Текст книги "Я люблю тебя, алло..."

Автор книги: Людмила Бержанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

9

У Кирилла в голове с непонятным постоянством звучало четверостишье:

Ты любишь меня случайно,

Ты любишь меня с обидою,

Ты любишь с таким отчаянием,

Как любят давно забытое.

Он смотрел на спящую рядом Наташу, и эти стихи звучали в душе, как заклинание.

Весь день прошел, как одно мгновение. В шесть утра в холле сидела спортивная Наташа. Костюм, кроссовки, сумка. Человек готов. Кирилл – растерян. Он был уверен, что ночные обещания не более, чем обещания приличия. В ее улыбке – удовольствие от произведенного впечатления. Наташа понимала, что не ожидал. Хотя странно. Ведь, много-много лет назад их знакомство произошло в туристическом походе. Конечно, тогда она, мама, приучала к этому виду отдыха подрастающего сына. А сейчас? А сейчас – на 15 лет старше, но предпочтения остались. А может, все-таки общество этого мальчика было более чем приятно? Может, не хотелось самой себе признаться? Или, просто, нашла в нем благодарного слушателя? Профессию все-таки выбирают из каких-то соображений или подспудных, необъяснимых даже самим себе, желаний. А может, предпочтения молодости остались самыми приятными и нужными в жизни?

Все студенческие годы, вся молодость в походах: с рюкзаками в лодках, палатках с гитарами, рассказами, анекдотами, восторгами и разочарованиями.

Тем более, что первый муж, отец Вити, был всегда центром этих компаний. Гитара – его визитная карточка.

Но сегодня не до воспоминаний: ни хороших, ни плохих. Сегодня день обещал частичку давно ушедшего. И отказаться никак не хотелось. Потому, что молодость – это столько надежд, это, почти, отсутствие разочарований, это отсутствие отягощающей памяти, а главное, отсутствие сравнений. Это чистый, белый лист, на котором ложатся события, впечатления, желания. Еще ничего не перечеркивается, еще ничего не хочется повторить еще раз, сначала, совсем по-другому. Это время, когда делаешь все правильно, думаешь так, как надо, оцениваешь без ошибок. Наверно, естественно желание вернуться туда мыслями, воспоминаниями, встречами. Пусть на короткое время: на час, на день, на миг.

И этот мальчик предлагал ей возврат в молодость на один день. Разве от такого отказываются?

Автобус был наполовину пуст. Все досыпали. Кирилл предложил свое мужское плечо. И они оказались в общей компании досыпающих.

Опять Судак. Опять ожидание автобуса до Нового Света. Стоя в очереди, Кирилл встрепенулся – увидел знакомых. Остановили какой-то «Рафик» и большой компанией на сидениях, на рюкзаках, на коленях помчались вперед. Они знали друг друга не первый год. Радость встреч, воспоминаний. Рассказы о себе, друг о друге. Общая радость, общий задор.

Наташа попала туда, откуда давным-давно ушла. От искренней радости, от шуток без злости, от искренней заинтересованности. Впереди был счастливый день и ничто не могло его омрачить.

Доехали очень быстро. И хотя она боялась горных дорог, общая атмосфера отвлекла от страха.

На месте их встречали. Опять же, свои, знакомые, родные и близкие лица. Возраст встречающих впечатлял: от 3 до 63. Не только родители с детьми, но и дедушки с внуками.

Здесь было все другое. Здесь было понимание и взаимопонимание, искреннее желание помочь, сделать эти два дня двумя днями счастья.

Нужно сказать, это здорово получалось. Потому, что от души.

Уже стояли столы с чаем и бутербродами, недалеко что-то варилось. Местные жители, улучшив момент, предлагали свои услуги: жилье, питание, транспорт.

Палатки поднимались одна за дугой. Особо утонченные уже брынькали на гитарах и пели. Те пару часов, которые они проехали в полудреме, дали основания Кириллу для твердого «ты», без разрешения.

Он познакомил Наташу с друзьями. При этом произносилось: познакомитесь – Наташа. Ей оставалось только молчать. Сопротивляться бесполезно. Кирилл уже взял правление в свои руки.

