Текст книги "Семь цветов страсти"

Автор книги: Людмила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

12

Лола сияла, словно получила к пятидесятилетию поздравление президента республики. Ее улыбающееся лицо могло бы испугать кого угодно, особенно в темноте. Но только не Дикси. Вскочив с дивана, служившего в последнее время местом ее постоянного прибежища, она обняла мулатку и протянула ей приготовленный подарок.

– Это тебе. Я ни разу не надевала. Смотри – Кристиан Диор. – Шелковый платок вспорхнул на плечо Лолы. – Поздравляю!

Лола по хозяйски раздвинула шторы, впуская в комнату свет золотистого сентябрьского дня, и прильнула к зеркалу.

– Ой, уж как мне идет! Порадовала, девочка. А у меня тоже для тебя кое-что есть. Глянь-ка! – Она поднесла к носу Дикси визитную карточку.

– Ты знаешь Скофилда? – удивилась Дикси. Он был заместителем отца в Женеве.

– Вчера познакомилась! – Лола присела на краешек дивана, готовясь к захватывающему рассказу. – Прихожу, значит я, на кладбище… Я всегда в день рождения навещаю маму, да и к мадам Сесиль наведываюсь. – Купила шикарные хризантемы, такие желтые с атласными траурными лентами и для твоей бабушки прихватила белую гвоздику – она их страшно любила… Подхожу, значит, к Алленам – ну все очень солидно, чисто, мрамор сияет и покоятся все рядышком, хорошо! Вижу, а там уже господин стоит, солидный такой, выхоленный. И цветок в руке держит. А потом на могилку мадам Патриции возлагает. – Простите, говорю, мсье – я служанка Алленов вот уже чуть не два десятка лет, а вы кем мадам Патриции доводитесь? – Отвечает мне он деликатно так: – Эжен Скофилд – бывший помощник господина Девизо и друг их дома. Ужасная судьба постигла бедное семейство. – И вздыхает искренне, тяжело!

– А мадемуазель Дикси, говорю, процветает. Очень известная, всеми уважаемая актриса.

– Покороче, старушка, – прервала повествование Дикси, которую Эжен Скофилд совершенно не волновал. Она хорошо помнила молодого воспитанного, церемонно-галантного мужчину, посещавшего их женевский дом. Приятная внешность, солидная должность и холостяцкая свобода. Одно время Дикси решила, что Скофилд неравнодушен к Пат и сильно удивилась, заметив однажды взгляды, бросаемые Скофилдом в ее сторону. Дикси нравилось мелькнуть перед чопорным господином коротенькой юбочкой и наблюдать, как начинает заикаться от волнения его спокойный бархатный голос. Она не вспоминала о Скофилде с тех пор, как покинула Женеву и не разделяла восторгов Лолы по поводу встречи с ним.

– Так вот – он вдовец! – выпалила мулатка главную новость. – Вдовствует уже два года, навещал вчера могилу жены. Страдает, это сразу видно. Только очень захотел навестить тебя. И телефон и адрес записал. А я сказала, что госпожа часто в отъезде, а нынче – хворает… Телефон – то у нас никому не нужен. – Она с осуждением посмотрела на отключенный аппарат.

– Давно включен, – вздохнула Дикси. – Жду звонка от покупателя. Это последняя картина, по-моему, мечтает покинуть мрачное жилище нищей неудачницы.

Недоверчиво усмехнувшись Лола подошла к столику, чтобы проверить слова хозяйки. Но едва она взялась за трубку, телефон зазвонил. Обе женщины вздрогнули от неожиданности.

– Квартира мадемуазель Девизо, – с фальшивой солидностью прогнусавила Лола. – Ах, это я! Очень, очень приятно! – Она мгновенно перенесла телефон поближе к Дикси, шепнув в самое ухо: – Как раз он самый и есть!

– Покупатель?

– Скофилд ваш разлюбезный!

Дикси нехотя взяла трубку.

