – А мы-то, признаться, к завтрему вас ожидали.

– Не знаю, как другие, а я вот приехала. – Лина с увлечением поедала яблочный пирог. – Ой, вкусно как! Никогда такого не пробовала, честное слово. Мама, правда, умеет готовить ореховый торт, но ваш пирог вкуснее. Можно я еще?

Мать и бабушка прямо-таки расплылись от удовольствия.

– Наверное, я приехала первая, не терпелось пораньше осмотреться. Завтра с утра выйду взглянуть на раскопки. А что, говорят, находок много было? Или вы не в курсе?

– Да кто его знает? – Мать подставила свою чашку под струйку кипятка. Я-то на работе целый день. А люди-то говорят, будто и то и се… Болтают всякое, да не всему поверишь.

– Вот как, – усмехнулась Лина, – что же, интересно, интересно…

Мишка опять подумал – не рассказать ли гостье обо всем? Нет, все-таки лучше с братом посоветоваться… Да где же он? Мишка прислушался: со двора доносился стук топора. Дрова колоть вздумал на ночь глядя. В общем-то Мишка его понимал: стесняется гостьи. И Мишка втайне загордился: ему и самому сначала было неловко, но вот он преодолел робость, сидит себе с гостьей, как ни в чем не бывало разговаривает. А вообще-то эта самая Лина кого хочешь смутит. А сама не смущается ни капельки.

– А Олег-то что не идет? – спросила бабушка. – Миш, поди позови его, скажи, что скоро весь самовар выпьем, чего он там…

Мишка вылез из-за стола. Но Олег уже и сам появился на пороге. На нем был черный глухой свитер, волосы еще влажные от умывания.

– Садись, сынок, я тебе уж и чашку налила. – Мать положила на тарелку увесистый кусок пирога.

– А вы совсем не такой грозный, как показалось мне в темноте, – сказала Лина.

– Грозный? – удивился Олег.

– Так мне показалось сначала. Открываю калитку, а навстречу кто-то огромный и грозный.

– Олег у нас чемпион по боксу! – не утерпел Мишка. – Он как даст, полетишь кувырком через весь ринг, турманом через канат перемахнешь и бац – на стол перед судьями! Олег – он такой.

Лина пристально посмотрела на Олега.

– Жуть, – сказала она.

И все засмеялись. Кроме Олега. Олег наклонился к своей чашке, сердито взглянул на Мишку.

Замолчал Мишка. И стал думать о том, что брат все-таки человек непонятный. Бывали такие моменты, что Мишка и вовсе переставал брата понимать. Вот, например, сейчас. Да если бы про Мишку сказали что-нибудь этакое, особенно про силу, про бокс что-нибудь, Мишка бы только рад был. Да чего там рад – просто обалдел бы от радости! Места себе не находил бы, всем бы рассказывал. Ну, может, и не всем, а уж Димке обязательно. А Димка-то – Лене Кузнецовой. Может, Мишка и сам попросил бы его, чтобы Лене… А вот Олег – совсем наоборот. Не любит, когда про его силу говорят, и ничего о себе не рассказывает…

Легли в этот день поздно. А утром, когда Михаил проснулся, в доме никого уже не было. Только бабушка хлопотала на кухне. Заглянул было в боковушку, там все как раньше, только чемодан громоздился в углу да кровать по-особому застелена, как-то очень уж красиво. «Это, наверное, по-девчачьи», – решил Мишка. Они с Олегом постель застилают по-простецки: одеяло, на нем подушка – вот и делу конец. А тут покрывальце голубое – складочкой, подушка – торчком, на ней пышной шапкой кружево. Не постель, а пряник расписной, на такую прилечь-то страшно сомнешь.

– Ты куда, брысь! – турнула его бабушка. – Завтракай скорей, смотри в школу опоздаешь!

В тот день Мишке не везло – на каждом уроке его спрашивали. Правда, все обошлось благополучно. Дело в том, что теперь он старался браться за уроки побыстрее, чтобы время на раскопки оставалось. И ничего не откладывал на завтра. По географии получил тройку, по литературе – тоже трояк. На четвертом уроке Мишка даже не удивился, когда математик его вызвал к доске. Теорему Михаил доказал, только в словах почему-то путался, говорил нескладно.

