Текст книги "Первая заповедь блаженства"

Автор книги: Людмила Дунаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава 19. Встреча и прощание

За два года наш огромный двор мало изменился. Разве что деревья чуть-чуть подросли. Впрочем, они всё равно оставались маленькими и чахлыми. Расти в окружении пятидесятиэтажных домов было делом неблагодарным: сколько ни расти, а до неба не достанешь.

Лифт мягко вознёс меня на мой тридцать первый этаж. Выйдя из лифта, я подошёл к двери квартиры и посмотрел в глазок. Сканер признал меня за своего и впустил без звонка. Я тихо вошёл, запер за собою дверь и огляделся.

Наша квартира никогда не отличалась порядком, но после той школы аккуратности, что преподал нам незабвенный Эстонец, беспорядок показался мне просто вопиющим. В прихожей, к тому же, стояли какие-то чемоданы, баулы и тюки, словно кто-то собирался переезжать. Из гостиной доносились голоса: папин, мамин и ещё чей-то, похоже, официальный.

– Итак, господа Арсеньевы, что заставило вас принять решение о разводе? Господин Арсеньев?

– Моя жена, – заговорил папа, – не может обеспечить мне детей достаточно высокого качества.

– Госпожа Арсеньева?

– Мой муж, – сказала мама, – сломал мне всю жизнь.

– У вас есть общий ребёнок? – спросил официальный голос. – Где он сейчас?

– Он в интернате для не особо одарённых.

– В таком случае, его мнения мы можем не спрашивать. Что ж, причины для развода вполне веские. И я, властью, данной мне законом, объявляю ваш брак недействи…

– Стойте, – крикнул я, влетая в комнату. Теперь я понял, куда меня так торопила Надежда.

Официальное лицо на экране стереовизора удивлённо выпучило глаза.

– Это ещё кто? – спросило оно.

– Я – общий ребёнок, – сказал я. – Я ни в каком не в интернате. Я Признанный! – я вытащил из кармана Сертификат. – Я лидер Шоу Вундеркиндов! – я показал золотую медаль. – Мои родители просто были не в курсе…

Официальное лицо побагровело.

– Ну и шутки у вас, – сказало оно, – идиотские.

Экран погас.

Так началась моя новая жизнь в городе. Первые несколько дней ушло на то, чтобы убедить родителей, в том, что:

а) и Сертификат, и медаль – подлинные, и

б) что я действительно их сын Илья Арсеньев.

Чтобы не быть голословным, я предложил папе с мамой посмотреть последнее Шоу Вундеркиндов и с удовольствием посмотрел его сам. Запись, правда, была сильно отредактирована, и ни Эстонца, ни Дяди Фила, ни госпожи Майер я, к великому сожалению, не увидел.

Кроме того, я сделал ещё два важных дела: поступил в Консерваторию и позвонил старым друзьям.

В Консерваторию меня приняли без экзаменов и почти без вопросов (мне только пришлось ответить, зачем, собственно, Признанному какая-то там Консерватория). Профессор, к которому меня распределили, строгий дедушка, при виде меня сказал:

– Опять вундеркинд?! Хоть бы одного нормального студента прислали!

Потом, послушав мою игру, он с удовлетворением отметил, что на гения я никак не тяну, и впереди у меня много работы, если я хочу стать приличным пианистом.

В тот же день я встретился с друзьями.

Первым к памятнику Чайковскому подошёл художник Миша с этюдником. Следом пришёл Юра; он сказал, что он больше не юрист, а собирается стать программистом. Последним явился бывший поэт Вася, который, «по благословению батюшки» поступил в медицинское училище. Будущий брат милосердия очи держал долу и утверждал, что стихи – это от лукавого.

– Твои-то? – усмехнулся Миша. – Твои-то точно от лукавого!..

Вася вспыхнул и сказал, что его стихов мы не читали и не имеем о них никакого представления.

Мы до темноты гуляли по бульварам и разговаривали. Вернее, говорил в основном я. Когда мой рассказ добрался до моей встречи с Каарелом на лесной дороге, Вася сказал, что волнуется за Эстонца.

– А вдруг он так и сошёл с ума от счастья? Эх, как бы узнать, что там и как…

Я мог только развести руками. Поэт сказал, что спросит у батюшки. И вообще, сказал он, нам всем надо непременно познакомиться с батюшкой, потому что он необыкновенный, говорят даже, прозорливый и чудотворец. В общем, Вася был в своём репертуаре.