Пристроившись на какой-то деревяшке, она с новыми знакомыми пила совсем неплохой кофе с домашними пирожками. Видимо, народ приготовился к встрече по полной программе.

Вокруг продолжали подниматься палатки. Из рюкзаков и сумок вытаскивали несметное количество пищи, за которой пошли бутылки. Всякие.

Где-то через полчаса подошел Кирилл и сказал: «Пошли, я покажу нашу палатку».

Слова «наша палатка» застали Наташу врасплох. Импортная, с надувным дном, ярко-ярко желтая.

– Она здесь одна такая красавица, – сказал он не без гордости и добавил: «Пока можно отдохнуть».

– Нет-нет. Пойду вдоль моря. Обойду владения. Послушаю, что народ говорит. Какие планы. Может, кому-то помогу.

– Найдутся и помоложе, – подумал Кирилл и промолчал.

Часов до двух прибывали все новые и новые. Потом очень быстро лагерь затих. Решили отдохнуть перед вечерне-ночным парадом. Только вдалеке человек десять стояли у моря, брынькали на гитарах и тихо разговаривали. Кирилл куда-то исчез.

Наташа зашла в палатку. В ней было так уютно.

Она не спала. Так: лежала, дремала и думала. Ей почему-то вспомнился один из самых неприятных эпизодов жизни. Это было много-много лет назад. Как-то, зайдя вечером к своей любимой подружке Таньке, она засиделась до двух ночи. Вызвать такси побоялась: мало, какой дурак за рулем. В трехкомнатной квартире места хватало всем.

Андрея, Танькиного мужа, она не любила: избалованный, из очень обеспеченной генеральской семьи, привыкший делать в жизни только то, что он любит, не считаясь ни с кем. Правда, красивый, умный, способный. Он любил Татьяну. Но любовь эгоиста – страшная вещь. Его любовь сопровождали ее аборты и его пьянки, во время которых нерешенные вопросы решались рукоприкладством. В общем, Андрей – это совмещение несовместимого: интеллигентности и хамства, интеллекта и водки, галантности и рукоприкладства. На вопрос: «Как это можно терпеть?» Ответ был прост: «Я его люблю». Наташа тихо его ненавидела, жалела подругу и не комментировала.

Андрей чувствовал эту затаенную ненависть и так же тихо отвечал взаимностью. Так вот, на следующее утро Танька разбудила ее, перед носом положила ключи от квартиры, сказала, что убегает.

– Возьми на кухне что есть, позавтракай, ключи отдай в 15 квартиру, – поцеловала и убежала.

Наташа проснулась оттого, что дверь приоткрылась и в дверях стоял уже «под шафе» в одних трусах Андрей. Он подошел к ее кровати, присел на стул и сказал: «Я не настаиваю». Она ошалела. Единственно, что произносилось: «Убирайся вон». И он ушел.

– Зачем, зачем все это? Ведь, Андрей ее ненавидел, так же, как и она его. Никакого шага от ненависти до любви быть не могло. Для чего? Доказать, что все бабы подлые шлюхи? И что Танины подруги не лучше? Что перед его красотой устоять невозможно? Зачем?

Наташа много лет вспоминала это унижение. В общем-то, унижения не состоялось, но сам факт даже попытки оскорбил ее до глубины души.

Она тогда еще не знала весь ужас пьянства. Это потом, через пару лет, когда жизнь ей подарила второго, гражданского мужа, испила всю чашу до дна. Ложь, унижение, отчаяние, безысходность. И никакие достоинства не могут заставить закрыть глаза на пьянство. С пьяницей жить нельзя. Можно, но только это не называется жизнью. Это – плаха. Это все, что имеешь, разорванное и униженное, на алтаре пьянства.

Почему сейчас, когда так тепло и спокойно, все это приходит в голову? Может, именно потому, что тепло и спокойно? Как противовес, как память, как сравнение.

Наташа сквозь сон услышала тихое тихое: «Алло, пора вставать, народ в сборе».