– Ты, в общем-то, молодец, Анкудинов, – сказал математик. – Голова у тебя работает. Но рассеян ты, друг, не в меру. О чем ты только думаешь?

И поставил в дневник четверку.

А думал Мишка о пятом уроке, об истории. О том, что надо рассказать Игорю Александровичу обо всем: и о находках, и о черепе. И еще посоветоваться бы насчет книг этих. Как их читать и что такое значит «овии» и еще эти самые «друзии», которые в огне сгорели. Будешь тут рассеянным.

Как только прозвенел звонок, Мишка бросился разыскивать Игоря Александровича. Но поговорить с ним так и не удалось: Игорь Александрович всю перемену просидел в кабинете у директора, о чем-то там с ним беседовал. А тут еще Димка привязался, тянет и тянет за рукав.

– Тебе что, Дим?

– Разговор есть. Пойдем в класс.

В классе было пусто: все ребята во двор выбежали, на солнышко. Димка подошел к большому книжному шкафу, что в углу стоял, вытащил из-за шкафа сверток.

– Вот. Анкудин твой.

– А в чем дело?

– Ни в чем. Забери его, а то мне дома влетело – ого-го! Что, спрашивают, притащил? «Ничего, говорю. Глобус». – «А ну покажи!» Заглянула мать – ой-ей-ей! И пошло, и пошло. Отец прибежал… В общем, спрячь в какое-нибудь другое место, я им слово дал, что унесу.

– Куда же я его сейчас? Зачем же ты, Димка, в школу-то притащил, – не мог уж запрятать куда…

– А куда? У нас ведь сарая нет, у нас квартира…

– «Квартира, квартира»… Куда теперь мне с ним? В классе ведь не спрячешь.

– Пока пускай за шкафом полежит.

Пришлось засунуть череп за шкаф.

Тут перемена кончилась, вбежали ребята, и начался урок истории.

Игорь Александрович был чем-то озабочен, даже про находки не спросил.

– Ребята, – сказал он, – дело в том, что ближайшие два урока по расписанию у нас не состоятся. Это в связи с раскопками. Я должен помочь нашим археологам, показать им особенно интересные места… В общем, я задаю вам вперед по учебнику и буду спрашивать очень строго. Об этом предупреждаю честно. Объясню вам этот материал через неделю, а пока работайте самостоятельно.

Лена Кузнецова подняла руку.

– Говори, Кузнецова. – Учитель рассеянно оглядел класс.

– Игорь Александрович, как же быть с предметами, которые мы нашли в ямах? У меня дома целый музей. Я сама нашла половинку старинного горшка. С рисунками! Потом мне принесли еще черепки, потом что-то вроде лопатки деревянной, не знаю, что это такое…

– И у меня целый музей, – сказал с места Мишка.

– Ух ты, у него кинжалище какой! – крикнул Димка.

– Это очень интересно! – оживился Игорь Александрович. – Знаете, ребята, я, пожалуй, сам зайду к вам домой и осмотрю ваши находки. К тебе, Анкудинов, и к тебе, Кузнецова. А потом вместе отнесем их археологам. Спасибо, ребята!

Игорь Александрович помолчал мгновение, потом тряхнул головой, отбросил вбок свою светлую челку, блеснул очками.

– Я еще вот что хочу сказать. Больше раскопками вы не занимайтесь. Приехала настоящая археологическая экспедиция, теперь ваши усилия могут лишь помешать. Пусть раскопками займутся ученые. Раскопки – дело тонкое, ребята. Нужно иметь богатый опыт и знания, чтобы не испортить вещь.

– А если я иду, и вдруг под ногами что-нибудь валяется, меч, например? Неужели не брать? – спросил кто-то.

– Почему не брать? Брать, обязательно брать. И тут же отнести ученым из экспедиции. Но самим землю не копать, в раскопах не рыться. Поняли?

– Поняли, поняли!

– Но вот вам, други мои, задание. Вы очень поможете экспедиции, если будете собирать местный фольклор. Расспросите своих родных, особенно стариков, не знают ли они каких-нибудь старинных сказаний о нашем городе или песен. Особенно интересуют нас песни и сказания о татарском нашествии, о тех временах. Если услышите такое, обязательно записывайте.

Тут Михаил Анкудинов поднял руку.