Эжен изысканно извинился за беспокойство и выразил надежду, что хворающая мадемуазель Девизо вскоре окрепнет и сможет принять его приглашение на ужин.

– Прошу вас, Дикси, я очень одинок и так часто вспоминаю прошлое. Кроме того у меня есть любимый ресторан. Совсем тихий и с потрясающим рыбным меню, «Три карася» называется. Вас там никто не побеспокоит и мы сможем спокойно поболтать.

– Благодарю. Это очень мило, я обожаю копченого угря и знаю, что в «Карасях» его отменно готовят. Только у меня чрезвычайно напряженный режим – почти не бываю в Париже и скоро должна улететь в Америку.

– Понимаю, – Скофилд заметно сник. – Мне не хотелось интриговать вас, Дикси. Но поверьте – кроме желания встретится с вами, вполне естественного, вероятно, для всех ваших поклонников, у меня к вам есть дело.

– Я позвоню вам на днях, Эжен. Постараюсь найти время для встречи. – Дикси положила трубку и бросила злой взгляд на слушавшую разговор Лолу.

– Дудки. Пусть ждет. Еще придумал какие-то дела – вот оригинально! Меня не беспокоить, понятно? – Дикси угрожающе посмотрела на чуть не плачущую Лолу и выдернула из розетки телефонный шнур.

На следующий день мадемуазель Девизо была доставлена корзина с розами и маленькая записка:

«Выздоравливайте. С нетерпением жду звонка.

Э. С.»

Дикси рассмотрела надпись на визитной карточке Скофилда. Оказывается, он стал директором парижским филиалом банка «Конто». Не плохо! Номер домашнего телефона был загородным. Сообразив, что сегодня воскресение, Дикси набрала его. Подошедшая к телефону женщина, попросила ее назвать свое имя и немного подождать. Эжен запыхался и даже по голосу было понятно, что его улыбка искрится радостью.

– Господи, какой подарок для меня! А я копался в саду по локоть в земле. Пришлось мыть руки… Садовник у меня только газонокосилкой работать умеет. Но ни за что не отличит пиона от астры. – Он быстро тараторил, словно торопясь загипнотизировать Дикси своей веселостью и не оставить ей пути к отступлению.

– Спасибо за внимание, Эжен. Только пожалуйста, не присылайте мне больше розы.

– Ой, я полный идиот! – было слышно, как Эжен ударил себя ладонью по лбу. – Мне и самому показалось, что это так банально. Ведь вы – человек искусства! Лучше тюльпаны – в сентябре тюльпаны напоминают о весне… Вот только цвет… Вы любите желтый?

Дикси рассмеялась – в скороговорке Скофилда была забавная неуклюжесть, плохо сочетающаяся с обычной чопорностью манер. Он все еще видел в ней кинозвезду и как любой обыкновенный банковский служащий, исключая Эрика, млел перед загадочным миром богемы.

– Пожалуй, мне лучше изложить вам свои соображения по поводу цветов лично. Кроме того – надоела диета. Так когда нам лучше отведать свежих угрей?

– Думаю… Думаю, это необходимо сделать прямо сегодня. – Решительно отрезал Эжен. Сезон угрей уже проходит.

– А вы умело организовываете наступление, не оставляя женщине ни малейшего шанса покапризничать и набить себе цену!

– Боже мой, Дикси! О, Боже мой! Вы не женщина – вы грандиозная многомиллионная финансовая операция… А здесь, я, действительно всегда иду напролом.

– Вы так обидели меня, Эжен. Мне просто необходимо было уличить вас в грубейшей ошибке. Я не «финансовая операция» как вы изволили выразиться – я женщина!

Дикси, действительно приложила все усилия к реанимации своей красоты. Пошли в дело заброшенные парфюмерные изыски – кремы, лосьоны, духи. Почти час она пролежала в ванне, вылив туда тройную дозу ароматизированного миндального молока. В шкафу оказались вещи, встреча с которыми принесла удовольствие. Дикси словно вылезла из берлоги после долгой спячки и обнаружила пробуждающийся, пронизанный солнцем лес.

