Текст книги "В лагере Робинзонов"
Автор книги: Лябиба Ихсанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Лябиба Ихсанова.
В лагере Робинзонов.
Семь дней под землей.
Художник С. М. Кульбака
ДЛЯ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
© перевод с татарского. Татарское книжное издательство, 1977.
Ихсанова Лябиба Фаизовна
В ЛАГЕРЕ РОБИНЗОНОВ
Повести
Перевод Андрея Некрасова
Редактор М. Е. Скороходов
Художественный редактор Г.Е.Трифонов Технический редактор В.Н.Галкина Корректор В.П.Лащенова
Сдано в набор 27/VI-1977 г. Подписано в печать 19/VIII-1977 г. Бумага типографская Ко 1, 84Х108’/з2. Учетн.-изд. л. 5,95. Усл. печ. л. 6,72. Тираж 200 000. Заказ В-565. Цена 20 коп.
ИБ № 901
Татарское книжное издательство. Казань, ул. Баумана, 19.
Полиграфический комбинат им. Камиля Якуба Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Совета Министров ТАССР. Казань, ул. Баумана, 19
Глава 1.
БЕСЕДА.
Гульшат сидела на берегу озера и ждала мальчиков.
«Придут ли?– думала она.– А если придут, получится ли разговор?»
Ей казалось, что от этого первого разговора многое будет зависеть, поэтому тщательно подготовилась к встрече. И место выбрала хорошее, подальше от лагеря, в редкой тени одинокой березы...
Красивая береза. Вернее, была красивой. На прошлой неделе в нее ударила молния, и самый большой сук на кудрявой вершине обломился.
А на том берегу, на горе – целая роща. Пятна теней от зеленых крон причудливым узором лежат на воде. От этого вода кажется глубокой, темной, таинственной.
Туда бы ударила молния – все равно не потеряла бы роща своей красоты. Никто бы и не заметил изъяна. Да вот обходят молнии рощу. Бьют по одиночкам...
«А вдруг и я останусь здесь одна? – подумала Гульшат.– Как эта береза?»
Она глянула на часы. Не идут мальчики.
Гульшат сама написала и вывесила объявление. На большом листе красиво вывела: «Беседа о вреде курения». Потом следила – читают ли мальчишки? И видела: не осталось ни одного, кто бы не подошел, не поинтересовался, не прочитал.
Прочитать прочитали, а прийти не пришли. Вот так-то!
Вспомнился разговор с начальником лагеря, когда она пришла к нему с направлением от комитета комсомола.
Начальник лагеря Гарифулла посмотрел тогда на нее, внимательно прочитал направление и спросил:
– Справишься ли, сестренка? Мальчишки-то у нас будут трудные, такие, которые от рук отбились. Силенки-то хватит?
Вспомнились и сомнения, которые поднялись в душе во время того разговора.
Знала она, знала, что идет работать с ребятами, с которыми и опытные учителя не могли сладить. Поняла и то, что начальника смутил ее рост. Не вышла она ростом. Сама-то она понимает, что не в росте дело. А людям как объяснишь? Гарифулла, наверное, подумал тогда: «Девчонка, ребенок, а у нас парни есть с меня ростом... Трудно ей будет».
Но отступать не хотелось. Да если подумать, какой же она ребенок? Через год кончает медицинскую школу, получит диплом фельдшера. Со стариками придется работать, не то что с мальчишками.
– Справлюсь,– сказала она тогда.– И силенок хватит. Вы не смотрите, что я ростом маленькая.
– Бывает, и маленькая, а удаленькая,– согласился тогда Гарифулла.– Ну, давай, сестренка, если что – поможем...
Тут в лагере помочь, конечно, есть кому. Один Гарифулла чего стоит – директор дома пионеров. Опыта ему не занимать, не первый десяток лет работает с ребятами. А тетя Магинур, повариха из заводской столовой... Ее ни ростом, ни голосом бог не обидел. Подбоченится да как гаркнет– мальчишки бегом бегут за водой, за дровами, картошку чистить.
Вот и ей бы так... Да только нет у нее ни двойного подбородка, ни здоровенных кулаков, ни зычного голоса.Ивот, не пришли мальчишки...
Сидеть здесь одной? Признать первое поражение?
