Текст книги "Осквернитель Соломон II (ЛП)"

Автор книги: Люциан Бэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Да схватите его уже наконец! – раздался рык похитителя.

Соломон взревел, когда оба его запястья были грубо заведены ему за спину, а мешок плотно зафиксирован вокруг головы. Его лицо ударилось о пол, и это спровоцировало выплеск адреналина в его крови, когда он закричал через плотный материл, извиваясь и издавая болезненные стоны от сильного давления, которое ощущал между лопатками. Блять! Он не мог дышать.

– Веди себя тихо! – грубый голос практически молил его успокоиться.

Дыхание Соломона вырывалось из его груди толчками, кроясь в ярости и испуганных криках. На протяжении всего времени Хаос продолжала умолять. Умолять, кричать и всхлипывать о его пощаде.

В ответ на ее мольбы они приподняли его тело и поволокли. Он боролся за то, чтобы подняться на ноги, но его мышцы были еще слишком слабы от пыток водой, которым его подвергли день назад.

– Беги, Хаос, беги!

Он задыхался, бессвязно бормоча слова, ощущая, как его горло нестерпимо горело.

– Я не оставлю тебя! – вопила она. – Я буду рядом, я не брошу тебя, я никогда не оставлю тебя! – она плакала навзрыд.

Сердце Соломона забарабанило сильнее, когда он вспомнил слова Мастера, когда их поймали в первый раз.

– Шесть дней подготовки. Затем свершится Осквернение всех осквернений.

Шесть дней. Его разум охватило смятение, когда он попытался вспомнить, как долго они находились здесь.

Ответ на этот вопрос возродил страх, неспешно душивший его.

Второй день. Это был лишь второй день.

Соломон прекратил сопротивляться, его голова безвольно повисла, когда шум присутствующей толпы прихожан слился для него в единую какофонию звуков наравне с болью и возрастающим замешательством.

И Хаос. Хаос плакала. Надрывно кричала. Казалось, это продолжалось целую вечность.

Они пели. Наводящее ужас заунывное гудение, монотонная мелодия, взывавшая к смерти. Он мог видеть только тени сквозь шероховатый материал, закрывающий его лицо. Перед его глазами все вспыхивало яркими пятнами, затем темными, блекло, затем вновь становилось резким.

Пребывание обнаженным на публике до предела увечило состояние ужаса. Добавило порочности и еще больше безумства происходящему. Они заставили его сесть. Он начал пинаться и бороться, когда почувствовал, что его крепко связывают. В считанные секунды он был связан по рукам и ногам, а затем на его грудь была наброшена веревка, обвивающая стул, его горло разрывалось от криков ужаса и сопротивления.

Внезапно Соломон осознал, что пение прекратилось, и единственное, что нарушало тишину, это были лишь крики Хаос и его собственные, которые разносились эхом в зловещем молчании. Он тяжело дышал и прислушивался, пытался понять, что последует дальше. Он явственно различал огромное количество людей. Сейчас они были спокойны и молчаливы. Наблюдали.

– Возлюбленные дети мои! – прогремел голос Мастера в полной тишине. – Этот день, наконец, настал, тот, кого мы так жаждали увидеть, наконец, здесь!

Дыхание Соломона участилось от внезапно раздавшихся аплодисментов и гулкого грохота, словно собравшиеся громко затопали ногами по деревянному полу.

– Шесть дней приготовлений. А на седьмой?

– Осквернение! – прокричала толпа одно слово, все сильнее ударяя ногами по полу, пока это не начало напоминать бегство одержимого паникой стада рогатого скота.

Хаос издала пронзительный вопль, который затих на жалобной и сломленной ноте.

– Хаос! – неистово прокричал он ей. – Я тебя люблю! Я люблю тебя, ты слышишь меня?!

Она снова закричала и завыла, а толпа вознаградила ее крики еще большим количеством одобрительных возгласов, заставляя Соломона ощущать подступающую тошноту.