– Игорь Александрович, скажите, а что в те годы, через двенадцать лет, татары наш город взяли или нет? То есть они вошли в него, разрушили, сожгли или все-таки их не пустили? Я прочитал в книжке, что в 1235 году началось нашествие Батыево.

– Вопрос ясен. Садись, Анкудинов.

Игорь Александрович стал по привычке расхаживать по классу.

– В эти годы, друзья мои, – кстати, я рад, Анкудинов, что ты хоть эту дату запомнил, – орда прокатилась по центральной Руси. В летописи говорится, что «…Тверь и все города огнем пожгли». Как оборонялись русские города против осаждающих полчищ? Вот посмотрите на этот рисунок.

Игорь Александрович развернул и прикрепил к доске большой лист. На рисунке изображен был старинный город с высокими бревенчатыми стенами, с деревянными башнями.

– Вот смотрите, так выглядел и наш город в глубокой древности. Главным укреплением служил высокий земляной вал. Как видите, с внешней стороны вал делали очень крутым. А высота такого вала достигала иногда десяти метров. Изнутри вал, конечно, более пологий. Иногда даже ступеньки делали, чтобы защитникам крепости удобнее было взбираться на вал. На валу строили высокую бревенчатую стену. Часто стена была двойная: два крепких сруба, а середину засыпали землей.

– Эх и укрепленьица! – не вытерпел Димка Красиков. – Я лично не понадеялся бы на такую вот крепость. Лучше бы уж удрал куда…

Все засмеялись.

– Удирать было некуда, – возразил Игорь Александрович. – Да и что бы осталось от городов русских, от государства, если бы все защитники крепостей рассуждали вот так.

Смех затих, и все ребята обернулись и посмотрели на Димку.

– А между прочим, – продолжал Игорь Александрович, – взять такой город было очень нелегко. Во-первых, перед валами устраивали глубокий ров, иногда в десять – двенадцать метров глубиной.

– С водой? – спросила Лена.

– Иногда с водой, иногда – нет.

– Без воды лучше, – задумчиво сказал Михаил. – Двенадцать метров глубины – это здорово. И широченный, не перескочишь, а пока лезешь вниз да вверх, из сил выбьешься. А с водой – переплыть можно запросто.

– Может быть, – сказал учитель, – не спорю. Но вот обратите внимание на одну деталь, между прочим, очень важную. Наверху строились особые бревенчатые заграждения, выступавшие над стеной. Назывались они «заборола». Видите, здесь они изображены. Заборола – от слова «оборонять». Воины, укрываясь в заборолах, могли интенсивней вести обстрел врага. Из луков, конечно, огнестрельного оружия тогда еще не было. Из-за заборол лили на врагов кипяток, обрушивали камни… И конечно, друзья, эти высокие, мощные стены, укрепленные заборолами, окруженные глубоким рвом, внушали почтение врагу. Чтобы взять город, надо было сначала разрушить заборола, пробить стену. Это было нелегко.

– А чем пробивали стену? – допытывался Мишка.

– Монголо-татары строили примитивные камнеметы, били из них по стенам день и ночь. Несколько дней подряд били! А чтобы защитники крепости ночью не сделали вылазку и не истребили камнеметы, монголы сначала «отынивали» стены, то есть окружали их тыном, частоколом… Города упорно сопротивлялись. Только после кровавой битвы орде удалось овладеть Киевом, Владимиром, Торжком и другими городами. Прославилась в веках оборона Козельска. Целых семь недель осаждали этот город ордынцы. Город пал только тогда, когда ни одного защитника не осталось в живых.

Учитель остановился около Димкиной парты.

– Вот так. А ты говоришь – удрал бы.

Все снова засмеялись.

– Да я не всерьез, Игорь Александрович, я…

– Понимаю, что не всерьез. Между прочим, ребята, наш город к тринадцатому веку уже имел частично каменную стену. Со стороны реки стена еще оставалась бревенчатой, а вот с южной и с восточной стороны в раскопках обнаружена каменная кладка.

– Игорь Александрович, – сказал вдруг Мишка, – а все-таки монголы наш город не смогли взять.

– Откуда ты получил такие точные сведения?

– Отчего тогда в ямах, которые в городе, ничего нет, а в других, которые за городской стеной – в поле, значит, – находятся и черепа и оружие?

– А как тебе удалось установить точную линию городской стены?

– А по плану! План-то в библиотеке есть.