А дальше был фейерверк. Песни, крики, комментарии. Общие сборы и небольшие компании. Умные разговоры и беспробудное пьянство. В общем, каждый искал по себе. Кирилла знали все или почти все. Он умел находить общий язык. Коммуникабельность, видимо, была у него в крови. Доброжелательный, улыбчивый.

– Это все сейчас, – думала Наташа, – интересно, а какой ты будешь взрослый?

Она понимала, что все это внешние факторы поведения. А что там – внутри? Не задумывалась, не хотела. Сегодня, сейчас хорошо, интересно, здорово. Все возрастные группы перемешались. Все были на «ты». И эта естественность и расслабленность отношений быстро стала их отношениями. Пару часов – и все. Они не пели, они горланили песни, сидя рядом близко-близко. «Травили» анекдоты, перебивая друг друга. Все это сменялось едой и водкой. Пили на «брудершафт» с обязательными поцелуями. Было легко и просто. В такие минуты жизнь существует только сейчас. Нет вчера, нет завтра. Нет ограничений возраста. Все равны.

А потом включили магнитофон. Музыка была веселая, но не быстрая. Образованные пары стали медленно-медленно танцевать, держа в объятиях друг друга. Кирилл смотрел на танцующих, сидя рядом с Наташей. Она все поняла – ему тоже хотелось вот так танцевать. Быстро вскочив, в реверансе сказала: «Разрешите пригласить вас, сэр». Он опешил. Лицо осветило счастье, и они стали медленно-медленно двигаться в танце вместе со всеми. Это были не объятия танца – это было хрупкое прикосновение друг к другу.

А потом опять песни, опять тосты, перебивая друг друга. Общие интересы, общее времяпрепровождение, общие знакомые. Сегодня – все общее. И палатка.

В два часа ночи Наташу свалил сон. Продолжала грохотать музыка, крики, разговоры, пение – ей ничего не мешало. Она спала.

Сквозь сон – нежные, нежные поцелуи, нежные, нежные объятия, просящие взаимности. Сквозь сон ответные поцелуи и ответные объятия. Им никто не мешал. Ей никто не мешал. Ему никто не мешал. Сумашедший вечер закончился сумашедшей ночью и нежным рассветом.

10

Не зная, что говорить и как себя вести, она сказала: «Давай, я расскажу тебе еще о Египте?»

– Давай.

– Нельзя говорить мужчине, не бросай меня, – подумала Наташа в тот момент, когда сердца бились во взаимной нежности.

Но почему сейчас, в такое утро, эта грустная мысль посетила ее? Потому, что она знала: расставание – это обязательный атрибут очень ярко вспыхнувших чувств. Быстро отогнав ненужную сегодня мысль, сказала: «Знаешь, когда самолет перелетел Средиземное море и повис над Египтом, в салоне, в совершенной тишине, вдруг крик: пирамиды! В иллюминаторе далеко-далеко стояли пирамиды».

– Хорошо было видно?

– Очень. Яркое солнце освещало город внизу и пирамиды.

– Это был Каир?

– Да. Понимаешь, осуществленная мечта – вид сверху.

– Все прильнули к иллюминаторам?

– Все. Ты не представляешь, как это здорово!

– Я уже хочу туда.

– Прошло совсем немного времени, и выпущенные шасси застучали по бетону. Знаешь, в этот момент все захлопали.

– Чего?

– Видимо, в знак благодарности. Понимаешь, устремляя взгляд и душу в небо, мы полны романтизма, но только стоя на земле.

– Ты хочешь сказать, что Земля нам всем опора?

– А другой нет.

Немного помолчала.

– Я вспомнила, в городе Мертвых мне пришла такая мысль: почему он не ассоциируется у современного человека с кладбищем? Видимо, многовековая боль не болит, а вызывает любопытство.

– Сколько вы ехали в Каир?

– Очень долго. Помню, с двух ночи до восьми утра спали, а потом еще пару часов.

– Так что, дорогу толком не видели?

– Но ведь, вокруг пустыня.

– Совсем, совсем ничего?

