Текст книги "Красные карлики"

Автор книги: Людмила и Александр Белаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

– Идентификация голоса, – приказал Мийо, встав напротив ворот ангара. Ночь дышала ему в спину близящимся дождём; удушливый жар сгущался, выжимая из распаренного тела потную росу, и бельё намокало, прилипая к влажной коже. Ангар раздумывал, словно в чём-то сомневался. Мийо намеренно решил одолеть автоматику в поединке, не пользуясь доступом с пульта. Заслонки над воротами и справа от них щёлкнули, убравшись в плоские гнёзда, обнажились мёртвые глаза системы, немигающие и безжалостные. Обособленный сторожевой блок считывал открывшееся ему зрелище – чернота, косо падающий свет прожектора, неподвижная фигура у ворот. Электронный организм, проснувшийся в кожухе, собирал необходимые для ответа сведения – рост, контуры фигуры, присутствие (или отсутствие) посторонних лиц, портрет, отзыв опознавательной бляхи. Данных недостаточно, поскольку речь идёт о доступе к оружию.

– Снимите респиратор. – Высокий голос был бесплотен, бестелесен, он рождался не гортанью человека, а импульсами в схеме.

Мийо повиновался. Пока сила на стороне автоматики, надо быть послушным. Потом всё станет иначе. Плотный воздух влился в лёгкие, сразу начав околдовывать мозг туманными чарами углекислоты. Дыхание стало изменяться. Можно продержаться семь, десять, двенадцать минут; потом виски сожмёт боль, а тяжесть станет сковывать тело, склонять засыпающую голову, из носа тепло и мокро выбежит струйка крови…

– Идентификация произведена – Морис Мийо, номер 01-006. – Система нехотя признала его своим.

– Открыть ангар. Флаер «Герра» – предстартовая готовность. – В лёгком упоении победы Мийо снова закрыл лицо маской.

«Герра» стояла в чехле ангара, как одна из рыб-роботов, изображающих жизнь в аквариуме. Сейчас она зашевелится и задвигается, одухотворённая приказом, словно дуновением свыше. Так Господь Бог наделял дыханием тварей земных. Мийо смаковал сравнение, ощущая себя выше простых смертных.

Открывались отсеки боеприпасов; руки-сучья поднимали кассеты со снарядами для пушки и с лязгом вбрасывали их в ниши; точные лапы, обвитые шнурами сенсорной коррекции и гидравлики, погружали в пазухи корпуса «Герры» пачки тонких ракет с хищными остриями. Пинок – поднимается лестница, упираясь в борт, рывок – распахивается кабина. Кресло, панели приборов, рукояти управления.

– Вперёд, – скомандовал Мийо, хотя машина слушалась уже не голоса, а рук.

Тело отяжелело от ускорения; под сдавленный вой двигателя и гравитора «Герра» взмыла вертикально вверх, на ходу поворачиваясь и устремляясь носом в зенит. На высоте 712 Мийо перевернул ночь с ног на голову, и шахта оказалась перед ним, как на рельефной карте. Огненное кольцо прицела с крестообразной звездой посередине пометалось и нащупало копер, потом перескочило на жилые здания, где отсыпались рабочие.

– Тра-та-та-та! – Оскалившись, Мийо мысленно расстрелял спящих, а затем: «Пуфф! пуфф! пуфф!» – выпустил ракеты по воображаемым горящим развалинам. Лёгкий, сбросивший тяготы забот и беспокойства, он вертел «Геррой», как хотел, смеясь и поздравляя сам себя.

Никого! никого! небо – и я! блаженство истребителя, воспарившего над сожжённым городом, где не осталось ничего живого. Некому тебя запомнить и призвать к ответу за содеянное.

Поварёнок-рэсю привалился к стене, задыхаясь; его выгибало в приступе захлёбывающегося кашля. Вытирая рот, он размазал по щеке полосу тёмно-синей крови.

– Тебе надо к фельдшеру, – заметил Форт.

– Это зубы, – просипел рэсю. – Я чистить рот. Оно течёт.

– Чистил рот?.. ты?! давно ли научился? – гыкнул Джифаренге, но оборвал смех, встретив взгляд капитана и расслышав его тихий вопрос:

– Как поживает твой друг Расизм?