– План есть! – подтвердили ученики.

– Во-первых, план этот весьма приблизителен; во-вторых, все это еще надо изучать… Масштаб неизвестен, имеется лишь приблизительный рисунок… – Учитель помолчал немного. – Раскопок настоящих не велось, так что судить трудно… А захоронения? – вдруг встрепенулся он. – Тебе не приходило в голову, что захоронения могли делаться именно за городской стеной? В летописях мы находим повествования о том, как спасшиеся жители возвращаются на пепелище и князь первым делом велит похоронить убитых… Что ты об этом думаешь?

Михаил молчал, соображая.

– Н-не знаю… Может быть… А все-таки нет. Все-таки наш город не сдался. Не знаю, почему-то мне так кажется, что не сдался.

– «Кажется»… – Игорь Александрович укоризненно покачал головой. – В науке такого слова, «кажется», просто не существует. Все надо доказать. А для этого предмет хорошо изучить надо, построить гипотезу, потом как следует проверить ее, и не раз. А ты – «кажется»!

В это время раздался звонок.

– Ребята! Не забудьте о фольклоре, – напомнил учитель. – Пусть каждый отчитается, расскажет, что удалось отыскать. Задание нелегкое. Итак, встреча наша на той неделе, через два урока!

Вскоре класс опустел, одни только Мишка с Димкой остались. Надо было придумать, куда спрятать череп.

– А что, если Кузнецову попросить? – размышлял Димка. – Только ей про все рассказать придется. Про «Анкудинов двор».

– Завизжит, пожалуй. Девчонка. – Мишка презрительно сморщил нос: – Ах, ах, скелет, ах, ужасно, ах, уберите, ах, не выношу!

– Думаешь, завизжит? – Димка уставился на череп, старательно обернутый газетами, перевязанный бечевкой. – А мне так кажется – не завизжит. Ленка не такая.

– «Кажется»! Слыхал? Это еще проверить надо.

В науке такого слова нет!

– А давай проверим. Вон и Кузнецова идет!

Димка вскочил, подбежал к двери.

– Кузнецова! Зайди в класс на минуточку!

– Что это вы здесь сидите? – Лена заглянула в класс.

– Есть к тебе дело, Кузнецова. Видишь ты этот предмет? – Мишка указал на сверток.

– Ну, вижу.

– А догадываешься, что это такое? – подскочил Димка.

– Конечно, догадываюсь: череп, – спокойно сказала Лена. – А на что он вам?

Друзья долго и сбивчиво рассказывали Лене обо всем – и о черепе, и о предполагаемой битве за огородами, и о «шкелете», напугавшем тетку Марью, и о Димкиной неудаче.

– Как интересно, – сказала Лена. – Давайте, ребята, я спрячу череп. Я просто запру вашего Анкудина в свой комод. У меня на ключ запирается. Вот и всё. До свидания. Завтра увидимся!

И она унесла череп.

– Молодец Кузнецова. Выручила.

Димка облегченно вздохнул.

– А знаешь, зря мы ей находки-то не показали, нечестно ведь получилось; она нам вон как помогла, а мы помалкивали, прятали все интересное, сказал Мишка. – А как помощь понадобилась, сразу: Кузнецова, поди сюда.

– Ну и что же, – возразил Димка, – мы ведь только до поры до времени. Теперь пускай заходит, смотрит, если так хочется.

– Наверное, Лена обиделась. Что-то и не спрашивает ни о чем, «до свидания» – и пошла домой.

– Из-за девчонки так переживаешь, эх, ты! Лучше скажи, когда боксом заниматься начнем?

– Олег обещал – с понедельника. Он уж и перчатки приготовил. Готовься, Димка, йоду запасай да бинтов!..

Мишка не соврал. Олег действительно принес из клуба две пары боксерских перчаток и обещал заняться с ребятами. Но с условием, что двоек больше не будет, а если кто получит двойку, то занятия тотчас прекращаются.

– С понедельника? Здорово! А ты-то йоду припас?

– А мне на что? Я под удар не полезу.

– И я не полезу! – И, немного подумав, Димка добавил: – А если никто из нас под удар лезть не собирается, интересно тогда, кого же мы будем бить?

– Эх, ты! Не понимаешь, что такое бокс. Думаешь, обязательно надо лупить друг друга? Ничего подобного! Главное – обыграть противника, уйти от ударов, а потом выбрать момент, и – бац!