Гульшат посмотрела на озеро. По гладкой, как стекло, воде спешили куда-то водомерки, тут и там поднимались со дна большие пузыри. Из прибрежной осоки выполз уж и отправился на охоту. Нет, смотри не смотри – не выйдут из воды «тридцать три богатыря». Придется самой искать их.
Гульшат сломала прутик, который держала в руках, бросила его в воду, вскочила и, не придумав еще, что будет делать дальше, побежала к лагерю. И вдруг остановилась как вкопанная. Мальчики, которых она ждала под березой, лежали в неглубокой ложбинке, растянувшись на горячем песке, и все курили.
Гульшат сразу догадалась, что они давно наблюдали за ней, и курят все, как один, специально для того, чтобы она увидела это. А сами делают вид, будто и не замечают ее.
Только когда она подошла поближе и остановилась, ребята, как чайки, сидящие на песке, стали поднимать головы.
Гульшат поняла, что «война объявлена». Но сдержалась, сказала спокойно:
– Вот вы где, оказывается? Правильно, здесь даже лучше. А я вас там ждала, у березы.
Мальчишки растерялись. Они ожидали, что Гульшат рассердится, станет ругать их. Вот тогда бы они ей показали! А так и сказать нечего.
Помолчали. Потом один рослый парень сдвинул назад кепку, закрывавшую от солнца глаза, сел, отогнал лежавшего рядом щупленького мальчишку и жестом пригласил Гульшат сесть на его место.
– Садитесь, доктор, с нами. Закурить не хотите? Пигалица, угости доктора.
Щупленький мальчишка, сунув руку в карман выгоревшей ковбойки, достал пачку «Прибоя» и протянул девушке.
Гульшат чуть не расплакалась от обиды. Но тут же поняла, что именно этого и хотели мальчишки. Как ни в чем не бывало, она села на предложенное место, взяла пачку, повертела ее в руках, делая вид, что разглядывает, достала одну папиросу, понюхала ее, снова сунула в пачку и, подняв ее над головой, спросила:
– Выбросить?
– Нет, нет! – испуганно воскликнул Пигалица.
– Ну, держи тогда,– сказала Гульшат и вернула папиросы хозяину.
Гульшат отряхнула ладони и сказала, ни к кому не обращаясь:
– Братишка мой тоже курил, да бросил.
– Так наши-то сестры не доктора. Лекций нам не читают. Вот мы и курим. И будем курить,– сказал рослый парень и снова закрыл глаза кепкой.
– А я, между прочим, не доктор, а фельдшер,– поправила Гульшат.– И лекций я братишке не читала. Он сам бросил и слово отцу дал, что никогда курить не будет.
– Наверно, отец ремнем проучил,– сказал Пигалица.– А Жердь и отца не боится.
– Никто моего братишку не бил и не ругал,– возразила Гульшат.– Заметил отец как-то, что братишка курит, привел его домой, сел рядом. Потом вынул из карманов папиросы, спички, положил на стол. «Вот,– говорит,– сынок, всю жизнь я курил, а пользы от этого дела не видел. Давно собирался бросать. И сейчас даю слово: с сегодняшнего дня и в рот папиросу нс возьму. Папиросы в печке сожгу. Но только и ты мне дай слово, что с этим делом покончишь». Братишка обрадовался, что его не бьют, не ругают, и дал слово...
Гульшат увлеклась рассказом. Так увлеклась, что не замечала презрительных усмешек на лицах ребят, и только когда Жердь, нарочно зевнув пошире, потянулся и встал, она поняла, что весь ее заряд пошел впустую.
– Приветик,– сказал Жердь и зашагал к лагерю.
Сразу, как по команде, ребята вскочили и пошли следом, как стадо за вожаком.
Гульшат печально смотрела им вслед. Идут, руки в карманах, шагают лениво, цепляя носками песок.
Пройдя немного, Жердь обернулся и крикнул:
– Ты нас, фельдшер, не агитируй. Мы и не таких, как ты, слышали. Курили и будем курить. Понятно? А станешь нам лекции читать о вреде куренья, мы и дня тут больше не проживем. Приветик!