Мы очень удивились, когда через несколько дней Вася позвонил и сказал, что батюшка нашёл выход.

– Оказывается, Церковь, как благотворительная организация, имеет доступ к сетям тюрем и интернатов! – сказал Вася. – Правда, ограниченный.

Его «батюшка», невысокий толстенький попик, объяснил ситуацию иначе.

– Нас ведь и самих держат за ненормальных, – улыбнулся он, – поэтому разрешают иногда общаться с другими ненормальными… Нам позволили сделать один звонок…

Он проводил нас в церковный домик и усадил перед большим монитором. Юра дрожащими пальцами набрал код…

На экране появилась приёмная госпожи Нечаевой. Перед экраном сидела девушка с вышиванием. Услыхав звонок, она подняла голову и изумлённо распахнула большие глаза.

– Тийна! – обрадовался я.

– Илья?.. – неуверенно проговорила она. – Но как…

– Долго объяснять! – сказал Вася. – Ты лучше расскажи, что там с Эс… с твоим братом.

– Что было после того, как я уехал? – дополнил вопрос я.

Тийна ещё немного поудивлялась, а потом все-таки рассказала.

В тот день в лечебнице дым стоял коромыслом. Госпоже Нечаевой позвонил главный врач больницы, где лежал Каарел, и сказал, что парализованный пациент сбежал, угнав машину «Скорой помощи». Тут же от дежурного наблюдателя поступил сигнал о том, что господин Томмсааре нуждается в помощи где-то неподалёку от шоссе.

Ольга Васильевна перепугалась и объявила общую тревогу.

Первым Каарела нашёл, конечно, Дядя Фил. Он прискакал под сосну на неосёдланном Паладине и попытался завернуть друга в одеяло – утро было уже по-осеннему холодным – но Эстонец не давался; он плакал и требовал, чтобы его перестали будить.

Следом за Дядей Филом подоспела наша собственная «Скорая помощь» с носилками и медперсоналом. После успокоительного укола Эстонца удалось спеленать и погрузить в машину. Пока всё это происходило, главврач больницы ругал Ольгу Васильевну за то, что она совершенно распустила своих сотрудников. Профессор Нечаева оправдывалась, обещая, что больше такого не повторится. Главврач не захотел её слушать и отключился.

Но когда Каарела привезли в больничный корпус, и Ольга Васильевна осмотрела его, она немедленно набрала код больницы.

– А вот теперь вы меня выслушаете, – грозно сказала госпожа профессор. – Мой сотрудник явился из вашей больницы в таком виде, словно его допрашивали с пристрастием! Откуда эти необработанные раны и лопнувшие вены?! Что вы там с ним делали?!

Главврач больницы тотчас потерял свой грозный вид и развёл руками.

– Операцию проводил наш лучший хирург, светило, можно сказать, – сказал он. – Но понимаете… медсёстры-то у нас все после интернатов… и пациентов, и работу свою они, извините, в гробу видали, причём иногда в прямом смысле…

– Каарел понемножку приходит в себя, – сказала Тийна, – ну, и мы тоже… А вы-то как?

Мы вкратце рассказали о себе и попросили передать наши приветы всем, кто нас знал… На большее времени не хватило.

Моя жизнь постепенно входила в колею. Папа с мамой наконец поверили, что их мечта сбылась. Бабушки и прочие родственники вновь обрели смысл жизни. Они снова дружно стояли передо мной на коленях, и это было непередаваемо мерзко. Я сдерживался, я боролся с собой, пытаясь испытать хоть какие-то тёплые чувства к родным, но у меня ничего не выходило. Похвалы и слёзы умиления вызывали во мне трудно преодолимое желание взвыть и убежать на край света.

И я убегал – в консерваторский класс к своему строгому, ехидному профессору и отдыхал душой, слушая его раздражённое ворчание.

Прошло полгода. Наступила весна. На Пасху Вася всё-таки затащил нас на ночную службу. Было непонятно, но красиво. Меня грела мысль, что где-то далеко в деревенской церквушке сейчас тоже идёт служба, и те, кого я люблю, так же как и я, идут со свечами вокруг храма.

Я по ним очень скучал. И какова же была моя радость, когда мне вдруг позвонила Тийна! Они с Каарелом были в городе и хотели со мной увидеться.

Мы встретились перед Большим театром. Тийна, увидав меня, бросилась навстречу, но вдруг остановилась, не добежав трёх шагов, и замерла, опустив голову. Её внезапное смущение передалось и мне, и я стоял, не зная, что делать.