Этот сентябрь и впрямь напоминал весну. Даже парочки влюбленных – непременная деталь парижских улиц, удвоили свою активность. За окном ресторанчика, забыв обо всем на свете, целовались двое. Джинсовая куртка девушки расплющилась на толстом стекле, а парень, все прижимал и прижимал свою подружку, впиваясь в ее губы.

– Похоже, они сейчас продавят витрину и вывалятся прямо на нас, – Эжен опасливо посмотрел на Дикси, сидящую спиной к окну и предложил поменяться местами.

– Ну, нет! Так я вижу лишь пустой зал и очаровательную престарелую пару в противоположном углу. А вы предлагаете мне волнующее зрелище чужой безрассудной молодости… – Дикси потупила глаза. – Ведь за все эти годы, что мы не виделись, я превратилась из девчонки в зрелую даму. Если выразится деликатно.

– Вы превратились в удивительную красавицу, – Скофилд вздохнул, словно расцвет Дикси означал его поражение. – Я смотрел ваши фильмы. Медсестра в «Гневном марше» очень хороша. Фильм серьезный, поднимает глубокие психологические и социальные проблемы. А ваша героиня так трогательно запуталась…

– Вы считаете, что легкомыслие этой француженки, полюбившей террориста, трогательно?

– Но ведь она погибает, заплатив за ошибку.

– А вам не кажется безнравственной женщина, в первое же свидание уступающая мужчине?

– Она была уверена, что влюблена по настоящему. И вообще – нравственность – это нечто совсем другое. Зачастую ее путают с ханжеством.

– Странно, мой отец думал иначе…

– Господину Девизо приходилось ошибаться, – Скофилд сосредоточился на принесенных официантом блюдах, комментируя их Дикси. У него была нежная кожа, прямые пепельные волосы, разделенные косым пробором и внимательные светлые глаза под толстыми линзами очков. Золотая оправа поблескивала, придавая облику респектабельного джентльмена оттенок холеной добропорядочности.

– А вы стали чрезвычайно представительным господином Эжен. Даже очки вам идут – именно так должен выглядеть положительный герой в фильме о банковской империи.

– Я постарел. Скоро сорок. А порой кажется, что и все шестьдесят. Сьюзен ушла из жизни так неожиданно… Я не думал, что когда-нибудь смогу снова получать удовольствие от жизни – от своего дела, деревьев в саду, от этих деликатесов, женщин… То есть, я имел ввиду единственное число. – Скофилд смутился. – Не знаю, стоит ли лезть с откровениями, но вы, Дикси значите для меня очень многое… Нечто, вроде первой влюбленности. Мне было двадцать пять. Да, именно тогда я начал работать под руководством Девизо, а вы, кажется, учились в школе. Помню даже цвет вашего форменного платьица и кудрявый хвост на макушке. Меня мучила зависть к вашим дружкам-гимназистам, а теперь мне кажется, что мы учились вместе давным-давно и я катал вас на раме своего велосипеда. – Скофилд неожиданно засмеялся. – Столь длинную речь в последний раз я произносил на Совете директоров.

– И столь же лирическую? – Дикси кокетливо взмахнула ресницами, глянув на собеседника исподлобья. Давно никто не изъяснялся с ней так старомодно. И надежно. Да, именно – надежно. Это ощущение исходило от Эжена, согревая Дикси и превращая ее в девчонку. Он, конечно, умел уважать, защищать и даже прощать слабости. Рядом с таким мужчиной женщина щебечет как птичка и совершает милые глупости.

За окном зажглись фонари, в покрытыми мелкими каплями стеклах расплывались карамельками липкие отражения рекламных огней.

– Вот так все и произошло, – закончил свой рассказ Эжен. В судьбу я не верю. Просто – жестокая случайность. – Он свернул и спрятал в карман носовой платок, которым промокнул навернувшиеся слезы.