– Нет, есть конечно. Во-первых, строится много гостиниц. Вообще, такое чувство, что все побережье Красного моря застраивается.

– Что такое «много»?

– Много – это больше, чем готовых, построенных.

– А как можно увидеть?

– Визуально. А еще меня удивило огромное поле, наверно несколько гектаров, ветряных мельниц.

– Среди пустыни?

– Да.

– Современные?

– Да. Очень много, за горизонтом не видно.

– По дороге на Каир?

– Да.

– Каир большой город?

– 18 миллионов.

– Понравился?

– Нет.

– Почему?

– Ты не представляешь – дома, ну, просто, совсем рядом друг с другом.

– Это, наверно, в бедных районах?

– Ой, там совсем ужасно. 2-3-4 этажные серо-коричневые дома без крыш. Внизу рядом грязь жуткая. Не представляю, что там летом в 60 градусную жару.

– А почему без крыш?

– Понимаешь, они начинают платить за квартиру, когда дом закончен. А пока нет крыши, значит, не закончен и еще не наступил срок оплаты. И так много, много лет.

– Везде хитрят?

– Везде.

– Много узких восточных улочек?

– Много. Но в центре широкие проспекты. Я не знаю, что внутри богатых домов, но внешне не ослепляют роскошью.

– Плато Гиза близко от Каира?

– Рядом. Заканчивается город и, буквально, через несколько сот метров автобусы останавливаются.

– Зачем?

– Идем к пирамидам.

– Впечатляет?

– Не то слово. Что-то огромное, непонятное. Такое чувство, что взгляд, поднимаясь к вершине, устремляется в Вечность. Не покидает чувство, что ты – маленькая песчинка в этой Вечности, между прошлым и будущим. Появляется ощущение какой-то изолированности.

– Не понял.

– Ну, как тебе объяснить? Начинаешь не только понимать, а как-то ощущать, что не только будущее нам неведомо, но и прошлое.

– Что еще там понимаешь?

– Ничего.

– Как это?

– Для чего построены эти горы? Кем? Когда?

– Объяснения звучат не убедительно?

– Абсолютно.

– Хочется притронуться рукой?

– Конечно. У меня было чувство, что я соприкасаюсь с великой мировой тайной, ни кем не объяснимой.

– Ты хотела бы туда вернуться?

– Да. Но не поеду.

– Почему?

– Если будут деньги, поеду куда-нибудь еще. На земле столько интересного.

– А Сфинкс?

– Вот вопрос: куда он смотрит?

– Куда?

– Я читала, что на Кайлас.

– Но ведь, он далеко?

– Тем не менее, пишут, что взгляд его устремлен на «вечный материк».

– Это Тибет и Гималаи?

– Так пишут.

– Но правды никто не знает?

– Никто.

– У Сфинкса человеческая голова?

– Нет. У него лицо похоже на лицо первобытного человека. А голова – высеченный камень, несколько напоминающий голову.

– А тело, лапы?

– То же самое. Отдаленно напоминает. Там есть и не высокие пирамиды. Они, по моему разумению, рукотворны, но пирамиды… Все-таки не дает покоя мысль о том, что жили до нас, арийцев, «большие люди».

– Атланты?

– Наверно. Если пирамиды строили такие люди как мы, то возникает вопрос: насколько больше нас они знали? А может, были умны не– понятным для нас умом?

– Умеют древние держать тайну?

– То ли они умеют держать, то ли мы не умеем открыть.

– А может, не хотим?

– Может, и не хотим.

– Почему?

– Во-первых, тайна привлекает любознательных и, таким образом, деньги.

– А во-вторых?

– Что мы хотим узнать о древних? На что рассчитываем? На какие вопросы надеемся найти ответы?

– Интересно, открывшиеся тайны, не принесут ли разочарования?

– И вообще, сможем ли воспользоваться разумно старыми, обновленными знаниями.

– Мне всегда казалось, что у людей, стоящих перед алтарем, возникает чувство сопричастности с Вселенной.

– Не знаю. Но думаю, что чувство тайны должно присутствовать.

11

Опять молчание. То ли тема исчерпана, то ли, не зная, как себя вести, смущение.