– Здорово! Слушай, Миш, а может, сегодня и начнем? Попроси Олега, а?

Мишка нахмурился.

– Сегодня у меня намечено другое. Буду фольклор собирать. Интересно, что расскажет бабушка про орду. Может, что-нибудь и дошло до нее из поколения в поколение. Надо это все записать.

– Миш, можно, и я приду? У меня бабушки нет, кого я расспрашивать буду? Чужих-то бабушек да дедов не очень-то расспросишь.

– Тем более, у каждой бабушки есть свои внуки, чего же чужим-то рассказывать да петь?

– Конечно, чужим они рассказывать не станут… Так можно, я у тебя посижу?

– Ага. Мы будем всё записывать. Или давай так: я буду бабушку расспрашивать, а ты всё в тетрадку записывай. Мы будем с тобой вроде ученой комиссии. Чистая тетрадь у тебя есть?

– Найдется!..

Бабушка была, как назло, чем-то рассержена, это видно было по тому, как она гремела посудой и ругалась с кошкой Муркой.

– Пошла вон, полосатая! Этакую рыбину стащила, и все тебе мало! Я уж рыбину простила бы, будь у тебя совесть. Ан совести-то нет как нет! Еще и за другой явилась. Брысь, тебе говорю!

Мурка все это слушала, но уходить не собиралась.

Мишка сразу понял, что эти речи вполне устраивают хитрую кошку: ведь под шумок можно утащить и вторую рыбину. Вон сколько их на блюде навалено. Горой!

Хоть и была не в духе, обедом бабушка ребят все же накормила. Ели как можно старательнее, с показным аппетитом.

– Ну и обед сегодня! – подхваливал Мишка. – Вкуснота! Кажется, все ел бы да ел; жалко, что в живот мало вмещается.

– Спасибо, Пелагея Дементьевна! – вторил ему Димка. – Давненько я не едал такой лапши. Пальчики оближешь!

– А что, у вас разве не варят домашнюю? – сразу смягчилась бабушка.

– Домашнюю? – притворно удивился Димка. – Да я и слова-то такого не слыхал. У нас все казенная какая-то, на сковородке.

Бабушка начала было убирать посуду, но Мишка не дал.

– Я сам, сам, ты отдохни, в твоем возрасте отдохнуть полезно.

– Посидите, Пелагея Дементьевна, мы с Мишей сами посуду помоем, мы мигом! – вскочил и Димка.

– Что-то вы сегодня добрые больно, – засомневалась бабушка. – Стекло в школе разбили аль другое чего?

– Ничего мы не разбили, – Мишка подмигнул другу, – а только хочется нам сегодня с тобой на кухне посидеть да песни разные послушать.

– Какие песни? Песен я не знаю никаких. Да и некогда, сейчас побегу с Митькой-калымщиком ругаться. Казанок ему отдала, починил чтобы, целый рубль спросил. А починка-то, эва, отскочила! Раз только и варила-то в нем всего, в казанке-то. – Бабушка в сердцах стукнула по днищу кастрюли.

– Так это пустяки, – урезонивал ее Мишка. – Олег вон лучше запаяет. Отдай ему; по крайней мере бесплатно…

– «Пустяки»! Рубль целый – это пустяки? Ты его заработал, рубль-то?

– Еще заработаю.

– Он заработает, Пелагея Дементьевна, – поддержал Димка. – Он ученым будет. Вон учитель велел ему песни старинные записать, одному ему поручил: ты, говорит, Анкудинов, из нашего класса самый грамотный!

Мишка покосился на друга – хоть бы не врал уж.

– Подите вы! – отмахнулась бабушка. – Калымщик окаянный, ведь как одурачил меня, старую! Ужо я ему скажу! Я скажу!

– Эх, а сама еще учишь: прощайте врагам своим, и так далее. Я-то, например, простил Олега, когда он мне синяк подставил. Схлопотал – и ни звука. А ты из-за какой-то кастрюли совсем на мыло сошла. Эх, бабушка!

И Мишка скорбно уронил голову на грудь.

Бабушка налила в свою большую чашку чаю, присела за стол. Все трое молчали. И только Мишка время от времени печально вздыхал.