Пять лет назад Эжена перевели в Париж, на должность директора французского филиала банка «Конто». Здесь он встретился с девушкой – капризной, очаровательно-взбалмошной. Дочь крупного бизнесмена Сюзанна Лебланш объездила весь мир, увлекаясь то автомобильными ралли, то самолетами, то лошадьми. Замуж за Скофилда она вышла тоже набегу – между соревнованиями формулы №;1 и конным аукционом в Аргентине. Понимая, что Сюзанне необходим солидный спутник жизни, отец всячески способствовал этому браку. Экстравагантная девица согласилась, вытребовав для себя определенные свободы. А Эжен ничего не замечал – он просто потерял голову от счастья. Два года его брака стали хорошей школой легковерного супруга. Молодожены приобрели шикарную виллу в пригороде Парижа, им также принадлежал дом на Ривьере и ранчо под Мадридом, с обширной коневодческой фермой, куда и зачастила Сьюзи. Чем больше независимости отвоевывала для себя жена, тем сильнее боготворил ее Скофилд. Сына почтенных буржуа, робкого и щепетильного, ужасала и восхищала беспардонная наглость, с которой его жена манипулировала жизнью окружающих людей. Сильные натуры, влекли Эжена.

Смерть Сьюзен, до идиотизма нелепая, потрясла Эжена. Она совершала в воздухе отчаянные пассажи, заставляя плясать свой спортивный самолет, она укрощала арабских скакунов, восхищая бесстрашием завзятых наездников, она рисковала свернуть себе шею сотни и сотни раз. И умерла так просто, так легко, словно доказывая этой простой легкостью, что является всего лишь женщиной – бренным и хрупким комочком плоти.

Однажды теплым летним вечером, сунув в рот крупную янтарную виноградину, Сьюзи нырнула в бассейн своего средиземноморского дома. Рядом в могучих руках чернокожего садовника стрекотала газонокосилка, у бассейна шуршал газетными листами отдыхающий в шезлонге муж, из дома неслись мощные музыкальные пассажи нового диска Фредди Меркури. Когда, удивленный молчанием жены, Эжен поднял глаза от Биржевых ведомостей – все было уже кончено. Тело Сьюзи лежало на кафельном дне бассейна. Сквозь двухметровую толщу голубой воды, казалось, что она улыбается.

Эжен не мог поверить, что это правда, даже когда прибывшие врачи увезли накрытые простыней носилки с телом его жены. Он так долго тормошил извлеченную из воды Сьюзи, так упорно умолял ее прекратить шутку, что даже сидя в машине медицинской помощи, подмигнул врачу:

– Ведь это все розыгрыш, так?

Врач сделал ему успокоительный укол.

Вскрытие показало, что Сюзи просто-напросто, подавилась виноградиной, которая застряла в дыхательном горле, вызвав спазмы. Вода заполнила легкие женщины, прежде, чем она успела вынырнуть.

– Если бы я сразу понял, что это не розыгрыш, – сокрушался Скофилд. – Если бы вовремя позвал соседей, врачей, сделал искусственное дыхание… Ведь Сюзи была еще жива… А я все шлепал ее и кричал: «Вставай, девочка, хватит дурить, уже совсем не смешно!»

– Мне кажется, вам лучше побыть одному, – Дикси слегка сжала руку помрачневшего Скофилда. – Я тоже должна возвращаться домой.

– Прошу вас, Дикси, не оставляйте меня сейчас! – он поймал ее пальцы и умоляюще заглянул в глаза. – Давайте покатаемся по Парижу, я так давно не видел города. Только из окна своего офиса. С таким же успехом я мог бы жить в пустыне.

– Я тоже давно не прогуливалась без цели. Поездки, съемки, постоянные дурацкие дела… – неожиданно для себя поддержала идею Дикси.

13

Они совершили настоящий туристический вояж. Дикси, казалось, что она вернулась в Париж после долгого отсутствия. Очень забавно было подниматься в ливень на Эйфелеву башню вместе с экскурсией мелких черноголовых японцев и слушать как гид рассказывает им о французской столице. Среди мяукающих напевных звуков мелькали как бусины в горсти песка названия площадей и улиц, имена исторических лиц и живущих здесь знаменитостей.