– Привет, – тихо промолвила Тийна.

– Привет, – отозвался я.

Мы помолчали ещё немного. Наконец Тийна совладала с собой.

– Ты знаешь, – заговорила она, – когда ты уехал, я поняла, что…

– Что? – услыхал я собственный внезапно охрипший голос.

– Что я скучаю…

– Я тоже! – осмелел я. – И я давно хотел сказать тебе, что…

– Что? – подняла глаза Тийна.

Но единственно верные слова застряли у меня в горле, и я стоял, хватая ртом воздух, как рыба, пока к нам не подошёл стройный, спортивного вида парень с короткой стрижкой, в котором я с некоторым трудом признал Каарела.

– Здравствуй, – сказал он, протягивая мне руку.

Его пожатие было энергичным и крепким. И вообще, он перестал быть похожим на то полупрозрачное существо, которое я два раза принял за ангела. Теперь Каарел выглядел как фотомодель. Девицы оглядывались на него, рискуя свернуть себе шею. Мне стало грустно. Да, конечно, Каарел обрёл здоровье… Но что-то, несомненно, потерял. И он понимал это: где-то глубоко на дне его светло-серых глаз таились растерянность и тоска.

Мы с Тийной схватились за Каарела как два утопающих. Он взял нас на буксир и повёл к лавочкам.

– Ну, как ты живёшь, Илько? – спросил он по дороге.

– А мы улетаем, – сказал он, выслушав мой краткий отчёт.

– Куда?!

– В Эстонию. Завтра у нас самолёт.

Я так и сел, и хорошо ещё – не мимо лавки.

– Скажите, что вы пошутили, а? – жалобно проговорил я.

– Какие шутки! – ответил Каарел. – Мы больше не можем оставаться здесь. Мы должны вернуться домой. Тийне надо учиться, да к тому же…

– В Каарела влюбился наш хореографический кружок, – наябедничала Тийна. – В полном составе. Дорогой братец имел неосторожность танцевать при девчонках.

– Я не виноват! – воскликнул Эстонец.

– Но танцевать я больше не буду, – сказал он следом. – Я лучше поеду искать Сетумаа.

– Но ты же знаешь, что от Сетумаа ничего не осталось, – осторожно произнесла Тийна. – Это же пограничная территория, там теперь сплошной асфальт и военные лагеря, и с той и с этой стороны границы…

– Я не верю, что не осталось ничего, – тихо промолвил Каарел.

Глава 20. Занавес опускается

Так они и улетели от меня. Первое время мы перезванивались, а потом в мире снова создалась напряжённая обстановка, и многие страны объявили друг другу бойкот. И наши с Каарелом и Тийной тоже.

Я долго не оставлял попыток достучаться до них, но на экране высвечивалось одно и то же: «доступ закрыт». И даже Васин батюшка не мог с этим ничего поделать.

Настала зима. Программы Новостей становились всё страшнее. Меня начали мучить дурные предчувствия. И однажды они загнали меня в ближайшую церковь.

Я взял самую большую свечку и стал думать, куда бы её поставить. Подсвечников было много, и я подумал, что в следующий раз нужно будет вместо одной большой взять много маленьких свечек.

Наконец я решил поставить свою свечку на подсвечник, который стоял посреди храма. Укрепив свечу, я отошёл к стене, чтобы меня не было видно, и решил помолиться.

«Господи! – мысленно произнёс я. – Вот я пришёл… к Тебе…»

Что говорить дальше я не знал. То, что было у меня на сердце совершенно не походило на молитву.

«Зачем Ты разлучил нас?! – с гневом подумал я. – Это нечестно! Разве Ты не мог устроить всё как-нибудь иначе?! А говорят, что Ты добрый… А на самом деле… Я не буду врать! Я скажу всё как есть! Можешь меня наказывать, но я в Тебе разочарован! Почему всё так плохо?! Я не хочу смиряться, как этот Твой Вася! Я хочу получить весть от Тийны и Каарела… от Татьяны и Кирилла, впрочем, какая разница?! Я хочу получить весть немедленно, Ты меня слышишь?!»

Ничего не произошло. Я повернулся и пошёл прочь.

Весь день я ждал громов и молний на свою голову, и даже начал сожалеть о своей откровенности. А ночью мне приснился давно, казалось, забытый страшный сон.