Гульшат задумалась. Не получилась у нее первая беседа. А сколько она готовилась к этой встрече, сколько надежд на нее возлагала. Не поняли ее ребята. Они и знать ее не хотят. И она их не поняла. Не знает даже, как их зовут. Ведь если их послушать – у них не имена, а клички: Кот, Карась, Пигалица, Жердь... Жердь у них главарь. Вон они на него как смотрят, глаз не сводят. Если бы на нее так смотрели...
Почувствовав себя слабее этого дерзкого мальчишки, Гульшат снова чуть не расплакалась от обиды.
«Эх! Не то я им говорила,– подумала она,– тут другие слова нужны, другой язык... Какой? Не знаю пока. На каком языке говорят Жердь с Карасем? А ведь говорят и понимают друг друга и я должна их понять и они меня. А без этого ничего у меня не выйдет!»
Глава 2.
МАЛЬЧИШКИ.
Были, конечно, у всех этих мальчишек настоящие человеческие имена. И в паспортах родителей они были записаны, и в классных журналах, и в протоколах детской комнаты милиции... В лагере тоже был список. Гульшат заглянула туда.
Оказалось, что Жердь – Альфред Махмудов. Так назвал его отец по совету мастера цеха. Назвать-то назвал, а выговорить это немецкое имя язык не поворачивался. Сперва отец, потом мать стали звать любимого единственного сына Альфаритом. Баловали родители Альфарита, ни в чем ему не отказывали. Радовались, что растет мальчик стройным, высоким, сильным. А что учился не очень прилежно, так это, думали они, не беда. Не всем же хорошо учиться. В четвертом классе остался Альфарит на второй год. Его даже не поругали. Пожалели только. Он и в пятом остался. А в шестой и вовсе не пошел. С утра до ночи стал пропадать на улице, сделался первым хулиганом в районе. Тут, на улице, и кличка к нему привязалась – Жердь. Вот так и получилось: по документам – Альфред, для родителей – Альфарит, для друзей – Жердь.
А Пигалица – тот и дома и в школе – везде Пигалица. Он привык, не обижается. Если кто назовет его настоящим именем, не сразу и откликнется. А имя у него красивое – Алмаз. Его толстый дружок – Трактор. Так прозвали его за медлительность, за неповоротливость. А настоящее имя у него неплохое – Александр, Саша Солдатов...
В списке нашла Гульшат и Ахмета, и Бари, и Витю, и Ваню. В списке найти не трудно. А вот в душу заглянуть каждому– это потруднее.
«Впрочем,– утешала себя Гульшат,– за три дня много ли узнаешь? Лето долгое. Еще узнаем друг друга, подружимся... А если нет? Если так до конца лета и будут ребята давить на меня угрозой побега? Тогда лучше убежать самой. Признаться в своем бессилье и убежать...»
С такими мыслями Гульшат пошла к Гарифулле.
Начальник сидел на пеньке возле своей палатки. Рядом с ним, присев на корточки, пристроился незнакомый загорелый парень с открытым веселым лицом.
– Вот это наша Гульшат,– сказал начальник, когда девушка подошла поближе.– Наш фельдшер. Знакомьтесь.
– А я Сафар,– сказал парень, поднявшись.
– Старший пионервожатый,– добавил Гарифулла.– Главный командир над нашей вольницей.
– Командир есть, команды только нет,– вздохнула Гульшат.
– Будет, будет и команда. Сафар с ними разговаривать умеет.
– Попробовала я с ними разговаривать...
– Не получилось?
Гульшат горько усмехнулась и махнула рукой. Раз уж зашел разговор, она решила тут же и сказать о том, что хочет уехать. Но не успела. В разговор вмешался Сафар.
– Не огорчайтесь,– сказал он,– с первой беседы и не могло ничего получиться. Поладить с ними нелегко. Ребята-то трудные! Вот приглядимся к ним, узнаем, кто чем дышит, а там и ключик подберем к каждому.
А в кустах возле палатки начальника шел другой разговор. Ребята узнали, что в лагерь приехал старший вожатый. И вот теперь, надежно укрывшись в густой зелени кустов, они разглядывали его и шепотом делились впечатлениями.
– А вроде ничего мужик, правильный,– сказал Саша Солдатов.– Плечи-то как у грузчика. Где он загореть успел?
– Ничего ты, Трактор, не знаешь. В экспедиции он загорел. Ясно? Оттого и в лагерь опоздал, что в экспедиции был,– сплюнув сквозь выбитый зуб, сказал Альфред.