– Королева хотела бы быть здесь вместе с нами, но, к большому сожалению, она не очень хорошо себя чувствует, – громко начал психопат. – Удержание тяжести проклятья на плечах нанесло огромный урон ее здоровью. Совсем скоро она обретет безмятежный покой, как и наш любимый Соломон Гордж... – выкрикнул он, – который возьмет всеобъемлющую мощь проклятья на себя. Освобождая нас! – разразился он криком. – Тех, кто испытывал страдания во тьме... ради этого благословенного света.

Соломон попытался ослабить веревки, крепко удерживающие его, но они так крепко связали его, что это было практически невозможно.

– Чтобы излечиться и исцелиться, – протянул мужчина одержимым голосом, – чтобы исцелиться от семени грехопадения.

Паника сделала его дыхание прерывистым от упоминания об излечении и исцелении.

– Давайте начнем! – прогремел он.

Соломон приготовился к боли. Он почувствовал, как его стул начал разворачиваться по кругу. Медленно. Он старался изо всех сил увидеть, что происходит, когда начал ощущать, что вращение по встроенному кругу увеличивается, набирая скорость. Он схватился за ручки стула, когда начал двигаться быстрее и быстрее. Господи Иисусе, какого хрена происходит? Что они задумали? Запустить его в стену?

После нескольких минут непрерывного вращения он ощутил растерянность и дезориентацию. И подступающую тошноту. О, Боже. Он стиснул зубы, изо всех сил стараясь вернуть контроль над собой. Желание опустошить желудок становилось все сильнее. Боже, пусть они остановятся. О, Господи. Только не блевать, не блевать.

Но вращательные движения не прекращались. Вращение было настолько быстрым, что его вжало в стул, а голову с силой отбросило вправо, пока он старался сдержать рвотные позывы.

Он проиграл эту битву. Его внутренности подбрасывало все выше и выше, пока его тело бесконечно крутило по кругу. Пение вновь возобновилось, наполненное радостью и триумфом победы, а он задавался вопросом, мог ли он умереть таким образом. Затем голоса стали напевать все громче и громче, заглушая надрывный плач Хаос. Надрывный и печальный. Побежденный.

Он потерял счет времени и не был точно уверен, сколько продолжалась эта пытка вращением, прежде чем осознал, что его перемещают. Его глаза продолжали оставаться в закатанном состоянии, все кружилось, он ощущал сильное головокружение и чувствовал, как его ноги волочились по полу. Его запихнули куда-то, и он услышал металлический лязг. Когда он лежал там, Соломон изо всех сил старался дышать через материал, пропитанный рвотными массами, липший к его голове. Он понимал, что пение становилось более громким и мощным. О, Боже. Это еще не закончилось.

Его желудок вновь ощутил тяжесть, и он издал рвотный звук несколько раз, издавая рык, стараясь остановить рефлекс.

Его тело двигалось, следуя лишь инстинктам, чтобы сбежать, и он встал на четвереньки. Продвинувшись немного ползком, он обнаружил неровную поверхность под собой. На ощупь он пытался прочувствовать, что его окружало, его руки дотронулись до стен, которые напоминали стены пещеры. Пение звучало ужасающе сумасшедшим, когда под ним заскрипел пол. Он потерял равновесие, опуская ладони на наклонную стенку перед ним. Соломон старался держаться, но она словно начала сдвигаться вперед, вынуждая его убрать руки от опоры. Он понял, что пол под ним пришел в движение, и сделал шаг, чтобы удержаться от падения.

Наконец, он почувствовал центробежную силу, когда пространство вокруг него начало крутиться все сильнее и сильнее. Он споткнутся, стараясь удержаться на ногах, когда поверхность под ним, напоминающая колесо, начала вращаться. Они, что, собирались раскрутить это приспособление настолько сильно, чтобы он не выдержал?

Он не понимал зачем. Зачем они делали это? Что это значило? Его разуму, казалось, было необходимо логически объяснить эти странные действия, но он не мог найти ни единого объяснения этому. Это напоминало какую-то шутку. Или дерьмовый детский аттракцион на дешевой ярмарке, который ты хочешь покинуть, как можно скорее, потому что он нелепый и не очень быстрый. Однако это приспособление, в которое он был заключен, вращалось с достаточной скоростью, чтобы вызывать раздражение и продолжать предпринимать попытки удержать собственное тело от падения.