– Странно, им ничего не сказали о моем банке и забыли сообщить главное – в Париже живет известнейшая звезда – Дикси Девизо! – заметил Эжен.

Ветерок на смотровой площадке пронизывал насквозь. Подхватив своего спутника под руку, Дикси прижалась к нему, с удовольствием отмечая его солидный рост и приятный запах парфюма. Внизу – лавиной драгоценных блесток переливался живой, дышащий, наслаждающийся ночными радостями город.

– Мне, хорошо с вами, Эжен, – призналась Дикси, удивившись этому факту и своему голосу, обретшему былые мягкие модуляции.

На Елисейских полях и Монмартре все ходили в обнимку. Похоже, влюбленные парочки высыпали на улицы, образуя единую демонстрацию солидарности счастливых людей.

– Когда начинаешь замечать чужое счастье, значит, готов к тому, чтобы не прозевать собственное. Вы заметили, Дикси, как модно в этом сезоне целоваться на перекрестках?

– На перекрестках? Мне показалось, что самые смелые предпочитают подножия памятников. Причем наиболее помпезных.

– Честно говоря, я бы выбрал место потише. У меня дома, кстати, прекрасное шампанское и никакой прислуги… Только вот с памятниками…

– Скофилд, вы приглашаете меня к себе, и к тому же прямо сообщаете, что в доме никого нет?! – Дикси посмотрела на часы, показывающие 23.30. – Эрику Девизо такое поведение показалось бы фривольным.

– Вообще-то я считаю себя скромником. Но к тому же – чрезвычайно предприимчивым. Почти авантюристом. Если бы вы знали, какие головокружительные операции проделывает в экономических сферах ваш покорный слуга!

– Жаль, я не сумею оценить ваш талант. Два университетских года, признаюсь, начисто вылетели из моей головы.

– Из вашей прекраснейшей головы, Дикси! – Скофилд сжал в ладонях ее руки и поднес их к губам, едва касаясь пальцев. – У меня решительно не хватает фантазии, чтобы уговорить вас.

– Ладно, я иду в гости. Только не воображайте, что вы соблазнили меня поцелуями. Просто хочется получше заглянуть в удивительный мир банковских авантюр. Вы ведь все расскажете мне, Скофилд? – Дикси высвободила ладонь и коснулась щеки Эжена. Стекла его очков сверкнули, отразив голубой неон вывески бара и ей померещилось, что в светлых глазах блеснули слезы.

Утром она увидела эти глаза без очков – совершенно беззащитные, переполненные восторгом и благодарностью.

– Ты станешь моей женой, Дикси?

– А как же с руководством банка? Сегодня понедельник, господин директор.

– Это единственная причина отказа?

– Я бы сказала – наиболее серьезная, – Дикси не покидало игривое настроение. Власть над этим мужчиной доставляла ей удовольствие.

Директор влиятельного банка, хозяин роскошного, чересчур роскошного для добропорядочного вдовца особняка, радовался, как мальчишка-пастушок, заманивший в гости принцессу. Дикси поддерживала царственный тон, снисходя к своему преданному подданному. И оказавшись в постели, она продолжала властвовать. Предоставлять свободу действия Скофилду, соблюдавшему воздержание почти два года, было бы ошибкой. Наверно, он бы застрелился, пойми сколь беспомощными на самом деле, были его попытки завоевать тело Дикси. Но она проявила царственное великодушие – после трех мало-мальски удачных попыток, Эжен был уверен, что проявил себя как мужчина в весьма выгодном свете.

– Может быть, я обниму тебя еще разок, девочка? – прижался он к себе Дикси. – У нас еще есть пятнадцать минут. Ровно в 7.30 приходит моя экономка, чтобы приготовить завтрак.

Дикси не могла не рассмеяться – он предлагал ей пятнадцать минут для любви!