Кирилл ухмыльнулся и сказал: «Можно грубоватый анекдот?»

– Можно.

– Это даже не анекдот – это вопрос.

– О чем спрашиваем?

– Что лучше: заниматься трудом с любовью или любовью с трудом?

– Первое.

Опять молчание.

Ему показалось, что анекдот был не кстати. Задумавшись, не заметил, как Наташа выскользнула из-под спальника, выполняющего роль одеяла.

Все в ней было хорошо: лицо, волосы, фигура, рост. А вот нога была перебита в двух местах. Перебита она давно, уже все давным-давно зажило, но шрамы остались. И самое главное: осталась боль в поврежденных суставах. Поэтому и хромала. Хромала, интуитивно уменьшая боль. Она никому не объясняла подробности – почему так, а не иначе. Потому, что понимала – это никому не интересно. В лучшем случае – сочувствие. Но далекая польская кровь (от бабушки) не давала ей права на то, чтобы вызвать жалость. Ни сочувствия, ни жалости. Всей своей манерой поведения она говорила: у меня все хорошо.

Хорошо было всегда. Тогда, когда после развода с первым мужем многие годы ютилась в однокомнатной квартирке с подрастающим Витей. Всегда, когда годами не было возможности иметь рядом с собой мужское плечо. Всегда, когда по субботам и воскресеньям проводила экскурсии. И так – годы без выходных.

Она, конечно, была хороша собой, но… И вот это «но» она прятала далеко-далеко, на дно души. Не позволяя никому и самой себе жалеть себя.

Наташа еще в те далекие годы поняла, все правильно поняла: рассчитывать нужно только на себя. Физические, моральные и материальные возможности рассчитывать так, чтобы хватило на жизнь. На нормальную жизнь с ребенком. И по тем временам у нее все было не хуже, чем у других. Во всяком случае, материально.

Ее хромота не мешала нравиться мужчинам. Обаяние играло свою вдохновляющую роль. Она не хотела, чтобы ее видели такой, как она есть. Ее всегда будут видеть такой, какой она должна быть. Конечно, были и такие, которых смущала идущая рядом хромающая женщина. Они были даже среди тех, кто говорил, что любит.

– Интересно, насколько Кирилла это трогает? – подумала она, – молчит и слава Богу.

– Я вчера обратила внимание на то, что мужчины интересные собеседники, а женщины как-то не выделялись.

– Кроме тебя.

– Меня?

– Конечно. Ты «травила» анекдоты на перегонки с мужчинами.

– А-а, этим.

– Другие вообще ничем.

– Мужчины не любят женщин – ярких личностей.

– Почему?

– Не хороший фон.

– Для кого?

– Для мужчины.

– Значит нужно соответствовать фону.

– Не все это понимают, многие не могут, а большинство не хотят.

– Умные женщины хорошие учителя в жизни, – задумчиво сказал Кирилл.

– Начиная с мам.

– Только до определенного возраста.

– Почему?

– Нет пророков в своем отечестве.

– К матерям это тоже относится?

– Да

Лагерь уже бушевал: разговоры, гитары.

– Давай чай будем пить вдвоем? – сказал Кирилл.

– Давай.

В палатке оказались только кружки. Рукам было горячо.

– Я вчера слышал, много раз слышал, слово «гармония». Гармония души, тела и окружения.

– Не знаю.

– Почему?

– По-моему, гармония – это что-то другое.

– А, по-моему, ее вообще нет.

– Почему?

– Ты считаешь, что есть гармоничные люди?

– Не задумывалась.

– В представлении общества есть формулировочка: в человеке все должно быть прекрасно. Особенно мне нравится про мысли. Что такое прекрасные мысли? Чистые, глупые, честные, принципиальные?

– А как насчет души?

– Разве душа всегда права?

– Есть, правда, загвоздочка: тело – вот оно, а душа? Чувствуем мы ее и не понимаем.

– Все-таки интересно: душа и жизнь – это идентичные понятия?

– У-у, ты куда.