– Нету здесь фельдшера, – промямлил Джифаренге, отводя глаза. – Слишком шикарно для нас фельдшера держать…

Выгадав паузу между вахтами, Форт повёл поварёнка на корму. Лампа над турникетом зажглась с дребезгом звонка, искусственный голос предупредил:

– Внимание. Охраняемая зона. Если у вас нет жетона, разрешающего вход…

Форт открыл шкафчик аварийного телефона на стене:

– Алло? говорит номер 97…

Бляха с номером – обязательная принадлежность члена команды. Чтобы не путаться в именах, всех принято называть по номерам. Как это нравилось Форту – словами не опишешь, только жестами.

– Диспетчерский пост, номер 45, слушаю.

– Номер 142 серьёзно болен, ему нужна помощь.

– Войдите. – Турникет открылся, шокеры убрались в свои гнёзда. Далеко пройти в помещения комсостава им не позволили – уже в семи метрах нарисовался младший офицер-эйджи, задумчиво гоняющий языком и зубами комок жвачки.

– Что у него?

– Кровь изо рта. – Форт подробно изучал радаром систему внутренней связи. Сейчас офицеришка соединится с кем-нибудь постарше чином. «Давай, звони, я посмотрю, какие у вас доступы и пути связи…»

– И из-за этого вы притащились?

– Он терял сознание, падал.

Рэсю пытался что-то возразить, но Форт незаметно и нежно наступил ему на ногу.

– Хм, хм. – Офицер ленился звонить, говорить, лишний раз двинуть рукой. – Сейчас. Стойте, ждите.

Радар читал сигналы, сканер исследовал помещения кормового сегмента, насколько мог проникнуть. Можно опустить частности – важно запомнить общее строение кормы.

– Девяносто седьмой привёл сто сорок второго. Обморок кровотечение. Передал тридцать восьмой. Жду распоряжений. Слушаюсь. Есть! Вот справка. – Накарябав стилом полторы строки, офицерик сунул бланк Форту. – Освобождение от работы на пятнадцать часов. Кругом, и – шагом марш отсюда. Справку пусть заверит начальник пищеблока, принести её сюда с отметкой времени, когда приступил к работе. Пятнадцать часов, понял, гамадрил? – офицер трижды растопырил пятерню. – А ты, – посмотрел он на Форта, – чтоб больше не водил за ручку этих. Взяли моду отлынивать! Почему не на рабочем месте? Для кого распорядок вахт вывешен? Какой твой сегмент?.. кем работаешь?

– Девяносто седьмой, машинное отделение; наладчик систем охлаждения, подачи масла и топлива.

– Ну-ка, проверим, где ты должен быть сейчас… – Офицер набрал вход в кадровую базу. Форт с благодарностью прислушался к сигналам – ах, как будет удобно войти в базу без стука! – Антон Ферро, так?

– Артон Ферро.

– Ты меня не путай. Записано – Антон. Никто переправлять не станет. Надо было не смолу жевать, а говорить чётко и ясно, когда тебя спрашивали! Артон, видишь ли! выдумщики, назовут детей чёрт-те как… Антон, и точка. Прикажешь ради тебя поворачивать и ехать на сверку в департамент? Не надейся… Скажи спасибо, что ты по графику свободен, а то бы такой штраф вкатали – в пять лет не расплатишься. Быстренько за турникет оба, а то шокеры включу. «Терял сознание», ишь ты! А сам ходит, как здоровый. Симулянты.

Полный самомнения офицер провожал их с видом, означавшим: «Мы никому предпочтений не оказываем! мы всех одинаково в грош не ставим!» На прощание Форт потрогал лучом системного запроса бляху на груди человека № 38 и прочитал ответ. Вдруг понадобится обмануть пропускной контроль, тогда знание ответа будет очень кстати.

– Спасибо, – выдохнул рэсю. – Пятнадцать часов, хорошо. Я спать. Мне зовут Нинтола. Так только ты мне звать. Тебе зовут Антон, правда?

Всё плыло в бесконечном сером сумраке недр агрегата. Однажды вошедшие сюда разбрелись, будто из коридорной дали их девичьим шёпотом позвали упыри. Легко представить, как наткнёшься в коридоре на высосанный труп. Имена блекли и отваливались, взамен них проступали новые – изломанные, вывернутые. Нинтола? кажется, его называли Тарутак… или это была презрительная кличка, а новое имя – настоящее? Из уходящей в черноту шахты доносились металлические удары. Кто-то от страха стал долбить по металлу, чтобы не сойти с ума в безлюдной пустоте темноты и вибрации? или расхлябанная деталь готова сорваться с оси и пробить трубу подачи гидратила?..