– А какие песни-то надо, Миш? – сжалилась наконец бабушка. – Может, вспомню чего. Голова-то старая, память плохая. Да и голосу-то нет.

Ребята исподтишка переглянулись. Димка мигом развернул на столе чистую тетрадь, положил рядом самописку.

– Хорошо бы самые старинные песни, бабушка! – встрепенулся Мишка. – Ну, вот самые старые, какие в твоей молодости старики пели.

– Старики-то в моей молодости не пели, где им, а вот девицы – те, бывало, певали.

– Ну спой, спой скорее!

– Только вот напев-то запамятовала. – Бабушка зажмурилась и, раскачиваясь в такт, затянула дрожащим голосом:

 
При лунном свете серебри-и-стом
Гуля-а-ла дева под луно-ой
И за-а-клинала небом чисты-им
Хранить до гроба свой поко-ой.
 

– Постой, бабушка! Про деву – это не то, давай что-нибудь еще постарее.

– Постарее? Ну, вот еще веселую девицы наши пели. Только уж это с пляской. Мишка, принеси-ка мне чистый платок.

– Носовой?

– Который с кружевом. Потому никак, нельзя эту пляску без платка совершать, – важно объясняла бабушка.

Мишка слетал в горницу, принес самый лучший бабушкин платок.

Подбоченясь, бабушка вышла на середину кухни и, мелко, дробно топая, взмахивая платком, поплыла вокруг стола.

 
Штатский неуклюжий,
Фрак на ём висит,
А военный-душка
Шпорами стучит.
 

Она остановилась:

– Годится али нет?

– А еще постарее нет ли? – засомневался Мишка. – Что-нибудь про монголо-татар.

– Про татаровей?

– Дело в том, Пелагея Дементьевна, что наш город в старину захватили татары, – зачастил Димка. – Вот нам и интересно, как это было. Узнать чтобы про всё. Как воевали, как жили, и вообще…

– Про монголов да про татаровей что-то не помню. Да и не бывало у нас таких. Ишь выдумали. Мы православные, а татарове те сами по себе.

Бабушка сложила платок, сердито запихнула в карман.

– Ну, может, слова какие татарские помнишь или выражения? Говорят, слова-то из поколения в поколение переходят.

– И выражений не знаю никаких. Кыш ты, окаянная! – Бабушка замахнулась на Мурку. – Опять за рыбой полезла. А ну айда, айда отсюда! Не уследишь. На базар бегала за рыбой-то, легко ли? Заодно вот и казан у Митьки забрала. Ах он, калымщик окаянный!

– Опять! Ну, бабушка! Может, стихотворение какое старинное помнишь, былину или еще чего… Ну не может быть, чтобы не знала! Ты ведь такая старая! – заныл Мишка.

– Я старая? – Бабушка окончательно рассердилась. – Я еще не старая! Вот соседкина, Настина, бабка – та вот старая! С палкой ходит и то надвое согнувшись. А я, малый, все хозяйство веду. Старая-то!

– Ну не старая, не старая! – заторопился Мишка. – Тогда расскажи нам чего-нибудь.

– Ну, так и быть. Спою вам стих старинный. Про татарина. Слушайте.

Димка схватил самописку, изготовился записывать.

– Это еще когда девицей была, с голосу разучивала. И так-то мы пели, так-то пели! Прямо разливалися!

Бабушка уселась на табуретку, положила руки на колени и запела сначала тихим, заунывным голосом:

 
Прочь, прочь, слеза позорная,
Кипи, душа моя!
Твоя измена черная
Понятна мне, змея.
 

И вдруг заголосила громко, с вывертом:

 
Я знаю, чем утешенный
По звонкой мостовой
Вчера скакал как бешеный
Татарин молодой…
 

Бабушка умолкла.

– Забыла дальше-то. Ей-богу, забыла…

Ребята переглянулись.

– Татарин!.. Чем-то там утешенный, – пробормотал Мишка.

– Известно чем! Добычи нахватал, вот и утешенный, – догадался Димка. Еще бы не скакать! Так, значит, я записываю: «Прочь, прочь, змея…»

– «Слеза позорная», – подсказала бабушка.

– А-а, слеза… Так. А дальше?

– «Кипи, душа моя». Стало быть, это он-то говорит, сам-то, который поет. Кипи, говорит, душа моя, потому как я самый разнесчастный.

– А отчего разнесчастный? – вытаращил глаза Мишка.