– Не стоит торопиться, милый, ты уже сегодня достаточно потрудился, – с улыбкой сказала она и Скофилд заглотил грубую лесть.

– Еще бы – два года поста! Все силы для тебя приберег. Но ведь у нас еще все впереди, правда?

– Ты имеешь ввиду время, до прихода экономки?

– Нет, я говорю о целой жизни, – Скофилд посмотрел на нее с такой преданностью и нежностью, что Дикси простила ему ужасающее неведение насчет собственной мужской слабости. «Неужели Сю-Сю ему ничего так и не объяснила?» – подумала она. Конечно, Эжена можно кое-чему обучить, но исправить недочеты природы не может никто – ни Сьюзен, сколь бы темпераментна она ни была, не сама Дикси, хотевшая вдруг заполучить в лице Скофилда хорошего любовника.

Когда завтрак подошел к концу, Эжен посмотрел на часы и поднял телефонную трубку:

– Мадам Юбер? Анита, детка, это мсье Скофилд. Прошу тебя, сообщи Жаку, чтобы он провел намеченную мною встречу. И не забудь факсы, которые лежат на моем столе… Хорошо, хорошо, умница… Нет, я сегодня не появлюсь. – Эжен посмотрел на прислушивающуюся к его разговору Дикси. – Дело в том, что в одиннадцать у меня состоится бракосочетание. Нет, не свидетель. Я женюсь сам…

Он попрощался и нажал на кнопку.

– Мы успеем заехать к тебе, дорогая. Ты ведь хочешь переодеться? Или лучше в салон?

– Лучше в салон, – задумчиво сказала Дикси. – Озадаченно хмурясь, она строго посмотрела на Эжена:

– Все это так неожиданно… Я сомневаюсь, удачным ли будет белый цвет? Хотя, если фасон достаточно строг, то яркость не помешает. Ведь это мой первый брак, милый.

– Ну вот, как быстро мы все обсудили… мадам Скофилд… – Эжен, полюбовавшись обручальным кольцом, поцеловал руку жены.

– Твоя фамилия очень известна в театральных кругах. Так звали выдающегося английского актера, получившего от королевы титул сэра. Не возражаешь, если я буду обращаться к тебе именно так?

Новобрачные сидели на веранде дома Эжена, отмечая в интимной обстановке прошедшее бракосочетание. Выпив бутылку «Дон Периньона» они успели обсудить почти все: Дикси переезжает жить сюда, отказавшись от предстоящих, якобы, съемок. Она великодушно согласилась забыть на время о карьере и сосредоточить все внимание на муже. Он стоил того, успев проявить заботу и кредитоспособность. Пока Дикси выбирала в Салоне Шанель костюм для бракосочетания, Эжен приобрел у Картье кольцо и кулон с сапфирами.

– К твоим глазам, – застенчиво преподнес он крупные, гладко ограненные овальные камни, окруженные бриллиантовой россыпью. – Ого! – выдохнула Дикси, мгновенно сообразив, что потраченной Эженом суммы хватило бы на год беззаботной свободной жизни.

Через час, согласно подписанному брачному контракту, она стала совладелицей двух домов – виллы под Парижем и на берегу Ривьеры, а также солидного капитала, о котором и не смела мечтать.

В элегантном бледно-голубом костюме из шерстяной рогожки, c дорогими украшениями самого хорошего тона, Дикси чувствовала себя респектабельной дамой, способной управлять штатом прислуги из трех человек, а также совершить дорогостоящий круиз на прекрасном теплоходе, отбывающем из Ниццы.

Только пока в это верилось с трудом. Малознакомый господин в качестве мужа, статус хозяйки дома, светские обязанности супруги директора «Конто» – все смахивало на сон, залетевший к Дикси по ошибке. Если она чего то и хотела от жизни, то не антуража состоятельной буржуазки. Да и ее скоропалительный спутник жизни, вряд ли мечтал о мечущейся от депрессии к разгулу супруге.