– В какой экспедиции?
– А я знаю? Он студент, географ.
– Вот бы нас взял в экспедицию...
– Куда тебе в экспедицию? Ты два шага шагнешь, а на третьем растаешь. Вон жиру-то накопил. Ты на него посмотри: одни мускулы. Жиру лишнего грамма нет.
– А он на зайца похож,– неожиданно сказал Алмаз.
– Ну ты скажешь, Пигалица! Какой же он заяц? Грудь колесом. А ноги? А руки? Тигр – туда-сюда, а то – заяц... Сам ты заяц.
Алмаз не обиделся. Он снова посмотрел на вожатого и улыбнулся. В детском садике он любил лепить зайцев из пластилина. Скатает большой шар, потом шарик поменьше. Склеит их, приделает ушки, хвостик – и все. Готов заяц. И у нового вожатого уши торчат на коротко подстриженной голове, как у пластилинового зайца. Поменьше немножко, но все равно торчат.
– Слушай, Жердь, а откуда ты знаешь, что он студент? Будет нам лекции читать, как эта фельдшерица? – спросил Саша.
– Мне тетя Магинур сказала.
– А мне она сказала, что вожатый галстуки нам привез,– вставил Карась.
– Галстуки? – удивился Альфред.– Ну уж нет! Если галстук заставят носить, сразу уеду.
– И я уеду,– поддержал его Кот.
– А я, пожалуй, останусь,– заявил Алмаз.– Здесь озеро, лес... А в городе что хорошего?
Ничего хорошего для Алмаза в городе и правда не было. Дома не весело. Отчим не любит Алмаза. Придет, бросит недобрый взгляд на мальчика и молчит. И Алмаз его не любит. Когда отчим приходит домой, Алмаз старается улизнуть на улицу. Мать давно приметила это. Она потихоньку давала сыну мелочь на кино, и Алмаз честно высиживал в душных залах по два сеанса за день. А потом как-то само собой получилось, что пристал мальчишка к компании Альфреда и вовсе, как говорится, от рук отбился. В кино ходить перестал. Целыми вечерами шатался по пыльным улицам с такими же, как и сам, бездельниками и на Альфреда глядел как на бога. Любое его слово стало для Алмаза законом, любое его приказание он выполнял беспрекословно. Во всем стремился подражать Альфреду, а в душе завидовал ему острой мальчишеской завистью. «Жерди-то хорошо,– думал он,– отец в нем души не чает, и мать тоже. Жердь что не попросит, ему, наверно, ни в чем отказа нет...»
– Не поеду я в город. Здесь лучше,– повторил Алмаз.
– И я не поеду,– откликнулся Саша.– В городе сейчас жара, терпеть невозможно. А здесь хоть ветерок продувает.
Он смахнул пухлой ладонью горошины пота, выступившие на белом, не поддающемся загару лбу, вытер лицо подолом, ковбойки.
– Подумаешь, галстук...– продолжал Саша,– ну и пусть галстук, а зато здесь попрохладнее.
– Вот заставят работать, будет тебе прохладно,– со злостью сказал Альфред.
– Как работать? – удивился Саша.
– А так. Как люди работают. Забыл, что начальник говорил?
В самом деле, когда они приехали сюда, Гарифулла собрал их и сказал:
– В лагере вы сами будете хозяевами. Все будем делать своими руками, как Робинзон.
Говорить-то говорил, а вот они уже пятый день живут здесь и едят и пьют, а работы пока не видно. Обед тетя Магинур готовит. Ну, бывает, дров принесут для плиты, воды принесут, картошку почистят. Но это так, добровольно, кто хочет. А заставлять еще никого не заставляли...
– Мало ли что он говорил,– сказал Саша.– Какие мы Робинзоны? Робинзон на необитаемом острове жил, а у нас тут и палатки, и кухня, и посуда, все есть... Пошли купаться? – неожиданно предложил он.
– Айда!– скомандовал Альфред.
Ребята дружной стайкой выпорхнули из кустов и помчались к озеру, на ходу скидывая одежду. Только Саша, обливаясь потом, неторопливо шагал позади, по пути собирая рубашки, майки и брюки, брошенные товарищами. Когда нагруженный, как верблюд, он спустился к озеру и сбросил на песок свою ношу, остальные ребята уже барахтались в воде.