Странная пытка, казалось, продолжалась часами. Он был истощен, и его мучило головокружение, пока он, спотыкаясь и падая, старался подняться, прежде чем окончательно утратил бы опору. Но пытка вращением отказывалась прекращаться, и он, наконец, рухнул вниз и больше не нашел в себе сил подняться. Его подбрасывало вновь и вновь, а голова ударялась о стенки клетки, словно он был тряпичной куклой, которая вращалась в ловушке для того, чтобы потешить Мастера. Наряду с пением и рыданиями Хаос, что раздавались в его голове, смешиваясь со всем остальным.

Наконец, на него снизошло ощущение покоя, он погрузился во тьму. Соломон надеялся, что это была смерть. Или кома. Или лоботомия, да что угодно, чему он так отчаянно сопротивлялся.

Глава 5

Соломон пришел в себя от того же монотонного протяжного звука. «Ш-ш-ш. Ш-ш-ш. Ш-ш-ш». За которым следовало мягкое прикосновение к его лицу. И ощущение тепла.

Хаос. Вновь удерживала его в своих руках. Осыпая его холодное лицо бесконечными теплыми поцелуями. Это было пределом того, что он когда-либо хотел, все, чего он желал. Раствориться в ней. В этом ощущении. Соломон осознал, что лежал рядом с ней в кромешной тьме. Неважно, что это была тьма. Он обернул свои руки и ноги вокруг нее, холодный пол неумолимо царапал его нагое тело. Они жались друг к другу. Он не хотел думать о том, что должно последовать за этим. Как это произойдет. Или по какой причине.

– Я боюсь, – горько выдохнула она ему в грудь. – Никогда в жизни я еще не была так напугана, Соломон. Я так боюсь. Так боюсь.

Господь. Господь поможет им. Он не произнес ни единого слова утешения, лишь крепче сжал ее в своих объятиях. Он не мог выдавить из себя ни единого. Соломон ощущал только страх и ужас от того, что она готова была расплакаться прямо сейчас. Она была на грани ужаса.

– Мы должны попытаться сбежать.

Он не знал, откуда именно изнутри пришли эти слова. Но они были сказаны с силой хрупкого желания к сопротивлению.

– Как? – прошептала она в полнейшем отчаянии.

Да, именно в этом и была загвоздка, разве не так?

– Я не знаю, нам просто необходимо сделать это. – Он прекрасно понимал, что они не смогли вырваться отсюда. Но он лучше предпочтет умереть в попытке сбежать, чем столкнется с реальностью лоботомии, которую хотят провести эти животные. – Когда они придут за нами, нам нужно быть наготове. Нам нужно бороться.

Она издала горький всхлип и кивнула.

– Хорошо. Я постараюсь сделать все возможное. Я сделаю все, что смогу. Мне так жаль. Мне так жаааалллль.

Теперь пришла его очередь издавать успокаивающие звуки и укачивать ее, пока они лежали на полу, цепляясь друг за друга, борясь каждую пару секунд за то, чтобы быть ближе друг к другу, чем они уже есть.

Соломон не был уверен, когда именно он уснул, но он очнулся ото сна, услышав металлический скрежет. И, прежде чем он смог отреагировать, то осознал, что дверь отрылась и тут же закрылась.

– Что происходит? – прошептал Соломон.

– Еда, – ответила Хаос

При упоминании этого слова он понял, как сильно голоден. Они оба поползли на запах пищи и добрались до нее за пару мгновений. Словно полубезумные животные, они загребали пальцами холодную кашу в большой миске, засовывая руками ее в рот. Его уши заполнили звуки их заходящегося дыхания, стонов и громкого чавканья, когда они боролись за то, чтобы разделить каждую крупинку каши.

– Вот, ты доедай это, – внезапно проговорила она. – Я больше не могу проглотить ни кусочка.

– Ты должна есть, несмотря ни на что, тебе нужны силы.