В решётчатом лифтовом стволе мелькнул и пропал пенал лифта, на миг осветилось искажённое мучнистое лицо, узкие погоны с обозначающими звание полосками. Вот так раз! начальство проехало… с какой выси в какую глубь его потащило? Или ими тоже правят голоса, отдающие бессмысленные распоряжения – пойди, возьми, спиши, доложи, сунь дуло себе в рот?.. Гигантское тело агрегата проросло трёхмерной сетью коридоров и колодцев, похожей на грибницу; то был безвыходный, замкнутый лабиринт, залитый стоячим безжизненным воздухом, где лазят по скоб-трапам, мельтешат, галлюцинируют безымянные пылинки-номера – начальники, подчинённые, без пола, цвета кожи и видовой принадлежности. Форту захотелось оставить Нинтолу при себе, иначе отпустишь и… завтра он привезёт тележку, спросит: «Антон?» – «Нет Антона. Вчера как с тобой ушёл, так и не вернулся».

– Плохо есть, – негромко жаловался на ходу Нинтола. – Мясо, жир, сухая мятка. Мало. Преснота. Надо растение. Пить солёный.

«Они наняли биндэйю, а продукты загрузили в расчёте на нас, – мрачно озарило Форта. – Биндэйю едят больше; порции им урезают… А их консул даже не почесался проверить. Да что ему манхло из Штетла! ему важней отчитаться за Буш-2 и получить благодарность по службе».

Голод. Его трудно понять тому, кто сам не испытывал сосущего чувства пустоты в желудке. Кто-то даже украл у Форта брикет пасты, для людей инертной и безвкусной, как глина. Форт нашёл надкусанный брикет валяющимся в коридоре, рядом с разжёванным и выплюнутым комком. Следы зубов – биндские. Не поднимая скандала, Форт съел чуть подсохший комок, а брикет завернул и положил обратно в сумку.

– Отрава пахнет, – вздыхал рэсю. – Нос жечь. Глаза щип-щип.

В кубрике Форта встретили радостными новостями.

– Капитан, Монтерен ход нашёл! он только что с крыши.

Худощавый Монтерен, которому однажды привиделся главный инженер на входе в котельную, оказался вполне здравомыслящим и предприимчивым. Хотя не исключено, что ему просто захотелось подышать не химическими испарениями, а чистым воздухом. В награду за находку ему слили три порции компота, и он как раз чавкал разваренными сухофруктами.

– Ход есть. Я отогнул решётку, там сплошные коридоры. Это отгороженная зона, оттуда раньше управляли засыпкой и выгрузкой золы. Зольные бункера – как пропасть! Но это не главное. Там есть выход на крышу! я всем покажу!

«Будто мы заживо замурованы, из подземелья вырываемся!» – невольно поразился Форт шальному ликованию, которое овладело жителями кубрика. Все вели себя так, словно им подарили шанс избежать смертной казни.

– Между сегментами мостки; перейти можно, – оживлённо продолжал Монтерен. – Я дошёл до площадки охотников. Охраны никакой! Стояло два флаера; по-моему, они заправлялись от батарей кормы. Я сменял у них на рубашку… вот что! – он вывалил на стол сумку сочных бело-зелёных стеблей с повядшими листьями.

– Что не запрещено, то можно! – воскликнул Джифаренге. – На уик-энд надо требовать зарплату за пять суток!! Имеем право! Балабон, бегом к кочегарам; ты, Сухарь – к мотористам. Всем говорите – на крыше натуральная жратва навалом, лока, танцы! Чтоб завтра смена в 10.00 сидела и кричала: «Давай деньги! Давай правильный харч! Локу давай!» Надоело в сундуке трястись! Еда – мышам столько не хватит, порции крошечные, воздух – яд. Сидеть на полу и стучать руками, чтоб, как только смена кончилась, дали деньгу! Нас много. Когда печь вхолостую завоет или турбины снизят обороты, вся эта мразь с кормы задумается. Парни, я дело говорю? Они не найдут в гилее новых дураков, чтоб встали на наши места!