– Скофилд, а ты не поторопился? – Дикси встала и, склонившись к сидящему в кресле мужу, обняла его за плечи. – Не промахнулся ли, дружок, а? Ведь ты толком так и не знаешь, что приобрел.

Эжен накрыл ее руки ладонями:

– Есть масса вещей, которых не следует знать друг о друге даже очень близким людям. Уверен, что сделал лучшее в своей жизни приобретение. К тому же, я не такой простак, дорогая. Согласись, в данном случае победу могла принести только стратегия молниеносной атаки. Времени на раздумья мне просто не оставалось. А вот хозяйка виллы «Ласточка» даже не догадывается, сколько в ее доме комнат и какой великолепный у дома сад!

– Ты хочешь похвастаться, мой господин? Отложим экскурсию на завтра. Мне кажется, молодоженам лучше пораньше запереться в спальне.

В глазах Эжена сверкнула радость – Дикси сказала именно то, что ему хотелось услышать.

…Почти пол года Дикси не узнавала себя. Она оказалась отменной хозяйкой и ничуть не жалела, что стала мадам Скофилд. Это имя больше подходило сдержанной, элегантной женщине, ведущей добропорядочный и чрезвычайно благополучный образ жизни. Вечерами супруги предпочитали проводить дома, лишь изредка совершая выезды на концерты и в оперу.

– Ты стала похожа на Патрицию. У тебя была великолепная мать. – Сказал как-то Эжен, глядя на изящно устроившуюся в низком кресле жену. Золотистый свет ламп мягко рассеивал полумрак уютной гостиной.

– На маму!? Это комплимент. Мама поражала меня своей терпимостью. А я – капризуля. И совершенно не умею мириться с недостатками. – Дикси отключила звук телевизора.

– Что ты хочешь сказать, Дикси? Тебя что-то не устраивает в нашей жизни? – Эжен отвернулся от экрана на котором бесновался обеззвученный Майкл Джексон.

– Нет, дорогой, все отлично. Просто… просто мне иногда не хватает прежней атмосферы, привычного круга общения.

– Твой круг – неподходящее общество для уважающей себя женщины. Не удивительно, что ты предпочла иные знакомства. К счастью, моей жене нет необходимости зарабатывать себе на жизнь малозаметными рольками. И унижаться ради этого перед всякими… – Он чуть прибавил звук, заметив что в программе «Новостей» показывают арабских террористов, взорвавших кафе на Монмартре.

– Да, мне не всегда приходилось быть разборчивой. Очень скверно, когда девочка из состоятельной семьи в двадцать лет оказывается беспризорной и почти без средств. Ведь я не получила наследства, Эжен.

– Ты, кажется, упрекаешь меня за владение имуществом погибшей жены? Так было условлено в нашем брачном контракте. Но я бы чувствовал себя очень неловко, если бы, как финансист, не оказал бывшему тестю ряд значительных услуг. Вполне законных, разумеется.

Дикси насмешливо фыркнула:

– Не убеждает меня, что у людей, ворочающих деньгами чистые руки. Все-таки меня чему-то научили в университете. Закон гласит: Нет ни одного состояния в основе которого не лежал бы хотя бы один грязный доллар. И нет ни одной крупной денежной операции, в результате которой обошлось бы без жертв. Конечно, не таких, как у этих бандитов. – Дикси кивнула на экран телевизора – санитары убирали с окровавленного асфальта тела пострадавших.

– Погоди, ты что-то знаешь? – насторожился Эжен. – Что тебе известно о делах отца?

– Делах отца? – Дикси не могла сообразить, куда клонит Скофилд. – Эрик Девизо был фанатом своей работы, а в остальном, думаю, не лучше других. Принципиальный и чистоплотный чиновник, играющий миллионами, как шахматными фигурками. Мне кажется – сражения в сфере бизнеса были для отца абстракцией.

Эжен надул щеки, раздумывая.

– Уфф! – он с шумом выдохнул воздух. – Выходит, ты очень плохо знала своего отца, девочка.