– Ты в ней нуждаешься больше, – запротестовала она, сдерживая всхлип в горле.

– Тогда давай вместе, – грубо настоял он. – Мы съедим все вместе.

Она подчинилась, издавая еле слышные всхлипы, и когда они закончили, он привалился спиной к стене, ощущая, как его сердце сжимается от боли. Из-за того, что их принудили, заставили делать то, что ощущалось, словно самая унизительная пытка. Хаос подползла к нему, прижимаясь так тесно, как только могла. Он крепко обнял ее в ответ.

– Как ты думаешь, что они задумали? – он больше не мог находиться в неведении, незнание было самым страшным из всего происходящего.

– Шесть дней на подготовку, – прошептала она. – Он дал тебе немного времени, чтобы прийти в себя.

Его внутренности скрутило от этой новости.

– Как по-христиански с его стороны, – он старался пошутить, но его голос надломился от страха. – У тебя есть какие-то идеи по поводу того, что он запланировал сделать?

– Нет, – проговорила она поспешно. – Ему нравится разнообразие. Я никогда прежде не видела того колеса, на котором тебя...

– Ш-ш-ш, – зашептал он успокаивающе, когда она задохнулась в конце фразы. – Все было не так ужасно, как могла выглядеть, правда, я немного устал.

Правда была в том, что это было самой странной разновидностью пытки, которую бы он никогда не смог представить, даже если бы попытался сделать это.

– Поэтому я не знаю, что он будет делать дальше. Каждый раз, когда он делал это со мной, то никогда не повторялся.

Его сердце отчаянно сжалось в груди, и он притянул ее к себе сильнее.

– Мне жаль, – напрягся он, целуя ее макушку с закрытыми глазами. – Мне так жаль.

– Это мне должно быть жаль, – рыдала она горько, уткнувшись ему в грудь. – Я такая идиотка! – прокричала она, прежде чем разразиться горьким, безутешным рыданием.

Соломон позволил ей выплакаться. Ей было необходимо излить всю свою горечь, страх и боль, он не мог представить, как сильно она страдала и что ощущала. Чувство вины с легкостью могло сокрушить ее разум.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – прошептал он, укачивая ее так же, как и она его до этого. – Я с тобой, – утешал он. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Его слова словно вытягивали на поверхность еще больше ее страданий, заставляя чувствовать себя еще более бессильным с каждой следующей секундой.

– Эй, послушай, – проговорил он, немного встряхивая ее. – Тише, послушай меня. Послушай меня. – Она боролась изо всех сил, чтобы взять свои эмоции под контроль, но ее вдохи продолжали вырываться громкими всхлипами, когда Соломон ласково погладил ее лицо в темноте.

– Нам нужно придумать план, – сказал он. – Давай обсудим наш план. Давай поговорим о вещах, которые мы хотим сделать после того, как сбежим, хорошо? Как, например... о свадьбе? Тебе нравится эта идея? Тебе хотелось бы устроить свадьбу в огромной церкви? Или, может, на пляже? Или на самой высокой горной вершине? Держу пари, тебе бы это понравилось, не так ли? Расскажи мне, как будет выглядеть твое платье, Красавица. Поговори со мной. Сколько детей ты хочешь? Пять? А может, десять?

Хаос всхлипнула и обхватила его лицо ладонями, целуя его.

– Мы должны сбежать, – проговорила она, задыхаясь ему в рот.

– Да, – ответил он, целуя ее в ответ. – Именно так, Красавица. Мы сбежим, ты и я. И мы убежим для того, чтобы у нас была замечательная совместная жизнь, ты меня слышишь? – его голос прохрипел от напряженных слов, и она часто закивала, прежде чем начала спускаться поцелуями по его груди. Осознав, что она собирается сделать, он быстро потянул ее вверх.

– Только после того как я помоюсь, Красавица.

– Мне плевать, – прошептала она, обезумев, стараясь добраться до его паха.

– Пожалуйста, Хаос, нет. – Он был покрыт засохшими рвотными массами и прочими постыдными телесными выделениями. – Поцелуй меня, просто поцелуй меня, – пробормотал он, притягивая ее к своему рту.