Я снова увидел Принца. Он и его лошадь находились в Царстве Мёртвых, там, где я оставил их после последнего боя в Большой Игре.

Они стояли, понурившись на голой чёрной равнине, задыхаясь под невыносимой тяжестью лат… Я проснулся в холодном поту.

«Может, это и есть та весть, о которой я просил? Может быть, с Каарелом опять что-то случилось?»

Я никак не мог отогнать от себя страшное видение. В конце концов я не выдержал, сел прямо в одеяле к монитору и вышел в Большую Игру.

Ночью там было особенно многолюдно.

«На Вашем счету нет средств для продолжения Игры, – сообщили мне. – Ваш герой дезактивирован».

«Я хочу навсегда выйти из Игры», – ответил я.

«Пожалуйста, подождите…»

На экране появился Администратор. Живьём.

– Господин Арсеньев! – обрадовался он. – Давненько вы нас не посещали! Вы, значит, хотите нас покинуть? Очень жаль. Ваш герой был таким колоритным игроком… Одних анекдотов про него насочиняли сколько-то там мегабайт… У меня к вам деловое предложение. Продайте нам Принца.

– Как это? – удивился я.

– Очень просто. Вы уходите, а ваш герой остаётся. Мы его переформатируем, и он будет играть сам за себя. А мы положим на ваш счет ну, скажем, тысячу рублей…

Я засомневался. Мне стало как-то неприятно, будто я продаю живого человека… С другой стороны, тысяча рублей – это две моих стипендии…

– Вы только снимите с него эти ужасные доспехи, – попросил я.

– Как скажете. Итак, по рукам?

Утренние Новости следующего дня начались с сенсации.

– Большой Игре угрожает серьёзная опасность, – сказала дикторша. – Кто-то из игроков выпустил в Сеть сильнейший и неуловимый вирус. Ведётся следствие.

Днём в Новостях показали Администратора. Он разводил руками.

– Этот вирус был так хитро спрятан… Стоило только отключить защитные программы – бывший владелец попросил снять с его персонажа доспехи – и мы не можем его поймать!

Вечерние Новости сообщили, что владельцем персонажа был мальчик, которого зовут Илья Арсеньев, но в происшедшем он не виноват. В сущности в этом не виноват никто, кроме самого персонажа. А вирус из Игры уже перекинулся в общую мировую Сеть и в закрытые Сети военных баз (видно, кто-то играл в Игру на служебном компьютере). Уничтожены блокировки на международных линиях связи.

– Всё было готово к вооружённому конфликту, – жаловался дядечка в погонах. – А теперь придётся начинать сначала…

Уже были зафиксированы случаи нарушения государственных границ в разных странах. Причём, зафиксированных случаев было, по всей вероятности, гораздо меньше, чем незафиксированных. Пограничные радары вышли из строя, и люди бросились ходить друг к другу в гости.

– Ну вот, папочка, – проговорил я в изумлении, – твой сын действительно потряс всю планету…

А ночью мне позвонили.

Я уже засыпал, когда раздался сигнал. Я вылез из кровати и принял звонок. Экран загорелся. С него на меня смотрела Тийна.

– Ой, получилось! – сказала она.

Я от радости потерял дар речи. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Жаль, у меня почти не осталось денег! – вдруг расстроилась Тийна.

– За мой счёт! – воскликнул я. – Я теперь богатый, я твоего брата продал! – и рассказал, что случилось.

– Мой брат опасен даже в электронном виде! – с гордостью произнесла Тийна.

– Как он там? Нашёл он свою Сетумаа?

– Ты знаешь, нашёл! От неё совсем маленький кусочек остался. Но зато какой! Псково-Печерский монастырь. Кажется, Каарел решил стать монахом.

– Ну ничего себе! – изумился я. – А как же балет?

– Каарел, оказывается, совершенно серьёзно говорил, что не хочет больше танцевать: мол, для него это теперь слишком легко…

– Никогда не мог понять его до конца, – признался я. – Но как же ты будешь жить без него?

– Как-нибудь, – вздохнула Тийна. – Мы всё равно не могли бы жить вместе. Меня приняли в интернат при балетном училище, а Каарелу куда деваться? У нас ведь родственников не осталось…

Я загрустил вслед за Тийной. Разговор завял. Мы сидели и молча смотрели друг на друга. И готовы были сидеть так сколько угодно. Наконец Тийна сказала, что ей нужно возвращаться в спальню, потому что воспитатель может рассердиться. И всё-таки, она медлила отключаться. Я понял, что для слов, которые я так давно хотел ей сказать, у меня остались считанные мгновенья…

– Ну что, пока? – промолвила Тийна.