После недолгих препирательств, Скофилд рассказал жене все.

Эрик Девизо не был послушным и осмотрительным чиновником. Неудержимое тщеславие толкало его на безрассудства – еще бы – ведь директор «Конто» считал себя потомком Цезарей! Он непременно должен был осуществить в банковской сфере нечто грандиозное, создав свою, невиданную по масштабам финансовую империю. Он продумал и подготовил все очень тщательно.

В тот роковой год Эрик Девизо совершил крупное правонарушение, рискнув изъять из фондов банка большую сумму, должную сыграть в его операции роль запала. Далее процесс разорения соперников и перехода их капиталов в руках Эрика должно было идти по закону цепной реакции. Но господина Девизо подвело плохое знание людей – единственный человек, которого он должен был посвятить в свой замысел, сообщил совету директоров банка о хищении.

Секретное собрание приняло гуманное решение – Эрик лишался директорских полномочий и погашал долг за счет личных средств. Все двенадцать членов Совета директоров присягнули о неразглашении преступления господина Девизо, заключив с ним джентльменское соглашение. На утряску своих личных дел Эрик попросил десять дней. Канун Рождества смягчил разъяренных пайщиков. С учетом былых заслуг, Эрик был отпущен домой, подписав документ с принятым соглашением.

В тот же вечер он продумал до детали план отступления, решив уйти из жизни вместе с женой. Возможно, он рассказал все Патриции перед тем, как сметая дорожные столбики в первый час нового года, ринуться с обрыва в непроницаемую ночную тьму… Мне, как заместителю, Эрик оставил письмо, умоляя сохранить причину его смерти втайне и помочь Сесили продать принадлежавшее семье имущество.

– Бабушка продала все… Она сказала, что вложила эти деньги в благотворительность… – Дикси все еще не верила услышанному.

– Сесиль Аллен не хотела омрачать твою память об отце. Но… Но он сам распорядился по другому. Он оставил мне письмо для тебя и просил передать его Дикси «когда она станет достаточно взрослой, чтобы понять меня».

– Я? Понять!? Да что я могу понять? Неудачливый бизнесмен опозорил свое имя и, в сущности, убил мою мать!

– Я думаю, Патриция добровольно приняла решение уйти из жизни вместе с мужем.

– Но она была так счастлива! Мама покупала платья, делала прическу, готовясь к «свадебному путешествию!»

– Прочти письмо, милая. И детали встанут на свои места. – Эжен протянул Дикси конверт.

– Нет. Лучше оставим все как есть. Я ничего не спрашивала у тебя, а ты ни о чем не рассказывал. – Подойдя к камину, она бросила письмо в огонь. – Прощай, Эрик. Все остается по старому. Я всегда буду думать, что ты действительно полюбил нас – меня и маму в те рождественские дни. И никогда не примирюсь со случайностью, убившей тебя в самом начале… В начале новой, такой счастливой и долгой жизни.

…В память о родителях Дикси воздвигла два солидных «надгробия» – придумала две версии их кончины, которыми пользовалась попеременно, в зависимости от настроения. Первая из них была невинна и абсолютно чудесна: Эрика просто-напросто посетило озарение. Он вдруг понял, что такое настоящее счастье, счастье быть удачливым мужем чудесной женщины и любящим отцом красивой дочери. Судьба-злодейка подложила бомбу в самый неподходящий момент – Эрик нелепо погиб в самом начале новой, радостной жизни. В этом варианте образ отца был подобен юродивому на полотнах примитивистов: святая сумасшедшинка в светлом взоре и ни капельки правдоподобия. Вторая «версия-памятник» служила Дикси в часы уныния, когда хотелось верить, что в роду Девизо скрывается нечто роковое, значительное. Здесь Эрик выступал неким лихим героем – азартным растратчиком, сбежавшим от скуки чиновничьей жизни, чтобы гульнуть напоследок. Хоть на один прощальный миг, он бросил в огонь жарких страстей себя и возлюбленную Пат. Вспышка озарения ценою в жизнь.