Идея погулять в законный выходной зажгла всех, как оксол – дрова. Гонцы галопом понеслись по адресам, а вёрткий Поль (он же № 139) загорланил, подыгрывая себе стуком ложек по столу:

Словно монахи в келье мы жили —

Локу не пили, баб не любили!

Утром работа, а вечером спать —

Жизнь холостяцкая, кости ломать!

[13]13
  Слова народные в обработке А.Белаша.


[Закрыть]

– Со зверобоями договоримся, – лучился задором Джифаренге. – За экю что хочешь привезут!

– Смотри, – усмехнулся Форт, – как бы тебя не высадили за эту затею. Узнают, кто зачинщик…

– И что? – Джифаренге хохотнул. – Кто им – Буратини будет вентили крутить?.. Наши не выдадут, а чтоб эйджи молчали, им надо внушить; это по вашей части, капитан. Пожалуйста, растолкуйте, что мы за пиаром не гоняемся. Мол, ребята мы простые, дешёвой популярности не ищем…

Вспышка энтузиазма разбросала свои искры по сегментам, и гусеничный корабль затлел огоньками пробудившегося недовольства, будто до слов «Даёшь правильный харч!» люди не знали, как назвать свою голодную истому, и не соображали, отчего ноги налило тяжестью, а живот ввалился. АТС рабочих сегментов передавала по цепочке кодовое слово «трава» и невразумительные ориентиры «хода Монтерена»: «Третий, слева, семнадцатый ярус, шестьдесят третья». Если кто-нибудь подслушивал перекличку постов и отсеков, вряд ли он мог понять, о чём идёт речь. «Высокая трава» – что за чепуха? а это был пароль свободы, обозначение крыши. «Был на высокой траве». «Есть высокая трава на втором, справа, восемнадцатый!» – кто-то, руководствуясь намёками, отыскал новый доступ наверх.

Форт бегал по коридорам. Датчики систем, которые он контролировал, были разнесены на десятки метров, находились с четвёртого по пятнадцатый ярус; ни один лифт в сегменте не работал, а часть колодцев кто-то перекрыл. Скобы отстояли друг от друга на длину руки биндэйю, и лазание по скоб-трапам становилось сплошной акробатикой. Упёршись в скобу, понадёжней закрепившись ногами, выбрасываешь руку далеко вверх – хват, пальцы сжимаются, подтягиваешь себя, и снова весь цикл – упор, зацеп ногами, дотягиваешься до скобы… словно плывёшь упрямыми рывками вверх, замирая на миг в момент уверенного захвата кистью. Понемногу Форт изучил механику движения по трапу и стал перемещаться в трубах плавно, но даже на случай срыва и падения (мало ли, скоба отломится) он твёрдо знал, что уцелеет – а другие, у кого обычное живое тело?..

Видимо, объединявшую датчики проводку украли ещё в Гезе, полсотни лет назад, и те, кто готовил сжигатель к эксплуатации, восстановили её лишь на треть, поэтому сравнивать показания приборов приходилось по телефону. Запомнил, добежал до аппарата…

«Поль? это девяносто седьмой, дай агрегатную рубку».

«Соединяю».

«Поль, дай инженера моторной части».

«Сейчас».

«Докладывает девяносто седьмой – топливо двенадцать, воспламенитель сорок, масло семьдесят два, пресная вода девять».

«Девяносто седьмой, что ты врёшь? не может быть девять!.. Иди, проверь ещё раз. Должно быть двадцать три!»

Бегом, по скобам, вновь бегом. Где ближайший исправный телефон?

«Точно девять».

«Постучи по трубке справа. Справа всегда заедает».

«Не меняется».

«Ты мне утверждаешь, что вода на девять?! Ты мне хочешь сказать, что я не вижу, сколько у нас воды? Сходи ещё раз, девяносто седьмой».

Бегом, бегом, бегом. Споткнулся у телефона.

«Поль, дай станцию водозабора. Алло! Водяные, вы шланг в реку бросали? Так… А насос работал?.. сколько кубов? ничего не понимаю. Девять!»

«Девяносто седьмой, выговор с занесением в карточку. За дезинформацию комсостава».

«Повторяю – девять».

«Повторяю – строгий выговор!»

«Я могу спуститься в цистерну и промерить уровень».

«Почему ты сразу этого не сделал? Полезай сейчас же!»