– Пока… нет, постой! Я…

– Воспитатель идет! – всполошилась Тийна и протянула руку, чтобы выключить связь.

– Я люблю тебя! – крикнул я в уже гаснущий экран; я не знал, успела ли Тийна услышать мои слова…

Я лёг в кровать, одолеваемый грустными мыслями и долго не мог заснуть. А когда я всё-таки уснул, мне в утешение был дарован светлый сон.

Мой Принц приехал ко мне снова.

На нём больше не было лат, и вместо меча на его поясе висела тонкая шпага. Лошадка весело гарцевала, порываясь скакать. Следом за Принцем из леса вышли Принцесса, Колдунья, Король с Королевой, Феи и прочие. Они с поклоном проходили мимо меня и пропадали из виду. Принц помахал мне рукой и поскакал к белому замку, сиявшему далеко-далеко на горе.

– Нам рано прощаться! – крикнул я ему вслед и проснулся.

Было ещё совсем темно. В окно билась метель. А мне было тепло и уютно. Я снова заснул и остаток ночи спал без сновидений.

Вскоре наступило Рождество. Поэт Вася снова потащил меня в церковь на ночную службу. Я вернулся домой в два часа ночи. Родители давно спали, а мне спать не хотелось. Я долго стоял у окна, созерцая рождественскую метель, а потом подумал, а не пойти ли мне попить чаю… И тут в дверь позвонили!..

Эпилог

Я полез за гостевыми тапочками.

– Дядя Фил, почему вы всё время говорите «мы»? С вами приехал кто-нибудь ещё?

– А как же?

Дядя Фил шагнул вперёд, и за его спиной обнаружился…

– Аа! – изумился я. – Эстонец!

– Что, хороший сюрприз? – сказал Дядя Фил, втаскивая Эстонца в квартиру и захлопывая дверь.

– Совсем замёрз, бедняга! – сокрушался доктор.

Тут второй гость неожиданно оттаял:

– Я… не…

– Не замёрз, говоришь?

– Нет… Я… не…

– Ничего, сейчас нам Илюха чайку горяченького поставит, да пирога с яблоками… Хорошо с морозу погреться! – Дядя Фил в сладком предвкушении потер руки. – Скажешь, нет? – обернулся он к Эстонцу.

– Нет, – сказал тот. – Я…

– Бедняжка, совсем замёрз! – покачал головой доктор.

– Я не эстонец! – наконец-то смог выговорить озябший гость.

Тут уж я не выдержал. Дядя Фил тоже. Но оба мы бурно хохотали не из-за Эстонца, а потому, что мы снова были вместе, что невозможная встреча состоялось, и все мы почти не изменились…

– А пирога-то у меня нет! – запечалился я.

– Зато у нас есть! – подмигнул Дядя Фил, отнимая у Эстонца пластиковый чемоданчик, с какими ездят по вызову настоящие врачи «Скорой помощи».

Вскоре оба гостя сидели за нашим кухонным столом, Дядя Фил нарезал ломтями прекрасный яблочный пирог, а я разбирался с комбайном: ночью эту дрянь не заставишь работать, вроде как ночью надо спать, а не чаи гонять – такое у этой железки понятие.

Но интеллектуальный перевес пока что был на моей стороне. Я слегка разбежался и как следует пнул комбайн ногой, отчего он сразу же нервно забулькал, кипятя воду для чая.

– А с грибами есть? – спросил я, принюхиваясь к чемоданчику.

– С грибами съели, – виновато вздохнул Дядя Фил. – Мы же до тебя человек десять объехали, тебя напоследок оставили. А машину и форму нам только на сутки дали. Так что, не взыщи, а часиков в шесть мы отчалим.

– Значит, осталось всего три часа?! – от огорчения я чуть не уронил чашки. – Даже поговорить не успеем!

– Успеете, – вдруг снова заговорил Эстонец. – Я… не буду… мешать.

И… улыбнулся!

– Дядя Фил, что это с ним?! Вы видели? Он улыбается!

– А я уже привык, – махнул рукой доктор. – Это его в монастыре научили. А вот русский язык он подзабыл малость, всё больше на церковнославянском изъясняется.

– А вам… тебе нравится в монастыре? – осторожно спросил я у Эстонца.

Эстонец расстегнул синюю куртку, и из-под неё упали, развернувшись, полы черного подрясника.