Этого было недостаточно, но это было все, что они имели сейчас. И они поглощали друг друга в неистовом поцелуе, словно до конца их жизней оставались считанные минуты. Соломон увлек ее вместе с собой на пол, заключая в своих объятиях так сильно, как только мог. Его мышцы дрожали от усталости, и, прежде чем осознал это, он сделал то, что поклялся ни за что не делать.

Он провалился в сон.

Дверь распахнулась настолько внезапно, что у него не было возможности подумать. Но его тело, по-видимому, запомнило его план сбежать, и в то же мгновение, как только свет прорезал тьму камеры, он устремился вперед, нанося удар по лодыжкам одного из вошедших. Его затопило ощущением надежды, когда они, недовольно заворчав, свалились на пол. Хаос закричала истошным криком женщины, которая бросается в нападение.

Он кричал сам себе: "Держи их!"

Соломон сражался с мужчиной, чтобы обезвредить его, удерживая, крепко цепляясь за него пальцами, смутно соображая, что еще больше голосов наполняет комнату.

– Он сопротивляется! – мужчина, находившийся под Соломоном, ахнул, когда палец Соломона погрузился в уголок его глазницы. Он мучительно взревел, и боль взорвалась в задней части головы Соломона, будто от удара в гонг в его ушах. В глазах потемнело.

***

Соломон быстро заморгал, воспроизводя произошедшее, словно раздробленные кусочки изображения. Он находился в лежачем положении. В церковном зале. Его голова была склонена набок, и он предпринял попытку пошевелиться. Связан. Он ощутил узлы веревок на щиколотках, коленях... запястьях и плечах. Мастер пребывал в разгаре проповеди, прихожане бушевали и рукоплескали ему, а также все сильнее топали ногами, пока этот звук не начал вибрировать у него в груди. «Аминь» и «Аллилуйя». «Восхваляем, Господи, тебя».

Никогда на протяжении всей его жизни божественные слова не вызывали в нем столько ужаса. Он начал бороться и сопротивляться. Что должно произойти? Где Хаос? Он силился рассмотреть, что находилось позади него. Но не мог видеть ее. Он не мог слышать ее. Что они сделали с ней? Что если они причинили ей боль?

– Хаоооос! – взревел он.

Ее крик разрезал воздух, протяжный и надломленный. Это сокрушило его. О, Господи, это окончательно его добило. Он ответил ей пронзительным ревом, наполненным гневом. Затем еще одним и еще одним, стараясь изо всех сил быть как можно громче, чем все остальные звуки, наполнявшие помещение.

Внезапно ему в рот затолкали грязную тряпку, за которой последовала широкая полоска скотча. Все, что он слышал, были лишь крики и рыдания Хаос. Они не старались заткнуть ее. Казалось, будто им нравилось это, словно они этого желали. И внезапно он пожелал всем существом, чтобы она не давала им того, чего они так жаждали. Ни единого звука. Ни единого гребаного звука.

Мужчина, который являлся по его предположению Мастером, навис над ним, облаченный в какое-то просторное одеяние, в капюшоне, покрывающем его голову и скрывающем лицо, тем самым напоминая ему гнилую репу. Почему он прятал себя? Зачем он вообще делал это?

– И Господь не пощадил даже своего единственного сына, посему его кровный сын будет наказан за грехи человечества. Он также подверг его пыткам и наказанию, возлагая на него все нечестивые прегрешения зла. Прямо на его тело.

Соломон изо всех сил старался рассмотреть, что тот делает в изножье стола. Он держал в руках деревянную чашку и неспешно склонил ее. Острая боль пронзила Соломона, и он закричал что есть мочи, чувствуя, как жидкость льется по его ногам. Он кричал и дергался в удерживающих его веревках, пока это чудовище продолжало свою проповедь, опустошая ужасное содержимое на обе его ноги.

Его тело сотрясалось от неистовой боли, а голову наполняли ужасающие крики Хаос. Он удерживался в сознании за этот звук, заставляя себя цепляться за него. «Не прекращай кричать, не отпускай меня, не отпускай меня».