В склепе цистерны дрожит море полночной тьмы. Линии уровней стёрты.

«Девять! Алло!.. алло! Поль, где инженер?»

«Он отключился. Обеденный перерыв».

Выбираясь из цистерны, Форт отметил, что вахта давно закончилась, сменщик где-то на другом конце Вселенной начал пробежку по датчикам, выговор записан. Он перевёл свои затраты энергии в килокалории. 9170 ккал. Какая-то работа насмерть, трудовая казнь во имя спущенного с неба Производственного Задания. Невозможно ни съесть, ни усвоить еду с таким числом калорий. Кериленовые цилиндры в его батарее с нагрузкой справлялись – а люди? живые люди?.. да здесь только киборг может выжить!

Он воспроизвёл в памяти лица с проступившими сквозь кожу костями черепа, слипшиеся медные волосы, задубевшие от пота робы с белым соляным рисунком, стоны во сне, пробуждение и безысходно-тоскливую ругань вместо «С добрым утром», замедленно-спящие движения рук и челюстей, богохульный мат из-за трясущейся двери туалета – всем свело и завязало узлом кишечник. Нечистая вода с плёнкой неизвестной маслянистой примеси. Это не может продолжаться вечно.

Завтрак. В светлой и просторной столовой комсостава стол застелен белоснежной (льняной!) скатертью, и опрятные стюарды в вычищенной униформе разливали по тарелкам янтарно-прозрачный бульон с игривыми веточками зелени, аккуратными горошинами и морковными полумесяцами. Золотисто-зелёные драпировки изящными складками прикрывали ложные окна; в простенках красовались скромные трёхмерные панно, изображающие гилей в цвету; здесь всё создавало иллюзию трапезы на природе, под щебет калькариток и охлаждающее веяние кондиционера. Во главе стола, как принято, сидел свежий, тонко и едва заметно пахнущий духами упитанный капитан, чьи тёмно-каштановые волосы были искусно причёсаны и напомажены. Оправив на груди салфетку, он что-то шептал старпому, со сдержанной весёлостью поблёскивая лукавыми, почти чёрными глазами. Кровь средиземноморца в его венах была солона, как его тонкие шутки. Посмотрите, как главный инженер-бинджи глядит в бульон. Смешно! а сейчас ему навалят гору силоса. Травоядный обезьян. Его отрыжка пахнет коровьим хлевом. Чтобы вычистить ему зубы, нужна швабра и полведра зубной пасты. А их женщины… тссс, я скажу вам на ушко… хо-хо-хо!

Главному инженеру-бинджи было неудобно; чтобы уравнять сидящих за столом, ему выделили коротконогий стульчик вроде пуфика, и инженер торчал над скатертью, как великан, по пояс врытый в землю. Он опустил плечи, прижал локти к туловищу и тем не менее ощущал себя неуклюжим, слишком большим и грузным, чужим в обществе низеньких эйджи. Бинджи опасался, что стульчик под ним хрустнет и развалится. Посуда, столовые принадлежности – всё было приспособлено для землян, и он тоже был принуждён к ним приспосабливаться, говорить только на их языке и ограничивать силу голоса. Он чувствовал себя свободно, лишь уединившись в каюте.

Вахтенный офицер № 47 поспешно подошёл и прошептал нечто на ухо капитану; у того вздёрнулись брови.

– Бунт?

Все перестали жевать и хлебать.

– Немыслимо. – Капитан смял и отбросил салфетку; стюард тихо подобрал её и приготовил новую. – Господа, мне только что сообщили, что команда взбунтовалась. Признаться, это кажется вздором. Ну-ка, дружок, доложи всем.

Номер 47 откашлялся.

– Лесоповальный, печной, моторный и резервуарный сегменты выдвигают какие-то странные претензии. Они требуют жвачки, денег и танцев. – Номеру 47 было неловко оглашать подобные нелепости, но капитан велел. – Они говорят, что прекратят обслуживать механизмы и системы.

– Жвачки?.. – От возросшего внутреннего напряжения на лице главного инженера желваками проступили сжавшиеся мышцы.

– Так точно.

– Господин капитан, это серьёзная проблема, – обеспокоенно сказал главный инженер. – Возможно, у нас возникли сложности с питанием.

– Какие сложности? склад пищеблока полон! я лично проверял.