– Да, и ты туда же. Так вот, я считаю, что нет гармонии и быть не может. Само понятие слов «живое» и «гармония» не совместимы.

– Это как же?

– А потому, что жизнь идет вперед, только преодолевая противоречия. Опять же, разве гармония предполагает противоречия?

– Противоречия предполагают прогресс.

– К которому все стремятся.

– Не понимая, что прогресс совсем не обещает хорошую жизнь.

– Наташ, как здорово!

– Что?

– Что, что? Общаться. Знаешь, мне кажется, что гармоничное общество придумано давным-давно, эдак лет 100, для обмана.

– Конечно. Детей с пионерского возраста воспитывали: идеальный человек в идеальном обществе.

– То есть, в нашем?

– Конечно. Где каждый, без исключения, должен быть честным, порядочным, совестливым, добрым, не завистливым.

– Но вообще-то, о таких говорят: ни от мира сего.

– Правильно говорят. Потому что «сей» мир: нечестен, непорядочен, жаден и завистлив.

– И из этого материала сооружали идеальное общество?

– А другого не бывает. Обрати внимание: идеи свободы, равенства права, гуманности сами по себе, а жизнь, со всей пошлостью, жестокостью, угодничеством, бесправием сама по себе.

Кирилл смотрел на нее с восторгом. А потом очень тихо сказал: «Можно я тебя поцелую?»

– Можно.

Он был полон желания, продолжать разговор.

– Что ты хочешь, у нас генетическое холуйство. Даже детская книжечка под названием «Муму» почему-то жалеет бедного Герасима. Почему жалеет? Он не понимает, что раб, выполняя не только любой приказ, но и любой каприз, утопив самое любимое, единственное, самое нужное существо на свете. И с этим человеческим материалом страна выходила из крепостного права, строила капитализм и делала революцию.

Наташа «десятым» чувством поняла, что выпустила «джина из бутылки». Он молод, резок. У него еще нет горького опыта и угрызений совести, которые приводят к мудрости. Он готов все разложить по полочкам с самым критическим подходом, не понимая, что слово «жизнь» давно знает, простую истину: добро застряло на небесах, а зло хорошо устроилось на Земле.

12

Автобус увозил ее обратно в Симферополь. Дорога огибала горы, зависала над морем и шла дальше. Местные водители, все без исключения, были «асы». Мягко и плавно двигались по бесконечным поворотам. Клонило в сон. Последние полтора дня оказались сказкой. Забытой сказкой, которую напомнили Наташе. Но у всего волшебного очень быстрый конец.

– Неужели, это все? Прощальный поцелуй последний? – подумала она, – ни слова о встрече, о телефоне, вообще, о продолжении.

Женщинам, ведь, так нужна иллюзия продолжения. Прощание полное нежности и молчания.

Нужно было вернуться к вопросам работы. Завтра – в Ялту и Ливадию, послезавтра – в Феодосию. Наташа в этой командировке хотела решить максимальное количество вопросов.

Ничего не лезло в голову. Память о вчерашнем дне заполонила все. Светлые, теплые, хорошие воспоминания по-немногу щипали сердце. Только один вопрос не давал покоя: зачем ему это? Понятно, среди ровесниц не найдешь такую интересную собеседницу. А все остальное? Она, как всякая женщина, пыталась все объяснить. Ну хотя бы, с высоты прожитых лет. Но, увы… Единственное слово, как объяснение, она не брала в расчет – это любовь.

У каждого свои представления о настоящей любви. Но скорее всего, их два. Первое – невозможная страсть, второе – это детская, чистая, платоническая, ничем не запятнанная. У нее были свои представления. Во-первых, любовь бывает только первой. То есть, присутствие «чистого листа» обязательно. Все остальное: физиологическая притягательность, общность интересов и взглядов, – можно называть как угодно, только не любовью. Она считала, что любовь не предполагает сравнений. Поэтому, только первая. Может быть то, что считала любовью, было, просто, первым пробуждением взрослеющего тела и романтической души? Возможно. Но видимо, у каждого человека свое представление о первом и чистом чувстве. Во-вторых, Наташино представление о любви не предполагало не только взгляда назад, но и в сторону, и вперед. В общем, было очень категорично.