Озеро называлось Глубоким. Но там, где купались ребята, было мелко. Лучшего места для купания трудно было придумать. Чистое песчаное дно. На берегу – мелкий горячий песочек. А впереди широкий голубой простор и там, за водной гладью,– зеленая стена березовой рощи.
К роще ребята еще не решались плавать. Ходили разговоры, что там страшная глубина, да и далековато до того берега. Даже Альфред, который ничего на свете не боялся, дважды направлялся в ту сторону, но оба раза, не доплыв и до середины, возвращался обратно.
Впрочем, ребята и не стремились на тот берег. Им и здесь было хорошо. Кто умел плавать, забредал поглубже, а те, которые не умели, передвигались по безопасному мелководью, упираясь руками в дно и что есть силы били ногами по воде, поднимая тучи брызг. Когда губы у ребят синели от холода и кожа покрывалась пупырышками – к их услугам был горячий песок. Они зарывались в него по самую шею, рыли глубокие колодцы, строили города и замки или просто лежали на песке, подставив животы и спины горячим лучам летнего солнца. Здесь у озера всегда было весело, время летело незаметно.
Сидя у самой воды на влажном песке, Саша строил город-порт. Он насыпал мол, вырыл ковш, построил причалы и улицы и теперь возводил маячную башню. Ему хотелось сделать башню повыше, но мокрый песок плохо слушался рук строителя. Башня расползалась, грозя засыпать улицы города. И Саше надоело возводить ее вновь и вновь. Одним движением босой ноги он превратил город в развалины и стал мечтать.
Ему представилось, что он в далекой экспедиции, на пустынном берегу океана открыл развалины неизвестного города и вот теперь ждет корабль, который должен привезти людей и машины для раскопок...
Саша глянул вперед, обшаривая глазами спокойную гладь воды, и вдруг увидел, что там, на самой середине озера, что-то движется.
– Ребята, смотрите, чего это? – крикнул он.
Все взоры разом обратились туда. Кто-то плыл прямо к ним, уверенно взмахивая руками, и белые бурунчики, порождаемые его движением, нестерпимым блеском вспыхивали в лучах солнца. Вот стала видна голова, широкие плечи, загорелые мускулистые руки, взлетающие над водой. Вот пловец встал на дно и двинулся к берегу. С каждым шагом все выше поднималось над водой его стройное, похожее на бронзовую статую тело.
Ребята сразу узнали его. Это был Сафар, их новый вожатый. Молчали, ожидая, что будет дальше. А дальше все было очень просто. Стерев с лица капли воды, Сафар улыбнулся доброй улыбкой и сказал приветливо:
– Здравствуйте, ребята. Вы из этого лагеря?
– Из этого. Ну и что? – за всех ответил Альфред.
– Ничего, давайте знакомится. Я Сафар, ваш пионервожатый.
– А мы знаем,– сказал Саша.
– Ну, тем лучше,– Сафар прошелся взад-вперед по берегу, неспеша поднимая и разводя в стороны сильные руки. Потом сел на песок, оглядел ребят и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Устал... всю весну по горам лазил, отвык от воды. Второй раз за лето купаюсь.
– А мы здесь с утра до ночи из воды не вылезаем,– похвалился Алмаз.
– Ну, значит, плавать здорово научились? Все плаваете?
– Да нет, не все,– сказал Саша.
– Не беда, научитесь. А чемпион кто же у вас?
– Жердь! Жердь! – раздалось сразу несколько голосов.– Он, знаете, как плавает! Лучше вас, наверное.
Альфред недобрым взглядом окинул товарищей, и они разом замолчали. Кто-кто, а уж сам-то Альфред сразу понял, что ни силой, ни умением ему не тягаться с Сафаром. Но понимал он и другое: если сейчас он открыто признает свою слабость – его положению признанного вожака будет нанесен жестокий удар. Поэтому и молчал.
А Сафар, как нарочно, подсел поближе к Альфреду, оценивающим взглядом окинул его долговязую фигуру и сказал добродушно:
– Ну что, чемпион, проводишь меня на ту сторону? А обратно по бережку вместе придем?