– От любви сердечной, – объяснила бабушка.

– А при чем же тут любовь? – вскричал Димка. – Речь идет ведь о нашествии татаро-монгольской орды, любовь тут уж совсем ни при чем!

– Как это «ни при чем»? Тьфу! – рассердилась бабушка. – Никак вам не угодишь! Что с вами, несмышленышами, разговаривать! А ну, поели-попили – и айда гулять! Айда, айда, малый! Нечего на кухне сидеть, керосином дышать! Марш во двор!

Делать нечего, пришлось отступить.

– Ну хоть кое-что записали, – вздохнул Мишка. – И то хлеб. Кого бы еще расспросить, как ты думаешь?

– А Настину бабушку, которая с клюкой ходит!

– Боюсь, Настя прогонит. Про череп забыл, что ли? Ведь она это на нас думает, будто мы нарочно напугали тетку Марью. Даже с Олегом теперь не разговаривает.

– А если мы потихоньку, когда Насти дома нет? Давай заглянем сейчас, а?

Тихонько пробрались друзья в сарай. Из оконца, уже не загороженного доской, виден был весь соседский двор, поросший молоденькой светло-зеленой травкой. Куры щипали траву, на завалинке возле забора сидела старая бабка, грелась на солнышке, смотрела на кур… Ребята переглянулись. Потом молча выбежали из сарая и перелезли плетень. Бабка сидела неподвижно, будто ничего и не заметила.

– Здравствуйте. – Мишка даже слегка поклонился, так хотелось ему быть приятным Настиной бабушке.

Димка последовал его примеру.

– А! Здравствуйте, здравствуйте, деточки. Настенька на базар ушла, одна я на дворе… Чего надо-то?

Мальчишки присели на завалинку рядом с бабкой.

– А нам бы вот что, – дипломатично начал Мишка. – Просили мы бабушку…

– Пелагею Дементьевну, – вставил Димка.

– Просили мы ее спеть про старину, про монголо-татар, как они наш город взяли. А она и не помнит ничего. Вот мы и пришли к вам. Послушать хочется, а спеть или там рассказать некому.

Помолчала Настина бабка, пожевала беззубым ртом.

– Стара стала Пелагеюшка-то. Вот и запамятовала. Куды ей, немощной. Я-то ведь всегда шустрее была, да и то уж… Старину помню, однако… Как же не помнить… И про татаровей…

– Спойте, бабушка, спойте!

Мишка стрельнул глазами на приятеля, тот мигом вытащил заветную тетрадь. Запела Настина бабушка неожиданно чистым, тоненьким голоском:

 
А не сильная туча затучилася,
Не белая лебедушка прокырчила,
Уж идет-наплывает сила темная,
Скрипят телеги ордынские…
 

Старушка остановилась, чтобы передохнуть, посмотрела на небо, где медленно плыли округлые, полновесные облака, и заговорила-запричитала нараспев:

 
Выходили на стену защитнички,
Удальцы-резвецы, сыны отецкие,
Целый день они билися с татарами,
Прибили тех татар не мало число.
 

Димка едва успевал записывать. Время от времени Мишка заглядывал в его тетрадку, подсказывал слова, которые тот пропустил или еще не успел записать.

 
Стрелы летят, что часты дожди,
А тех татар им не можно взять.
Выходили они подкопью к Тесьме-реке,
К люту ворогу внезапу обернулися…
 

Она вдруг умолкла.

– А дальше-то что? – нетерпеливо спросил Мишка.

– А дальше много чего было, – отвечала Настина бабушка, – уж очень долго петь-то. Уж и запамятовала я, детки. Вот дед Афанасий, тот, бывало, сколько хошь, хотя бы и весь день сказывал, а мы слушали. Крепкий старик был, дедушка мой, царство ему небесное…

Неожиданно скрипнула калитка. Мальчишки обернулись: во двор вошла Настя с корзинкой на согнутом локте. За ней двое каких-то незнакомых.

Настя еще издали заметила мальчишек.

– Это что такое! Озорничать пришли? А ну вон отсюда! Чтобы духу вашего не было!

Ребята живо перемахнули через плетень. Второпях Мишка зацепился рубахой, порвал.

– Плетень повалите, черти! – ругалась Настя.

Забежали в сарай, подобрались к оконцу.