– Дело не в количестве консервов. Жвачка – некорректный термин; здесь ошибка в переводе. Им нужна травяная… растительная пища, много овощей…

Тот, кого команда готова была оглушить ключом и сжечь, заговорил твёрдо и быстро, заметно громче, чем требовали приличия:

– Биндэйю надо много овощной еды, клетчатки. Иначе возникают трудности с пищеварением. Разумеется, рацион команды не входит в пределы моей компетенции, но я полагаю, что их питание…

– Господин главный инженер, – отчеканил капитан, лёгкой гримасой обозначив, что он недоволен повышенным тоном бинджи, – я попрошу вас не выходить за пределы компетенции. Мы вас выслушали; достаточно. М-м, овощи!.. Теперь я верю, что это – бунт. Бунтуют как раз по ничтожным причинам. Господин главбух, после завтрака рассчитайте выплату наличными за… за неделю в размере тридцати процентов заработка. Оформите как аванс. Пусть докармливаются за свой счёт; судовая касса не для того, чтобы потакать прихотям работяг. Танцы им устраивай!.. каково?! Разрешите рабочим покупать овощи у зверобоев. Никаких отдельных рейсов служебного катера! Откройте выход 4-3. И ещё… – доверительно склонился он к начальнику охраны, понизив голос, – выясните, кто начал бунт. Премия доносчику – двести экю. В конце рейса мы решим, как расплатиться со смутьянами. А вы, – добавил он громче, обращаясь к офицеру связи, – огласите моё распоряжение по общей сети. Разумеется, никакого выходного дня – мы предприятие непрерывного цикла, производственное задание для нас важнее всего. Пусть развлекаются посменно, согласно распорядку вахт. Агрегат должен двигаться без остановок.

Затем и существуют капитаны на судах, чтобы единолично решать проблемы любой сложности. Столовая повеселела и вернулась к прерванному завтраку. Голоса стали светлей и тише.

– Как вам понравилось выступление жвачной обезьяны? – промолвил шеф охраны, склонившись к тарелке.

– А вы хорошо проверили его досье? – ответил вопросом капитан, тем самым перехватив инициативу. – Вы уверены, что он не имел ничего общего с какими-нибудь радикалами?.. на ЛаБинде масса радикальных группировок.

– Консульство предоставило его послужной список и биографию, – пошёл на попятную шеф-охранник, стремясь перевалить ответственность со своих плеч.

– Автобиографию, вы хотели сказать? О себе любой напишет наилучшую характеристику. Задумайтесь-ка, почему именно его отрядили на агрегат. За примерное поведение с ЛаБинды не ссылают…

Приговорённый командой, главный инженер за лишние слова окончательно стал изгоем и среди комсостава. Так-то! в другой раз не разевай рот в защиту отребья, нанявшегося на сжигатель. Он замкнулся и потупил взгляд, чтобы никто не заметил огня бессильной ярости в его глазах.

Услышав обращение правительства Буш-2 к народу, команда восторженно заголосила – победа! открыт выход 4-3! деньги дадут! Случается, что и мечты сбываются.

Зная высоту агрегата и высоту гилея, Форт и не надеялся увидеть с крыши горизонт. Но зрелище, открывшееся наверху, было потрясающим. С обеих сторон мимо ползли лесные стены; впереди деревья однообразно рушились с шумом, покорно ложась и втягиваясь в невидимую пасть, а сзади… за кормой агрегата шла прямая просека, дымящаяся, засыпанная пеплом. Раскидистые ветви-веера, выступавшие в прогрызенный коридор, качались и роняли на крышу увесистые клубки рваных и спутанных эпифитов с их ядовитыми дряблыми яблоками, сочащимися липким нектаром; под ногами, звонко щёлкая, угрожающе подпрыгивая и треща, пугливо метались насекомые обитатели лесного полога – обжигающе-жёлтые, чёрно-лиловые, опушённые жгучими иглами, испускающие из брюшка струйки нервно-паралитического газа, иные величиной с кошку, с десятками ног-крючьев. Унылые безглазые комья миксомицетов ползали, как убежавшие от кулинара порции желе – розоватые, прозрачно-серые, малиновые, переливающиеся изнутри опаловыми созвездиями вакуолей, – привычно растворяя листву и сваливаясь с неогороженных краёв. В колодце выхода 4-3 орал дежурный вентсистемы, обзывая уродами всех, кто раньше времени открывал шлюз и впускал в корабль внешний воздух. Гулко дымили трубы выброса, вскидывая выхлопной газ сизыми султанами выше леса.