Глаза Соломона закатились от агонии, и, казалось, что они уже не вернутся в прежнее положение, следом Мастер стал поливать раскаленным огнем его живот, заставляя внутренности плавиться внутри него. Затем пытка перешла на его грудь, это действие заставило его затаить дыхание, и он задыхался от зловонного запаха, что исходил от тряпки, которой был заткнут его рот.

– Хватит, – проговорил Мастер, вытаскивая кусок грязной тряпки. – Не могу позволить тебе задохнуться во время подготовки.

Соломон кричал изо всех сил, пока у него больше не осталось дыхания.

– А теперь порка розгами, сын мой.

Внезапно Соломона освободили и рывком сдернули со стола. Его шумное дыхание отчасти напоминало рев, пока он крутил головой по сторонам. Они прижали его к чему-то плоскому, и необычная форма этого предмета и угол наклона заставили его принять полусогнутое положение. Только верхняя часть его груди была крепко закреплена к твердой поверхности.

– Поскольку наш Господь претерпел святое сечение розгами, поэтому нашему сыну тоже следует принять участие в этом Божественном величии.

Неистовая боль пронзила ягодицы и спину Соломона, забирая все силы из его ног, но то, каким образом он был привязан, заставляло его болтаться в воздухе без опоры, мышцы его рук и ног дрожали, пока Мастер продолжал свою безумную проповедь. Каждое последующее торжественное слово сопровождалось резким болезненным ударом по его спине, начиная с плеч и до самых щиколоток.

Лицо Соломона прижалось к жесткой поверхности, и его взгляд упал на Хаос, которую подтащили ближе, заставляя наблюдать за происходящим. Это были страдания, которым ее подвергли в наказание, он понимал это. Наблюдать за тем, как того, кого она так любит, подвергают пыткам и причиняют боль. Она рыдала и кричала, но он не слышал ее. Все, что он мог различить своим слухом, были лишь сильные удары его бешено колотящегося сердца, что отдавались в его ушах, в то время как яростные удары разрывали его плоть.

Неистово содрогаясь, он стиснул зубы и не сводил взгляд с ее лица – с ее глаз. Он отметил, что где-то в глубине его разум пребывал в состоянии отрицания мучений, и единственное, что ему оставалось, это искать спасение в молитвах. Он молился. Не о смерти на это раз, он молился о том, чтобы остаться в живых. Он неистово желал жить. Жить и заставить их всех заплатить за то, что они делали с ними.

Глава 6

Соломон уже не помнил того времени, когда его оставляли не связанным, или же когда его не держали в темной камере. Он проснулся от холода и боли. Но хуже всего было то, что он был растерян и не мог найти Хаос.

– Хаос, – прохрипел он, ползая на четвереньках во тьме, страх и чувство паники заставили его задержать дыхание. – Хаос, пожалуйста, – он задыхался, зовя ее. – Ответь мне. Ответь мне.

Он обыскал всю камеру, но та была пуста. Добравшись до двери, он прижался ртом к узкой щели в проеме и начал звать ее по имени, пока его голос не сорвался на крик, повторяя его снова и снова.

Только не в одиночку. Он не сможет справиться с этим один. Только не в одиночку. Пожалуйста, Господи, только не в одиночку, только не в одиночку. Он рухнул на пол, охваченный болью, и сжался в позу эмбриона, пытаясь скрыться от пыток, которым подвергалось его тело. Это никогда не закончится. А будет становиться лишь хуже и хуже с каждой следующей секундой.

Где же Хаос? Почему они забрали ее от него? Почему они увели ее прочь от него? Какой это был день? Сколько дней уже прошло? Он содрогался всем телом, пока старался вспомнить это, в то же время желая ничего не помнить.

Он провалился в спасительный сон, и на этот раз, когда дверь приоткрылась, Соломон не сдвинулся с места. Он мог только лежать на холодном полу своей темницы, сотрясаясь от дрожи и охваченный болью, молясь, чтобы Хаос пришла к нему.