Альфред помедлил с ответом. Он был действительно смелым мальчишкой. Мог, не раздумывая, броситься скулаками на сильнейшего противника. Мог повести своих верных дружков в налет на колхозный сад. Но, совершая эти «подвиги», он всегда знал, что за его спиной стоит не меньше дюжины преданных ему ребят, готовых принять на себя и самые тяжелые тумаки, и самые суровые обвинения дежурного по детской комнате милиции. А здесь, если он поплывет, никто не придет к нему на помощь в трудную минуту. Здесь только на себя он может рассчитывать. И отказаться нельзя. Откажешься, и сразу, пусть не у всех, но хоть у одного мелькнет мысль: «Струсил!». А тогда конец его атаманству, конец его власти, конец обожанию ребят, к которому он привык и которым гордился. Быстро взвесив все эти обстоятельства, Альфред понял, что отступать ему некуда.
Они поплыли. Сафар – не спеша, бесшумным медленным брассом, рассекая воду подбородком низко опущенной головы. Альфред – широкими саженками, высоковскидывая руки и с каждым ударом чуть не на полкорпуса выскакивая из воды.
Симпатии ребят, провожавших их взглядами с берега, были, конечно, на стороне Альфреда.
– Молодец, Жердь, молодец, жми! Покажи ему, как плавать нужно. Поднажми еще! Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!
Подбодренный восторженными криками ребят, Альфред «поднажал». Руки быстрее замелькали над водой. Крики ребят постепенно затихали за спиной.
Уверенный в том, что он далеко опередил вожатого, Альфред обернулся и тут же увидел Сафара. Он плыл следом, в полутора метрах, все так же неторопливо работая руками и так же уверенно раздвигая подбородком воду. Не меняя темпа, Сафар подмигнул Альфреду и показал ему большой палец.
Альфред понял: ему не о том надо думать, чтобы доплыть до берега первым, а о том, как бы не отстать.
Почувствовав усталость, Альфред снизил скорость. Он думал, что вот теперь-то Сафар и обойдет его, но тот, видимо, не собирался этого делать. Те же полтора метра по-прежнему разделяли пловцов, и Сафар снова показал Альфреду большой палец.
«Не лучше ли вернуться»,– мелькнула мысль. Но больше половины пути позади, и теперь одна дорога – вперед.
С каждым взмахом рук плыть становилось труднее. Альфред уже не выскакивал из воды. Руки, с трудом поднявшись над головой, как плети, падали на воду, поднимая тучи брызг. Но он все-таки плыл вперед, испасительный берег медленно приближался. По берегу к месту финиша бежали ребята. Толстый Саша, как всегда, плелся позади.
Усилием воли заставив себя собраться, Альфред прибавил темп и вдруг почувствовал, как бешено забилось сердце. Ему показалось, что не в груди оно бьется, а где-то в горле. Горячим комком зажало глотку. Дышать стало нечем, в глазах потемнело. Руки беспорядочно забили по воде. Он хотел крикнуть, но сразу захлебнулся. И тут теплая рука Сафара подхватила его, спокойный голос произнес прямо над ухом:
– Спокойно, парень, без паники. Все в порядке. Выше голову, дыши ровнее...
Оказавшись на берегу, Альфред лег лицом вниз на мокрый песок, раскинул в сторону руки и начал судорожно хватать воздух широко раскрытым ртом. Но Сафар тут же поднял его за плечи, поставил на ноги и приказал:
– Походи минутки три, не торопясь, дыши носом, руки поднимай в такт дыханию. Вот так,– и он показал, как нужно восстанавливать дыхание.
Потом они сели рядом, ребята окружили их.
– Ну что же, чемпион, силенка у тебя есть,– сказал Сафар.– Только беречь ее нужно, силенку-то.
– Нечего смеяться,– огрызнулся Альфред.
– А я не смеюсь. Техники нет у тебя, дыхание никуда не годится, а силенка есть. Уж ты мне поверь, я мастер спорта по плаванию. Хочешь, и тебя хорошим пловцом сделаю?
– И меня! – крикнул Алмаз.
– А меня? – спросил Саша.
– Тебя в первую очередь,– улыбнулся Сафар.– Ты у меня как поплавок будешь плавать.
Ребята посмотрели на Сашу, мокрого от пота, и дружно рассмеялись.