Сзади к белёсому курению золы примешивался ползучий чёрный дым пожара. Гилей, высушенный солнцем термидора, загорался и пылал. Солнечный свет, прорвавшийся из просеки в подлесок, буквально на глазах поджаривал сочные, полупрозрачные растения, и они, сморщившись, занимались ползучим огнём. Со звуками петард взрывались спорангии, полные невесомой сухой пыли. Вспугнутые крылатки водоворотами кружились в воздухе с жалобными криками.

«Впереди нас – рай…» – вспомнив слова Руны, Форт с каким-то болезненным чувством сравнил беспомощный лесной заслон перед червём смерти и след червя – прах, дым, пожарище, ничто.

Пилотам было легко найти агрегат сверху. С северо-запада заходил на посадку трёхфюзеляжник с подвесными контейнерами, пара флаеров отстаивалась на крыше кормы. Все, чьи вахты кончились, повалили по мосткам, пихаясь и выкрикивая безобразные слова и лозунги, более приличные в локерии. Стало заметно, что умственный уровень команды рухнул до ноля и ниже, остановившись на последних трёх желаниях – пожрать, напиться и уснуть.

– В складчину, – командовал Джифаренге, – парни, по стольнику! Я поговорю с летунами. Часов пять, и у нас всё будет. И музыка!.. ну-ка, вы – разгребайте танцплощадку!

Форт изучал антенное и радарное хозяйство Буш-2. Вот радар системы позиционирования, вот трэковая связь, вот навигационные устройства. Он не зря пригрел в кубрике Поля – в благодарность парень разболтал всё, что знал об информационной структуре корабля. Пока самые послушные спихивали растительный сор с бортов: «Эй, не поскользнись! навернёшься – поминай как звали!», он проводил время с пользой.

Его заинтересовал небольшой, но, похоже, скоростной флаер ньягонской постройки – лягушачьей расцветки, с непонятными буквами на борту. Похаживая по четвёртому сегменту и любуясь природой, Форт обратил внимание, что экипаж на флаерке – хэйранский, там снуёт пять-шесть красных человечков. А если взглянуть пристальней?.. некоторые лица подозрительно знакомы; надо рассмотреть поближе.

– Трава – три экю килограмм! – чирикал Бисайюге. – Деньги раньше, трава после! Никак иначе! Час, два – и трава. Деньги раньше!

Узнать его Форту позволил цифровой анализ внешности. Бисайюге заметно преобразился – волосища расчёсаны тремя проборами, пряди перевиты лентами, убраны назад и прижаты сеткой, а голова – как бы в узде из плоских эластичных тяжей с выпуклыми бляшками и узкими пластинами цвета камня, сложным рельефным узором выступавшими на лбу, на темени и на висках. Второй муж Лучезарной был в огненно-красных штанишках до колен и в несуразно полосатой безрукавке типа болеро – тинисто-зелёный, оранжевый и бледно-голубой цвета; прочие гривастые не обузданы, а наряд их ограничен парой ожерелий, пластиковыми тапками на завязках и трусиками с передником. Эти прочие, жирно блестя солнцезащитным гелем, слушали и, хлопали глазами, сидя рядком на корточках и не вмешиваясь в торг.

– Земноводный, – проникновенно, с укором говорил Джифаренге, волею народа ставший глашатаем и ходатаем, – ты цену ломишь, а чего ты продаёшь? подножный корм! Два экю за кило.

– Три! Ты биндэйю о четверых ногах. Жена к вам снисходительна, берёт малую плату. Она у жрицы консультируется. Опасайся! Прекрасная Оййоте скажет – нельзя, неэтично кормить врагов, – и ни листочка не получите. Три экю. Свежая, вкусная травка! Листва! Плоды! Хочешь даром – лезь по стенке вниз и рви руками.

Биндэйю махали лапами, громко высказывались в духе оголтелого расизма, но соблюдали святость частной собственности и на флаер не лезли.

– Мораль нашего народа не пострадает, – выбралась из кабины Цанцукэ в такой же узде, короткой жилетке и юбчатых штанах. – Жрица великодушно позволила.