Всхлип достиг его слуха, словно ураган надежды, а за этим последовало прикосновение холодных пальцев, которое заставило его дернуться от неистовой боли.

– Оставьте свет! – пронзительно прокричала она. – Мне, черт побери, нужно видеть, что я делаю!

Ее последние слова были наполнены пронзительной яростью, и Соломон постарался открыть глаза, нуждаясь в том, чтобы увидеть ее. Она начала успокаивать его, когда дверь была заперта.

– Я здесь, я здесь, – пока он старался распахнуть ей свои руки навстречу. Они неконтролируемо дрожали, но он тянулся к ней.

– О, Боже, – едва произнесла она, хватая его за протянутые руки. – Хорошо, все хорошо, я с тобой, – проговорила она более твердо. – Я принесла кое-что, что поможет справиться с болью, – ее голос был пропитан горечью и вновь надломлен. – Я собираюсь немного подлечить тебя, хорошо?

– Хаос, – задохнулся он, когда ее губы начали осыпать его лицо нежными поцелуями. – Хаос. – Он старался изо всех сил вспомнить слова, чтобы сказать ей о том, что переполняло его. – Хаос, – но ее имя было единственным, что он мог вспомнить.

– Я здесь, малыш, я здесь. Я сделаю так, чтобы тебе стало немного лучше, ш-ш-ш.

Она вложила в его рот пару таблеток, и он проглотил их, не задумываясь, уповая на обещанное ею избавление от боли. Спустя некоторое время она нанесла на его тело какую-то мазь. С каждым новым вдохом, которые давались ему с трудом, и с каждым бережным прикосновением, когда она обрабатывала его раны, боль становилась чуточку слабее.

Он старался не думать о том, почему они исцеляли его. Потому что причина приводила его в неописуемый ужас. Они не хотели, чтобы он умер. Они хотели подвести его к самому краю смерти и вытащить обратно. Сейчас его вытаскивали, и это значило, что вскоре его вновь подведут к краю.

Он должен был крепко держаться за жизнь. Ему необходимо держаться, чтобы быть готовым. Будет определенное мгновение, наступит тот самый момент, и он должен быть готов. Готов принять все это и спасти их. Он должен верить в их спасение.

***

Соломон вновь проснулся, и его мгновенно настигло чувство паники. Его выводили из камеры. Спина была прижата к холодной и жесткой поверхности. Ноги связаны и широко разведены. Руки закреплены в таком же положении. И Хаос. Она вновь кричала.

– Нет, нет, нет, – закричала она пронзительно и отчаянно. – Пожалуйста, Мастер, только не это, пожалуйста.

– Дитя, он должен быть подготовлен, – проговорил глубокий голос почти с нежным состраданием. – Тебе это известно. Как же быстро ты покинула нас и забыла все, чему тебя обучали. Все именно так, как и предсказывала королева, – последние его слова были пронизаны глубокой печалью.

– Послушайте, послушайте меня, Мастер, пожалуйста, – пронзительно прокричала Хаос.

Острая боль пронзила внутреннюю сторону бедер Соломона, почти около яиц, и он закричал, пока его тело сотрясалось в конвульсиях. Он боролся с удерживающими его ограничителями на запястьях и щиколотках. Соломон огляделся вокруг, его сердце тяжело забилось в груди, когда он увидел на вид старинное оборудование, которое обычно использовалось для казни на электрическом стуле. Блять, блять, блять. Он зарычал и стиснул зубы, напрягая мышцы в ожидании боли.

– Проклятье лжет! – кричала она. – Проклятье все лжет. Не делайте этого! Проклятье ввело в заблуждение нас, оно лжет нам! Вам не нужно делать этого, остановитесь!

– Начнем с самого низкого уровня напряжения. С двухсот. Постепенно увеличивая до четырехсот.

Боль обрушилась на него обжигающей и мощной волной, сотрясая его словно тряпичную куклу. Он боролся с жестокими ударами электричества, что пронзали его кости, пока стук его собственных зубов не начал отдаваться у него в голове, а кровь не превратилась по ощущениям в раскаленную лаву. Он старался держаться ради всего, что у него было, и прошло не так много времени, прежде чем осталось лишь одно ощущение боли, бесконечной агонии, плавящей его тело и разум.