Категоричность, нужно сказать, одна из основных черт ее характера. Будучи обязательной – ей тяжелы необязательные. Широкая натура не терпела скупых. Мелкая сиюминутная ложь «во спасение» вызывала гнев. С такими женщинами как она не легко. Но параллельно с требовательностью шла мудрость во взаимоотношениях, желание понять, не осуждать. А коммуникабельность и обаяние, скрывали внутреннюю требовательность.

Ведь мудрый Шопенгауэр все четко сказал: есть единственная точка отсчета для оценки того, кто рядом, – это наш собственный внутренний мир. Он-то как раз и судит, и не терпит, и понимает, и осуждает, и прощает.

Память о своей первой любви, своей школьной любви, Наташа несла через всю жизнь как что-то такое, к чему не нужно прикасаться. Она не идеализировала ни саму любовь, ни предмет любви. Мальчик, с которым училась в одном классе. Они жили недалеко друг от друга и далековато от школы. Поэтому почти с начальных классов шли вместе домой. Они подрастали вместе, читали одни и те же книжки, и, конечно же, появлялись первые общие интересы. В это время было столько тоски по любому поводу.

В годы ее детства телевизионные программы не были так раскованы, государственная газетная продукция выпускалась под неусыпным оком цензуры. Так что, информация для преждевременного взросления не представлялась. Конечно, и тогда были разные мальчики и девочки, но это, скорее, исключения. Наташа росла как все. Первая любовь – первый поцелуй. Первый муж – первый мужчина. Во всяком случае, она так считала. В первой любви, чаще всего, заложена несуразица, которая выражается в том, что это самое сильное чувство крайне редко приводит к супружеству.

Наташа подошла к тому возрасту, когда, не смотря на обстоятельства, взгляды меняются очень долго или не меняются вообще. Она уже давно знала простые истины, что желания побеждают верность, что в жизни все проходит, что общения в любви и сексе разные.

Вообще, слово «секс» очень гармонировало со словом «сикс» (по-английски – шесть). А в шестерках, еще древние знали, заложены дьявольские помыслы. Что же заложено в человеческую основу? Грех, сегодня называемый сексом? А позвоночник, как остов тела? То есть, скелет. Но ведь, старая, опять же, английская поговорка, скрывая тайну, говорит: в каждой семье свой скелет. Скелет, как то, чего не нужно знать другим. Что-то с сексом и позвоночником не то. Может, мы, сегодняшние, не так переводим или не так понимаем мысли предшественников?

Мысли ее перегоняли друг друга, не успевала заканчиваться одна, как вторая была, вроде на другую тему, все равно о любви. Она понимала, что яркие чувства бывают только тогда, когда виден предел. К сожалению, само существо долгого времени предполагает угасание чувств. Одни говорят, что любви нужны не только чувства, но и общность интересов. Другие – приятность кожи и дыхания, поведения и манеры говорить, гордость за любимого. Сколько женщин гордятся мужским умом и красотой, «золотыми» руками и работоспособностью, умением быть первым. И счастье, когда мужчина это понимает. Но к сожалению, есть масса вещей, которые разрушают сильное и в тоже время очень хрупкое чувство: это разобщенность взглядов на быт, это невозможность общей жизни аккуратного и неряхи, разумного в трате денег и транжиры, коммуникабельного и угрюмого. В общем, рядом с ваятельницей обязательно идет разрушительница.

Наташа думала целый день, вечером, сидя у зеркала, глядя в него и не видя себя. А потом посмотрела внимательно, внимательно: морщинки у глаз не вдохновляли.

– Интересно, что видит любящий мужчина? Какие недостатки? Тела, лица, рук, ног, характера? А может, вообще ничего не видит? Один восторг? Или сплошное снисхождение? – подумала она. – Нужно пойти к косметологу. А зачем? Ведь изменив кожу, не изменишь внешность. Что делать с выражением глаз и губ? Оно меняется только с изменением самого существа.

Так и не решив идти к косметологу или нет, легла спать.