– Благо есть исповедатися Господеви, – сказал Эстонец.

– Нда, мне кажется, на эстонском я бы лучше понял, – я почесал в затылке.

– Да тут и без эстонского всё понятно! – сказал Дядя Фил. – Ты на его рожу довольную посмотри!

Я посмотрел. Тощенький Эстонец скукожился над своей чашкой, отогревая нос и руки.

– Машину нам одолжили «какую не жалко выбросить», – покачал головой доктор, – печка вообще не фурычет. Давние мои связи не помогли: видать, слишком уж они давние были… Ну, Илюх, рассказывай, как дела, как Консерватория, как родители…

– Папу вы видели, – отвечал я. – Мама… Да в общем, всё хорошо. Они рады, что я теперь Признанный… Только никак не хотят перестать думать о самих себе как об отработанном материале…

– Тяжело? – сочувственно вздохнул Дядя Фил.

– Не тяжело – жалко… Ну, а вы-то как? Новеньких много? Тяжёлые случаи есть? А как там лошадки, как Паладин? Как мои ёжики?

– Ёжики дрыхнут, – отвечал доктор. – Спячка у них. Лошадки тоже не хворают…

Мы говорили и говорили, и не могли нарадоваться друг на друга.

Стрелки часов бежали к шестому часу утра. Пирог был съеден, чай выпит по седьмому разу. Гости замолчали.

– А я женюсь скоро, – вдруг признался Дядя Фил.

Я подпрыгнул на табуретке.

– На Анне Стефановне? Значит, метресса не соврала…

– Честно сказать, я ей даже благодарен, – покраснел Дядя Фил. – Если бы не она, я ещё десять лет собирался бы объясниться…

– А я скоро буду монах, – сказал Эстонец.

– А разве ты ещё не…

– Он послушник, – сказал доктор Кузнецов. – Его отпустили перед постригом с близкими повидаться.

– А что, потом будет уже нельзя?

– Потом починят пограничные радары. Монастырь – то прямо между двумя границами стоит. Наши с эстонцами спорили, чей он будет, да так и не договорились. Объявили его ничейной территорией и окружили столбами. Монахам предложили разойтись по другим монастырям, но они, понятное дело, отказались. Теперь им ни войти, ни выйти. Только если какой-нибудь мальчишка не запустит в сеть вирус…

– Я рад, что увидел тебя, братик, – сказал Эстонец, глядя на меня сияющими глазами.

– Вот теперь ты опять на Ангела похож, – улыбнулся я.

– Так он же скоро им и станет, – промолвил Дядя Фил. – Монах, это же ангельский чин! Но у нашего Каарела есть ещё одна задумка. Он хочет стать Королём сету… Молчи, Кирюша, я сам расскажу. Так вот, есть поверье, что постриженный в монахи спасает свой род до седьмого колена… то есть семь поколений спасает. Родители, тёти-дяди, дедушки-прадедушки… Это же целая куча народу!..

– А там, давно, ещё монахи были, наверно, – встрял Эстонец, – ещё семь колен… И так дальше…

– Вот и выходит, что за Каарелом целый народ стоит. Вот вам и Король сету!

– Пока что я Принц, – улыбнулся Каарел.

– Принц скоро ускачет в свой белый замок и больше не вернётся ко мне, – загрустил я.

– Кто знает! – пожал плечами Дядя Фил.

А Принц вдруг снова улыбнулся и вытащил из-за пазухи конверт.

– А где у вас тут… э… удобства? – неожиданно спросил Дядя Фил. – Ладно, не вставай, сам найду!

Каарел проводил его взглядом, и когда доктор Кузнецов вышел, сказал:

– Я видел Тийну. Она написала тебе письмо. Никто не знает, что будет дальше, но я, наверно, успею передать ей ответ…

Часы показывают без пяти шесть утра. Я впервые пишу письмо от руки. Мой Принц с улыбкой смотрит на меня. Я чувствую его взгляд, не поднимая головы. Я знаю, что он ласков и печален. Я пишу. Написать много я не успею – только самое главное. О том, как я надеюсь на новую встречу. Ведь теперь я знаю, что в этом мире возможно ВСЁ.

Скоро я провожу своих гостей и буду стоять у окна, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть внизу маленькую машинку, отъезжающую от подъезда… А потом пойду спать. Ночь была длинная, и я устал. А утро – я уверен – будет морозным и ясным, как и положено на Рождество.