– Два экю семьдесят пять центов! последняя цена, – объявил Бисайюге. – Кто не соглашается, тот жрёт жирную противную тушёнку.

Многие завыли. Тушёнка с крупой давно стояли пробкой у всех в кишках.

– Два пятьдесят!

– Жена моя, мы улетаем?

– Если не согласятся – сейчас летим.

– Два семьдесят пять, и целуем богов! – отчаялся Джифаренге. – Покупаем пять центнеров.

– Кто купит шесть, – вкрадчиво пропела Цанцукэ, садясь на плоскость по-турецки, – получит бонус – десять литров локи…

– Шесть!.. бери шесть! – народ бушевал.

– …и музыкальный центр с большими, сильными динамиками.

– Уууу!!!

– Целуй богов, краснобрюхая! целуй, что будет без подвоха! Листья – без веток, лока – не разбавленная, музыка – наша, настоящая.

Цанцукэ извлекла из-за пояса резную статуэтку и почтительно облизала её.

– Половину вперёд. И ты, потная тряпка, целуй тоже.

Это было унизительно. Чтобы биндэйю, вдобавок десантник, клялся целованием на божке лайгито… но животы так подвело, что пришлось идти к врагам на поклон и соглашаться с их условиями.

– И я внесу, – порылся Форт в кармане, где лежали деньги. – Держи сотню от меня.

– Нет! – вдруг возопила лайгитская женщина – Не сметь!!

– То есть как это?.. – Форт задержал руку с купюрой.

Выглянул и Кайчеке, у которого голова тоже была обтянута лентами, усеянными россыпью полосок и кружков, похожих на каменные.

– Ты не платишь, – кратко молвил он. – С родичей мы платы не берём. Сколько тебе надо зелени, свояк?

Их обмен репликами стал центром внимания примолкшей своры пропотевших, злых и усталых биндэйю. На Форта смотрели кто хмуро и презрительно, кто уважительно, но все – с невольным изумлением. Ничего себе эйджи! Он – родня хэйранцев?.. неслыханное дело!

– Центнер. – Не постигая вполне суть сцены, Форт решил не мелочиться, а хапнуть крупно.

«Мёртвый, а прожорливый!» – подивился Кайчеке, но кивнул; этот знак согласия он выучил и применял правильно.

– Будет центнер. Через ваш час.

– Чума и лихорадка! как вы с ними породнились? – увивался Джифаренге возле хозяина. – Когда успели? я валяюсь! Капитан, вы меня убили!

– Ничего особенного, – уворачивался Форт, поскольку сам не мог ответить толком, но кое о чём начал догадываться… – После Полнолуния они ко мне подобрели, только и всего.

– О, не скажите! Не всем выпадает иметь с лайго свойские отношения! Ооочень редко наёмники в Джифаре с ними корешились, и если так случалось, то это был выигрыш. На Унте, в Джифаре скажете: «Я свояк Цанцукэ», или другой важной бабы – ни в чём отказа не будет. Если взяться с умом, их на любое дело запрячь можно. А если соврать. «Я свояк», и лжа всплывёт – за обман прирежут, не задумываясь…

Что-то мне это не нравится, – глухо заговорил он, поразмыслив молча. – Неспроста они здесь появились.

– Охотятся, наверное.

– Может оно и так, но… Эта мадам Мёртвая Голова без детей путешествует; вот что меня заботит. На работу по найму жабы всем семейством отправляются, чтоб денег побольше получить, а эти – нет. Боевые мужья, рабочие мужья – при ней, а дети где? Она жаба рожавшая – после жрицы заяву в полицию подписывала, всем известно; значит, не бездетная! И не простая, а царских кровей жаба, у такой обязательно есть дочка-царевна. Должна ездить с матерью, учиться мужиками править – а её нету! Припрятана! спросите, почему? я скажу – мать не хочет её риску подвергать, чтобы, если сама погибнет, меньшая сразу наследовала титул, обойму мужей и богатство. Выходит, что у них какое-то опасное задание. И эти сенсорные маски… – лицо Джифаренге задумчиво перекосилось.

– Да, я спросить хотел – что за национальные украшения у них на головах?

– Это, капитан, не украшения, а устрашения. Они их с наших сенсоров для инвалидов под себя скопировали. Наружные нервные контакты, съём команд с мозга.