Он не знал, когда все закончилось. Он просто отстранился от ее криков. Больше не было никакой боли. Он онемел, ничего не чувствуя. Он умер?

– Королева обманула вас! Она лгунья!

– Я сказал тебе заткнуть ее! – проревел Мастер.

Кто-то издавал стонущие звуки в отдалении. Они ощущались отчасти мертвыми и вымученными. Боже. Это был он.

Хаос вновь закричала. И его затопила паника. Но он не мог пошевелиться. Он даже не был способен поднять голову, чтобы посмотреть, что его ожидает дальше.

Его вновь пронзило обжигающей болью. На этот раз он ни за что не держался. Он стремился скрыться, отыскать место, любое место. Любое место кроме этого, где его кости дробились на части, а кровь пылала в огне, и его желание жить и заставить их заплатить за все трансформировалось в отчаянное желание умереть.

***

Время. Соломон потерял счет времени. Нечто в его разуме нашептывало, что ему необходимо вновь ухватиться за него. Понять, сколько сейчас времени. Нет, не правильно. Ему необходимо было знать... что-то.

Но что?

Он напрягся, стараясь вспомнить, как заставить голову работать. Он словно застрял где-то, зависнув посреди пустоты, и ему необходимо было вырваться из того состояния, в котором он сейчас пребывал. Пока не стало слишком поздно. Прежде чем он навсегда погрузится в мир мертвых, в свежую могилу.

Хаос.

Ее имя ударило в него с силой, словно неистовый ветер хлестнул им в него, и Соломон громко вскрикнул.

Хаос.

Где она? Он попытался отрыть рот, чтобы позвать ее, но, казалось, его мозг все еще не восстановил взаимосвязь с телом. Он не мог заставить работать ни одну часть своего тела. Как ему сделать так, чтобы все вновь стало функционировать?

Немыслимое количество времени спустя он понял, что находится в лежачем положении. Был ли он на полу? Или это кровать? Он сосредоточился на деталях. Запах говорил ему, что он лежал в темном месте. Землистый пол. Камера. Он вспомнил камеру. Нахлынувшие эмоции что-то запустили в его теле и разуме, возвращая ему все то, что он никогда бы не пожелал вспоминать или переживать вновь.

– Х-хаос, – наконец, ему удалось вытолкнуть из себя ее имя, но с его губ сорвался лишь хрип.

Он старался заставить взаимодействовать собственные рот и язык, затем гортань и разум. Трудность выполнения этого встревожила его. Он парализован?

– Хаос! – задыхался он.

Соломон повторял ее имя снова и снова, пока это не стало причинять боль его сознанию. Ему нужно было начать двигаться и определить, где он находился. Возможно, он был сейчас не в камере. Возможно, его поместили в какое-то другое место.

Его сердце зашлось от страха и крайней необходимости действовать. Что-то говорило ему о том, что необходимо поторапливаться, и он не хотел знать причину этой тревоги. Потому что это ощущение вопило предупреждением о том, что все плохо, очень плохо. Хуже, чем было до этого. Каждый день казался ему таковым. Хуже, чем предыдущий.

Единственным утешением для него служило то, что он не должен был умереть. Он пытался вспомнить, насколько достоверным был источник этой информации. Хаос. Она сказала ему об этом. Новое ощущение липкого страха скользнуло по нему, пронизывая все тело. Что если она ошибалась? Что если за пытками должна последовать смерть? Что если планы изменятся? Планы и действия неадекватных людей могут меняться день ото дня, от минуты к минуте.

После напряженной борьбы за то, чтобы сделать хотя бы малейшее движение рукой, у него случилась судорога. Вскоре он мог уже шевелить обеими ногами и руками. Он лежал на земле, на какой-то землянистой поверхности. Это определенно была все та же камера, все ощущалось знакомым.

– Хаос, – позвал он чуть громче.